Коварство и Непреклонность

      Он сжег их! Он действительно все сжег! Веера, картины, фарфор... Свалил в кучу и спалил у всех на глазах! Никогда в жизни Хуайсан не испытывал такого отчаяния и унижения. Заперев дверь в свою комнату, младший Не бросился на кровать и горько заплакал. От гнева в груди и голове разлилась боль, будто тот ядом отравлял тело, а на ладонях горели ожоги, надувшись тугими пузырями. В тот миг он действительно верил, что брат ненавидит его. Иначе как он мог уничтожить все, что было дорого Хуайсану, да еще и со столь безразличным видом? Бесценные полотна, произведения каллиграфии, веера, среди которых были и те, что юноша расписывал сам, дорогие кисти... Все сгинуло в огне.       Не Хуайсан все плакал и никак не мог успокоиться. Он даже не обратил внимания на робкий стук в дверь адепта, принесшего ему целебную мазь от ожогов. Что толку ему от этой мази? Огонь ранил его не так сильно, как холодный взгляд брата.       Он просидел в своей комнате до заката. Глаза его воспалились и болели от соли пролитых слез. Гнев оставил после себя в теле пустоту и усталость. Не было сил даже на то, чтобы подняться с кровати. Да и незачем ему было подниматься. Пока он смотрел в потолок, мысли в голове затихали, но стоило только бросить взгляд на опустевшие полки, как к горлу снова подступали рыдания, а душу отравляла обида на Минцзюе.       Так что юноша продолжал лежать, глядя в потолок.       Когда комнату окутали серые сумерки, Не Хуайсан вновь услышал стук в дверь, но он даже и не подумал шевельнуться.       — Брат, открой — раздался приглушенный голос Не Минцзюе.       — Зачем, — горько усмехнулся юноша. — Хочешь еще что-нибудь сжечь?       — Я пришел поговорить, — терпеливо возразил его брат.       — Я и оттуда тебя прекрасно слышу, — буркнул Хуайсан. Он скорее почувствовал, чем услышал тяжелый вздох за дверью.       — Мне не составит труда выломать эту дверь, если ты не откроешь, — проговорил глава ордена Не.       Юноша помедлил еще немного, но все же поднялся с кровати и поплелся к двери.       Не Минцзюе взирал на него с высоты своего роста усталым суровым взглядом. Но после нескольких часов рыданий у Хуайсана не осталось сил ни на страх, ни на гнев, ни на обиду. Сознание его погрузилось в глубокую, как море, апатию.       Они молча вошли в комнату и опустились на кровать. Братья смотрели в разные стороны, но при этом сели рядом, совсем близко друг к другу, будто были связаны невидимой нитью и не могли разойтись.       — Днем, на площадке, что ты почувствовал, прежде чем сбежать? — заговорил Минцзюе.       — Тебе недостаточно было издевательств надо мной за сегодня? — сердито бросил в ответ юноша. — Ты непременно хочешь, чтобы я рассказал, что чувствовал?       На лице главы ордена Не отразилась боль. Он сдвинул брови к переносице и опустил взгляд.       — До сих пор мне казалось, что проклятье нашего рода обошло тебя стороной, но сегодня я увидел, что это не так.       Не Хуайсан не сразу понял значение его слов, но Минцзюе продолжал.       — Этот гнев, что переполняет тело и душу, выплескиваясь через край. Я надеялся, ты никогда не ощутишь его.       Юноша поднял взгляд на старшего брата. С языка его уже готов был сорваться очередной упрек, но Минцзюе перебил его.       — Я каждый день чувствую этот гнев, — проговорил он, по-прежнему глядя в другую сторону. — Каждый день я тону в нем, и не знаю, сумею ли выплыть.       Он помолчал немного и все же посмотрел на своего притихшего брата.       — Однажды он поглотит меня. Никто из наших предков не доживал до старости. Ты должен быть готов к этому, понимаешь? Твои веера и кисточки не спасут тебя от этих голодных шакалов, рыскающих вокруг. Тебя разорвут на части, если ты не научишься себя защищать.       — Брат, — воспаленные глаза Не Хуайсана вновь наполнились слезами, но на этот раз он не позволил им пролиться, — почему ты ведешь себя так, будто уже собираешься в могилу?       — Потому что я не знаю, когда мой час настанет. И мысль о том, что ты останешься беззащитен, лишь приближает мою смерть.       — Я не хочу, чтобы ты умирал. Не хочу занимать твое место! — воскликнул юноша. — Ты должен быть главой ордена, не я! Неужели не ясно, что мне никогда с тобой не сравниться?       Минцзюе тяжело вздохнул.       — Я продержусь, сколько смогу. Но однажды у тебя не останется выбора.       — Не говори так! — в голосе Хуайсана возмущение мешалось с мольбой.       — От моего молчания ничего не изменится, — строго возразил Минцзюе и достал из кармана пузырек с целебной мазью. — А теперь давай сюда руки.       Юноша инстинктивно спрятал обожженные ладони между колен, но усилием воли все же заставил себя протянуть их брату. Отчего-то ему стало стыдно.       Не Хуайсан опустил взгляд. От прикосновений грубых пальцев Минцзюе к ожогам руки то и дело пронзала боль, но юноша все равно был благодарен брату за эту близость. Он уже не надеялся почувствовать тепло его души. Казалось, сейчас Минцзюе был таким, как прежде. Как до войны, когда он еще не был так холоден и замкнут. Хотя, возможно, сгустившиеся сумерки смягчили черты его лица, создав эту иллюзию. И все же его осторожные, почти бережные прикосновения к обожженным ладоням придали Не Хуайсану решимости.       — Обещаю, я буду тренироваться, — тихо произнес он. — Не думаю, что от этого будет хоть какой-то прок, но клянусь, я выполню все, что ты скажешь.       — Да неужели, — фыркнул Минцзюе, явно не впечатленный его порывом. Но младший не обратил на это внимания. Все его мысли были сосредоточенны лишь на том, чтобы не струсить. Он набрал в легкие побольше воздуха и заговорил снова.       — Я выполню все, что ты скажешь, — снова повторил Хуайсан. — Но прошу, брат, не отворачивайся от меня больше.       Минцзюе поднял на него озадаченный взгляд и собирался уже поинтересоваться, когда это он отворачивался от брата, но юноша еще не закончил.       — Я знаю, знаю, что бесполезен. Что позорю тебя одним своим существованием. Но ведь до войны ты... — он осекся, не зная, что сказать дальше. "Любил меня"? "Заботился обо мне"? "Не презирал меня так сильно"? Он не осмеливался произнести ничего из этого, боясь, что столь смелые слова оскорбят Минцзюе.       — Мне так не хватает тебя, брат, — проговорил он, так и не подобрав нужных слов. Голос Хуайсана упал до едва различимого шепота.       Юноша боялся поднять взгляд на главу ордена. Он уже успел пожалеть о своих словах. Сердце сжалось от мысли, что Минцзюе теперь станет презирать его еще больше. Что сейчас он рассмеется ему в лицо и снова назовет жалкой бесполезной размазней. Или просто молча встанет и уйдет.       Минцзюе не засмеялся. И не ушел.       Хуайсан вздрогнул, когда на плечи его легла тяжелая рука. Глава ордена Не притянул младшего брата к себе. Неуверенно и осторожно, будто тот мог сломаться от любого неловкого движения, но все равно слишком сильно. Сердце пропустило удар, когда Хуайсан ткнулся носом в широкую грудь Минцзюе, а потом заколотилось с удвоенной силой.       — Брат, — только и смог выдохнуть он.       Не Минцзюе сурово свел брови. Он не был уверен, правильно ли ведет себя. Ему было непривычно проявлять чувства подобным образом. Глава ордена Не чувствовал себя неловко и глупо. Но он бы солгал, если бы сказал, что слова брата не растрогали его зачерствевшее сердце. Да и если это поможет наконец заставить Хуайсана тренироваться, Минцзюе готов был попробовать пойти на уступки.       — Завтра на тренировке три шкуры с тебя спущу, — строго сказал он, пытаясь так вернуть душевное равновесие, пошатнувшееся от непривычного проявления нежности.       Хуайсан вздрогнул в его объятьях, но спорить не осмелился. Он сам только что клялся, что сделает все, что бы брат не потребовал. Только спросил со слабой надеждой:       — А есть снадобье, которое сведет ожоги до завтра?       Мысль о том, чтобы взять саблю израненными ладонями, приводила его в ужас.       — У нас — нет, — без тени сочувствия сказал Не Минцзюе. — Но чтобы бегать, тебе не понадобятся руки. Будешь наматывать круги вокруг поместья, пока ладони не заживут, а потом уже за саблю возьмешься.       Не Хуайсан вздохнул с нескрываемым облегчением и крепче прижался к брату в порыве выразить свою благодарность.       — И только попробуй опять начать ныть, что устал, — как бы он ни старался, даже голос старшего брата больше не звучал так сурово, как прежде. ***       Утро настало слишком быстро. Вчера Хуайсан действительно готов был сворачивать горы и седлать ветер ради одного лишь теплого взгляда Минцзюе. Но сегодня, когда настала пора претворять обещания в жизнь, юношу охватила паника. Он прекрасно осознавал, что не сможет выдержать полноценной тренировки ни при каких обстоятельствах. А тело его, казалось, будто еще слабее стало.       Не Минцзюе уже ждал его на тренировочном поле. Бодрый и суровый, как всегда. От одного вида его ровной широкой спины Хуайсана охватило отчаяние.       Юноша подошел к брату, стараясь встать ровно. Глава ордена Не окинул его строгим взглядом и нахмурился. Глаза Хуайсана все еще были красными и опухшими после вчерашней истерики, ладони туго замотаны в бинты, а на лице такая скорбь, будто он вызвался добровольно отправиться на тот свет.       Губы Минцзюе непроизвольно скривились, но он не позволил себе замечаний. Только бросил короткое:       — Десять кругов. Вперед, — изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно, без раздражения.       Не Хуайсан вздохнул и отправился бегом вокруг поместья. Без пререканий. Но с таким несчастным видом, что любому человеку, имеющему душу, стало бы стыдно.       Юноша выдохся уже после третьего круга. Ноги гудели, легкие горели огнем, и все тело отчаянно протестовало против нагрузки. Не Хуайсан чувствовал, что если сделает еще хоть шаг, то непременно рухнет без сил. Но увидев впереди брата, все так же сурово взиравшего на него, юноша не посмел остановиться. Спотыкаясь и едва дыша, он потащился дальше. Казалось, после каждого круга лицо Минцзюе становилось все темнее. Когда Хуайсан вышел на четвертый круг, брат пошел рядом. Ему достаточно было идти быстрым шагом, чтобы нагнать младшего, у которого от усталости уже заплетались ноги. Хуайсан не смел поднять на него глаз. Он обещал, что не будет ныть, но сам готов был расплакаться.       — Когда ты бегал в последний раз? — спросил Минцзюе.       — Не помню, — задыхаясь отозвался юноша.       Глава ордена укоризненно покачал головой.       — Ладно, хватит уже.       Хуайсан все же поднял на него растерянный взгляд, боясь, что просто не так понял.       — Хватит, я сказал, — повторил Минцзюе, удерживая рукой его за плечо. — Передохнешь и потом продолжишь.       Юноша с готовностью повалился на траву, пытаясь отдышаться.       Его старший брат сжал переносицу пальцами. Когда младший отлынивал и ленился, заставлять и бранить его было гораздо легче. Ведь казалось, что тот просто не хочет излишне напрягаться. Теперь же всякие иллюзии по поводу его физической подготовки развеялись, и Минцзюе лицом к лицу столкнулся с суровой действительностью: его брат был слаб, как младенец.       — Сам решай, когда отдыхать, — проговорил он. — Но до вечера чтоб пробежал десять кругов.       — Спасибо, — слабо поблагодарил Хуайсан, кое-как справившись с дыханием.       Минцзюе только вновь покачал головой и ушел прочь.       Больше старший брат за ним не следил, оставив выполнение задания на совести младшего. Не Хуайсан все оставшиеся семь кругов думал о том, что мог бы и не бегать. Еще он думал о том, что быть честным и верным своему слову — это ужасно обременительно. И еще самую малость о том, что после сегодняшнего разочарования едва ли его брат найдет в себе силы быть с ним хотя бы сдержанным, не то что ласковым.       Он отдыхал после каждого круга. После десятого хотелось просто лечь и умереть на месте.       Не Хуайсан был настолько вымотан, что даже есть не хотел. Одежда из дорогого шелка насквозь пропиталась потом и пылью, но юноша и не подумал ни переодеться, ни даже умыться. Доковыляв на негнущихся ногах до своей комнаты, он рухнул на кровать, даже не сняв сапоги. Он так устал, что не заметил, как брат вошел в его комнату.       — Ну и что это такое? — строгий голос Минцзюе громом отразился от стен комнаты. — Ну-ка живо мыться. Вся постель теперь в грязи.       Хуайсан слабо застонал и заставил себя приподняться.       — Да, сейчас, — вяло отозвался он.       Глава ордена Не с трудом сдержал рвущийся из горла рык. Он за плечи поднял брата с кровати и поставил его на ноги. Юноша неустойчиво покачнулся, но удержался. Он не поднимал глаз. Хуайсан знал, что во взгляде брата явственно читалось "убожество", и сейчас он не готов был столкнуться с этим взглядом.       Минцзюе вздохнул.       — Как приведешь себя в порядок, зайди ко мне, — сдержанно сказал он и покинул комнату.       Оставшись в одиночестве Хуайсан хотел было повалиться обратно на кровать, но не позволил себе этого. Кое-как отыскав чистую одежду, он поплелся к озеру. Идти в купальни почему-то не хотелось. А вот немного полежать на солнышке было бы прекрасно.       Теплый летний день клонился к вечеру. Казалось, нагретый солнцем воздух можно потрогать руками. Он искрился и переливался в рыжих отблесках заходящего солнца. И запах его был густым и насыщенным. Запах пыли, зноя и сочной листвы. Запах лета.       Не Хуайсан полной грудью вдыхал этот запах. Прохладная озерная вода заставила натруженные мышцы расслабиться, и юноша почувствовал, что снова может двигаться. Даже настроение поднялось. Одеваясь в чистое, он сам удивился, как позволил себе показаться в таком непотребном виде, да еще и перед братом. Хуайсан всегда был известен своей аккуратностью и безупречным внешним видом. Разгладив ворот ханьфу и потуже затянув пояс, он оправил волосы и повязал на обожженные ладони чистые бинты.       Мышцы все еще выли и стенали от непривычной нагрузки, но после купания юноша почувствовал себя значительно лучше. И в комнату брата он вошел с почти что радостной улыбкой.       Минцзюе сидел над толстой книгой, то и дело хмурясь и делая на листе какие-то пометки.       — Ты хотел видеть меня, брат, — проговорил Не Хуайсан, подходя к столу.       Глава ордена Не поднял на него сосредоточенный взгляд и кивнул.       — Садись, — сказал он, хлопнув по месту рядом с собой.       Юноша покорно опустился на подушку по левую руку от брата, поморщившись от боли в перетруженных ногах.       Минцзюе хмуро свел брови и повертел кисточку в пальцах, будто раздумывая о чем-то.       — Я не знаю, как сделать то, чего ты от меня хочешь, — наконец сказал он, глядя перед собой. Хуайсан понурил голову и силой воли сдержал печальный вздох. Что ж, этого следовало ожидать. Наивно было думать, что брат сумеет воскресить в себе теплые чувства после такого разочарования.       — Я понимаю, — упавшим голосом сказал он.       Старший брат с сомнением посмотрел на Хуайсана и снова перевел взгляд на книгу, лежащую на столе.       — Ты можешь быть здесь, если хочешь, — продолжил он ровным голосом, — тебе даже полезно будет. Спрашивай или говори, если хочешь. Так пойдет?       Хуайсан растерянно моргнул, пытаясь понять, что все это значит.       — Ты имеешь в виду, что я могу оставаться с тобой? — переспросил он.       Глава Не кивнул и пояснил, хмуря брови:       — Раз тебе меня не хватает.       Юноша почувствовал, как сердце забилось чаще. Он улыбнулся и радостно кивнул.       — Хорошо. Старший брат, хочешь, я принесу тебе чай?       Минцзюе пожал плечами.       — Ну... неси.       Это было странно и непривычно для них обоих. Ни один из братьев не представлял, что можно сидеть вот так вот рядом и заниматься делами. Кажется, они даже в детстве специально не проводили время вместе.       — А что это за книга? — полюбопытствовал Не Хуайсан.       — Бухгалтерский учет, — скривившись, ответил Минцзюе. — Надо спланировать расходы на будущую осень. Учеников прибавилось, так что придется все пересчитывать.       — Ты делаешь это сам? — юноша искренне удивился. Ему всегда казалось, что такой нудной работой, как учет расходов, должен заниматься какой-нибудь наемный чиновник, но уж никак не глава ордена.       Минцзюе зло усмехнулся.       — Этим стервятникам только дай волю, они все растащат. Даже сломанного меча не останется. Лучше уж я сам прослежу, чем подарю свою казну чужим карманам.       — А в ордене Цзинь эту работу поручили Гуанъяо, — заметил Хуайсан.       При звуке ненавистного имени зубы главы ордена Не непроизвольно скрипнули.       — Вот увидишь, им еще выйдет это боком, — фыркнул он. — Но даже если так, ни один карман в мире не вместит все богатство Ланьлин Цзинь. Так что даже после того, как все их адепты наворуются вдоволь, там еще достаточно останется. У Цинхэ Не денег не так много. И если ты хочешь носить свои красивые тряпки, надо тщательно следить за расходами.       Хуайсан немного смутился и безотчетно оправил ворот ханьфу с дорогой вышивкой. Минцзюе искоса глянул на своего младшего брата и усмехнулся.       — Не нервничай. Пей давай свой чай. Уж на твои побрякушки денег я как-нибудь найду.       Голос старшего, как всегда был груб и суров, но от его слов в груди Хуайсана потеплело. Он опустил взгляд и улыбнулся, в мыслях повторяя "люблю тебя, брат".       Он просидел в комнате Минцзюе до позднего вечера. Отвлекать брата вопросами юноша больше не решился. Похоже, тот и правда был очень занят. Но просто оттого, что старший брат сам предложил ему оставаться рядом, на душе становилось светло. Хуайсан никогда и не подумал бы, что будет радоваться просто возможности наблюдать, как Минцзюе занимается расчетами, периодически ворча себе под нос и помечая что-то на листах и в книге учета. Но просто быть рядом и ощущать его присутствие было приятно.       За окном уже стемнело. Минцзюе зажег пару свечей и обернулся к брату, чтобы отправить того спать, но оказалось, что Хуайсан уже успел задремать, свесив голову на грудь.       Покачав головой, глава ордена Не взял младшего на руки и унес в его комнату. Окинув взглядом опустевшие полки и стены, Минцзюе невольно поморщился. Раньше эта комната раздражала его обилием бесполезного хлама. Бесчисленные пестрые побрякушки делали ее похожей на покои юной госпожи. Но теперь без всех этих вееров и расписных полотен комната казалась мертвой, будто в ней никто никогда не жил. Почему-то оставлять брата здесь ему не хотелось. Но не тащить же его обратно, в самом деле.       Отбросив глупые мысли в сторону, Минцзюе бережно опустил спящего Хуайсана на кровать и укрыл его одеялом. Обо всякой ерунде он может подумать позже, когда ляжет спать. А сейчас нужно возвращаться к расчетам.