Краски жизни

      Вокруг него часто было очень шумно. Дети и подростки сновали туда-сюда, шаркали ногами, стучали, громко скрипели и лязгали мебелью, кричали, визжали и издавали, только боги знают, какие еще звуки. У большинства из них были неприятные мокрые руки, либо слишком горячие, либо наоборот холодные, которыми они постоянно пытались прикоснуться к нему или схватить за одежду. Часто они были грязными. Неважно, лицо ли это, перепачканное подтаявшим шоколадом, или пятна от земли и травы на школьной форме. Все это раздражало и напрягало его одинаково сильно.       Он любил тишину, хотел проводить в ней как можно больше своего свободного и учебного времени, но, похоже, это было невозможно. Даже дома у дяди, где он жил сейчас с братом, в последнее время было шумно из-за — опять же — детей и подростков. Его дядя, Лань Цижэнь, был директором школы и по совместительству заведующим по воспитательной работе, и иногда ему приходилось принимать родителей в нерабочее время у себя дома. Тогда он старался лишний раз не выходить из своей комнаты, сосредоточившись на чтении или письме.       Было вполне логичным, что друзей у него не было.       Большинство окружающих его детей были крайне неприятными, громкими и бесцеремонными. Они отбирали его вещи, когда хотели поиграть, смеялись над его длинными волосами, касаясь их и дергая своими влажными пальцами, кричали, отчего у него очень болели уши. Их абсолютно не интересовало то, чем предпочитал заниматься он сам, и даже если мальчик соглашался на игру, то от всего предложенного им отказывались. А это было уже неинтересно.       Единственным другом был его старший брат. Хотя все вокруг говорили, что так быть не должно, ведь брат будет с ним и так, потому что у них одни родители и они члены одной семьи, и ему нужен другой друг. Но с другими, чужими, у него были одни проблемы.       На самом деле, его все устраивало и так. У него была семья, увлечения, учеба и понимание того, как он должен себя вести, и как это делать правильно. Остальное его либо не беспокоило, либо он старался просто не обращать внимания. И сначала это даже работало. А потом понемногу его начали сторониться сверстники, шептаться за спиной, а некоторые даже откровенно смеялись. Но он все так же не обращал внимания на это.       Зато на это обратил внимание кое-кто другой.       Ему двенадцать, он стоит в огромном, красиво украшенном зале среди других детей его возраста и старше. Чистая новая форма целое лето ждала, чтобы ее надели, и вот мальчик замер в ожидании, когда церемония начнется. У него, как и у других поступивших в среднюю школу, сегодня посвящение и первый день. Распределение в новые классы с новыми лицами, которые он до этого ни разу не видел. Хотя последнее не совсем правда.       Другие дети рядом с ним живо болтают, знакомятся, сбиваясь в маленькие кучки под умиленными взглядами родителей. Мальчик же стоит один, то блуждая отстраненным взглядом, за которым прячется грусть, по помещению, то с интересом рассматривая носки своих ботинок, чисто блестящих. Рядом с ним нет никого, даже его брата, который наверняка знакомится со своим новым классом и, возможно, даже уже с кем-то подружился.       Он не будет его ревновать. Брат же не виноват в том, что он так нравится окружающим людям за его доброту и улыбку, которая будто озаряет весь мир своим теплом. Он, например, так не может.       — Привет, — раздается звонко рядом с ним, будто колокольчик зазвонил.       Похоже, кто-то в эту минуту нашел нового друга.       — Эй, молодой господин, почему ты не отвечаешь? — его осторожно подергали за край короткого рукавчика рубашки, заставляя обернуться.       Так это обращались к нему? С ним же никто не заговаривал еще, так почему вдруг сейчас?       Он поднял взгляд от носков ботинок, переводя его туда, где должны были быть чужие пальцы, все еще сжимающие его одежду. Пожалуйста, пожалуйста, пусть они будут чистыми. И ему повезло, чужая маленькая рука с аккуратными пальчиками и правда была чистой, со светлой-светлой кожей, на которой яркими пятнами выделялись детские пластыри с мультяшными кроликами. А еще эта рука была сухой и теплой.       — Чего ты молчишь? Не хочешь здороваться? — от этих вопросов он смутился, совсем забыв про то, что вообще-то хотя бы ради приличия должен был ответить на приветствие.       — Привет.       Он поднимает взгляд от чужой руки, чувствуя, как его маленькие уши начинают гореть от стыда за собственную проявленную невоспитанность. И натыкается взглядом на аккуратное лицо, которое будто светится от широкой, такой веселой улыбки. От ребенка перед ним будто исходил яркий теплый свет, который был даже ярче, чем тот, что исходил от его старшего брата. Яркие, огромные серые глаза, будто звезды, и черные гладкие волосы, падающие на плечи. Эта девочка сама подошла к нему, чтобы поздороваться?       — Меня зовут Вэй Усянь, мне двенадцать, и я иду в первый класс средней школы. А ты? Как зовут тебя? — она была похожа на яркий шумный фейерверк со своей улыбкой и голосом-колокольчиком.       Он старался рассмотреть ее как можно внимательнее, чтобы запомнить. Довольно высокая и тоненькая, ростом едва ли ниже его самого, в такой же белой рубашке с расстегнутой верхней пуговичкой, и красной ленточкой на шее, завязанной вместо галстука. В коротких форменных шортах, таких же, как и на нем самом, с розовыми коленками, кое-где заклеенными пластырями, и в ярких красных кроссовках. Довольно чистая и даже приятно пахнет; он позволил себе сделать шаг навстречу.       — Лань Ванцзи. Двенадцать, — тихо ответил он, рассматривая чужое лицо.       — Очень приятно! Давай будем друзьями? — она протянула ему руку, которой до этого дергала за рукав.       — Друзьями? — он не был уверен, что с девочками можно дружить. Хотя, наверное можно, если они хорошие.       — Да, друзьями! Мне показалось, что ты очень грустный. Где твои друзья?       Его друзья? У него не было друзей. И с девочкой Вэй Усянь друзьями они не стали. Хотя бы просто потому, что Вэй Усянь не была девочкой.       Ему уже тринадцать, он староста класса, и дядя очень им гордится. Лань Ванцзи очень ответственный, и учителя его любят за это, назначая всегда главным и ответственным за дисциплину. За это его не любят другие. Потому что он честный и ответственный, а значит, всех нарушителей порядка ждет наказание. Он ответственный и честный, но одноклассники зовут его ябедой и не хотят с ним дружить.       Единственный, кто хочет с ним дружить, это Вэй Усянь. Вэй Ин, как зовут его другие. Он единственный, кто не смотрит на него косо и не заглушает свой громкий звонкий голос до шепота, стоит Лань Чжаню пройти рядом с ним по коридору или классу. Он все такой же, как тогда, когда мальчик подумал, что это девочка, только теперь вместо двух длинных прядей, мягко лежащих на плечах, у него появился еще и короткий хвостик на затылке. Такой нелепый, шумный и непослушный. С ним невозможно дружить.       Ему четырнадцать. Начинается переходный возраст. Тело его подводит, становится неловким и неуклюжим, руки — мокрыми и дрожащими. Он сам становится нервным, дерганным и очень чувствительным. Поэтому ему еще обиднее, когда его дразнят одноклассники и смеются над ним за его правильность и молчаливость. Мальчику очень одиноко, и единственный, с кем он может поговорить, это брат, но тот часто очень занят, и ему не очень хочется отвлекать того своими проблемами. Особенно после того, как тот советует ему попытаться подружиться с Вэй Ином.       Вэй Ин все еще единственный, кто хочет с ним дружить.       И Вэй Ину, казалось бы, переходный возраст совсем нипочем. Его не беспокоят шалящие гормоны, прыщи, дрожащие голос и руки, будто все это его вовсе не касается. Хотя касается, Лань Чжань же видит. Он ловкий, шумный, очень активный и веселый. Его ругают, он улыбается, наказывают, тоже улыбается, и он совсем не сердится на него, когда он в очередной раз называет имя виновника, разбившего стекло или выпустившего игуану из живого уголка побегать по классу, напугав девочек до визга и истерики.       Лань Ванцзи находит у себя в шкафчике для сменки рисунки. А еще в своих учебниках, тетрадях, портфеле и даже на парте, за которой он обычно сидит. Они красивые, живые и аккуратные. Большинство нарисовано карандашом или тушью, но есть и такие, которые нарисовали ручкой или раскрасили акварельными красками. Тонкие плавные линии складывались в животных, птиц и его собственное лицо.       Ему пятнадцать, и ему стыдно. Теперь он знает, кто подкидывает ему рисунки, и не знает, что с этим делать. Они нравятся ему, но мысль о том, что все это время его рисовал Вэй Усянь, злит и расстраивает. Неужели этому мальчишке мало того, что он и так отравил собой все вокруг? Своим смехом, яркой очаровательной улыбкой и добротой, которой пользовались все вокруг. Все, кроме него самого.       Вэй Ин в первый раз протягивает ему рисунок в открытую и снова улыбается. Он вообще всегда улыбается, и, похоже, просто не может быть серьезным. Парень спрашивает его, нравится ли портрет, на котором изображен он сам с цветами в длинных волосах. Жестокая насмешка, будто ему и без того мало издевательств по этому поводу. За спиной его уже давно сравнивают с девчонкой, даже несмотря на то, что и сам Вэй Усянь отпустил волосы. Вот только его непослушный хвостик всем нравится.       Он злится. Не зная на кого, но колкие слова срываются раньше, чем он успевает прикусить язык.       — Убожество, — одно это слово заставляет Вэй Ина замереть перед ним, будто он его ударил. А потом он опять улыбается.       Улыбается, но рисунков Лань Чжань больше не находит.       Самое обидное, что, сколько бы непослушного мальчишку из-за него ни наказывали, он всегда был с ним очень добрым и приветливым. Пусть иногда и ужасно раздражал шумом вокруг себя, постоянными попытками коснуться или пройтись вместе. Он заступался за него, когда его особенно сильно начинали дразнить, потому что сам Лань Ванцзи мог только гордо молчать в ответ на нападки, считая ниже своего достоинства на них реагировать и тем более драться. За него это делал Вэй Усянь, пытаясь поколотить каждого, и каждый раз был за это наказан, потому что правила едины для всех, а заступаться за него его никто и не просил.       Из-за этого его любили одноклассники еще меньше.       Ему шестнадцать, и он видит, как Вэй Ин меняется. Лань Ванцзи не знает причину этих изменений, потому что подслушивать чужие сплетни низко, а спросить он не решается. Да и зачем ему это, ведь они не друзья. Хотя он не может не признаться себе в том, что видеть парня таким странным даже как-то больно. Пока в очередной раз всё, по его мнению, не становится совсем плохо.       Сначала Вэй Усянь перестает появляться на занятиях. Он не приходит один день, и на это можно не обращать внимания, иногда такое случается почти с каждым студентом, тем более осенью. Но его нет и на следующий день, и на следующий. Лань Чжань смотрит на его место в классе, и ему становится как-то тоскливо. А еще будто бы холодно, потому что больше некому тихо хихикать на уроках, шептаться с соседями и вертеться на месте. Никто больше не улыбается так светло и ярко, будто солнце.       Парень возвращается спустя полторы недели, нездорово бледный и очень-очень странный. Вот теперь он точно похож на подростка, хмурый, дерганый и будто выпадающий из реальности. Но никто его за это не ругает и ничего не говорит, и Лань Чжань не понимает, почему.       Вэй Ин не похож сам на себя. Он нарушает правило за правилом, заставляя его злиться. Однажды кошку на урок притащил, потому что на улице дождь, и его даже не выгнали вон из класса вместе с животным, которое сидит за пазухой и мурлычет так, что слышно даже ему. Класс идет с ним до ближайшего магазина с товарами для животных и покупает кошке еду, оставляя ее там, потому что взять ее некому, и Лань Чжаню ее даже жаль.       Потом он дерется. И дерется он со старшеклассником, которого сам Лань Чжань знает, потому что тот очень злой и больше всех в этом году его дергает, не боясь даже его старшего брата, который в этом году уже выпускается.       Он не знает, из-за чего они подрались, но он лично следит за тем, чтобы их наказали, и это был первый раз, когда Вэй Ин совсем не обращал на него внимания. Даже не попытался с ним заговорить или пошутить, хотя ему раньше доставалось и куда сильнее.       Но самое гадкое случается, когда парень попадается ему под горячую руку. Он может признаться себе, что был не прав, только потом, когда уже слишком-слишком поздно. А всё потому, что он не понимает, как этот мальчишка, которого он в первую их встречу принял за девчонку, может быть таким добрым. Таким странным и неправильным, делающим странным и неправильным его самого. Лань Чжань всегда очень строго следил за своим внешним видом, не позволяя появиться себе в грязной или мятой форме. Совсем, ни разу, даже чуть-чуть. Поэтому неудивительно, что он очень злится на парня, облившего его краской в кабинете искусства. Хотя причина же не только в этом. Он просто чудовищно устал. Устал и сорвался.       — Ох, Лань Чжань, прости, я… — бормочет Вэй Ин, протягивая к нему руку, но натыкается на его злой взгляд и руку убирает, так и не коснувшись.       — Родителей. К директору, — рубленно выдыхает он, глядя на парня перед собой, взгляд которого совсем становится тусклым, а лицо будто враз совсем потеряло краски.       Это была уже десятая выходка за одну только эту неделю, и он считает, что это довольно мягкое наказание. Во всяком случае, мягче, чем мог бы назначить его дядя. Тогда он еще ничего не знал.       Больше с того дня на уроках Вэй Усяня он не видит, только пару раз мельком в коридорах, но стоит ему двинуться в его сторону в попытке нагнать, как тот будто растворяется в воздухе, будто бы и не было. Одноклассники все как один смотрят на него с осуждением, и поскольку защищать его больше некому, ему откровенно объявляют бойкот, полностью игнорируя. Теперь он остается по-настоящему один, и уже никто, совсем никто не хочет с ним дружить.       Вэй Ин был не виноват, его толкнули, но краской облил его именно он. Или дело было просто лишь в том, что Вэй Усянь — это Вэй Усянь, и адекватно реагировать на него у Лань Ванцзи не получалось.       В любом случае, Лань Чжань остался один на один с этим глубоким и болезненным чувством вины, вспоминая большие, серые пустые глаза и бледное лицо. Тот ему ничего не сказал. Вообще не сказал больше ни единого слова. Возможно, если бы он знал, то этого всего бы не случилось.       Родителей. К директору. У него ведь больше не было родителей.       Он просыпается.       Смотрит в темный, из-за задернутых плотно штор, потолок. Пытается справиться с дыханием, но в груди так сильно давит, что это тяжело. Перед глазами все ещё чужое лицо.       Сколько бы ни прошло времени, мужчина до сих пор чувствует это тянущее, гнетущее его чувство. Вина отравляет. И самое неприятное, что, похоже, жить ему с ней придется вечно.       Эти сны-воспоминания приходят к нему около пяти-шести раз в месяц, неизвестно чем спровоцированные. Психолог, к которому обращался Лань Ванцзи, говорил ему о том, что все дело в комплексах. Но у него не было комплексов. Деньги не могли решить его проблему, потому что, сколько бы он ни платил, все говорили ему одно и то же.       Да, в детстве мужчина облажался, такое бывает. Да, он чувствует себя виноватым в своем неподобающем поведении. Он это принимает и осознает. Тогда какого черта оно не проходит? Почему эти сны не отпускают его? Раз за разом он видит либо серые глаза, либо просто сцены из своего прошлого.       Брат даже предлагал ему попробовать найти его бывшего одноклассника, но он сам отказался. Даже если он его найдет, то что скажет? Попросит прощения? Неужели это вдруг поможет? О, Лань Чжань в этом очень сомневался. Хотя иногда мысль о том, что могло случиться с этим Вэй Усянем, его посещала. Каким человеком он стал? О том, что с ним могло что-то случиться, мужчина даже и не думал.       С их ученичества прошло уже шестнадцать лет — срок немалый. Они уже совершенно разные люди.       Поднявшись с постели и выключив будильник, чтобы не звонил почем зря, мужчина подошел к окну, раздвигая шторы, чтобы пустить в спальню свет. Сегодня было пасмурно. Тяжелые темные тучи заволокли небо плотно-плотно, а мелкий холодный дождь бил в оконные стекла. Он бы хотел это нарисовать.       В его жизни было чем гордиться, но правила семьи гласили: «будь сдержан», «гордость — путь к гордыне»; конечно, это не запрещало ценить и уважать всё, чего мужчина смог добиться. У него было прекрасное образование, оконченное с самым высшим из возможных баллов, идеальные характеристики, место в семейном бизнесе. У него, можно сказать, было всё. Единственное, чего не хватало, это возможности выбирать.       Нет, он не жалуется на судьбу, просто в его жизни и жизни его брата всё сложилось так, что их путь был предопределен от рождения. Лань Хуань даже пытался бунтовать, как и любой подросток, в меру особенностей своего характера. Признаться, он этим смог немалого добиться.       Лань Ванцзи же не особо хотел изменить тот порядок, который установила ему его семья. Ну, разве что в одном только: невесту он бы выбрал себе другую.

***

      Когда мужчина пришёл в себя в первый раз, глядя в больничный потолок, первое, о чем он подумал, была А-Ли. Его жена. Его ребенок. Именно о них были первые заданные им вопросы. И только позже, когда он смог убедиться, что их жизнь вне опасности в данный момент, узнал, что же случилось.       Лучше бы не узнавал. То, что ему, захлебываясь словами, пытались поведать двоюродный и единокровный братья, звучало самым настоящим бредом. Цзинь Цзысюань никогда не смог бы просто взять и поверить в подобное. Но, похоже, у него просто не было выбора.       Стараниями врачей мужчина шёл на поправку. Каждый день его навещали либо знакомые, желающие удостовериться и принести свои соболезнования трагической ситуации, либо члены семьи. Его раздражало то, что они вели себя так, словно кто-то умер. Он даже после каждого того впечатляющего визита поднимался с больничной кровати и шёл по белым коридорам в другое отделение, где лежала его жена. Живая жена, пусть и не приходящая в сознание.       Цзинь Лина же перевели в педиатрическое. Его он навещал, возможно, даже чаще, чем А-Ли, радуясь, что матушка на правах близкого родственника не забрала его сына, окружив толпой нянек. Он заберет его сам, как только сможет выйти из больницы.       Конечно, ему хотелось знать правду о том, что случилось на самом деле. Узнать, как получилось так, что его машина отказала в управлении посреди оживленного потока на скоростной объездной трассе в дождь. Да, они ехали достаточно быстро, да и обзор был не к черту, и дорога довольно скользкой. Но почему у него вдруг отказала вся система, педали не отзывались, руль будто заклинило? Они даже не успели понять, что случилось. Чудо то, что они вообще остались живы. А ведь в этой машине вообще должны были сидеть не он и его жена с ребенком, а Цзинь Цзысюнь. Что, если бы он погиб?       Цзинь Цзысюаню все происходящее казалось бредовым. Кто мог сломать так машину, чтобы она в один момент просто сошла с ума? И главное, когда это могли сделать?       Цзинь Гуанъяо говорил, что это установить уже будет практически невозможно, авто было разбито, как смятая консервная банка, и их троих из него буквально вырезали, чтобы спасти. Брат был таким обходительным и заботливым с ним с того момента, как он очнулся. Он, конечно, и раньше был довольно мил, но сейчас, похоже, решил побить собственные рекорды. Жаль, это совсем не распространялось на адекватные ответы на его вопросы.       Виновных либо не было вообще, либо был только один.       Оба брата назвали ему только одно имя. Имя человека, который был не кровным братом его драгоценной А-Ли.       На этом человеке в его жизни что, свет клином сошелся? Вот только поверить в то, что Вэй Усянь правда мог сотворить что-то подобное, у него просто не получалось. Даже когда ему показали видео, как этот мужчина пытался забрать тело его жены, прикованной к постели сотней проводов и датчиков, из больницы, как он метался по палате… Он видел лишь человека, убитого горем. Не мог он поверить, что Вэй Ин правда похитил бы А-Ли. Тот, конечно, был странным и немного безумным, но жизнь сестры ценил выше собственной. Однако с его мнением не согласился никто. Даже родной брат Цзян Яньли. И это его напрягло. А ещё его напрягало то, что это видео было снято с камер вообще другой больницы, а не в той, в которой они находились.       Он знал этого человека, как один наследник семьи может знать другого и как муж может знать близких своей жены. Тот был человеком довольно резким. Но чтобы он вот так молчал, глядя в монитор, на котором Цзинь Цзысюаню показывали запись с камер? Это было что-то из разряда фантастики. Он всё ждал, пока тот хоть слово скажет. Но так и не дождался.       Был логичным вопрос: если единственным подозреваемым во всем случившимся был Вэй Ин, то где, собственно, он? Где полный отчёт по расследованию? Где хоть что-нибудь, связанное с логикой?       Об этом он смог узнать только спустя время. Пришлось постараться, чтобы мало того, что застать этого человека, так еще и разговорить.       Цзян Чэну было больно. Об этом говорил весь его вид. Большинство думало, что дело только в том, что его сестра не приходит в сознание после аварии, а человек, которого он называл братом, считается подозреваемым в учинении этой самой аварии. Но все было гораздо хуже. Вэй Усянь числился пропавшим.       — В его квартире погром. Не бардак сумасшедшего, а настоящий погром, будто квартиру ограбили, хотя там нет ничего ценного. Ни одной вещи, даже техники толком. Его счета пусты до копейки, машина была продана в спешке, на работе его не видели и не слышали о нём ничего. Всё выглядит так, будто он срочно пытался найти деньги. Но почему он тогда не пошёл ко мне? Что это за история с аварией? И эта запись с камер, она же даже выглядит странно. Но это точно не монтаж, мы несколько раз проверили. Его же санитары из палаты вытаскивали, а медсестра вообще говорит, что он в истерике метался, пока просто неожиданно не пропал. Я ничего не понимаю. Я просто не понимаю, — на Цзян Ваньиня было больно смотреть.       Хуже было то, что все вокруг были абсолютно уверены в том, что Вэй Усянь был во всём этом виноват, но никто конкретно не мог сказать, в чём именно и как. Даже нанятые его семьей детективы ничего не могли сказать. Чтобы пролить свет на всю эту историю, нужно было для начала найти этого человека.       Но это не представлялось возможным. Даже несмотря на попытки найти его по камерам или отследить хоть что-нибудь. Все его личные вещи были найдены в квартире. Тогда Цзян Чэн высказал версию лично ему, что его брат именно пропал. Почему? Потому что невозможно в наше время скрыться так, чтобы тебя не засекли. Паспорт мужчины, карточки, страховка и любые другие документы лежали в участке. Конечно, во всём Китае невозможно будет найти по камерам человека, ведь в толпе они все довольно похожи; чтобы скрыться, достаточно маски, шарфа или просто иметь ничем не примечательное лицо. Но даже он признавал, что внешность Вэй Усяня была достаточно запоминающейся, чтобы в аэропорту персонал мог опознать такого человека. Как итог — ничего. Пара совпадений, которые пришлось отмести почти сразу, не в счёт.       Все это было слишком странно. Но беспокоило больше другое.       Что он скажет А-Ли, когда она очнётся?