***
Арсений приходит домой еще позже обычного, взвинченный и расстроенный разговором с Позом – тот не обломился ему еще и всю дорогу до парковки читать нотации. Арс еле удержался, чтобы не схватить его в охапку и не засунуть в машину насильно, и еще пинка ей потом дать, чтобы ехала быстрее. Увози, бля, за сто морей. Шаст обнаруживается в зале, угнездившийся в углу дивана с ноутбуком на коленях, мирно попивающий чай и вообще не подозревающий о том, что у Арсения за вечер раз десять упала планка, и только раз девять он ее обратно поднял. Арсений честно старается успокоиться, заглядывая в комнату и здороваясь; сбегает в душ, чтобы отмыться от всех бесячек этого дня, потом баррикадируется на кухне, занимаясь ужином, лишь бы пока не возвращаться к работе. И к Антону, который там в зале как раз работает. Шаст одновременно напоминает и о работе, и об Ирине. Короче, лучше туда не лезть. Да только вот Антон сам приходит минут через тридцать, потому что опять, видимо, чует, что что-то не так – у него либо универсальный локатор на тараканов, либо универсальный локатор исключительно на Арсения. Садится на стул и наблюдает за ним, шинкующим кабачок так, словно овощ убил всю его семью. − Закончил переписываться с Ирой? – Спрашивает вдруг резко Арсений, даже не оборачиваясь. Антон, наивная душа, настолько не ассоциирует ситуацию с ревностью, что не осознает – нужно промолчать. Зачем молчать, вопрос же задали? − Ага, − отвечает, отпивая чай из арсеньевской кружки. – Объяснил ей, какую информацию нужно проштудировать, чтобы корректно переводить представителя университета. У нее хороший уровень языка, так что я думаю приставить ее к тому канадцу. Правда, система образования там достаточно сложная. − Ты серьезно? – Взрывается наконец Арсений, бросая нож и враз оборачиваясь к Антону. Едва ли не кулаки сжимает и дышит прерывисто, зло, поджимает губы, словно стараясь сдержать рвущиеся наружу слова. – Ты, блять, серьезно, Шаст? Антон смотрит на него так честно и непонимающе, что за это ему вопреки всему хочется врезать, с чувством так, с оттягом, чтобы наградить багровыми отметинами не только от поцелуев, но и от хорошо поставленного удара с правой. Вместо этого Арсений, метнув еще один полный уничтожения взгляд, пытается было выйти из кухни, но Шаст поднимается и ловит его за предплечье, сильно сжимая пальцы и дергая на себя так, что Арс на него едва ли не падает. − А ну стоять, − шипит. – Ты что психуешь? Мы же, кажется, разобрались в этом, и мне настолько похуй на твои домыслы, что я даже не скрываю, что общаюсь с ней, потому что мне, блять, нечего скрывать от тебя, Арсений. Арс замирает и цепенеет, потому что впервые, кажется, видит Антона злым – и произошло все это буквально за одно мгновение, один жест, одну секунду сжатых на руке пальцев, после которых скорее всего на коже останутся следы. Арсений цепенеет, будто гвоздями прибитый, и Шастун пользуется этим моментом, чтобы схватить и прижать к стенке, взгрызаясь неожиданно злым – безо всякой романтики – взглядом. Арсений себя чувствует так, будто оказался в дешевом порно, только ебать его будут не в прямом смысле. − Какой же ты охуенный любитель решать все за людей, − выплевывает Антон почти с презрением, и от этого тона внутри все холодеет. Злой Шаст, кстати, красивый невероятно – красивее, чем добрый, но вряд ли оно того стоит, чтобы постоянно его выводить. – Сначала ни у кого ничего не спросить, а потом так «а че это он такой хуевый весь»? Антону обидно чертовски, потому что он действительно ни единой мысли не допускал о том, что с Ирой можно общаться о чем-то, кроме работы, потому что у него эмоциональная копилка не резиновая, и ее уже полностью забил собой Арсений. Так, что у этой свинки керамической монетки уже из жопы вываливаются. Арсений, который сейчас смотрит на него затравленно и из рук пытается вывернуться, как уж, но Антон держит крепко – Антон еще не договорил. − Надумал там себе что-то и давай мозги ебать – себе, мне, давай еще иди Ире напиши, что же ты инертный такой, − Антон не выдерживает, за плечи Арса встряхивает, а тот и не сопротивляется, но брови хмурит все еще упрямо, черт рогатый. – Как ты, в конце концов, не можешь поверить, что я вляпался в тебя хуже, чем в говно, и что замену тебе искать я не хочу и не буду? Неужели, блять, так сложно мне поверить? − Антон, − тихо. − Почти тридцатку лет Антон, − Шаст поджимает губы и пальцы стискивает на плечах Арсения сильнее, вынуждая того скривиться. – Заткнись уже, умник. Дай мне самому решить, кто и что мне там нравится. Антон быстро вспыхивает и так же быстро гаснет, он вообще отходчивый, а поэтому сейчас, едва заметив, что Арсений сдулся под его неожиданным напором, смягчается – тянется сам, касается губ, целует мягко в уголок, обводит сухие контуры почти целомудренно, не получая ответа. Возможно, не стоило быть таким резким, не стоило повышать голос, но они сейчас не на работе, и здесь, в стенах дома, нет никакой субординации – только вот Арс иногда по-хорошему не понимает, иногда его на место ставить надо, когда он очевидно путает берега. Антон бы и промолчал, если бы не было так обидно. Словно ну сколько еще нужно, чтобы Арсений, наконец, начал ему доверять? Желательно – не эпизодически. Арсений ему сдается, как сдавался уже не раз, оказываясь не в состоянии сопротивляться этому водопаду шастовских красок, эмоций и правд – наверное, ему действительно именно так, в такой ситуации и таким тоном нужно было услышать, что все это блажь, его домыслы и капризы, и что все на самом деле не так, как он себе думает. Арсений принимает поцелуй, отвечает, прижимается ближе, словно безмолвно прощения за свою дурость просит – уже что-то. Вслух он, конечно, этого не скажет. Гордая же цаца. Антон улыбается в поцелуй, физически ощущая, что в этот раз он смог Арсения приструнить − вроде взрослый человек, стратег, тактик, аналитик, а категории простого человеческого доверия и отдачи нам, оказывается, не знакомы. Антон вряд ли предполагал, что так будет, но в целом готов еще много раз вот таким способом объяснять Арсению, что жизнь состоит не только из его мнения и логических заключений. Порой весьма, кстати, странных. Арсений в его руках под настойчивыми поцелуями начинает реагировать недвусмысленно, смотрит из-под ресниц и прижимается ближе, с тихим вздохом окончательно покоряясь – бери и делай, что хочешь, пока он подобрел и не выебывается. Арс не перестает удивляться, насколько легко и быстро его тело реагирует на Антона, как логично и естественно ему хочется быть ближе, с каким удовлетворением он ощущает тяжелеющий жар внизу живота и почти болезненную эрекцию. Действительно – Арсений не помнит, чтобы когда-то настолько хотел, а не просто исполнял условную обязанность перед кем-то. − Черт с ним со всем, − шепчет Арсений Шасту куда-то в шею, подставляясь под ласкающие руки и поцелуи, уже совсем мягкие. – Пойдем в спальню. Действительно, поругаться они всегда успеют, да только вот Антон не так прост, как на первый взгляд может показаться – и смотрит он сейчас на Арсения насмешливо, не поймав сползшую на уголок губ улыбку, кидает взгляд то на румянец на щеках, то на очевидный стояк, оттягивающий ткань мягких домашних штанов. − Не. − Что нет? – Арсений снова начинает злиться, и Антон чувствует мстительное удовлетворение – отправить бы сейчас эту цацу дрочить в одиночестве, чтобы думал, прежде чем кидать необоснованные предъявы. Шастун вообще мстительным себя не считает, но иногда прямо вот хочется выкинуть какое-нибудь коленце. − Ну просто нет. Игривое настроение приходит так же быстро, как еще десять минут назад пришла полыхающая злость, и это не иначе как феромоны ебанинки, которые распространяет вокруг себя Арсений. Антон следит за сменой выражений на его лице, как смущенный румянец возбуждения сменяется возмущением, а глаза начинают снова метать молнии – и в ответ на все это великолепие даже не думает вести Арсения в спальню, а лишь приспускает на его бедрах штаны, освобождая стояк хотя бы от одного слоя ткани. Арсений вздыхает и смотрит разочарованно. − Подрочи хотя бы. − Я подумаю. Антон улыбается, наблюдая, как Арсений возмущенно хватает ртом воздух – и целует вкусно, глубоко, лениво почти вылизывая языком, чтобы этот воздух из легких выбить окончательно. Руки заводит наверх, крепко схватив за запястья, чтобы не дергался – впрочем, настроения бузить у Арсения явно поубавилось, и он просто с покорным интересом ждет, что Шаст изволит сделать. Ну не пойдет же он просто дальше торчать в ноутбуке, когда тут Арс практически страдает. Антон на поводу у него вестись явно не намерен – ну уж нет, не сегодня – а потом продолжает буквально трахать языком рот, не давая нормально дышать. Сердце от недостатка воздуха колотится сильнее, в глазах темнеет то ли от удовольствия, то ли от начальной стадии кислородного голодания, но в совокупности получается охерительно, и Арсений глухо стонет в поцелуй, забив на то, что еще пять минут назад он был готов уйти из собственного дома, собрав пожитки. Шаст не отвлекается от изнуряющих поцелуев, коротко надавливая кончиком пальца на головку болезненно ноющего члена, прямо так, поверх тонкой ткани боксеров, размазывает выступившую капельку смазки. Арсений выдает неразборчивое ругательство и пытается толкнуться бедрами навстречу, но Антон тут же убирает руку, не забывая придержать запястья, чтобы Арс не лез, куда не следует. − Ну уж нет, − смеется Антон, ведет широким движением языка по подставленной белой шее, кусает, зализывает багровеющий след. – Веди себя спокойно. В жизни, знаешь, не всегда есть возможность сунуть руку в штаны, так что приходится как-то справляться. − Сука, − информирует его Арсений, одаривая красноречивым взглядом, и тут же давится словами, когда Шаст снова его кусает, но теперь больнее и в куда более нежном месте. – Бля, я тебе сейчас твои зубы знаешь куда засу… Договорить он не успевает, потому что Антон, смекнув, что его сейчас будут крыть хуями за следы на видных местах, спешит вернуться к его губам, почти сразу ощущая, как Арсений, возбужденный до почти болезненного состояния, пытается прижаться к нему бедрами, хоть как-то потереться, получить хоть какую-то ласку. Черт с ним, пусть пытается, этого Антон уже запретить ему не может – хотя бы потому, что у самого член уже готов взорваться от этих откровенно порнографических видов, звуков и взглядов из-под ресниц. У Арсения глаза красные, воспаленные, смотрят злобно и возбужденно – смесь такая, что можно кончить, даже к себе не прикасаясь. Шаст оставляет короткими ногтями розовые линии на напрягшемся животе, скользит ладонью к ягодице и сжимает с силой, сминает упруго. Надолго Арса не хватает – Антон еще несколько раз касается влажной головки сквозь промокшую ткань боксеров, надавливает на уздечку, заставляя его зашипеть, снова убирает руку. Ласкать Арсения хочется невероятно – руками, губами, брать в рот прямо вместе с этой чертовой тканью, но нет, сегодня этому точно не бывать, потому что Шаст твердо намерен заработать себе статуэтку стойкого оловянного солдатика. Арсений кончает, захлебнувшись стоном в поцелуй, прямо так, просто прижавшись к Антону бедрами – пачкает белье, тихо скулит, когда Антон, улыбаясь, собирает пальцами обильно выступившую на ткани сперму и размазывает ее по стволу, выбивая слишком чувствительную послеоргазменную дрожь. С собой Антон решает разобраться попозже: пока просто лениво целует Арсения куда-то в щетинистый подбородок и ловит помутненный удовлетворенный взгляд. − Иди в душ, − хмыкает. – Теперь ляжешь спать добрый.***
В определенный момент время, словно обезумев, начинает лететь, как сумасшедшее – примерно после того, как в конце июня к ним снова прилетает Шеминов, прихватив с собой горячо любимую Арсением Леночку. Лена, разумеется, по обыкновению берет свой устав и собирается лезть с ним в чужой монастырь, поэтому Арс якобы случайно бронирует жилье только на Стаса, потом с удовольствием наблюдая, как она пытается найти что-то поблизости, чего на удивление практически нет. Жить Елене приходится в хостеле – пусть и в отдельном личном номере, но Арсений уже доволен. Настроение у заместителя хреновое, и со своими советами она больше почти не лезет. Шеминов помогает выбрать помещение для проведения выставки (они останавливаются на конференц-холле одного из престижных отелей), знакомится ближе с Антоном (потом говорит Арсу, что ему очень повезло, но Арсений и так в курсе) и привозит оригиналы договоров с несколькими консолидаторами, которые тоже вызвались приехать на выставку. − Я решил оплатить Илье Макарову командировку к вам, – говорит Стас, когда Арсений провожает его (и мрачную Лену) в Пулково. – Насколько я помню, вы хорошо общаетесь, так что должны сработаться. Как, кстати, твой новый пиарщик? Арсений тогда не успевает сформулировать ничего эмоционально-оценочного, потому что именно в этот момент получает от Выграновского в личку чей-то дикпик с пририсованными усами и подписью «давай сделаем такие стикеры для напоминалок в офис». Куда-то незаметно девается июнь, и Арсений обнаруживает себя в состоянии прострации, оборачивающегося вокруг и пытающегося понять, как все так быстро произошло. К концу июня у них на руках уже есть окончательные списки партнеров, планирующих прибыть на выставку, и даты – 15-16 сентября, суббота и воскресенье с утра до вечера. Зал на это время забронирован, идея фуршета находится в разработке, Эд разворачивает масштабную рекламную кампанию, с одобрения Стаса не скупясь на средства, а весь офис поочередно пропадает на презентациях, встречаясь со все большим количеством школьников и студентов. Кузнецова действительно находит им еще четырех студентов-магистрантов, готовых в качестве производственной практики побыть переводчиками для иностранных представителей, и еще трех подбирает Оксана. В итоге сколачивается неплохая команда, которую Арсений с Антоном тестируют вместе. Облажаться в переводе вроде не должны, а остальное все поправимо, решает Арсений и одобряет почти все кандидатуры. Иногда, оставаясь вечером в пятне синего света от монитора – тоже перенял у Антона привычку выключать верхний свет, когда остается один – Арсений думает о сентябре и о том, как они все-таки плюнут после выставки на все и рванут куда-нибудь в Сербию сидеть в кафане до утра. Работы много, но они все в предвкушении, и даже заражают этим предвкушением остальные филиалы, обращая на себя немалую долю их внимания. Теперь облажаться точно нельзя. Одна ошибка, и ты ошибся. Компьютеры призывно мерцают таблицами смет, а глаза сохнут от цифр и графиков с планерок. Когда даже находящийся в Екатеринбурге Макар через видеосвязь замечает, что Арс похож на алкоголика с этими краснющими глазами, тот наконец внимает голосу разума и идет к офтальмологу, где помимо списка капель с грустью получает новость, что зрение слетело еще на половину единицы. Приходится купить целый блистер новых линз, три вида капель и новые мозги, но Поз говорит, что это дорого даже для директора филиала, поэтому придется пользоваться старыми. − Может быть, они не совсем безнадежны, − с притворной заботой сетует Дима и отбирает у Арсения блок с линзами. – Да дай уже глазам отдохнуть! − Заебал, − добавляет Выграновский, закопавшийся в углу в ворохе рекламных буклетов. Арсений набирает в грудь воздуха, злобно рявкает, что он тут все еще начальник, но все же идет в ближайший салон и покупает себе очки, предусмотрительно не забыв тряпочку для особо криворуких и пуленепробиваемый чехол, который, по слухам, способен пробить череп. Это, думает Арсений, очень важный момент. Глаза сохнут так, что Арсу периодически хочется вывернуть их наизнанку и вытряхнуть оттуда песок, поэтому увлажняющие капли он расходует, по ощущениям, целыми литрами. С учетом того, что в последний раз он если и капал в глаза что-то, то это был альбуцид при конъюнктивите лет пять назад, веки постоянно рефлекторно закрываются, и половина флакона всех этих хилабаков, стиллавитов и теалозов просто стекает по лицу в нос, рот и все прочие щели. Приходится просить Антона капать ему в глаза, пока он старательно держит веки пальцами, и тот послушно делает это несколько раз в день, выгадывая минутки между клиентами в их подсобной комнате. − Тебе беречь себя надо, − говорит в один из моментов, когда Арсений лежит головой на его коленях, закрыв глаза, чтобы капли не вытекли. Антон зарывается пальцами в аккуратно уложенные темные волосы, гладит, оттягивает прядки, массирует кожу мягко. – Выставок еще будет сотня, а глаза у тебя всего два. − Ну два же, − невозмутимо отвечает Арсений, и Шасту остается только фыркнуть. Арсений, примерив новенькие очки, делает селфи и ставит его на аватарку в Мегаплан, где уже спустя несколько минут появляется первый комментарий. «Почему такой горячий начальник?» Эдик, сука.***
Когда до выставки остается полтора месяца, и Выграновский делает отдельный сайт для регистрации, в офисе практически невозможно застать сразу всех – кто-нибудь обязательно уезжает на презентацию, на очередную встречу или переговоры. Арсения не бывает чаще других – он вообще, кажется, может появиться на полчаса в день и так же быстро сбежать, только и успевая заправлять тойоте полный бак. − Арс, − телефон звонит уже в третий раз, пока Арсений сидит на встрече с деканом факультета иностранных языков, и приходится извиниться и выйти в коридор, чтобы ответить. Позов не стал бы названивать просто так, зная, что Арсений занят. – Ты только не психуй, но я бы попросил тебя приехать, потому что Антону стало плохо, и его забрали в больницу. Просто Сергей не в городе, Окс уехала, и я должен поехать с Тохой, в офисе никого не будет… Арсений в одно мгновение холодеет и вцепляется побледневшими пальцами в корпус телефона. − Стоять, − перебивает хрипло, тяжело опираясь на подоконник. – Сиди в офисе и никуда не выходи. Говори, куда его повезли, я поеду сам. Что произошло? Поз! − Арс, не надо, у тебя же встреча, просто потом приезжай сразу в офис. − Я, кажется, вопрос тебе задал, − Арсений повышает голос, чувствуя, как тормоза клинит, и еще секунда, и он начнет убивать всех, начиная с себя. – Что с Антоном и куда его повезли? Через несколько минут нервных препирательств Позов говорит ему номер больницы, и Арсений, поспешно извинившись перед деканом, давит на газ в прямом и переносном смысле; Дима насчет произошедшего ничего внятного сказать не смог, просто пояснил, что вроде давление резко подскочило, и Антон на время вырубился. Арсений нарушает все мыслимые и немыслимые правила, превышает скорость и разворачивается через две сплошных, плюнув на штрафы, а еще чувствует, как руки на руле мелко подрагивают. Кто бы сейчас что ему не сказал в больнице, он понимает одно – это, черт возьми, и из-за него в том числе, потому что это он не видит берегов в своем чокнувшемся трудоголизме и заставляет всех вокруг делать то же самое. И Антон может часами пытаться уговорить его, что это не так, что это его собственная инициатива – уверенность Арсения поколебать невозможно. Он попадает в пробку, бьет ладонью по клаксону и рычит почти по-звериному, опуская голову на руль. Он забыл уже, что такое это такое – за кого-то переживать. Забыл, как внутренности может в жгут скручивать от сухой трескучей боли, забыл, как дышать от волнения может быть тяжело и каким густым может быть воздух в такие моменты, когда он почти кусками проталкивается в горло, заставляя его выкашливать. Арсений влетает в приемный покой, судорожно выискивая взглядом хоть кого-то, к кому можно прицепиться, но проходящие мимо медсестры то пожимают плечами, то проходят мимо, то машут рукой в непонятную сторону. Терпение у Арса кончается минуты через три, и он практически закатывает скандал, вынуждая обратить на себя внимание – в минуты нервного гнева он способен и не на такое. − Антон Шастун? – Спрашивает равнодушно врач, просматривая какие-то бумаги. – А вы ему кто? − Коллега, − сконфуженно отвечает Арсений, как-то подрастеряв пыл. Тут же вспыхивает снова. – Какая разница?! Друг я его! Вы, может, скажете хоть что-то? − Но вы не родственник, − мерзким голосом отвечает служитель Гиппократа, вряд ли понимая, что в таком состоянии Арсений может и убить. Плавали, знаем. − Да нет у него в городе родственников, есть только я, нервы мне не делайте, − шипит Арсений тихо, придвигаясь поближе, чтобы противный док достаточно хорошо рассмотрел ярость в снова покрасневших за стеклами очков глазах. Выглядит, конечно, внушительно. – Просто расскажите, что с ним случилось, и когда я смогу к нему попасть. − Сейчас – точно не сможете, − пожимает плечами врач и возвращается вниманием к своим бесконечным бумагам. Ну ровно как Серега с приходниками и кассой. – У него произошел резкий скачок давления, вследствие чего – непродолжительный обморок. Ваши бдительные коллеги вызвали скорую, и было решено для перестраховки последить за ним в стационаре. Сейчас он под капельницей и отдыхает. Успокойтесь, ничего страшного не произошло. Арсений нервно усмехается – конечно, ничего страшного, ему же каждый день звонит Позов и удивительно ровным тоном просит приехать в офис, потому что Шастун отключился за компьютером. Конечно, ничего страшного, кроме того, что Арсений теперь сгрызет самого себя, думая, что виноват в этом исключительно он. Конечно, ничего страшного, кроме того, что у Арсения руки сейчас трясутся так, что впору укладывать либо в дурку, либо в вытрезвитель, причем с равным успехом, потому что он сейчас и ебанут, и пьян в одинаковой степени. − Уже завтра можете прийти навестить его, − врач, кажется, смягчается. – Ему нужно будет оформить хотя бы неделю больничного, чтобы отдохнул. Обычно такое случается на фоне стресса и переутомления, но если за этим следить, то повториться не должно. Арсений выходит из больницы в окончательно смятых чувствах и едет в офис, рассеянно пропуская светофоры и едва сдерживая дрожь в пальцах. Доигрались, думает мрачно, заезжая на парковку и надеясь, что клиентов в офисе нет. Нужно проверить, все ли в порядке у оставшегося в одиночестве Позова и съездить домой, чтобы взять Антону хоть какие-то вещи. Весь вечер Арс, совершивший еще один рейд в больницу и передавший медсестре сумку с вещами, проводит в тишине, даже телевизора не включает – достает непочатую бутылку бренди, долго рассматривает акцизную марку, выпивает пару глотков со льдом и думает, что это, наверное, малая часть расплаты за его охерительные амбиции. Хочется рычать, кусать локти и морально разлагаться, но в голове почему-то голосом Антона звучит: − Какой же ты охуенный любитель решать все за людей. Дай мне самому решить, кто и что мне там нравится. Арсений смеется невесело, то и дело обновляя поочередно все мессенджеры, где есть Антон, и не находя его онлайн ни в одном; прикрывает глаза, откидывая голову на жесткий диванный валик, и вновь рассеянно думает о том, что за это время, когда Антон появился в его жизни, он перечувствовал столько чувств, сколько не чувствовал за все последние годы. Сообщение от Антона в телеграм приходит где-то в полночь. «Ебать тут котлеты невкусные».