Турагентство

      Последние дни в Америке проходят для Арсения, словно в тумане: рабочих встреч становится все меньше, а времени утонуть в собственных мыслях – все больше. Да и вообще, когда работы и занятости становится меньше определенного установленного уровня, Арс начинает хандрить – это он уже за собой давно заметил. И сейчас он второй день подряд предоставлен самому себе после всех коротких встреч и партнерских обедов, так что посвящает это время прогулкам, покупке каких−то мелких символических сувениров и, конечно, загонам.       Загонам, знаете, особенно. Арсений меняет билеты на нужное время, чтобы вылетать сразу после встречи с руководителем одной из языковых школ−лагерей, и пишет об этом в общий чат, не сильно надеясь, что его встретят, и более того, даже подписывает, что встречать его не нужно. «Работайте», − поясняет в сообщении. – «Солнце еще высоко».       Тенистые парки и безлюдные, словно сошедшие с фотографий на открытках улочки Портленда крадут кусочек его души и вместо него селят там странное, тягучее и пыльное чувство смятения. Наверное, делает логичный вывод Арсений, это просто особенная форма одиночества, которая вот так странно проявилась вдали от Питера и ребят. Или дело не совсем в ребятах, но думать об этом сейчас не хочется.       В аэропорт его провожает Паша, и по пути они долго обсуждают прошедшие дни, заключенные договоры, планы, последующие встречи. Наконец Арсений с удовлетворением начинает понимать, какой большой шаг они умудрились сделать всего за неделю пребывания здесь, и ему уже не терпится созвониться с Шеминовым и рассказать, как все прошло.       − Надеюсь, это не последний твой приезд сюда, − говорит Воля, паркуя машину на нижнем этаже парковки. – Хотелось бы и с ребятами твоими познакомиться, с гендиром тоже. В любом случае, думаю, что нам представится возможность.       Арс, хмыкая, надеется, что Паша не слышал, как он в коридоре потом орал на Выграновского за шутку с хорнетом. И хотя шутка была смешная, Арсений все равно вывалил ему люлей, просто потому что субординация вроде как требовала. Но шутка−то смешная была, правда.       − Представится, − отвечает Арсений и на прощание пожимает ему руку. – У нас есть еще один проект на сентябрь, в который я надеюсь пригласить и Си−ай−и, так что буду рад, если амбассадором станешь ты.       Весь обратный полет до Франкфурта Арсений дремлет, и снятся ему почти забытые картинки из детства – комнатные цветы в квартире бабушки в Омске, где он проводил большую часть времени, потому что родители работали; дворовый полосатый кот, которого он, Арс, притащил с улицы однажды, и тот погрыз ему все песочные формочки; даже суп с фрикадельками, из которого маленький Арсений выковыривал все фрикадельки и остальное скармливал жившей у них одно время соседской собаке, потому что ненавидел супы и сейчас их по−прежнему не любит. Когда он просыпается от того, что стюард объявляет готовность к посадке, то думает, что неплохо бы туда съездить, а потом запоздало вспоминает – в тот недавний приезд в Омск он успел эту квартиру продать.       Возвращаться−то и некуда больше. Арсений тогда, когда мама после похорон спросила, что он собирается делать с квартирой, молча пошел звонить знакомому еще из жизни в Омске риелтору и продал ее в итоге по бросовой, но, в принципе, приличной цене. Вступать в наследство не пришлось, потому что квартира и без того давно была переписана на него, и все решилось в считанные дни. Рассудил, что больше там делать нечего – у него уже давно новая жизнь, такая, какой он сам ее сделал, своими руками, и пусть она периодами ему не нравится, опять же своими руками все это дело можно изменить. Чем сейчас Арсений и занимается, протягивая таможеннику на стойке загранпаспорт, чтобы пройти в зал ожидания.       В Петербурге его встречает Антон, несмотря на то, что это час дня – самый разгар рабочего времени, и черт с ним, потому что Арсений понимает, что рад. Рад, что Шаст его не послушался и все−таки приехал, потому что поездка домой в одиночку только усилила бы его поселившееся на подкорках смятение.       − Я перенес все встречи на завтра, − это первые слова, которые говорит ему Антон, а поцелуй в машине на переднем сидении, сталкиваясь губами и зубами – первое его прикосновение. – И сам отпустил себя с работы до завтрашнего дня, так что живи с этим.       Арс – живет, а Антон думает, что это уже какая−то всратая традиция – встречать Арсения в Пулково и на его машине ехать домой, и уже не особо важно, к кому. Важно – у кого есть еда и застелена готовая постель, в которую можно сходу упасть лицом вниз и уснуть.       − Ты не против, что я завез тебе кое−что из продуктов? – Спрашивает Шаст, когда они заходят в арсеньевскую квартиру; в холодильнике оказываются какие−то низкокалорийные йогурты, фрукты, овощи, сыр, цельнозерновой хлеб и курица. Арс только улыбается – надо же, даже попытался соответствовать его вкусу и не купил колбасу с сосисонами.       − Спасибо, − Арс бросает чемодан в гостиной и, смазанно поцеловав Антона в щеку, уходит надолго в ванную, и за все то время, что он там отмокает, Шастун успевает покурить, заказать доставку из кафе, потому что готовить все равно лень, дождаться курьера, расплатиться и еще раз покурить.       Когда Арсений, уже одетый во все домашнее и вытирающий мокрые волосы полотенцем, выходит из ванной, Шаст уже торчит за столом, разложив заказанную еду и лениво листая ленту в инстаграме. Арс пытается рассмотреть в нем вселенскую усталость, например, раздражение от навалившейся работы, смуту, сгорбленность и что−то еще там, что в понимании Арсения соотносится с исполняющим обязанности директора, которого бросили наедине с валом работы. И – не находит.       Находит улыбку легкую, мягкую, да, немного усталую, находит губы, от сигарет горькие, находит все, что угодно, но не злость и не обвинение.       Антон сидит на стуле, качается на нем и упирается спиной в стену позади себя, наблюдая, как Арсений хрустит сухариками из салата; его хочется схватить и не отпускать, но Шаст держится, понимая, что все, до завтрашнего дня Арс и без того никуда не денется, а потом уже будем посмотреть.       Может, и потом не денется.       − Хуево без тебя было, − говорит вдруг Антон, когда Арс встает, чтобы убрать посуду в посудомоечную машину. Шаст отмахивается от посуды и тянет руки к нему, мол, иди сюда, и Арсений идет, давая обнять себя за пояс и уткнуться носом в живот, смешно щекоча дыханием кожу даже сквозь ткань футболки.       − Трудно? Не получалось что−то? – Спрашивает Арсений, нахмурившись, и запускает пальцы в его мягкие светлые волосы – тоже отросли, пора бы постричься, но и так тоже красиво, и можно немного по−пижонски зачесывать волосы рукой назад.       − Да не, все получалось, − Антон фыркает и вовсе засовывает голову под его футболку, прижимаясь губами к коже, еще почти горячей после душа, пахнущей гелем и нижними нотами духов, которые даже водой не выведешь. – Нормально все получалось, просто без тебя хуево. Я как нянька с ребенком остался − он меня слушается, но без любви.       − А со мной – по любви?       − А с тобой только по любви и можно, иначе тебя терпеть нереально, − Антон его даже за живот чуть кусает, вынуждая фыркнуть, потому что щекотно, и попытаться вывернуться; Антон держит Арсения крепко, вытаскивает голову из−под футболки и смотрит снизу-вверх с улыбкой, растрепанный и какой−то совсем домашний. – А тут знаешь, как компьютер без операционки – работать работает, а толку ноль.       − Тебе с такими метафорами в импровизационном театре бы выступать, − говорит Арсений, прикрывая глаза и чувствуя, как губы Антона касаются его живота, едва заметной полоски волос, теряющейся за резинкой домашних штанов, как руки скользят от пояса к бедрам, оглаживая.       − А есть такой? – Антон смотрит вопросительно.       − Блин, Шаст, ну конечно, − смеется Арсений и касается пальцами его губ, гладит самыми кончиками, потому что невозможно не коснуться. Замечает, что браслетов на руках стало меньше, а оставшиеся сменились на что−то более легкое и изящное, делая шастовы руки еще привлекательнее. Видимо, директорский минимализм идет ему на пользу. – Я свожу тебя как−нибудь посмотреть. Однажды пару лет назад Стас собрал нас в Москве, долго не говорил зачем, а оказывается, что он нашел какого−то тренера по импровизации и сделал нам трехдневное обучение.       − Вам? Тренера по импровизации? Нахера?       − Казалось бы, не нахера, и я тоже не понял сначала, − Арсу наконец надоедает стоять, и он пристраивается на край стола так, чтобы Шаст мог откинуть голову на его колени. – Зачем нам уметь две минуты подряд отвечать по−разному на один и тот же вопрос, зачем учиться зеркалить собеседника, зачем уметь играть в кучу импровизационных игр… Но затем понял, что это не просто было жутко круто делать на обучении, но и потом работать с этим. Заметил, как часто нам в разговорах с клиентами приходится импровизировать? В особенности, когда чего−то не знаешь, и нужно выдумывать. Или как часто нам приходится соображать так быстро, что мозг кипит, потому что клиент застрял в аэропорте и опоздал на пересадку, и нам срочно нужно его оттуда вытаскивать? А переговоры? Это все ведь часто – импровизация.       Шастун наблюдает за Арсением завороженно, и от этого действительно нереально оторваться, потому что ну – чистое же вдохновение. У Арса глаза горят синим неоном, когда он говорит о том, что любит.       И это вдохновение. И это так красиво.       − Можно десятками разных фраз пожелать человеку хорошего дня, десятками разных вариантов ответить на один и тот же вопрос, можно вывернуться из любой ситуации, если ты готов работать головой сходу, − заканчивает Арсений, улыбается так классно, тепло, светит. – Потому что мы всю жизнь импровизируем. Потому что сама жизнь – это импровизация, и если ты понял правила, то остальное уже дело техники.       Антон думает, что Арсений, наверное, отличный импровизатор, потому что сколько бы всего ни случилось за это время, что они знают друга – они еще не разу ни оказывались в настоящей заднице. Но много раз – на грани.       Надо, в общем, как−нибудь сходить на этот театр импровизаций и посмотреть, что это такое.

***

      Пока Арсений в последующие дни разгребает и изучает все, что произошло без него (а произошло тут немало), ребята разгребают большую коробку всего, что он притащил из Америки им в подарок. По большей части она завалена десятками видов «хершиз», которые Арс скупил для Антона, и всякими ништяками, которые можно купить только в Америке. Он даже притащил пару пачек настоящих винтажных «лаки страйк» и редкую двухдолларовую купюру для Матвиенко, подписанную его рукой фразой «моей умнице».       − Умнице, блять, Арс, умнице?!       Недовольство Сереги Арсений пропускает мимо ушей, потому что именно в этот момент проверяет социальные сети и все, что скидывал ему по мере готовности и выполнения Выграновский. Судя по отчетам, его единственным косяком (да и то не совсем рабочего плана) стал только прикол с Антоном и хорнетом, так что тут все в порядке, и Арс остается доволен. Соцсети живут ярко и привлекательно, Выграновский выдает идею за идеей, и Арсений думает, что Макаров был прав – нужно было просто найти к Эду подход. В данном случае – показать, что он, Арс, сильнее, и выебываться тут бесполезно.       Вместе с разгребанием дел и почты к Арсению приходит понимание, что скоро уже май, и пора запускать рекламную кампанию и планирование выставку образования, чтобы первые клиенты отправились учиться начиная уже с января в те университеты, которые принимают круглый год. Открыв ежедневник и пытаясь выбрать время для большой планерки, Арс не замечает, что Позов уже с минуту пытается до него доораться.       − Арс, Арс, − Диме в итоге приходится отправить в полет ту самую игрушку в виде бутылки «хайнекена», которая уже давно стала сигналкой. – Шаст тебе сказал, что мы взяли ту девушку на испытательный срок? Она придет уже завтра.       − Отлично, − вдруг говорит Арс и резко встает, разом привлекая к себе внимание и Сергея, и Антона. – Тогда заодно завтра и сделаем планерку. Мы начинаем готовить выставку.

***

      − Эд, − Арсений давит на газ, стремясь проскочить через светофор, чтобы не стоять там полторы минуты. – Сегодня в шесть большая планерка, без опозданий, потому что потом в семь придет очередной клиент, а торчать допоздна на работе я не намерен.       В трубке слышится какое−то копошение, и Выграновский ворчит что−то про то, что он, может быть, подключится к ним по скайпу и все такое; Арсений, прижимая смартфон плечом к уху, чувствует, как начинает звереть.       − Без опозданий, я сказал, будешь на месте! – И бьет ладонью по клаксону, потому что он опаздывает на встречу (чуть ли не впервые, блин, в жизни, чертов Шастун со своими утренними минетами), и тут же какой−то уебан на четырке умудряется встать посреди дороги и виновато замерцать габаритами. – На планерке нужен мне ты собственной персоной, а не твоя бухая голограмма.       Такой день, конечно, не мог продолжиться нормально, потому что если с утра все пошло по пизде, то потом это изменить очень сложно. Арсений опаздывает на встречу в банке, за это приходится извиняться, чего он сильно не любит, и терпеть на себе масляные взгляды руководительницы отдела валютных переводов. Нет, не то чтобы Арсению не нравятся женщины, ему просто нравится Антон. Вообще Арс никогда не задумывался о своей ориентации, потому что ему настолько редко кто−то нравился, что это само по себе было праздником. Не говоря уж об искреннем желании заняться сексом – с этим вообще все было туго. Делать делал, хотеть не хотел.       Так что эта женщина добавляет жару его дерьмовому настроению, и остается лишь молиться, чтобы в офисе все было нормально, и не пришлось никого убивать. Раз Антон молчит и ничего не пишет, значит, все в порядке. Плюс ко всему, сегодня должна прийти эта девочка, и хотя Арсений полностью доверяет Позу, который прособеседовал ее и сказал, что она подойдет, ощущение недовольства происходящим не покидает.       Поэтому он рад, что Антон умудряется выловить его перед тем, как он заходит в офис, и утащить буквально силком в курилку. Там он впихивает в руки Арсения стаканчик крепчайшего кофе, в зубы – сигарету, подкуривает и ждет, пока Арс выпустит пар.       − Успокоился?       − Угу.       Не врет даже – действительно как−то подсдулся, и спасибо Антону, который вот такие вещи чует за версту и способен распознать, когда Арсений готов взорваться. Сейчас ему хватило пары сообщений и одного голосового, чтобы понять, что если он сейчас ничего не предпримет, Арсений кого−нибудь придушит и сядет.       − Оксана уже на месте, − говорит Антон, наблюдая, как выражение лица Арсения постепенно смягчается вместе с воздействием сигареты, свежего воздуха из окна и вкусного горького ристретто. – Даже приняла уже первого клиента. И не кипятись, тебе за это не платят. Никакой трагедии не произошло.       − Ну, знаешь, иногда мне кажется, что Стас готов мне за это приплачивать.       Оксана оказывается невысокой бойкой девушкой с очаровательным смехом, хотя вот если поставить ее рядом с Позом или Матвиенко, то вполне себе и высокой; уже остывший Арсений беседует с ней с полчаса, пока у нее нет клиентов, узнает о прошлой работе и опыте, о личных путешествиях, об образовании. Впечатление она оставляет приятное – и к тому же, кажется, теперь в офисе есть человек, который сможет присматривать за их комнатной пальмой.       − Вы вообще ее поливаете?       Ребята напряженно переглядываются.       − А надо было?       В общем, на первый взгляд Оксана Арсения устраивает, и он предлагает ей работать несколько дней в неделю на полставки, потому что этого будет вполне хватать – сейчас с расширением зарубежного партнерства и активного продвижения программ, клиентов по внутреннему туризму становится все меньше, и их можно компактно обслужить в пару−тройку дней. Фролова вроде и не против, поэтому этот вопрос они решают оставить – куда больше Арсения волнует предстоящее планирование выставки, потому что ее нужно провести на высшем уровне.       Надо несколько дней, много партнеров, просто огромное количество посетителей – так, чтобы от клиентов потом не было отбоя. В этих мыслях, написав Выграновскому, чтобы он собрал в кучу все свои наработки, Арсений и проводит остаток дня, одним глазом наблюдая за Оксаной, а вторым переписываясь со Стасом.       От: Станислав Шеминов <ssheminov@travel.ru> (13:34)       Арсюх, когда порешаешь с датами выставки, сразу же напиши мне. Я планирую приехать вместе с Леной и буду исходить из твоих дат, чтобы потом сделать небольшой сбор у нас здесь, в Москве. Мне обязательно нужно будет, чтобы ты приехал, поэтому я должен знать даты. Когда начнете делать сметы, имей ввиду, что какую−то часть трат я готов покрыть сам. Ты должен понимать, что это первая выставка по зарубежному образованию, которую устраивает наша компания, поэтому ее нельзя провалить. Дай бог, это станет началом еще большего проекта, чем ты предполагал; поэтому будь добр, на время отключи в себе гордую цацу и обратись за помощью к нам, если она тебе понадобится. Я обязательно вышлю тебе кого−то из московских сотрудников, если вы не будете справляться. Жду новостей. На связи.       Арсений понимает, что это зеленый свет. Арсений понимает, что отступать некуда – позади Москва.       Выграновский действительно припирается в таком виде, будто бухал три дня, и Оксана, не предупрежденная об эксцентричном пиарщике, хлопает ресницами растерянно, пока Матвиенко в режиме ППШ строчит ей в скайп, что все по плану, он свой, не боись. Припирается Эд пусть и помятый, но действительно с собранными в кучу мыслями и идеями, что автоматически откладывает очередную экзекуцию – пиарщик нужен Арсению живым и невредимым, потому что именно он должен стать тем, кто создаст концепт всей выставки.       Клиент, записанный на семь вечера, пишет, что не сможет приехать, и Арс даже с облегчением вздыхает – можно не торопиться. Поставив работать кофе−машину и вытащив из холодильника какую−то оставшуюся еду, включая коробку привезенных шоколадок, он достает из шкафа в их отдельной райской комнатке большие напольные подушки и предлагает стечь со стульев в более удобное положение.       Вместе с кофе готовится стопка листов бумаги, ручки, планшеты и Выграновский, отчаянно пытающийся сформулировать все, что ему хочется сказать. Фролова сидит неподалеку от него и с явным любопытством, но стараясь не быть навязчивой, рассматривает бесконечные татуировки, открывающиеся из−под широких рукавов свободной футболки. Очевидно, что на планерке она поймет примерно ничего, но это временно – пусть тоже присутствует, потому что в процессе им понадобится абсолютно вся возможная помощь.       − Ребята, − начинает Арсений, первым плюхаясь на большую подушку и умудряясь усесться так удобно, что невольно хочется повторить за ним. – Расслабились и слушаем. Концентрированно слушаем, Сережа! Самое главное, что мы должны сейчас понять – выставку я хочу сделать в середине сентября, когда все уже вернутся из отпусков, и дети пойдут в школы. Очевидно берем субботу и воскресенье, там разлет дат не так уж и велик. Итого – у нас с вами плюс−минус три месяца. Этого должно хватить, чтобы все случилось без истерик, и чтобы я никого не убил.       Антон, едва заметно улыбнувшись своим мыслям, прислоняется спиной к столу и, устроив планшет с прикрепленным листом на коленях, начинает записывать. Арсений снова начинает гореть, а это значит, что они здесь сегодня надолго – и он совершенно не против.

***

      Планерка растягивается на несколько часов, и в общих чертах становится ясно, кто и за что будет отвечать на протяжении всего этого времени. На Серегу ложится полностью расчет и составление всех смет, планирование бюджета и вытряхивание из Стаса денег любыми доступными способами; боевым крещением Поза в оформлении виз становится помощь всем зарубежным партнерам с тем, чтобы беспрепятственно въехать в Россию, Арсений ожидаемо работает со всем списком партнеров и массой административных функций, в чем ему практически вторит Шаст, а Эд занимается концепцией и продвижением.       − А теперь внимание, − вкрадчиво говорит Арсений, окидывая взглядом чуть заробевшую команду, в которой Оксана только сейчас начинает понимать, насколько все серьезно. – Конечно, мы не можем обойтись без того, чтобы разрекламировать и провести презентации выставки во всех школах и вузах, до которых мы сможем достучаться. Оксана, есть ли у тебя опыт выступления перед плюс−минус небольшими аудиториями?       − Думаю, труда не составит, − уверенно отвечает Оксана, и Арсений одобрительно показывает ей жестом «окей».       − Заниматься этим будут абсолютно все, даже ты, Сережа, не кукурузь лицо, − спокойно говорит Арс, делая какие−то пометки в своих записях. – Потому что школ и универов у нас очень много, и нужно охватить как можно больше. Схема проста – выходишь на директора, декана там, международный отдел, да на кого угодно, объясняешь, что происходит, и пытаешься добиться возможности выступить перед старшими классами или на парах у студентов. Да, многие будут против зарубежного образования, но мы ищем тех, кто готов смотреть дальше глупых стереотипов.       − Ок, как технически реализовывать будем? – Спрашивает Шаст, и у него, блин, опять никаких сомнений в том, что Арсений ведет их верным путем. – Делаем презентации на протяжении всех трех месяцев, распределяя их так, чтобы в офисе было не меньше трех−четырех человек? Соответственно, на выезде будут постоянно один−два.       − Верно, − Арс щелкает пальцами. – Эда задействовать не будем, пусть сидит общается с ребятками в соцсетях – я уверен, что они туда повалят после презентаций.       Выграновский, умудрившийся задрыхнуть на одной из явно непредназначенных для этого подушек, выдает свое авторитетное мнение, что они уже повалили. Он свою функцию на планерке выполнил сегодня сполна и даже выдал Арсению семь вариантов, где можно провести выставку. Арс, глянув фотки, сразу отобрал три места, в которые нужно съездить и все посмотреть. И, подумав, он дает Фроловой задание составить список школ и университетов, которые могли бы быть заинтересованными в такой выставке.       − К слову, у меня есть уже двадцать партнеров, которые лояльно смотрят на то, чтобы к нам приехать, − Арсений показывает какой−то исчерканный вдоль и поперек маркерами лист. – Тут в больше степени Европа, Америка и Канада. По Азии мы еще не ходили, и если останется время и ресурсы, пригласим кого−то из Южной Кореи, но не факт. Хотя Стас и настаивает, что он мне сделает, я в другом городе.       − Прилетит и наваляет, − логично говорит Поз и сам улыбается этой мысли – чтобы Шеминов и скандалил вдруг с Арсением? Маловероятно.       − Он еще и Леночку решил с собой на выставку взять, − Арсений выразительно кривится.       − О−о−о, − тянет Дима, маскируя зевок за листком со своими пометками. – Крепись, Арсений. Закупайся новопасситом и помни о том, что на женщин нельзя поднимать руку.       − Да не женщина она, − бурчит Арсений сварливо, поднимаясь и жестом показывая, что планерка на сегодня окончена. – А сволочь.

***

      Шаст чувствует через калейдоскоп сменяющихся картинок во сне смутное беспокойство – это даже сном нельзя толком назвать, и поэтому он открывает глаза, сразу упершись взглядом в кремовый потолок спальни Арсения. Он все реже стал ночевать у себя, оставаясь с ним, и уже вообще скоро забудет, как добираться до своего дома. Арсения рядом не находится, хотя времени два ночи, постель разворошена с его стороны, а на кухне горит бледный свет от вытяжки.       − Чего не спишь? – Антон заходит туда, потирая глаза ладонью; Арсений сидит в своей излюбленной позе, поджав под себя одну ногу, гипнотизирует большую кружку с чаем. Рядом небрежно валяется блистер таблеток, и Антон переворачивает его названием вверх – анданте.       − Не смог уснуть, − бормочет Арс, прикрывая глаза. – Выпил таблетки, но не помогает. Иди ложись, завтра вставать рано.       − Не пойду.       Шаст обнимает его за плечи со спины, поднимает голову за подбородок, вынуждая на себя взглянуть, целует смазанно в уголок губ, снова подмечая очертившиеся от ночного света тени под глазами, удлинившийся разлет и без того длинных темных ресниц. Девушки за такие удавились бы, а тут Арсений.       − Может, расскажешь, в чем дело?       − Нет, Антон. Не расскажу. Не потому, что не хочу, а потому, что сам не понимаю, − Арс улыбается, трется колючей щекой о его руку на своем плече. – Наверное, ни в чем. Просто немного волнуюсь, когда начинаю понимать, во что ввязался. Когда получаю от Стаса огромные простыни, которые как бы намекают, насколько все серьезно. Боюсь не вытянуть. Боюсь ошибиться. Как обычный человек, просто много чего боюсь, Шаст.       На месте Антона любой бы уже удавился, в очередной раз слушая заведенную шарманку о работе, но нет, Шаст и сам с головой уже нырнул, потому что в этом весь Арсений – в этом вся его душа, все его творчество, вся его импровизация, о которой он говорил с такой любовью. Нет, это уже не трудоголическая одержимость, это что−то гораздо большее, эфемерное, идейное.       Это перемены, в ветер которых Арсений так отчаянно хочет попасть, подхваченный ими под крылья в новую жизнь.       − Мы все боимся, Арс, и это нормально, − говорит Антон, задумчиво шурша блистером из−под таблеток; открыть бы окно и закурить, да Арсений не разрешает. – Значит, живы еще. Не окостенели.       Курить они все−таки выходят, но на балкон, и несмотря на то, что уже скоро май, ночи холодные, почти морозные, и приходится кутаться в пледы и толстовки. Спальный район ночного Петербурга горит редкими огнями таких же бессонных окон и крошечными огоньками бессонных сигарет, и этот вид, безветренный и прохладный, успокаивает бушующую голову. Арс в очередной раз думает, что очень давно не позволял себе полноценного отпуска – вот именно так, чтобы уехать просто, не по работе, забив на все, и пролежать неделю на каком−нибудь пляжике в Паттайе.       Хотя нет, это не о нем. Арсений море любит только для того, чтобы гулять по нему безлюдными вечерами и слушать волны, а не лезть плескаться в кучу народу. От банального пляжного отдыха он сходит с ума уже на третий день – так и случилось, когда бывшая потащила его в Турцию на неделю, в Анталью, а он спустя несколько дней арендовал машину и укатил в Стамбул любоваться на древние дворцы времен султаната.       − Слушай, − говорит Арсений, тушит сигарету в стеклянной пепельнице. – А давай после выставки укатим куда−нибудь на недельку? Не хочешь?       − Погреть жопку у моря? – Хмыкает Антон в ответ.       − Не, − Арс смешно высовывает язык. − Куда−нибудь в Европу. Но не банально. В Словению, может, в Сербию. В Румынию. Там обалденно красивые места есть.       Антон думает, что Арсений неисправим – в самом лучшем смысле этого слова.       − Укатим. Исколесим все кафаны, научимся танцевать хору и бисерку−боярку, и я посмотрю, сколько ракии ты способен выпить и не поймать белочку.       И Арсений смеется так, что становится понятно: ему, конечно, страшно, но жить с этим вполне можно. И нужно.