Краски жизни

      В его жизни все дни, чаще всего, были серыми. Серыми — это, как сказал ему один из его психологов, никакими. В них не было ничего, за что он мог бы зацепиться взглядом, оглядываясь по сторонам. Никаких ярких красок. На сеансах терапии ему часто советовали купить что-нибудь, что могло бы его порадовать. Нечто красочное. Вещь, что напоминала бы о том, что в этом мире есть и другие цвета помимо тех, к которым он привык. Деньги не были проблемой. У него их было достаточно, чтобы не нуждаться ни в чем до конца жизни, как и всей его семье. Но всегда было это пресловутое «но». Он просто не знал, что должен был купить. Врач сказал, что эта вещь должна быть рядом с ним, а значит, она должна ему нравиться. Но ему ничего не нравится.       В их доме всегда спокойно и тихо, потому что за этим следит Лань Цижэнь. Мужчина не переносит шум в квартире, потому даже кондиционеры работают в беззвучном режиме. А еще он не любит цепляться глазами за неуместные, по его мнению, вещи. Наверное, поэтому Ванцзи так и не принес ничего домой. Обсуждать свои проблемы ему не хотелось ни с кем, кроме брата и матери. Но даже с ними это было сложно делать, хоть они и понимали его практически без слов. Ему остро чего-то не хватало, но понять, чего именно, никак не получалось.       Странное чувство, с которым он живет вот уже шестнадцать лет, будто мужчина что-то потерял и никак не может это найти. И никто не может ему с этим помочь. Жаль, что отец и дядя думают иначе, и если второй хоть интересуется тем, как идет его работа с врачом, то главе семьи абсолютно не до этого. Он даже дома не появляется, живя в небольшой квартире рядом с офисом компании, чтобы работа всегда была перед глазами.       Темно-серые тяжелые тучи на небе опустились так низко, что верхушек небоскребов не было видно. Такие клубистые, будто вата, вымоченная в краске, и плотные, что сквозь них едва пробивается свет из окон офисов и сигнальные вышки, на которые должны ориентироваться летящие над городом самолеты. Давно уже небо не было чистым и ясным, каждый день либо белое, либо вот такое — серое и тяжелое. Каждый раз ему хочется протереть оконное стекло в своем кабинете, будто это чем-то сможет ему помочь. Например, сотрет облака, за которыми прячется ясное солнце.       Но небо, наоборот, только сильнее темнеет. Стрелки часов неумолимо двигаются к шести часам, и начинает смеркаться. Весна в этом году обещает быть не менее мокрой и холодной, чем прошедшая осень, а значит, рассчитывать на теплые светлые дни не придется. Город за окном освещается желтоватым светом фонарей, которые чертят неровные полосы и круги своим светом на мокром асфальте. Вывески загораются, и с приходом темноты рекламные баннеры горят все ярче. Это одни из единственных красок в его жизни. Вторые — картины. Он часто сидит вот так, упираясь сложенными руками в спинку стула, устроив на них подбородок, и смотрит в окно, стараясь почувствовать что-то новое, что вдохновит его на очередной проект.       Никто этого не видит, даже его молодой помощник, от которого иногда шуму больше, чем пользы. Но ему, на самом деле, всё равно, главное, что тот хорошо справляется со своей работой. Вот и сейчас мужчина может позволить себе просто посидеть и помедитировать в такой странной для себя позе над серым городом за стеклом, который только сейчас, благодаря искусственному освещению, обретает хоть какие-то яркие цвета. Хочется, чтобы нечто подобное пришло и раскрасило его жизнь. Но что для этого нужно сделать?       Если нужно заплатить, он заплатит столько, сколько скажут. Пусть только найдется тот, кто скажет сколько.       Мужчина опять будет сидеть в своем кабинете допоздна, дожидаясь, пока его немногочисленные сотрудники разойдутся по домам. Даже Цзинъи. Тот задает очень много вопросов, даже зная, что ответов не получит все равно. Это кажется ему странным, но он не комментирует такое поведение молодого человека. Брат считает это забавным. Мужчина знает, что Сичэнь симпатизирует юноше из-за того, что он первый, кто смог задержаться с ним так надолго и все еще горит энтузиазмом работать.       Мальчишка и правда был очень старательным. Он быстро находил нужную информацию и людей, умел договариваться и торговаться. Его исполнительность и энергичность радовала Ванцзи, потому что она избавляла от хлопот его самого. Чем дольше мужчина работал куратором, тем выгоднее это становилось, и если в начале своей работы он еще мог себе позволить искать художников и работать с ними сам, то теперь ресурсов у него на это не было. Разговаривать ни с кем не хотелось. Особенно с молодыми дарованиями, чьи картины пару раз кто-то удачно купил или они успели стать известными. Такие требуют к себе особого внимания, забывая, что они все еще обычные бумагомаратели.       У большинства современных художников в работах мало нового и интересного, что могло бы заинтересовать людей и заставить платить деньги. Почти любой художник хочет продаваться, и продаваться максимально выгодно. Он может это устроить, с его известностью это не проблема, люди купят даже полную безвкусицу, не разбираясь в искусстве. Проблема только в том, что сам Ванцзи разбирается, и ему не хочется пачкаться об это. У него и так достаточно проблем.       Вся его семья связана с сотворением прекрасного, кто-то больше, кто-то меньше. Даже его отец в молодости хотел открыть звукозаписывающую студию и сотрудничать с музыкальными группами, продвигать их. Это ему рассказала мать, когда он навещал ее в больнице, наконец вернувшись в Шанхай, но насколько ее слова были правдивы, мужчине было неизвестно. Его отец вместо музыки занялся бизнесом, и руководить компанией у него получалось неплохо. От бурной молодости осталась только старая электрогитара и мамина виолончель.       Брат пошел по стопам родителей и увлекся музыкой, поступая сразу после школы. Однако у него, как у наследника, не было шансов доучиться и до второго курса, учебу пришлось оставить и идти на другую специальность, чтобы в будущем управлять компанией. Ему бы не удалось отвертеться. Неудивительно, что глава семьи не хотел появляться дома. Там бы он встречался со старшим сыном, который был вынужден на него работать, пока мужчина не подаст в отставку. Разговаривать им было не о чем, кроме как о взаимных претензиях и рабочих вопросах, но решать все это дома не позволил бы дядюшка.       Эти семейные разборки, которые стали регулярными, стоило им вернуться в Шанхай, очень плохо сказывались на Ванцзи. Он хотел видеть своего отца прежним, улыбающимся и читающим им сказки перед сном, а не овеянного сигаретным дымом, с жесткой щетиной и колючим взглядом. Отсутствие в доме матери сильно на него повлияло. Без нее мужчина будто стал другим человеком, внутренне сломался и потерял смысл. Брат говорил, что тот превращается в себя прежнего, только когда навещает жену в больнице, но всякий раз, покидая ее, становится только угрюмее и невыносимее.       Когда он прилетел обратно вместе с Лань Цижэнем, Лань Чжаню было едва девятнадцать лет, и отец не знал, что с ним делать. Глава семьи уже успел рассориться и разругаться со старшим сыном, который привык под крылом дяди быть сильным и самодостаточным, а тут человек, которого они оба хотели раньше увидеть хоть на пару секунд, заставляет его подчиняться своей воле. Если так хотел послушных детей, нужно было воспитывать их самому, а не отправлять на другой конец страны. Они бы смогли справиться вместе, они бы все поняли, если бы видели своими глазами.       Неудивительно, что после этого Ванцзи решил придерживаться дядиного пути. Мужчина ради него оставил пост в школе, оставаясь с племянниками в огромной и холодной квартире, заново наполняя ее жизнью. Лань Цижэнь был искусствоведом и педагогом, он умел ладить с детьми и учить их. С ним было интересно, пока они были маленькими, и с возрастом Лань Чжань этого интереса не утратил, ведь школа, в которой работал его дядя, была с уклоном в искусство. Каждый ребенок выбирал, чем ему заниматься, сам или с помощью родителей, так Сичэнь решил играть на флейте, а он выбрал живопись и каллиграфию.       Художники были для него людьми, которые могли открыть дверь в другой мир, используя лишь основу и краски. Ему нравилось наблюдать за тем, как они рисуют, нравилось смотреть на их работы и изучать их. Картинные галереи были его любимым местом, а всевозможные выставки он посещал в обязательном порядке, придумывая и разыскивая для себя нечто новое и неповторимое. Только вот сам никак не мог заставить себя создать нечто стоящее. Даже не просто хорошее, а именно стоящее. Ему чего-то постоянно не хватало, и как бы брат с дядей ни хвалили его работы, сам Ванцзи так и не смог их полюбить, безжалостно избавляясь от холстов и набросков. Он мучил себя целый год, старательно зазубривая академический рисунок, анатомию и бесконечность чего еще, пока не понял, что это просто не его. По сотне эскизов в день, чтобы стереть пальцы до мозолей, и в итоге перевестись на историю искусства.       И никто не посмел ему ничего сказать. Даже отец, который был не особо рад платить за то, что его младший сын занимается «изучением мазни». Лань Чжаню было несколько равнодушно, кто и что думал о его увлечениях, пока его поддерживали брат и дядя. Особенно последний, ведь дорогой племянник шел по его стопам и должен был вырасти в безусловно успешного человека, судя по тому, какие усилия он прикладывал.       Ванцзи мог бы стать критиком или работать в музее. Мог бы даже заниматься восстановлением картин, потому что этот процесс приносил ему особое удовольствие, и в музее он все же поработать успел в виде практики. Но мужчина решил стать куратором выставок, организуя презентацию, чтобы художники, которые, по его мнению, заслуживали того, чтобы их работы увидели, смогли продать свои картины. Так, Лань Чжань начал работать при академии, которая помогала своим студентам с реализацией, устраивая выставки и аукционы. Там он набрался опыта и обзавелся необходимыми связями, чтобы уйти в широко известный выставочный центр, а уже после него открыть свой собственный.       Но когда мужчина только начинал с этим работать, все было проще, и люди тоже. Художниками, с которыми он работал, были в основном молодые люди, адекватно воспринимающие свои собственные творения и готовые развиваться дальше. Они были готовы платить и работать, лишь бы это принесло результат, но таких со временем становилось все меньше. Тогда Ванцзи и сам шел дальше, выбирая тех, кто подходил ему по статусу, чтобы набрать известность и связи, которые в его работе были необходимы, ведь ему, главное, выгодно продать чужие работы, а заодно и свою, чтобы в сумме все это окупилось.       Работа с аукционами ему нравилась больше всего, ведь там его мнение учитывалось, и чем выше поднималась цена лота, тем больше он с этого получал. Последняя выставка не была исключением, пусть и оставила после себя смешанные чувства. Главным было то, что она полностью окупилась и обратно к автору вернулись лишь две невыкупленные картины из больше чем пятнадцати штук. Это можно было считать успехом для этого художника, ведь он обратился к нему именно за тем, чтобы получить максимальную прибыль. Только вот сами полотна не зацепили Лань Чжаня. Ему начинало надоедать так работать.       Это уже была вторая выставка в этом месяце из поступивших к нему заказов, а не из его собственных идей. Раньше было наоборот. Ему приходило в голову нечто потрясающее, и он сам искал автора, который подходил бы под эту идею, и организовывал для него презентацию от и до. Сейчас же в его голове было тяжело и пусто. В груди было странное чувство потери, которое мужчина никак не мог себе объяснить, и еще тот странный друг брата не хотел никак забываться. Этот Цзинь Гуанъяо сказал ему нечто такое, что его встревожило. Он даже попытался узнать у брата побольше об этом мужчине, но тот, оказалось, и сам толком ничего не знал.       А еще его мучили сны. Чаще, чем когда-либо. Теперь они были каждую ночь, и все разные, бессмысленные и грустные, о его последних школьных годах, которые он не любил вспоминать. Те были одинокими, забитыми постоянным сидением над книгами до позднего вечера. В этих снах Лань Чжань видел школу, парк вокруг и дядюшкин старый дом, в котором они с Сичэнем провели почти десять лет. Он видел лица своих одноклассников и слышал их голоса, не чувствуя тепла и приятного трепета. Если бы у него был выбор, мужчина предпочел бы смотреть на более ранние годы, потому что там были хоть какие-то краски.       За окном окончательно стемнело, и в запотевшее стекло с шумом застучали тяжелые капли дождя, смешавшиеся со снегом. Огни размазались в неясные пятна. Ему пора было собираться и ехать домой, ведь там его ждали, чтобы в очередной раз спросить про сеанс у психолога, который не дал никакой новой информации. Если так пойдет и дальше, мужчина снова будет вынужден искать себе нового врача. Каждая терапия напоминала бессмысленную пытку, ведь ему постоянно твердили, что проблема именно в нем самом, однако что это за проблема, не говорили.       Было настолько поздно, что на дорогах уже даже не было пробок, только светофоры заставляли водителей стоять рядком, пока цвет сигнала не сменится и пешеходы не перейдут дорогу. В машине была тишина, мужчина предпочитал ездить так, чтобы его ничего не отвлекало от дороги, в том числе и голоса людей. Он не любил ездить с кем-то, особенно с Цзинъи, который крутился и начинал болтать, пытаясь втянуть начальника в обсуждение рабочих вопросов. Приходилось отвлекаться и односложно отвечать, хотя он бы предпочел, чтобы юноша молчал и терпел, пока они не доедут до офиса.       Квартира встретила привычной тишиной и покоем. Неяркий свет в коридоре, ключи, развешанные на крючках, и идеальный порядок кругом. Ванцзи рассчитывал на то, что в квартире будет пусто, ведь дядя предпочитал ложиться спать рано, часов до девяти, чтобы рано встать и подготовиться к новому рабочему дню, а брат сегодня должен был быть на деловой встрече с отцом и мог вовсе не приехать, оставаясь с тем своим другом. Но его ждало разочарование. В гостиной, с хмурым выражением лица сидели трое, и если Лань Цижэня и Сичэня Лань Чжань ожидал увидеть, то присутствие отца стало сюрпризом не самым приятным.       — Где ты был? — этот вопрос заставил мужчину недовольно поджать губы. Он уже давно не ребенок, чтобы с ним так разговаривать.       — В офисе, — короткий ответ, и он идет дальше, слыша, как кто-то поднимается с дивана и идет следом.       — Почему так поздно? — вопрос отца заставляет его остановиться и развернуться, чтобы взглянуть в его лицо.       — Поздно? — неужели это он ему говорит? — Много работы, — почему Лань Чжань вообще должен перед ним оправдываться, ведь этот человек приехал к ним спустя почти полгода и даже не звонил ему.       — Твоя невеста недовольна. Сегодня она прождала тебя здесь полдня, — мужчина глядел на него холодно и раздраженно, и Ванцзи начал его понимать, ведь, похоже, главе семьи пришлось развлекать девушку, а занятие это было не самым приятным.       — Меня не предупреждали о ее визите, — равнодушно отозвался младший из братьев Лань.       — Киу Ян приедет завтра, и ты должен будешь провести с ней время. Она будет в городе всего неделю, уж постарайся ее не расстроить, — отец не то просил, не то приказывал ему, будто это изменит его нежелание находиться в обществе девушки, к которой он ничего не чувствовал.       — Хорошо, — если она согласится сидеть с ним в офисе, как было в прошлом месяце, или ездить на встречи, то пускай остается, но никаких ее жалоб и капризов мужчина слушать не станет. Ежели не захочет, то пускай развлекает себя сама.       Больше ему никто ничего не сказал, и это к лучшему, потому что у Ванцзи почти не осталось сил. Его ужасно клонило в сон, и даже принять душ и переодеться было достаточно энергозатратно, не то что прислушиваться к тому, что обсуждают старшие в гостиной. Пусть себе обсуждают. Без его ведома женить его у них все равно не выйдет, а сам он не намерен давать согласие и тем более выбирать с госпожой Киу дату. Рано или поздно девушка перестанет за него слепо цепляться и оставит в покое. Они не пара, это сразу было ясно.       Убрав волосы в слабую косу, чтобы не мешали во сне и не цеплялись, Лань Чжань устроился в постели, надел на лицо маску для сна и постарался отложить все мысли до утра, расслабляясь. Медитировать необязательно нужно было сидя, главное было поймать ту тишину в голове и отпустить сознание, чтобы плавно погрузиться в сон. Ему всегда это помогало, не было необходимости даже пить снотворное с его графиком и загруженностью.       Он даже не сразу понял, что это был именно сон, таким реальным все ощущалось. Только яркий солнечный свет и светлое голубое небо заставили тихо удивленно вздохнуть. Мужчина, а сейчас еще мальчик, давно его не видел в реальности. Все вокруг было таким знакомым. И деревья, что росли и тянулись к свету, и дорожки, мощенные камнем, даже лавочки с коваными фигурными ножками и спинкой. Ветер трепал его длинные волосы, завязанные маленькой голубой резинкой в низкий хвост, а руки оттягивал школьный портфель. Он брел через парк на территории школы, оглядываясь по сторонам.       Так давно ему не снились подобные сны, больше все темные и серые, наполненные злобой и отторжением. Если же этот был таким, значит, в нем вскоре обязательно должно было что-то случиться. Вот только что именно? Он даже не знал, чего ожидать, ведь если это его воспоминания, то этот день мог оказаться любым из прошлого. Вокруг не было ничего, чтобы вспомнить, только стриженая трава и деревья. Никого больше.       Ванцзи продолжал идти прямо по дорожке, оглядываясь по сторонам. Ему было неясно, куда именно нужно было идти, потому что его портфель во сне не хотел открываться, застежки не поддавались, а значит, и ответа внутри не было. Он уже успел пройти корпус со спортзалом и заворачивал туда, где были кабинеты рисования и музыки. Здание было невысоким, а окна большими, и глядя через прозрачные стекла, Лань Чжань вспоминал, где находится. Это напоминало приятную прогулку, пока вдалеке не послышались крики.       Кто шумел, было совершенно неясно, но посмотреть и убедиться, что человеку не нужна была помощь, нужно обязательно, поэтому юноша поспешил на звук, сходя с дорожки на зеленую густую траву. Все вокруг было таким ярким и сочным, даже тень от кроны, сквозь которую пробивались лучи, заставляла все внутри сладко сжиматься. Под этой тенью Ванцзи брел, пока непонятные крики не обрели четкость.       Он вспомнил этот день. Ему даже не понадобилось выходить на большую полянку, чтобы на ветке раскидистого дерева найти болтающегося мальчишку, который громко кричал. Сейчас их разделял десяток метров и низко опущенные ветки ивы, которая скрывала присутствие Лань Чжаня, не знающего, что ему делать. В своем прошлом он тогда прибежал на шум и, увидев сидящего на дереве Вэй Усяня, сначала испугался, что тот упадет и разобьется, а потом разозлился, когда этот дурень опять начал нести чепуху.       Сейчас же ему было почти тридцать, пусть и телу во сне пятнадцать. Вся эта ситуация уже не казалась раздражающей, особенно когда кричащий на дереве худой мальчишка поднял на него большие серые глаза и улыбнулся. Он всегда был таким, или это только во сне Лань Чжаня?       — О! А ты тут что делаешь? — Вэй Ин проказливо улыбнулся и повис на толстой ветке, как обезьянка, зацепившись руками и ногами.       — Ты кричал, — Ванцзи точно уже не помнил, что тогда говорил однокласснику, но помнил, что в конце концов они поругались в очередной раз. Сейчас ругаться совсем не хотелось, особенно когда вокруг так тепло, красиво и солнечный свет играет в чужих темных волосах красноватыми всполохами.       — Ты знал, что самка ленивца в брачный сезон забирается на ветку и кричит до тех пор, пока самец не придет к ней? — конечно, он знает, ведь это его сон, и парень уже все это слышал, но этот голос заставляет его внутренне улыбнуться от теплых воспоминаний, из которых выветрилось раздражение.       — И ты для этого залез на дерево? — ему хочется улыбнуться, когда мордашка Вэй Ина удивленно вытягивается на его вопрос.       — Ты неправильный. Ты должен был сказать, что я дурак, и начать ругаться. Но да, ты прав, я правда залез на дерево, чтобы посмотреть, что будет и кто придет, а пришел ты, — мальчишка удивленно смотрел на него, пока Лань Чжань хмурился, раздумывая над его словами.       — Ты хочешь, чтобы я ушел? — он не знает, что спросить, но от внимательного взгляда, который Ванцзи чувствует кожей, ему не по себе, ведь это же сон.       — Нет, я не хочу. Это ты хотел, чтобы я ушел, — Вэй Ин, висящий на ветке дерева, смотрит на него убийственно серьезно и больше не улыбается. Это пугает его.       — Я не хотел, — голос Лань Чжаня дрожит, когда он говорит это, и вдруг он оказывается на этом месте совсем один, стоит только моргнуть.       Парень оглядывается по сторонам, но никого не находит, вокруг только зелень и листва, которая тихо шуршит от легкого ветерка. Эта картина перед глазами напоминает ему то, по чему он очень сильно скучает и что он очень часто видел раньше. Ему видятся белые залы с ровными стенами, мягкий свет и легкие цветные нити. Вдохновение в один момент вдруг переполняет его от макушки до пяток, и он чувствует, как зудят кончики пальцев поскорее начать печатать. С ним давно такого не было, чтобы мужчина так ярко представлял себе будущий проект. Буквально видел его. Теперь он просто обязан найти хотя бы пару подходящих под него работ.       Он открывает глаза и видит темноту ровно до того момента, как подрагивающие пальцы не стягивают с лица маску. За ночь она не слезла на шею, как часто бывает, а так и осталась на его лице. Мужчина не спеша поднимается, расплетает косу и все ходит по комнате, переполненный чувством небывалого подъема, от которого хочется всего и прямо сразу. Он видит перед глазами картины, написанные легкой рукой в нежных цветах, необыкновенно легкие и реалистичные. Хорошо бы это была акварель, ведь на ней лучше всего играет свет, а еще музыка, обязательно нужно будет подобрать музыку.       Ванцзи подходит к окну и привычным жестом раздвигает шторы, едва успев прикрыть глаза от яркого света. Впервые за долгие дни его лицо из окна спальни ласкают солнечные лучи, а небо над городом не затянуто серыми тучами. Он вздыхает и делает шаг назад, чтобы проморгаться и взглянуть на мир четче. Сегодня обязательно будет удачный день.       Мужчина срывается в офис, отправляя в пути сообщение своему помощнику, что сегодня ждет его на рабочем месте без опоздания. Лань Чжань абсолютно забыл обо всем, что тревожило его раньше, и про свою невесту, которая ждала с ним встречи, тоже забыл. Все, что сейчас его беспокоит, это огромный список художественных работ. Он просматривает то, что сейчас есть в галереях и на множестве сайтов, листая каталоги.       Вроде бы ничего сложного, но ни одной подходящей работы за три часа поиска мужчина так и не находит. Всё, что перед ним, совершенно не то. Другие цвета, стиль и отсутствие легкости. Ему хочется больше нежности и мягкости, будто картинка из лепестков. Он начинает обзванивать знакомых и преподавателей кафедры живописи, надеясь, что, может, среди студентов найдется хоть один, но и тут провал. Время несется вскачь, а перед ним все еще чистый лист.       — Господин Лань… Господин Лань! — громко раздается прямо над ухом, отчего ушедший глубоко в себя Лань Ванцзи вздрагивает едва заметно и поднимает взгляд на Цзинъи, что топчется рядом, держа в руках свой планшет.       — Мг-м, — мужчина неловко кивает и смотрит на помощника, который кладет перед ним устройство и снимает блокировку с экрана.       — Вы сказали, что нужна акварель. Не знаю, подойдет ли эта работа, но я нашел ее на одном из аукционов. Случайно высветилась, и я ее сохранил в закладках, а тут я про нее вспомнил… — пока парень говорил, Лань Чжань взял планшет в руки, разглядывая лот с указанной на него довольно скромной ценой.       На экране было маленькое изображение картины, которое пришлось долго открывать через архив аукциона, чтобы посмотреть в полном размере. И оно того стоило, потому что картина перед его глазами была определенно такой, как ему было нужно. Осталось только взглянуть на нее вживую, чтобы точно убедиться, что она подходит.       — Где она? — вернув планшет в руки Лань Цзинъи, спросил Лань Чжань.       — Э-э-э, вот тут, как я и сказал, есть маленькая проблема… — видя недовольный взгляд начальника, юноша поспешил продолжить, — аукцион будет проходить в Пекине.       — Номер, — Ванцзи не сомневался, что его помощник сможет достать всё, что тот его попросит, а уж как достать саму картину, он придумает сам.       — Будет у вас через час, не больше, — парень активно кивает ему и, улыбаясь, бодро уходит, стараясь не бежать из его кабинета, прикрывая за собой дверь.       Если эта картина правда то, что ему нужно, то он достанет ее, а следом за ней и ее автора, потому что одной такой ему определенно мало.