***
Суд прошел слишком быстро. Все готовились к этому процессу долгие месяцы, и вот первое заседание прошло, две стороны так и не смогли принять решение. Вердикт был, по мнению госпожи Цзинь, слишком мягок, семья Цзян в лице Цзян Чэна тоже осталась недовольна итогом. В тот же день была подана апелляция о пересмотре приговора и его ужесточения. В тот же день, в широком холле, на виду у множества глаз Вэй Усянь отвесил одному из спорщиков затрещину и их пришлось растаскивать по разным углам. Многие решили, что все дело в самом процессе, ведь мужчина, шокируя общественность, выступил в защиту бывшего Цзинь Гуанъяо, ныне Мэн Яо, чем довел госпожу Цзинь до предобморочного состояния от ярости. Лань Сичэнь чувствовал, что сердцу в его груди становится тесно от того, как Вэй Усянь говорил о подсудимом, сидящем в зале в наручниках и в окружении работников тюрьмы. Его голос был гипнотическим. Низкий, бархатный и спокойный. Сколько бы художника ни перебивали обвинители и судья ни стучал деревянным молотом о свою кафедру, он не сбился с мысли, четко отвечая на все вопросы, придерживаясь своей позиции. Вступая с ним в полемику, оппоненты хватали ртом воздух, госпожа Цзинь скрежетала зубами, а Не Минцзюэ заламывал пальцы, пощелкивая суставами от напряжения. Вместе с тем, какую защиту удалось собрать и обеспечить самому Сичэню, итог оказался предсказуем. Бывший одноклассник его брата оказал большую поддержку в том, чтобы Мэн Яо имел возможность жить дальше. Просто жить. Почему же тогда Цзян Чэн и Вэй Усянь подрались? В большей степени из-за того, как мужчина появился в здании суда. К широкой белокаменной лестнице, вокруг которой собралась большая толпа народа и журналисты, подъехал черный, тонированный наглухо мерседес с представительскими номерами, на капоте которого красовались маленькие красные флажки с знаком семьи Вэнь. Этот род был таким древним и уважаемым, что у них сохранился свой знак, это удивительно. И именно из этой машины вышел Вэй Усянь, которому подал руку вышедший водитель. Сначала никто ничего не понял. Никто его не узнал. Но позже, когда мужчина поднялся по ступеням, на крыльце показался господин Цзян, с которым Лань Сичэню уже пришлось познакомиться ближе, чем хотелось бы. Вид у господина Вэя был болезненный, он щурил глаза на свету и поджимал губы, будто испытывал сильную боль. Раскрыв над головой широкий зонт, в сопровождении пары человек в костюмах он поднялся к дверям и вошел в просторный холл. От Не Минцзюэ он также узнал о том, что все это время никто не знал, где Вэй Усянь находился, и то, что тот вот так явился под знаком семьи Вэнь на суд, многих натолкнуло на странные рассуждения. Госпожа Цзинь была особенно недовольна, но предъявить ничего не могла. Это не имело к делу абсолютно никакого отношения, к тому же члены этой семьи приходились художнику близкими друзьями. Цзян Чэн просто не смог стерпеть тот факт, что мужчина держал его на огромном расстоянии после всего, что произошло. И вышло то, что вышло. Лань Сичэнь думал, что его брату не стоит об этом знать, сейчас он был излишне чувствительным во всем, что имело отношение к господину Вэю и тому, что тот пережил. Отчасти старший брат разделял его чувства. Ведь он помнил Вэй Усяня подростком лет двенадцати, со смешным пушистым хвостиком и красной ленточкой вместо галстука. Парень был милым и добрым, а главное, одним из немногих, кто относился к Лань Чжаню хорошо. Ему очень хотелось, чтобы они подружились тогда, в прошлом. Он и сам был бы не против общаться. Они даже ходили в один клуб по волейболу, где Сичэнь играл в старшей группе. Но все это прошлое. Настоящее — это вердикт суда о заключении Мэн Яо под стражу на двадцать два года с штрафами и без возможности обжаловать приговор. Ни одной из сторон. Прошло три заседания. Целых три, пока молоток не стукнул окончательно в их пользу. Его можно было навещать и даже передавать посылки, а если тот будет примерно себя вести, то срок могут сократить до двадцати лет в первые четыре года. Зная, что все удалось, Сичэню стало легче дышать, и напоследок ему даже дали обнять друга на прощание перед тем, как его увезут. Если бы еще А-Чжань не доставлял проблем, все было бы совсем замечательно. Чем больше тот узнавал о происходящем в Пекине, тем сильнее рвался из дома. И, что хуже, опять начал ругаться с отцом, который был недоволен отношением младшего сына к своему здоровью и, конечно же, невесте. Мужчина не мог его винить. Из них двоих именно Лань Чжаню приходилось отдуваться за продолжение рода сейчас, если только он сам не найдет себе кого-то достойного. Только вот понятие «достойно» с главой семьи у них было очень уж разное. И теперь младший брат из-за этого мучился, вынужденно встречаясь с девушкой, которая совсем ему не нравилась. Раньше, чем через месяц, ближе к концу августа из дома его не отпустят, но, слава богам, и Вэй Усянь не стремился исчезать неизвестно куда. За довольно короткое время ему удалось наладить отношения с Цзинь Цзысюанем и Цзян Яньли. Они одни из немногих отнеслись спокойно к той позиции, которую занял художник, и с учетом, что ее также разделял и сам Сичэнь, смогли принять его. Это было сделано ради Ванцзи. До сих пор никто не знал, где остановился господин Вэй и где того можно встретить. Мужчина молчал, а устраивать за ним откровенную слежку было незаконно и разозлило бы Не Минцзюэ, который относился к этому особенно остро. Все же они были друзьями, и тот, прислушиваясь к словам своей женщины, доктора Вэнь, требовал, чтобы все ждали, пока художник сам не пойдет на контакт. Понемногу общаясь с этими людьми, Сичэню удалось проникнуть в их близкий круг. Во многом благодаря очаровательной Яньли, которая легко его приняла, узнав о том, что мужчина имел отношение к прошлому ее брата, и шефа полиции, который любил обсуждать с ним ситуацию в стране. Цзинь Цзысюань тоже к общению подключился быстро, а следом за ним и Цзян Чэн, который, на удивление, оказался не так уж и плох, как выглядел со стороны. Пустив его в свой дом, они невольно показали ему то, что помогло успокоить собственного брата. Картины. Десятки картин, развешанных по всему дому. Даже если бы он никогда не видел то, что показал ему Ванцзи, стоило отправить пару фото, как тот сразу сказал, кто их автор, а госпожа Цзян подтвердила эти слова. Оказалось, что в прошлом, до травмы, Вэй Усянь рисовал очень много, а также был небрежен, забывая про существование собственных картин. За этим стояла какая-то тайна, но никто не спешил ее рассказывать. Однажды, поздним вечером сидя в гостиной в обществе молодой семьи с активным маленьким ребенком, ползающим в низком загончике среди игрушек, они делились воспоминаниями. До прилета Лань Чжаня оставалось все меньше времени, тот уже сложил чемоданы, а он обещал ему, что устроит встречу с четой Цзян для беседы. Для этого ему понадобилось немного, просто свести тему разговора в сторону младших братьев, и Яньли с удовольствием принялась делиться воспоминаниями о минувших днях. Ее братья были куда проблемнее, чем его собственный. Выяснилось также и то, что Вэй Усянь о своем прошлом предпочитал вообще не рассказывать. Упоминал только какие-то детали изредка, и все. Сичэнь мог рассказать женщине достаточно, чтобы она пообещала, что будет не против, если как-нибудь мужчина приведет своего брата познакомиться. Ее волновало и интересовало абсолютно все, что имело отношение к приемному младшему брату, который для нее был родным. Проблема возникла там, где ее не ждали. Господин Цзян и Ванцзи не смогли договориться. Их первая встреча началась очень гладко. Младший брат прилетел, через силу выдержал несколько дней, самостоятельно пытаясь разузнать, где находится тот, за кем он приехал, но ничего у него, предсказуемо, не вышло. Вэй Усянь умел очень хорошо прятаться, и кое-кто, очевидно, его прикрывал. Лань Чжаня пригласили вместе с ним в дом, и тот не был бы собой, если бы не показал все свое великолепное воспитание. Госпожа Цзян была им очарована, задавая вопросы, на которые брату было очень тяжело отвечать. Особенно когда рядом были картины. Хозяин дома заметил чужой интерес. Ванцзи просто не умел скрывать подобного, тем более он ведь так долго искал, и сейчас перед ним было так много. Мужчины разговорились, отделившись от общей компании. Это было свойственно Цзян Чэну, тот не особо любил сборища. И постепенно они вышли в другую комнату. Позже младший брат рассказал ему, что разговор у них был не таким уж плохим. Просто они не смогли в тот момент найти общий язык. Когда глава семьи Цзян поднялся с ним на второй этаж, рассказывая про все новые и новые картины, Лань Чжань рассказал ему о том, чем занимается. И это было не лучшей идеей, как оказалось. Также он предложил мужчине купить картины, не понимая, что тот все больше и больше отстраняется, злясь на него. Ванцзи хотел забрать, Цзян Чэн не хотел отдавать. И, слава богу, что в их спор, набирающий обороты, вмешалась Цзян Яньли, которая усмирила обоих. Принеся свои глубочайшие извинения, брат остался в расстроенных чувствах. Эта тема не поднималась несколько дней. Пока господин Цзян не позвонил и не сказал, что они с сестрой не против рассмотреть его предложение внимательнее.Глава 26. Так близко, но так далеко
22 мая 2020 г. в 10:14
Примечания:
Глава которую автор обещал❤
Неловкая тишина — это не самое приятное. Особенно когда она образуется между людьми, которые прежде были уверены, что неплохо знают друг друга. Мигающий свет из окна заставлял тени двигаться. Под порывами ветра, качающего полотно жалюзи, дрожали ветки тысячелистника. Единственного живого растения, что осталось в этом кабинете.
Лань Сичэнь отвел взгляд, не желая смотреть в глаза своему другу и шефу этого отделения. Между ними черной кошкой проскочил призрак прошлого. И это прошлое у каждого было своим, выстраданным. Было бы проще, будь оно общим, но такого просто не могло случиться. В ту пору они были слишком далеки друг от друга. Не Минцзюэ не был уверен, что хотел бы этого. Тогда человеку, сидящему перед ним, пришлось бы увидеть его с другой стороны. С той, с которой доводилось показываться лишь единицам.
Желая закончить их сегодняшнюю встречу, мужчина поднялся из своего массивного кресла, которое жалобно скрипнуло. Прошло долгих пятнадцать минут в тишине, как Вэй Усянь покинул кабинет, закрыв за собой дверь. Все это время мужчины только и могли, что общаться взглядом, но стоило Не Минцзюэ опустить руки к карманам, как из его рта вырвалась пара грязных ругательств.
Не может быть.
Ощупав все карманы на своей форме под удивленным взглядом Лань Хуаня, шеф полиции рванул к ящикам стола. Но и там было пусто. Где ключи? Его ключи, без которых он как без рук.
Память прояснилась, стоило немного успокоиться, как приучила его доктор Вэнь. Глубоко вдыхая, мужчина вспомнил похлопывания тяжелых ладоней друга, пальцы которого были ловки не только с кистями. Этот сукин сын стащил его ключи! Горячая волна прошла по телу от макушки до копчика. Сжав и разжав пальцы, полицейский громко рыкнул и, схватив своего спутника за предплечье, вылетел в коридор. Кто знает, что творилось в голове Вэй Усяня, а пойти с этими ключами тот мог только в одно место.
— Минцзюэ, что происходит? Успокойся, — уперевшись ногами в скользкий пол, Лань Хуань попытался остановить гору мышц и упрямства от того, чтобы его тащили как на буксире. — Ты потерял ключи?
— Я не потерял их! Эта сволочь стащила их! Черт бы побрал его ловкие руки, поймаю, точно пальцы сломаю, — рыча и грозно хмурясь, Не Минцзюэ затащил друга в темноту, волоча того вниз по лестнице. Если Вэй Ин взял их, то, кроме как к Мэн Яо, идти ему было не к кому.
— Зачем Яо красть ключи? К тому же, если бы он сбежал, разве не подняли бы тревогу, в зале же полно камер, — иногда Сичэнь был слишком прост. Он ведь говорил совершенно не об этой лисице в шкуре человека. Если бы тот только сунулся к его карманам, то больше никакого ему капучино на миндальном молоке, будет есть рис и пить растворимый кофе, зараза.
— Да не эта сволочь! Другая сволочь. Я про Вэй Усяня, — наблюдая за тем, как с каждой его фразой меняется выражение лица друга с удивленного на взволнованное и обратно, мужчина замедлил шаг, стараясь шуметь как можно меньше, и прислушался. Не раздадутся ли где мольбы о пощаде. Если художник захочет придушить Яо, то сейчас никто не смог бы ему помешать, кроме них. Если, конечно, уже не было поздно.
Подобравшись к нужной двери, один затаил дыхание и ждал, когда второй предпримет что-либо. В коридоре было тихо. Ни звука речи, ни шагов за дверьми, ни стенаний или плача. Слишком все это.
Они ворвались стремительно и, на удивление, практически бесшумно, резко дергая за металлическую ручку и вваливаясь в помещение. Яркий свет от всех включенных ламп после полумрака ударил по глазам и мужчинам пришлось прикрыть их руками, чтобы проморгаться. Лань Сичэнь пришел в себя раньше. Стирая с век влагу выступивших слез, он приблизился к камере.
На деревянной широкой наре, служившей койкой, закинув ногу на ногу, сидел молодой на вид мужчина с длинными распущенными волосами. Две пряди у висков были заведены к затылку, чтобы сдерживать всю густую копну. Очки больше не закрывали половину лица и, глядя в его глубокие серые глаза, в голове становилось пусто. Спокойный взгляд, расслабленные черты. Свободные черные одежды лежали крупными складками, а на коленях покоилась голова другого мужчины, который не спешил подниматься, даже несмотря на то, что кто-то ворвался в комнату.
Лань Сичэнь ожидал совсем другого.
Человек перед ним по ту сторону тяжелой железной решетки неотрывно смотрел на них и продолжал неспешно поглаживать другого по голове, мягко и заботливо. Так успокаивают маленького ребенка. Мужчины не знали, как реагировать, оба предполагали худшее. А сидящий на железном табурете Мэн Яо не спешил подниматься.
— Какого хрена, Вэй Ин? Мне посадить тебя на пятнадцать суток в наказание за то, что ты по карманам шаришься?! — придя в себя и вспомнив, что он вообще-то злился, Не Минцзюэ, широко шагая, подобрался к двери камеры и дернул ту за прут на себя, но она не поддалась.
Вот дверь, значит, художник не запер, а замок камеры не забыл, отрезая их от себя на короткое, но в данный момент труднопреодолимое расстояние.
Яо крупно вздрогнул плечами и придвинулся ближе, вжимаясь лбом мужчине в живот. Сичэнь и шеф полиции, видя это, только переглянулись непонимающе. Вэй Усянь, наблюдая за ними, только устало вздохнул, отнимая одну руку от чужой головы, чтобы потереть точку между бровей, разгоняя кровь.
— Не ори. У него болит голова, — тихо, но достаточно отчетливо произнес художник, укоризненно глядя на шефа полиции. Как можно быть таким твердолобым. Чего орать, если все живы и никто никого не собирается убивать. — Будешь орать, я выйду и поколочу тебя, — угрожающе указав пальцем на мужчину в форме, добавил он.
— Господин Вэй, зачем вы это сделали? Что этим вы хотели доказать? — сейчас они находились в примерно равном положении. Оба не могли доверять друг другу. Лань Хуаню казалось, что художник на противоположной стороне, и не мог прийти сюда не за чем другим, как за расплатой. И то, это было абсурдно.
— Зачем что? — мимика этого человека была подвижна, но взгляд оставался безэмоциональным, брови изогнулись, но собеседнику будто плеснули ледяной воды за шиворот. Как интересно. — Зачем я взял ключи и пришел сюда? Разве ответ не очевиден? Наш дорогой друг не пустил бы меня сам, а мне нужно было поговорить с А-Яо и желательно без вас двоих, стоящих у меня над душой. И я не пытаюсь ничего никому доказать. Уж точно не вам, — тихо, насмешливо фыркнув, мужчина улыбнулся, убирая руки от лежащего тела.
— И о чем вы хотели поговорить с ним? — Сичэня ужасно напрягало то, что Не Минцзюэ молчал, отведя взгляд в сторону. Но он не мог отрицать, что на душе вдруг стало спокойнее от осознания того, что господин Вэй не имел намерения навредить тому, кого он пытался защитить.
— А вас-то это как касается? — тихий мягкий смех смутил, шею и лицо запекло от стыда. Его только что, как ребенка, щелкнули по носу. — То, о чем мы говорили, наше личное дело, а если так хотите узнать, то ждите суда. А сейчас, если позволите, я пойду. Теперь действительно пора.
Тонкие на вид бледные руки помогли Мэн Яо выпрямиться и сесть на табурете ровно. Лицо его выражало покой и безмятежность, словно это была не камера для содержания преступников, а его спальня в огромной квартире. Поднявшись на ноги, Вэй Усянь достал звенящую связку ключей и, подобрав нужный, с противным скрипом отворил дверь, переступая высокий железный порог. Напоследок он только улыбнулся тому, кого только что баюкал в своих руках, и, вложив в протянутую ладонь связку, вышел, прихватив свой зонт.
Не Минцзюэ без слов запер железную дверь и вышел вслед за ним, впервые за долгое время оставляя Сичэня один на один с заключённым. Мужчины в коридоре начали разговор, но слов было не разобрать и сами голоса становились тише по мере того, как двое удалялись к лестнице.
— Он сказал, что прощает меня, — тихий голос отвлек мужчину от разглядывания неровного слоя краски на двери. Обернувшись к сидящему за решеткой, господин Лань взял стул, на котором обычно сидел, и приставил его поближе.
— Он сказал почему? — Сичэня напрягало все это. Ему было непонятно до конца, что произошло и как это теперь могло повлиять на следствие. Его друга от жестокого приговора отделяло не так много, и если силы госпожи Цзинь перевесят, скорее всего, электрический стул не будет уже несмешной шуткой.
Конечно же, Вэй Усянь сказал. Иначе зачем ему было приходить сюда. Но Яо не мог рассказать никому о том, о чем они говорили. Если он расскажет, то нарушит слово, данное художнику.
Тот и в самом деле не мог держать зла больше. Единственное, за что бы он мог ненавидеть, это боль, причинённая Яньли. Но едва ли бывший член семьи Цзинь и единокровный брат Цзинь Цзысюаня хотел навредить ей. После того, как Вэнь Цин выполнила свою работу, он устроил девушку и брата в лучшую клинику и обеспечил их всем необходимым. Мужчина не желал зла этим двоим и их сыну. Это был несчастный случай, в котором все же была его вина.
Яньли была жива и она не хотела, чтобы он мстил. Поэтому Вэй Усянь отпустил. А за себя, за предательство… Он просто не мог. Посмотрев Яо в глаза, мужчина понял, что тот был не в себе. Сдерживаемая ярость, дикое желание отомстить сломало в нем что-то очень важное. Человек, которого художник считал своим другом, мог навредить и себе, и другим, если отпустить его. К счастью, это было невозможно. С тем, сколько всего он успел натворить, полностью снять обвинения и заставить суд оправдать его было невозможно. Никто бы не смог. Самое лучшее — это заключение, а самое мягкое — сроком на двадцать лет.
Они договорились, что Яо расскажет все честно, как было с его стороны, не упоминая некоторых лиц, чтобы остаться целым и невредимым в тюрьме, а Вэй Ин выполнит одну его просьбу.
Ему было жаль мужчину, может, еще и в этом было дело. Тот всю жизнь был свидетелем постоянного насилия. На его глазах насиловали женщин и грешили всеми возможными способами. Об него вытирали ноги, толкали, пинали и плевали в лицо. Всей силы человечества не хватит, чтобы выдержать подобное, не сломавшись. Думая об этом, Усяню правда хотелось обнять его. Как бы ему самому ни было больно от того, что его предали. Он не мог предать в ответ.
Если мужчина выдержит срок или получит досрочное освобождение, его закроют до конца жизни в лечебнице. Психологи и психиатры уже провели обследования. Они смягчат приговор. И если Яо не сдаст семью Вэнь и их связь, то те возьмут на себя заботу о нем в дальнейшем.
Почему он пошел на это? Была еще одна причина — ему заплатили. Звучит грубо и мерзко, но так и было. Семья Вэнь предложила ему кое-что взамен, если он передаст другу послание, в котором подробно описано то, что тот должен будет сказать в зале суда перед всеми присутствующими. Вэй Ин читал напечатанный мелким шрифтом документ, и расхождения с действительностью были незначительные. Это прикрыло бы не только дела Вэнь Жоханя, но и сестрицу Цин с А-Нином. Под них не стали бы копать.
И сверх этого, Вэнь Сюй лично от себя компенсировал художнику весь ущерб, который тот понес из-за нападения и махинаций Мэн Яо. Это было щедро, и этих денег хватило бы на то, чтобы содержать себя и сына пару лет, достаточно достойно в случае чего. Ему нужны были деньги в любом случае. Он не самый здоровый человек, а подростку нужна была защита, пока тот не встанет крепко на ноги сам. Все же мальчик никогда не жил в материковом Китае, тем более в таком большом городе.
Реальный мир бывает неоправданно жестоким. Конечно, Вэй Усянь мог отказаться от этого предложения. Но вспоминая, через что ему пришлось пройти и по чьей вине… Он подумал, что это было бы справедливо. Яо хотел опустить его на дно как можно ниже, к себе, глупо сожалеть, зная это.
Только Вэй Усяню нужно будет сделать одну вещь. Оформить еще одну опеку. Иначе выполнить просьбу друга было нельзя. Но, по закону, он не мог этого сделать, так как не состоял в браке. А опека на Сычжуя уже висела на Вэнь Цин, как на его тетушке. Потратив около недели, встречаясь каждый вечер с молодым господином Вэнь, художник смог получить нужный ему документ, и вместе с семейной парой отправился за город, чтобы кое с кем познакомиться. До суда оставалось три дня и Яо уже перевели. Встретиться они не смогут, только если во время процесса.
Шагая по коридорам психиатрической лечебницы, он рассматривал рисунки на стенах, двери, персонал в форме и тех, кто сидел или бродил под наблюдением камер и множества глаз. Не очень приятное место. С виду ничего так, но как ни посмотри, психушка она везде психушка. То место, в котором брат прежде обещал его закрыть и вылечить. От чего только — неясно.
Вместе с сопровождающим мужчина вошел в светлую комнату, где среди стариков, несущих нелепицу без остановки, устроившись с ногами в старом кресле сидел молодой человек лет двадцати на вид. Они были до ужаса похожи. Длинные черные волосы, слегка вьющиеся, с непослушной челкой, лезущей в глаза, правильными чертами, серыми глазами, только эта версия выглядела тоньше, младше и ниже. Сюаньюй, чье имя он использовал, обхватил себя руками и отстранился от подошедшего врача, настороженно кося глаза.
Похоже, у Вэй Усяня появился еще один ребенок. Только этому, в отличие от Сычжуя, двадцать шесть. Еще один, и можно называться многодетным отцом одиночкой.