Джейн Сноу

В обществе леди Кейтилин ей всегда душно. Леди-мачеха без устали напоминает своим детям: вы выше бастарда, ей никогда не стать вам ровней. Джейн учится вместе с детьми Старков, она под защитой Эддарда, и никто не смеет оскорбить её словом или взглядом. Да этого и не будет: девчонку с проницательными серыми глазами, похожую на Старков больше, чем законные дети, унаследовавшие черты Талли, любят многие. Этого оказывается мало, чтобы чувствовать себя своей всецело. Леди-мачеха смотрит пренебрежительно-холодно, бросает редкие фразы, в безразличии скрывая пламенную ненависть, которую не потушить всем ветрам Севера. Джейн находит благовидные предлоги покинуть залы, едва та заходит, стороной обходит выстроенную для леди септу Семи Богов, не поднимается на этаж, где находятся её покои. Ловит взгляд женщины и опускает свой, вздрагивает, когда тот же холод и пренебрежение сквозят в Сансе. Сжимает губы, чтобы не выругаться, когда сестрица восьми лет от роду тоном леди-матери сообщает, что с ними, законнорожденными, учиться женским премудростям — честь для подобной ей. Сестрица, наизусть знающая сотни баллад о любви, прекрасней рассвета и нежнее весенних цветов, не знает, что Джейн с радостью променяла бы танцы на охоту с Роббом и Теоном-никогда-не-назову-тебя-по-имени, а шёлковые нити, гладким узором ложащиеся на ткань герба Старков, — на лук за спиной и меч в руках. Молчит, проглатывает обиду: если ответит едкостью, сестрица не станет ждать долго, чтобы с матерью поделиться, дав новый — сто раз очередной — повод к презрению. Младшим — всё равно. Тянется к ней неусидчивый Бран, которому небо казалось ближе и милее земли, малыш Рикон да сорванец Арья, хвостом следующая за ней, несмотря на любые запреты матери. Но они, младшие, ещё не знают значение слова «бастард», ещё не понимают ровным счётом ничего в этой жизни. Их заботы — игры, в которых Джейн — верная соратница. И пока этого хватает. Леди-мачеха однажды и их взгляды закуёт в пренебрежение, вложит в головки свои мысли, как было со старшей дочерью, и незаконнорожденная почти смирилась с этим. Почти. Джейн каждый раз пытливо заглядывает в синие глаза брата-ровесника, пуще смерти боясь увидеть в них тот же лёд, что сковал взгляд его матери; боясь, что с ним тоже вдруг станет душно до желания разодрать себе ногтями горло. Он рядом, сколько она себя помнит. Рядом с ним она чувствует себя своей. Робб вкладывает в её руки меч, замечая завистливо-голодный взгляд. Отступает, касаясь своим; на губах брата вызывающая улыбка, и Джейн не смогла бы не принять вызов, даже желания того. Но она желает биться, и клинки сталкиваются с глухим стуком дерева: удар и блок, отвести «лезвие», скользнуть в сторону, шагнуть ему навстречу. Он учит её тому, что знает сам, пока Нед, настаивая на обучении дочери как леди, уступает их обоюдным надоедливо-упрямым просьбам, допуская девочку к тренировкам. Когда брат рядом, Джейн забывает о горькой участи бастардов. Робб входит в зал, где её и Сансу учат танцам — никто не сказал, что, обучаясь сражению на мечах, она освободится от девичьих забот. Приглашённый учитель строже сира Родрика, занудней сонной Нэн и требовательней Лювина. Солнечная сестрица порхает пташкой, польщённая похвалами мэтра. Малышка Арья скачет кузнечиком. Брат смеётся, когда Джейн спотыкается в нелепом па и выругивается так, как не пристало леди, которую из неё тщательно стараются вылепить. Учитель устраивает вычитку, смущённая Санса полыхает возмущением и очаровательным румянцем, младшая сестрица хохочет и, судя по мордашке, берёт ругань на заметку. Сноу фыркает и говорит, что подобные танцы не для неё. С кем такие фигуры на Севере выделывать? Зачем вообще незаконнорожденной танцы, призванные впечатлить потенциального супруга-лорда, если выдадут, скажи спасибо, за межевого? Ладонь брата сжимает её руку уверенно и крепко, вторая пристраивается на талии. Джейн хмурится: сказала ведь, что не желает больше. Но при взгляде на то, как он улыбается, как прикусывает губу, сосредотачиваясь, желание фыркать и хмуриться тает. Шаг, шаг, поворот. Отступить и сблизиться. Почти как на ристалище. Пока он ведёт — Джейн не делает ошибок. Санса покидает зал унылей некуда, отговорившись мигренью, и тем же вечером Кейтилин запрещает сыну мешать девочкам. Кони несут так быстро, что увернуться от ветвей, норовящих хлестнуть по лицу, оказывается сложной задачей. Теон отстал, его голос раздаётся позади, за чередой лесных деревьев, но слов не разобрать, и оглядываться некогда. А они скачут во весь опор стремя в стремя, обгоняют и настигают друг друга, словно их цель не олень вовсе, которого спугнули смехом, но спор, кто быстрее загонит лошадь. К концу нелепой охоты они вымотаны ужасно; развалившись в мягких зарослях папоротника, переводят дух. Теон вяжет ноги добычи, вытаскивая две стрелы из шеи зверя. Говорит, что олень не иначе как от дикой скачки преставился: кто ж так охотится? Добавляет с усмешкой: столь синхронного выстрела никогда не видел, и, если бы не его споткнувшаяся не вовремя лошадь, оленя поразило бы три стрелы. На щеке Робба, разрумянившейся от скачки и холодного ветра, — лёгкая царапина от задетой ветви. Джейн заботливо стирает бусинки крови перчаткой, улыбается, когда он вытягивает из её волос запутавшуюся веточку, сщёлкнув с пальцев. Грейджой говорит что-то ещё, но Сноу уже не слышит. Синие глаза напротив неё горят весельем, жаром возбуждения от охоты. Приоткрытые губы брата так близки — надо всего лишь немного качнуться вперёд. Они бесподобно жёсткие, наверное, эти губы. Вспыхнувшее желание застаёт врасплох, Сноу поспешно поднимается, чтобы помочь Теону приторочить оленя позади седла. По дороге домой Джейн притихшая, не отзывающаяся ни на шутки Теона, ни на вопросы Робба, едва заметившая похвалу встретившего их отца. Порой Сноу кажется, что лучше бы уж леди-мачеха имела больше влияния на своего первенца. Возможно, при виде того же колкого взгляда у брата происходящее с ней прекратилось бы: питать страсть к человеку, презирающему тебя, затруднительно. Джейн пропускает удары на тренировках, её стрелы не ложатся больше в центр мишени. Старая Нэн ворчит, глядя на кривые стежки вышивки, прежде не уступающие сестриным; мейстр Лювин переспрашивает по нескольку раз, просит повторить сказанное им, но она не может. Мысли далеки от наук-вышивок-ристалищ. Впрочем, нет. Как раз о ристалище она думает часто, со вкусом, против воли. Как двигался, как улыбался победно, как сильны его руки. Как стоял за ней, помогая освоить лук, — её спина прижата к груди брата, его дыхание щекочет шею. Джейн говорит, что очень скверно себя чувствует. Ужасно скверно. Это почти правда. Чувствовать себя хорошо, когда от каждого взгляда, малейшего прикосновения единокровного брата кожа горит нестерпимым жаром и сердце сжимается от желания, не получается. Замок спит, и, бросая взгляд на грубые стены, воровски пробираясь к Богороще, Джейн запрещает себе смотреть на окна покоев Робба. Она не общалась с ним два дня — почти немыслимый для них срок. Не выходила к трапезам и на ристалища, не спускалась вышивать с Нэн и девочками, не разучивала с мейстером созвездия и геральдику. Куталась в меховое одеяло в своих покоях и весьма правдоподобно покашливала, стоило заслышать шаги по коридору. Лювин навещал её несколько раз в день, заходил и отец. Джейн не знала, удалось ли ей обвести вокруг пальца мейстера, но тот запретил пытающемуся прорваться к ней Теону тревожить девушку. Отец подкрепил указания собственным приказом. Робб, по счастью, не появлялся. Суровый лик чардрева взирает на неё, преклонившую колени, едва ли не с отвращением: шутка ли, возжелать своего брата? Джейн горячо просит Старых Богов очистить её помыслы, даровать ей сил избавится от греховных чувств, от бесстыжих снов с жаркими прикосновениями и жадными поцелуями. Нет — сил сбежать. Хоть на ту же Стену, обрезав косу, как Денни Флинт. Джейн молится, и щёки влажно щекочет соль слёз от злости и отчаянья. Глаза чардрева, полные янтарной смолы, пусты и равнодушны к её терзаниям, и никакого ответа в шелесте крон она не слышит. Ощущение грязи тяготит, колени спустя несколько часов начинают нестерпимо болеть, но никакого духовного очищения она не чувствует. Сноу срывает с себя одежду, не боясь холода или оказаться замеченной: кому придёт в голову ночью бродить по старому лесу, и в свете дня не лишённому мрачности? Вода горячего источника ласково омывает расцветшее девичье тело, смывает соль с лица, делает тяжёлыми распущенные волосы, липнущие к лопаткам. Успокаивает лучше горячечной молитвы. Когда позади раздаётся треск, Джейн оглядывается, прикрывая грудь руками, но сквозь пар и темноту ничего не видно. Должно быть, показалось. Покидая Богорощу, она обещает себе, что вырвет чувства с корнем. Позже всё возвращается на круги своя. От мимолётных прикосновений Робба всё ещё заходится сердце, порой перехватывает дыхание, когда он рядом, но Джейн крепко держит чувства в узде и улыбается ему по-прежнему тепло. Она смотрит в синие глаза, не зная, что ожидает увидеть, и удивляется: они стали непроницаемы совершенно, ей уже не так легко читать его намерения в зрачках. Должно быть, это к лучшему. Возможно, Кейтилин сумела как-то повлиять на сына, хотя он по-прежнему ни разу не назвал её Сноу. Они всё так же единокровные брат и сестра, всё так же вместе тренируются с сиром Родриком и выезжают на охоту. А сны… Со временем сны сменяются другими, но полубредовые кошмары она готова терпеть, пока в них не будет непристойных сцен с собственным братом.

***

Джейн пьяна впервые в жизни. Призрак скользит за ней, покидающей пиршественный зал, белой тенью. В спину летят восхваления королю-толстяку и его прекрасной супруге, восседающих на помосте, их чудесному со всех сторон выводку. Отсутствие незаконнорожденной не замечает никто, кроме карлика-Ланнистера, решившего одарить своей мудростью, и дяди Бенджена, мягко высмеявшего её предложение надеть чёрное. Но это было лишь одной причиной её бегства и дурного настроения, к тому же отнюдь не самой главной. Она говорит себе: Робб улыбался как законченный болван, вышагивая рядом с этой малолетней Ланнистеровской куклой в шелках. Она убеждает себя, что однажды он точно так же будет улыбаться, ступая к свадебному алтарю с очередной куклой, оставшись при этом всё тем же законченным болваном, и её это уже ни капельки не трогает. Её-то, поди, тоже вскоре выдадут за какого-нибудь мелкого лорда богами забытых земель, чтобы спровадить с глаз долой. Сноу злится на себя за то, что весь вечер пыталась поймать его взгляд, обращённый к пляшущим девицам, к подавальщицам, лордам и боги знают кому ещё. Злится, понимая, что ни черта не удаётся ей справиться с чувствами. На ней изящное платье, волосы убраны в прекрасную причёску, она впервые напялила дарованные отцом украшения, измазалась душистыми маслами, да только к чему всё это было? О боги, собиралась впечатлить собственного брата? Сама себе отвратительна. Когда её, упрямо взбирающуюся на седло и путающуюся в юбке, находит Теон, Сноу почти не удивлена: воспитанник отца в последнее время часто искал её общества. Не удивлена и когда он соглашается удрать с ней из замка этой ночью. Он пьян, должно быть, больше, чем она сама, касается её лица, поправляя выбившуюся прядь, и смотрит отнюдь не как на соратницу по тренировкам и охоте. Сноу это забавляет и утешает: возможно, она не хуже тех расфуфыренных девиц, оставшихся в зале. С другой стороны — Теон не особо-то и разборчив, так что руку его Сноу отодвигает, на корню руша натянутую романтичность момента. В «Дымящем полене» душно, крепко пахнет элем, вином и потными телами, и Грейджой уверенно тащит её через толпу, походя звонко хлестнув по заду какую-то молоденькую служаночку, едва не обронившую полные кубки эля от неожиданности. Джейн вспыхивает возмущением, но долго злиться на улыбчивого парня не получается. Вино не заканчивается в их кубках, чужой смех режет уши, а разнузданная музыка призывает пуститься в пляс. Она представляет, как в замковой зале Робб кружит симпатичную девчонку — пир, должно быть, в самом разгаре. Злость и ревность тугим комком замирают под сердцем, ей хочется кричать, но она заливисто смеётся очередной шутке Теона как ни в чём не бывало. А позже заходится шальной пляской, наплевав на все разученные выверенно-изящные па разом. Её прическа давно потеряла несколько шпилек — от Нэн наверняка прилетит — и на манер королевских фрейлин туго завитые локоны щекочут шею. Их она приподнимает руками, не подозревая, как соблазнительно выглядит со стороны. Когда её талию находят чужие руки, Сноу не противится, закрывает глаза, позволяя закружить себя, позволяя прижать сильней. Она тоже может быть желанной, и пусть все Роббы мира катятся к расфуфыренным куклам. Её первый поцелуй влажный и неумелый: под шерсть платья пробирается холод, но она не помнит, как выходила на улицу. С трудом понимает только, что пьяна несусветно, и это совсем не хорошо. Чужие губы старательно сминают её, размыкают, проникая языком, ловкие пальцы сжимают до весомого треска ткань платья на груди. У Сноу в голове только одно имя, горькое, рваное; она бы произнесла его, если бы губы были свободны. Когда Теон шепчет её собственное имя в обнажённую шею, Сноу распахивает глаза, полные ужаса. Грейджой отшатывается, едва не падает, запнувшись, оттолкнутый прочь. Джейн задыхается, чувствует себя неловко, отвратительно. Хрипло и сбивчато шепчет: никогда. Никогда, никогда, никогда! Ошибка, отвратительная ошибка, которая больше никогда не повторится. О которой никто не должен знать. Ещё недавно горящий восторгом взгляд молодого кракена горит ненавистью: — Хотела бы, чтобы это был он, да? Кровь, хлынувшая из разбитого носа Теона, заливает чёрный дублет. Если бы не карлик Ланнистер, заглянувший на огонёк трактира и услышавший возню в уличном закутке, Сноу не знает, чем всё завершилось бы. Утром отец устраивает головокружительную вычитку, не зная и половины. Леди Кейтилин смотрит с ещё большим отвращением. Взгляд Робба остаётся нечитаемым. Она приходит к постели Брана, несмотря на присутствие там леди-мачехи. И ей впервые хватает сил не сбежать от колких фраз, ледяного взгляда, ненависти женщины, даже не пытавшейся принять её в семью. Младший брат похож на вылепленную из воска куклу, и, когда она берёт его за руку, слёзы катятся сами. Джейн целует его, ласково гладит по отросшим волосам и уходит. Другому брату она нужна больше, пускай он этого и не покажет никогда. Леди Кейтилин уезжает, чтобы найти виновников, тех, кто послал убийц к Брану, и Джейн кажется, что привычный мир вот-вот рухнет. Братец очнулся, но это единственная хорошая весть. Поступок леди-мачехи, не имеющей на руках достаточно доказательств, но взявшей в плен Тириона Ланнистера, откликается пленением сестёр и отца. Джейн злится на мачеху, неспособную предвидеть подобное. Злится за ранение отца, злится за то, что обрушила ответственность на плечи первенца. Робб никогда не покажет, как ему тяжело, но она заново учится читать его мысли по выражению взгляда, прикушенной губе, изгибу плеч. Он растерян, смятён и напуган — чего стоила только выходка Амбера. Лорды давят со всех сторон, требуя поставить их во главу армии, норовят подсунуть своих дочерей, попеременно называют юнцом и лордом Севера. Сноу изо всех сил пытается это давление уменьшить, вклинивается между ним и дочерьми лордов, вступает в полемику с ними, подыскивает нужные слова, чтобы взбодрить его, и носится с поручениями, как оголтелая, помогая собрать армию. Кейтилин пришла бы в ярость, узнав, что Джейн заняла столь важное место в жизни сына, но Талли нет, и седьмое пекло с ней. Она находит его вечерами у горящего камина, устраивается рядом, склонив голову на плечо, и молчит, наговорившись за день. С ним, с вассалами, с дворовыми мастерами, стюартами, младшими братьями, встревоженными грядущим, зарывающимся Теоном и даже дикаркой-Ошей, прилепившейся к ней с байками об Иных. Подаёт подогретое вино, с трудом заставляя себя подняться, и только тогда, после второго глотка, безапелляционно заявляет: ты справишься. И с армией, и с той стайкой девушек, что окружили в одночасье. Ты вернёшь отца и сестёр. — А я буду рядом, мой брат.