Конфеты раздора

Он не мог пошевелиться. Пока не мог. Просто лежал на холодном полу и ждал. Ждать он умел, как никто. По внутренним часам прошло около сорока минут, прежде чем он смог пошевелить пальцами металлической руки. Двигаться было лень, он не знал, что произошло, почему был запущен протокол саморазморозки, где те, кто обычно помогал ему быстро прийти в норму, и почему он лежит на полу в противно мигающем тусклом свете ламп аварийного освещения. Мысли в голове были такими же неудобно-неповоротливыми, как его рука. Они медленно кружили в киселе, которым был заполнен череп, периодически натыкаясь на обрывки каких-то образов — обычное дело. Пока он не придет в относительную норму (а, судя по безлюдью вокруг, это случится не раньше, чем через сутки), мысли так и будут медленно мягко пружинить, отскакивая от стенок черепа, упруго сталкиваться и, как в замедленной съемке, разлетаться, лениво кружа в темноте. Солдат умел ждать, но от чувства обездвиженной беспомощности ощущал себя неуютно-беззащитным. Как тогда, когда он стоял голым на коленях… он не помнил, что конкретно было дальше, но вот чувство, что любой, кто в разы слабее, может подойти и сделать с ним что угодно, было тем же. Когда мозг оттаял достаточно для того, чтобы механические пальцы начали двигаться без заеданий, он от нечего делать принялся отстукивать ими сначала морзянкой всякую ерунду, а потом и ритмы, которые сами всплывали у него в голове. Заледенелость была невыносимой, но двигаться было нельзя — откуда-то он это знал так же точно, как то, что может проломить левой рукой стену и поймать пули. Под веками проскользнули какие-то надписи, которые его измученный, не до конца размороженный мозг не мог пока проанализировать. Но часть из них горела красным. Что-то там о повреждениях хрупких после крио волокон и сосудов. Он решил подождать. Ведь ждать он умел, как никто. С чувством беззащитности или без него. Через шесть часов он смог отползти к стене, используя одну руку, и, наконец, ощутил спиной достаточно надежную опору. Так было спокойнее. Он упрямо не проваливался в сон, отсчитывая часы, оставшиеся до момента, когда можно будет выяснить, что произошло, почему был запущен аварийный протокол разморозки, вокруг никого нет и в бункере такая тишина, будто живых не осталось. Через двенадцать часов он наконец смог подняться на ноги. Тело стремительно приходило в норму: он быстро обшарил себя, все было так, как он помнил. Тонкий поддоспешник, полное отсутствие оружия. Обычно к истечению восемнадцати часов он иногда успевал и задание выполнить — при должном обслуживании, теперь же медленно тащился вдоль коридора, залитого аварийным освещением, к арсеналам. Босые ноги шаркали по давно не мытому полу, и это наводило на определенные мысли. Думать пока не хотелось — информации все еще было мало. Он обогнул засохшее пятно, похожее на разлитый кофе, осмотрел разводы на стенах. Решетка, закрывающая арсенал, была не заперта, а сам арсенал — пуст. Опираясь о стену, он добрался до личной ячейки и, хлопнув по индикатору ладонью живой руки, выдохнул, обнаружив, что его игрушки остались нетронутыми. Обычно ему помогали экипироваться, он даже сучился, делая вид, что не помнит, что за чем надевается и затягивается, но сейчас ему было не перед кем «выебываться», как говорил… кто-то, кого он пока не помнил. Кресло было на месте. Его передернуло от одного вида, но эта штука сейчас никак не могла ему помочь — без препаратов и шарящих в этом деле техников оно было бесполезно. Придется восстанавливаться медленно и только за счет внутренних ресурсов. То есть еще сутки он будет как вареное дерьмо. Ладно, такое уже бывало в Союзе. Когда из-за отказа генератора его спешно выводили из крио безо всяких там электрических штучек. Кое-какие названия препаратов остались в дырявой памяти, надо было обшарить медблок, вдруг есть что-то, способное привести его в норму быстрее? Видимо, медикаменты выгребли все. Правда, остался так называемый «горячий укол», но так как он понятия не имел, какой сейчас месяц и год, то и вышел ли срок годности, определить было сложно. Поэтому, прихватив шприцы и упаковку ампул, быстро обвесился оружием и двинулся к выходу. Этот бункер он знал хорошо. Не основная база, но и не где-нибудь посреди пустыни у черта на рогах. Отсчитав нужное количество поворотов, он вышел в общий зал, и только увидев изображение красной звезды на чьей-то кружке, вспомнил. Проект «Зимний Солдат». Это он. Проект. Это все равно не объясняло, почему его вывалили из камеры, как тушу, и оставили на полу оттаивать самостоятельно вместо того, чтобы быстро привести в норму. И почему вокруг никого нет. Проведя пальцами живой руки по поверхности стола и оценив подернутую пленкой поверхность жидкости в чашке, он определил, что люди покинули это место минимум неделю назад. Уходили в спешке: кое-где были разбросаны бумаги, личные вещи, и его, бесценное имущество, тоже оставили. Вернувшись в отделение, в котором находилась камера, Солдат осмотрел оборудование и пришел к выводу, что ему повезло: из-за перепада напряжения сработало аварийное отключение, камера открылась, и он выпал, как только разморозился достаточно для того, чтобы не разбиться о кафель пола. И постепенно пришел в себя. Актуальный протокол, найденный в памяти, сохранил директиву поступить в распоряжение последнего командира. Осталось вспомнить, кто это, а там уже дело техники — Солдат взглянул на прибор, закрепленный на запястье — если командир жив и не сбросил чип, он найдется. Обязательно. Солдат любил знать, где находится тот, кто держит в руках управляющие ниточки. Очень любил. А руководство любило, когда он функционировал без сбоев. На экране ярко горела красная точка. Его последний командир жив. А раз так, Солдат его найдет. *** Стоило ему выбраться из бункера, как тут же пришлось вернуться на исходную для перегруппировки: то, что он увидел, едва приоткрыл тяжеленную бронированную дверь, ему очень не понравилось. Не могут перевернутые машины (некоторые сгоревшие, а некоторые без колес) быть хорошим признаком. С миром было что-то сильно не так, и прежде чем выяснять, что именно, нужно было забрать не только самое необходимое. Нужно было забрать все, что можно унести. А унести Солдат мог многое. Натянув маску-фильтр, он выгреб несколько десятков сменных кассет, их должно было хватить на неделю в очень загрязненной среде. Оставаться неделю где бы то ни было Солдат не собирался, но осторожность не бывает лишней. Потом он перезарядил огнемет, хотя не очень любил с ним работать: шумно, заметно, снижает мобильность в пользу огневой мощи, да и весит немало. Бросить, выведя его из строя, он успеет. А вот взять где-то такую же игрушку, случись что, будет непросто. Закончив переэкипировку, Солдат на пробу несколько раз подпрыгнул и присел, проверяя, насколько пострадала мобильность. Оказалось, что та осталась в пределах допустимого: бежать наравне с автомобилем он не сможет, но вот перепрыгнуть десятифутовую пропасть или увернуться от удара — вполне. Приемлемо. Второй раз Солдат уже вышел, особо не таясь: полушлем и маска надежно закрывали голову и лицо, боезапаса должно было хватить, чтобы завалить небольшую частную армию, функциональность восстановлена на девяносто процентов, запаса воды хватит на сутки. Он готов ко всему. Город будто вымер. Солдат старался держаться ближе к зданиям и избегать открытых мест — мало ли что тут происходит? — но когда он за час не встретил никого хоть относительно живого, то понял, что таиться особо незачем. Ни одна из камер, попавшихся ему по пути, не работала. Он несколько раз останавливался, чтобы проверить, идет ли от нее сигнал, но его «щуп» ни разу не засек ничего интересного. Полная тишина в эфире. Городок, в центре которого находилась База, был небольшим: обычная глушь. Несколько улиц, отсутствие высотной застройки, два магазина. Случайных людей здесь наверняка не водилось, только верные делу ГИДРы и трудоустроенные в исследовательских лабораториях, в охране, обслуге и прочих сферах. Отчего-то в памяти всплыл другой такой же городок, состоявший сплошь из одинаковых четырехэтажек со скучными, как по линейке расчерченными улицами, поросшими чахлыми деревцами. Кажется, это называлось «почтовым ящиком», попасть туда было сложно, а уж выбраться еще сложнее. Его оттуда в конце концов вывезли, а вот отсюда-то он выберется сам. Спустя две с половиной мили начали появляться первые признаки жизни. Солдат залег на крыше самого высокого здания, которое сумел найти, и перевел очки в режим приближения и инфракрасного излучения. В полумиле к северу было заметно какое-то копошение, но обычно желто-алые сигнатуры живых теплокровных были какими-то бледными. Как после крио. Или долгой затяжной болезни. Будто живые существа там, внизу, были живыми лишь отчасти. Солдат осветлил стекла очков и присмотрелся. Ярко-алые точки нормально-живых растянулись редкой цепью, образовывавшей ровную линию по периметру огражденной зоны. Оцепление. Тут, на закрытой территории городка, случилось что-то такое, что превратило оставшихся «внутри» в условно-живых (они светились сине-зеленым). Учитывая специфику объекта, логично было предположить утечку какой-нибудь срани из лаборатории. Прикинув расстояние между бойцами в оцеплении, Солдат решил, что прорываться глупо — зачем обнаруживать себя раньше времени? Да и условно-живые могли воспользоваться моментом и вырваться из оцепления. Красная точка на мониторе мигала, указывая на северо-восток, и он, поразмыслив, решил сделать небольшой крюк и выйти по тоннелю, расположение которого оказалось вбитым в его память прочнее и глубже, чем можно было предположить. Прикрыв глаза, он вспомнил бетонные своды, шелест воды под ботинками и гулкий звук шагов на сухих участках. «Десяток миль — не крюк для бешеной собаки», — невольно вспомнились слова, произнесенные низким голосом командира, и Солдат, на всякий случай прикинув количество условно-живых там, внизу, на участке, который ему предстояло пересечь, принялся спускаться. Под ботинками хрустело крошево стекла, выбитые двери, едва державшиеся на петлях, обнажали неприглядное нутро одинаковых жилищ, покинутых в спешке. После явно была зачистка: судя по жирным пятнам копоти, у чистильщиков тоже были огнеметы. Солдат пошел, придерживаясь проложенного в голове маршрута, и даже успел отметить, что расчет был верным, как за полмили от входа в тоннель он увидел их. Тех, кого назвал условно-живыми. Те, которые когда-то были людьми, сейчас больше напоминали обтянутые кожей скелеты. Солдату казалось, он уже где-то видел таких, не вживую, но на пожелтевших черно-белых снимках: ввалившийся живот, прилипший к позвоночнику, огромные глаза на костистом лице, безгубые рты и серая кожа, так туго натянутая на череп, что казалась блестящей. Они, покачиваясь, стояли небольшими группками и смотрели на Солдата… голодно. Пожалуй, это слово подходило лучше всего. Он и сам так смотрел на высокий стакан в руке командира. Там плескалась теплая жижа, наполненная «всеми необходимыми веществами», на вкус она была как сопли, но после крио не было для него ничего желаннее, чем залить ею сосущую пустоту внутри. Сегодня он нашел на базе пакеты с этим порошком, развел водой и от жадности выпил сразу два, а три прихватил с собой. Условно-живые покачались еще, Солдат успел увидеть мигающие огоньки браслетов на их запястьях, прежде чем они рванули к нему с такой скоростью, что если бы не вбитые в подкорку рефлексы, быть бы ему сожранным. Или растерзанным. Помятым так точно. Огнемет сработал на отлично, и через мгновение у ног Солдата расплылись такие же жирные пятна, как он видел в доме. За тем лишь исключением, что эти были помечены сигнальными браслетами, лампочки на которых уже истерично мигали красным. Пора было убираться из проклятого места, и как можно быстрее. Вход в тоннель находился в подвале одного из старых зданий, до сих пор отлично замаскированный под сплошную кирпичную кладку, если не знать, куда давить, чтобы выдвинуть часть стены, а потом поставить ее назад, — ни за что не догадаешься. Проделав нехитрые манипуляции, Солдат зажег яркий фонарь и огляделся. Пока все было так, как он помнил. Если этот глагол вообще применим к его памяти. Скорее всего, выход из тоннеля охранялся, но покинуть город именно так, под землей, использовав отнорок, который выведет его в десятке миль за линией заселенного района, было правильней и безопасней, чем прорываться в лоб. Судя по скорости, с которой двигались те твари, их еще долго не выпустят с территории. Очень долго. Может, будут опыты ставить, а может, подождут, пока сами передохнут, и опыты поставят уже над телами. В тоннеле не было даже крыс. Впрочем, и жирные следы от работы огнемета тоже отсутствовали. Это означало, что простые жители не знали об этом ходе, а непростые либо выбрались задолго до того, как город оцепили, либо погибли первыми. На сухих участках не было свежих следов, так что, скорее всего, этим ходом не пользовались. Солдат попытался вспомнить, откуда он знает о тоннеле, и не смог. Согласно данным у него в голове, тот тянулся на северо-восток и выходил на обрыве какой-то небольшой реки. Выход был забран решеткой. Он даже не знал, пользовался ли он им, и если все-таки пользовался, то когда. Его память напоминала ему компьютер. Вводишь исходные данные и получаешь несколько вариантов решения. Солдату казалось, что он — набор алгоритмов. От самых простых вроде «пить», «есть» до более сложных, таких как мгновенное принятие решений. Иногда он прыгал, стрелял или уворачивался от ударов на голых рефлексах, не успев подумать и просчитать. Будто это было стандартной, много раз отработанной реакцией, вбитой в подкорку. А может, так и было. Решетка, перекрывавшая выход, оказалась прочнее, чем он ожидал, состоящей из более толстых прутьев, но замок на ней был самый обычный, навесной. Оглядев край арки тоннеля, Солдат пришел к выводу, что датчиков открытия двери и движения тут нет. Замок открылся и закрылся довольно легко, охраны снаружи не было, так что об этом тоннеле или не знали, или забыли, что было Солдату на руку. Точка на мониторе, закрепленном на запястье, призывно мигала, и Солдат, скинув огнемет и несколько самых тяжелых стволов, легко взобрался на высокое дерево, росшее на берегу. Вместо очков на этот раз он использовал бинокль. Солнце уже село, а потому он включил тепловизор и внимательно осмотрелся. Все, что светилось красным, было мелковато, наверняка грызуны, кошки-собаки. Людей не было. Можно было выдвигаться. Спрыгнув с дерева, он попробовал воду в речке и, решив, что ему хватит той, что он прихватил из бункера, заново обвесился оружием и пошел. Добраться до командира он должен был к раннему утру. Если, конечно, ничего ему не помешает и не придется поднимать слишком много шума. Пока все шло по плану. *** Командир был в мобильном штабе. Солдат наблюдал за тем, как меняются караульные, как закрываются и открываются ворота из тонкой сетки, к которой наверняка подведен ток, впуская и выпуская военные грузовики, слушал, как перекликаются солдаты на вышках и лают собаки. В городе, из которого он достаточно легко выбрался, явно случилось что-то масштабное, иначе зачем здесь столько военных? Командир был там, и Солдату, уже вторые сутки функционирующему автономно, ничего не хотелось больше, чем наконец поступить в его распоряжение. Не принимать решений, не просчитывать варианты, получать простые понятные приказы, а не ломать собственную голову, решая, постучать в главные ворота и войти или все-таки поискать обходные пути и проникнуть скрытно. Зимний Солдат был секретным проектом, это он знал так же точно, как то, что воды и благоразумия у него хватит часов на двенадцать. Двое суток автономии неизбежно вели к дестабилизации и кризису управления-подчинения, это они уже проходили. Солдат мог не помнить, с кем и когда, но мотивирующие удары шокера — не та вещь, которую можно забыть навсегда. Ему нужен командир. Простые ориентиры. И — желательно — получить это нужно было так, чтобы не пришлось заново выращивать зубы и кожу на внутренней поверхности бедер и на спине. Значит, скрытно. Спрятав огнемет и большую часть тяжелого вооружения в ближайшем гроте и завалив вход камнями, Солдат дождался темноты. Забрав пару миль севернее, он выкрутил охлаждение костюма так, что его тепловая сигнатура сравнялась с фоном окружающей среды, и обогнул лагерь по широкой дуге. Он издали приметил это место: соседние вышки расположены слишком далеко друг от друга, ограждение почти вплотную подходит к скальной породе, уходящей ввысь идеально ровной стеной, почти непригодной для штурма. Почти. Зимний Солдат был способен на многое.