Конфеты раздора

Он, наверное, все-таки уснул, несмотря на беспокойство, потому что, резко открыв глаза, понял, что за звук слышит: Стив на кухне варил кофе. Командир… Брок спал, уткнувшись лицом в подушку и возмутительно выставив круглый зад. Страшно не хотелось вставать, несмотря на многолетнюю привычку моментально приходить в состояние полной боевой готовности, едва открыв глаза, даже если никакой угрозы не обнаружено. Но инстинкт, который все увереннее поднимал голову внутри, тот самый, который, видимо, так и не удалось полностью заглушить ни обнулениями, ни кодированием, ни криозаморозками, твердил, что нужно вставать и отправляться просить у Стива кофе. Солдату нужно было его увидеть. Это осознание странно согрело изнутри, будто он предвкушал что-то приятное. Будто Стив и был тем самым приятным. Вспомнился как-то незаметно, вплетаясь в жизнь цветной нитью. — Привет. Стив стоял спиной и обернулся, стоило его окликнуть. — Привет, Бак. Стив, наверное, не спал совсем, судя по темным кругам под глазами и так и не сбритой ночной щетине — обычно он себе такой небрежности не позволял. Надо было что-то сказать, найти какой-то предлог, тему для разговора, но как и во всех бессмысленных с его точки зрения человеческих условностях, в этом Солдат был глуп и бесполезен. — Можно мне кофе? — спросил он, просто чтобы не молчать. Не мог же он прийти на кухню, чтобы просто молчать? Стив нажал кнопку «большой капучино» и попытался улыбнуться. Он все время только пытался, почти никогда не доводя дело до конца, и от этого внутри у Солдата будто кто-то холодными пальцами нажимал на свежую гематому. — Давай отменим пробежку? — Солдат не мог себя заставить говорить о чем-то не имеющем значения. Не хотел слышать протокольную ложь в ответ на стандартный вопрос «Как дела?», но не знал, как сказать о главном, как суметь спросить о нем так, чтобы не нарушить все еще непонятные для него законы человеческой вежливости и не переступить каких-то там личных границ, соблюдаемых воспитанными людьми. Командир говорил когда-то, что он всему этому научится. Но сейчас, тут, на серой кухне перед рассветом он не был ни человеком, ни тем более вежливым или воспитанным. Он стоял напротив Стива, который все ночью слышал. Смотрел на него, помня, как хотел когда-то того же с ним, как они оба, наверное, хотели, но из-за тех же глупых норм, придуманных для них другими людьми, не решались. Так ли надо быть воспитанным, если за постоянными полупрозрачными намеками, скрывая истинные мысли и желания, ты рискуешь так ничего и не получить? Жадная, живучая тварь, в которую превратили когда-то хорошего мальчика Баки Барнса, выла внутри, твердя: «Нет! Хватай, сколько сможешь, волоки в укромный угол, пока не отобрали, клади на все с прибором, иначе останешься голодным. Не выживешь». Возможно, за такое положено было наказание, он был готов к нему. Не зная всех условностей — более того, не желая их соблюдать, — он неизбежно будет ошибаться, намеренно или нечаянно, но разве это не стоит того? Разве Стив не стоит этого? Разве он не стоит всего? — Почему? Солдат, откровенно говоря, уже забыл, о чем спрашивал. Кажется, о пробежке. — Потому что ты выглядишь уставшим. Больным. Больной это же от слова «боль»? Стив нахмурился, отставив кружку в сторону, и посмотрел в окно на аккуратно подстриженные кусты, отгораживавшие условно «их» территорию от условно «чужой». На самом деле вся территория была чужой, включая этот дом, и они оба об этом знали. — Бак, со мной все… — Ему ты тоже лгал? Говорил, что все хорошо? Стив посмотрел прямо на него. Глаза у него в предрассветном сумраке были почти черными, и у Солдата вдруг окончательно сломалось что-то внутри. Стало легко и как-то правильно. Будто он только что понял: не было между ними никогда никаких условностей, кроме странного желания сберечь, любой ценой, даже если приходилось при этом переступать через себя. И через свои желания. — Ему? — спросил Стив, нанизывая на иглу своего взгляда, как бусину. — Тебе. Нет. Не было нужды. Ты всегда знал, хорошо мне или плохо. Кажется, я так и не привык, что остальным людям не интересно на самом деле, как у меня дела. Даже если они спрашивают, никому не нужна правда. — А правда в том, что тебе плохо. Почему? «Потому что тебе хорошо, но не я тому причиной», — скорее угадал Солдат… Баки. Солдат не умел угадывать, потому что был создан не для этого. А вот Баки мог. Единственный раз он ошибся, решив, что его чувства невзаимны. Слишком отвлекся на изменившуюся внешность Стива, так и не смог привыкнуть ни к его размеру, ни к публичности, ни к важности, нужности для всех, а не только для него одного. — Мне, — Стив снова попытался улыбнуться, дернул краешком губ, будто насильно пытаясь приподнять его, и снова потерпел поражение. Наверняка еще более обидное оттого, что оно стало очевидно для Баки. — Мне не плохо. — Я вижу. Скажи мне. Скажи Баки то, что хочешь. Не держи внутри. — Теперь это уже не важно, Бак. Я опоздал с этим на три четверти века. — Поздно — это когда умер. И то, как оказалось, даже если вас сожрали, все еще остается два выхода. — Пей кофе и давай не будем… Солдат поймал его лицо, обнял ладонями, заглядывая в глаза, ища там подтверждение своим мыслям. — Люди делают сложными самые простые вещи, Стив. На то они и люди. Но ты же сверхчеловек. Как я. Зачем ты поступаешь, как они? — Потому что сила — это… Баки его поцеловал. Просто коснулся губами губ, напоминая, что все в этой жизни возможно при желании. Кому, как не ему, так долго лишенному желаний, знать об этом? И если Стив все еще слишком человек, чтобы жить условностями, он побудет для него киборгом, в настройках которого не прописаны подобные глупости. — Так нельзя, — тихо произнес Стив ему в губы, и Баки улыбнулся. — Кто сказал? — Брок… — Проснется и приготовит завтрак. Потом мы поедим, наденем свои браслеты и пойдем с тобой… куда ты там собирался нас сегодня вести? — Кто сказал «Брок»? — командир выглядел заспанным и растрепанным. Композиции, просматриваемой на фоне рассвета за окном, не удивился, сразу открыл холодильник, выпил из пачки полпинты сока и, облизав губы, ухмыльнулся. — Пирожок, скажи, что ты уже потрогал. — Не все, — вернул ухмылку Баки, скользнул руками Стиву на плечи и притянул его к себе. — Но, думаю, у нас все впереди. — Что потрогал? — ожидаемо спросил Стив, буквально закаменев под ладонями. — Твою… твои ягодицы. Брок их большой поклонник. Стив открыл рот, закрыл его и вместо наверняка нудной отповеди фыркнул. — Даже интересно, что скажет Рамлоу, вспомнив все, — наконец, произнес он, обнимая Баки за талию. — Насколько я его знаю, — ответил ему Брок откуда-то из недр большого холодильника, — он скажет спасибо тем, кто это с ним сделал. Может, посмертно, конечно, но ради такой жопы он не переломается, уверен. Выложив на стол упаковку бекона и две дюжины яиц, Брок наконец подошел к ним и, смачно поцеловав Солдата, положил ладони Стиву на задницу. — Если у кого-то есть какие-то возражения или пожелания, самое время об этом сказать, — нагло предложил он. — Пока я еще не впал в религиозный экстаз. — Я оставлю за собой право внесения поправок, — по-настоящему улыбнулся Стив, — возможно, понадобится испытательный срок для отработки… вводимых новшеств. Но по сути реформы у меня возражения нет. — Поверь, конфетка, в испытательный срок я выложусь так, что иначе как Великий Реформатор ты меня звать не будешь. Он скользнул на пол и со стоном вжался лицом в вожделенную задницу. — Я умер, — глухо проинформировал он. — Умер и попал в рай. Амнистию и воскрешение не предлагать. — Даже немного обидно, — признался Баки Стиву. — Мне он такого не говорил. Брок, не отрывая лица от скрытых под тонкой тканью полушарий, поднял вверх указательный палец. — Истину говорю вам: ищущий да обрящет. Блаженны кроции… — Это точно не про тебя, — Стив, рассмеявшись, потянул его вверх, заставляя оторваться от нового (или тщательно скрываемого старого?) фетиша, и, внимательно посмотрев в глаза, медленно поднял руку, наверное, приглашая обниматься. — Неравноценная замена, но ладно, — буркнул Брок и устроился между ними. Потерся лицом о грудь Стива и сообщил: — Хотя с этой стороны ничуть не хуже. Прямо сам себе завидую. Достаточно было просто стать по-бесстрашному ебанутым, как жизнь стала налаживаться. Солдат думал, что для окончательного «наладилась» им предстоят еще всякие там разбирательства, расследования, тестирования и прочие радости смены лагеря, но в главном им уже повезло. Они найдут равновесие. Конечно, не обойдется без трудных притирок и конфликтов, но найдут обязательно. Он для этого приложит максимум усилий. Не будь он Баки-Зимним-Солдатом, выжившим и приспособившимся там, где не смог никто. Так что люди могут засунуть себе свои условности так далеко, что ни один техник не достанет. Они же заслужили жить так, как хотят. Эпилог. — Ебаный ты нахуй! Баки поднял голову с подушки, пытаясь рассмотреть, что произошло. Брок сидел у Стива на бедрах, положив ладони на обожаемую им задницу, но выглядел при этом не идиотски восторженным, почти провалившимся в дзен, а странно напряженным, едва не испуганным. За прошедший месяц Баки уже смирился с тем, что его память если и восстановится, то нескоро и, скорее всего, не в полном объеме. Так сказали медики после множества выматывающих и злящих Брока тестов. И вот, как говорится, не ждали. — Ты опять? — Стив сонно скинул его на кровать — его заднице вчера досталось внимания, как никогда, Брок словно с цепи сорвался, стоило Стиву вернуться из какой-то странной командировки, перед отъездом фактически заперев их в доме с полным холодильником в обществе друг друга и двух сотен каналов кабельного. Даже без интернета. — Я же просил не выражаться. Брок? Брок отполз от него, насколько позволяла большая, но не бесконечная кровать, и сделал странное лицо. Это выражение было хорошо известно Солдату, оно означало что-то вроде «не знаю, как из этого выбираться, но команда надеется, что я знаю, а потому увереннее, командир, увереннее». — Память, — подсказал Баки, и Стив, моментально проснувшись, сел. — Ты вспомнил? Брок? — Последний раз, когда я был в себе, ты звал меня Рамлоу и, судя по выражению лица, мечтал прикопать, чтобы единолично владеть обожаемым Баки. — Обожаемый Баки против единоличного владения, — заверил его Баки. — Как оно? — Впечатляет, — Брок оглядел голого Стива, откинувшегося на локти и внимательно его рассматривающего, голого же Баки, явно не по-уставному возбужденного и сыто-довольного, засосы у себя на животе. Порывшись в куче одежды на полу, он достал откуда-то сигареты и закурил. — Солдат, ты ебливое чудовище. — Пирожок, — поправил его Баки, ухмыляясь и тоже принимаясь копаться в груде его одежды. — И ты позволил звать себя по имени. Конфеты нашлись не сразу, но старые привычки не изживешь — Баки отыскал два леденца на палочке и, оставив себе клубничный, кинул Стиву с мятным вкусом. — Чего уж теперь, — Брок выпустил дым в потолок, проследил взглядом за полетом конфеты и вдруг рассмеялся. — А дофига чего изменилось, да, детка? — Например? — Баки и правда было интересно, хотя свой вариант ответа он, конечно, знал и так. — Еще месяц назад ты бы за эту конфету удавил любого. А теперь… — А теперь это не единственное и — ужас! — не самое мое любимое удовольствие. Самое любимое, это когда… — Баки, — предупредил Стив, и от того, как пошло его щека натянулась от круглого леденца, у Баки дернулся член. — Давай без подробностей. Все присутствующие и так в курсе. Баки специально чмокнул конфетой, прикрыв от наслаждения глаза, и погладил Брока по бедру. — Да, — протянул тот. — Не думал, что когда-нибудь очнусь, уткнувшись мордой в лучшую жопу страны. С мыслью о том, как бы мне ее так помять, чтобы не очень будить хозяина, который только из очередной задницы выбрался, судя по шраму на бедре. Видимо, мысли о шрамах и миссиях меня и выдернули. Как люк над головой открыли. — Капитан Америка. Его американский зад излечит от любых… — Заткнись, Бак, — зевнув, не вынимая конфеты, Стив закатил глаза, но Баки все-таки продолжил: — ...от любых невзгод. Геморрой, подагра, потеря памяти… — Молчаливым ты мне нравился больше, — неискренне вздохнул командир, и Баки пнул его пяткой, чтобы врал, да не завирался. — Помню теперь. Сидел, смотрел, без спроса ничего не делал… Баки дернул его за ногу и навалился сверху, целуя горькие от дыма губы. В сочетании с ярким химическим вкусом клубники это было даже экзотично. — И я помню, как ты сказал, что я красивый пирожок. Пришлось соответствовать. — Знал бы, что моя задница сделает из тебя человека… — Человека человеком делает любовь, командир. Звучит пошло, истерто, но, тем не менее, это так и есть. — Ты всегда такой сладкоголосый был? — Брок вздернул брови, быстро загасил сигарету в подставленной Стивом пепельнице и потянул на себя третью часть их любовной конструкции. — Роджерс, он всегда был горазд трепаться? — О да, — сдал Баки Стив. — Это он еще не до конца освоился. Как начнет клеить всех дамочек в радиусе двадцати миль... — Ты меня сейчас просто обижаешь, Стив, — лизнув его в подбородок, сообщил Баки. — Я Зимний Солдат. Оружие массового поражения. Покажи меня один раз по телевизору… — И через месяц ЩИТ завалят требованиями признать отцовство зачатых непорочно детей, — ввернул Брок. — Нет уж. Хватит со ЩИТа Роджерса, на него, наверное, целый отдел секретарей трудится. — Брок, не привирай, — посоветовал Стив, но добавил: — Пять секретарей. Всего пять. Рассмеявшись, Брок притянул его за шею к себе, странно глядя в глаза, будто впервые увидев так близко, а потом, видимо, признав, поцеловал. Все просто обязано было стать хорошо. Баки-Зимний-Солдат был в этом уверен, потому что наконец, спустя семь десятков лет, снова стал оптимистом. Он человек, значит, может себе это позволить. *** Своей возней они снова скинули с тумбочки старый компас, но тот не разбился. Только крышка открылась, обнажив то самое личное, которое было у всех людей, и у капитана тоже, - новое цветное фото Баки и Брока поверх старого полуистертого снимка грустно, будто через силу улыбавшегося Баки Барнса. Все было хорошо. Теперь - было.