Краски жизни

      Свет от электронного камина оставлял яркие отсветы на светлой мебели. Даже такая простая имитация огня могла создать невероятно уютную обстановку. Языки пламени танцевали свой хаотичный танец. Глядя на них, даже начинаешь чувствовать тепло, которого на самом деле нет, ведь они не могут согреть. Но с этим прекрасно справляется красное полусладкое в высокой бутылке, стоящее на низком чайном столике. Пара бокалов блестит в приглушенном свете напольных ламп.       Прекрасная атмосфера очередного тихого вечера. Из скрытых колонок стереосистемы играет тихая музыка, достаточно, чтобы две женщины чувствовали себя комфортно, отдыхая от общества надоедливых мужчин, строящих свои грандиозные планы. Увы, только в этой маленькой компании не хватало одного человека. Они обе это признавали, не нужно даже было вслух произносить: «Вот если бы он сейчас был тут…». Они бы не глядели уныло в свои полупустые бокалы.       Но если бы Цзян Яньли спросила брата или своего мужа, то, вероятнее всего, ей бы еще пришлось побороться за общество человека, которого она бы так сильно хотела видеть под крышей этого дома. Это было одной из причин, по которой они проводили этот вечер раздельно. У них с Вэнь Цин было свое мнение. А у Цзян Чэна, Цзинь Цзысюаня, Не Минцзюэ, Вэнь Нина и Лань Сичэня было свое. И к несчастью, мужчины оказывались в сокрушительном большинстве. Никакой справедливости.       Единственное, что успокаивало двух несомненно прекрасных дам, это факт того, что эти несомненно разумные мужи припрутся чуть позже, сами признавая свое поражение. Почему? Потому что двое из них уже облажались, думая, что у них получится воздействовать на Вэй Усяня. Да, все это ради него одного. Ради человека, который вот уже несколько очень долгих месяцев водит их за нос.       Догорал сентябрь, а только им двоим удалось выйти на хоть какое-то ровное общение с редкими встречами, которым едва неделя от начала. Статус любимой сестры и красивая улыбка с нежным взглядом в случае Цзян Яньли давали значительные преимущества. Их господин Вэй был в состоянии видеть и слушать. Но это, к сожалению, все равно не означало, что он терял бдительность. Увы. Пытаться обмануть этого человека мало того что не представлялось возможным, так и испортило бы тот хрупкий мир между ними.       Все они ходили по тонкой нити, стараясь не сломать друг другу чувство прекрасного. В очередной раз за семьей Вэнь было преимущество. Как бы Цзян Яньли не беспокоилась по этому поводу, она уже не могла относиться к Вэнь Цин настороженно. А уж к ее младшему брату и подавно. Тот был слишком мил. Ну просто солнышко.       И когда до нее дошла новость, что еще один член этой семьи теперь довольно близко общается с ее Вэй Ином, было глупо это так отпускать. Иногда она ловила себя на мысли, что вынудила вернуться обратно в Пекин человека, которого не знала. С одной стороны это правда было так, а с другой... Это был все тот же непослушный и самовольный А-Сянь, привыкший жить как кот. Ходит где хочет и когда хочет. Сам решает, кого к себе пускать, а кого нет, и только сугубо избранным позволяет себя касаться.       С того самого дня, как он появился в их доме, Яньли старалась понять его. Стать той, к кому бы этот странный подросток всегда хотел бы вернуться. Их семью с натяжкой можно было назвать дружной. Поэтому они никогда не участвовали в школьных семейных состязаниях. Ее родители из тех, кто тянули бы канат, находясь по разные стороны. И Вэй Ин в этом никогда не был виноват. Но так думали только она и отец. До какого-то времени. А когда это дошло до всех, стало слишком поздно.       Увы, но ей никогда не удавалось удержать все, что она имела, в своих руках. Тонкая ножка стеклянного бокала нагрелась, больше не холодя чувствительные пальцы. Несмотря на то, что все это дела минувших дней, женщину не покидала мысль о том, что все они могут снова облажаться. Когда была возможность, в прошлом, Цзян Яньли так и не смогла настоять на том, чтобы один из братьев остался. Сама дала ему уйти и оправдывала это тем, что все они поступают правильно.       Ни во что хорошее это не вылилось. Как пытаться вывести пятно со светлого платья, оставленного красным вином, вымывая его белым. Глупо. Так же глупо, как рассуждать теперь над тем, что было бы, если бы. Сейчас у нее были муж и ребенок, оба брата живы и относительно счастливы. Насколько Цзян Чэн вообще может быть счастливым со своим характером. Оставалось только соединить это все как-то вместе.       И тут на счастье ей подвернулись сначала Лань Сичэнь, невероятно обаятельный господин, просто-таки сверкающий бриллиант. А следом за ним и Лань Ванцзи, у которого с обаянием были кое-какие трудности, но в целом впечатление производил он не менее грандиозное, как и его старший брат. Эти двое были связаны с прошлым Вэй Ина и очень хотели ввязаться в его настоящее. Такой решительности женщина давно не видела. Особенно от мужчин. Студенток поклонниц она вот помнит, а чтобы кто-то так вздыхал по младшему брату из молодых людей…       Они с Вэнь Цин обе были далеко не дуры. Также они обе были в курсе, что А-Сянь человек довольно простых взглядов на пол людской. Иными словами, последний его крайне мало заботил и он не видел ничего зазорного в том, чтобы иногда гулять с кем-то, кого не покажешь родителям без громкого скандала. И если уж эти двое были знакомы в далеком прошлом, то женщин это наталкивало на определенные умозаключения.       Больно внимательно Лань Ванцзи разглядывал картины, написанные Вэй Ином. Мужчина мог часами сидеть только в их обществе, если Цзян Чэн был в настроении пустить его в одну из комнат, в которой они просто оставили все, что не могли повесить. А если дать тому в руки альбом с фотографиями, то даже Сичэнь признавал того потерянным для общества. К ужину можно было не звать. Не придет.       Когда Вэй Ин ушел из дома, брат долго сердился. И на него, и на себя. На всех, кроме нее наверное. И бесконтрольно стащил все, что смог найти в доме, у бывших знакомых их художника или из академии. Все картины, которые уцелели. Потому что понимал, после трагедии тот не ограничится очередным актом сожжения. Устроит что-нибудь похуже. Вот с чем-чем, а с фантазией у Усяня никогда не было проблем. На нее жаловались все, кроме него самого.       Человек крайность. В этом с Цзян Чэном они очень были похожи. Или все или ничего. Никаких полумер. Вэй Ин мог крушить все на своем пути, если ему это было нужно. Любой вызов принимал как начало войны и не отпускал от себя соперника, пока не мог убедиться в его полном поражении. Жаль, что чаще всего такие битвы не на жизнь, а на смерть он вел сам с собой. Сжечь все картины? Для него это было легче, чем нарисовать их. Ввязаться в драку? С его эксцентричным поведением, длинным языком и лукавой улыбкой люди так и липли найти повод. Как он дожил до тридцати, оставалось загадкой. Разгадка сидела прямо напротив, допивая остатки вина в бокале. Вэнь Цин сотворила чудо.       Из-за этого делить брата с этой женщиной было достаточно легко. Она всегда хотела сестру, а тут и характер очень уж напоминал мадам Юй. Странная у них теперь семья получалась. Но главное, что каждому было комфортно. Даже Вэй Ин оттаивал с каждой новой встречей, улыбаясь все больше. Ему эта улыбка невероятно шла. За прошедший год он успел измениться не только внутренне, но и внешне. Вроде бы то же лицо, что и раньше, но, глядя на него, ощущения были теперь другими. Черты лица заострились, стали более мужественными, но без грубости, исчезла едкость в улыбке, появилась взрослая сдержанность и спокойствие. Брат больше не напоминал корабль в шторм. Его не качало из стороны в сторону и он не стремился мчаться без оглядки неизвестно куда.       К тому же у него теперь был ребенок, которого мужчина считал своим. Цзян Чэн на это неоднократно закатывал глаза. Признавать своим племянником кого-то кроме малыша Цзинь Жуланя ему не хотелось. Тем более, когда этот потенциальный племянник был ему по нос, а не бодро топал крохотными ножками по полу, бегая и цепляясь за штанины. Стоило честно признать, в вопросе детей Вэй Ину удалось обставить их всех.       Однако, он до сих пор отказывался встречаться с ними на их территории и на свою тоже не пускал. Заманить не удавалось ничем. И, чувствуя, насколько это дело тонкое, женщины отступили. Не хочет так, будет по-другому. Эта игра определенно того стоила.       План был прост, если не срабатывали фотографии и нечастые встречи с очаровательным пухлым малышом Жуланем, к которому Вэй Ин с первого взгляда воспылал сильной любовью, уговоры и обещания отослать всех раздражающих субъектов подальше, можно было попробовать не просить, а дать. Одного высокого, длинноволосого мужчину с крепкой фигурой и исключительно красивым лицом. Глядя на него, даже Цзинь Цзысюань куксился и искал зеркало, желая проверить свои павлиньи перья. И даже если для нее собственный муж был самым шикарным мужчиной на всем свете, в душе все понимали, что двое Ланей опережают любого.       А художник всегда, всегда испытывал неукротимый интерес к таким людям. Все красивое и исключительное завораживало его. Один из источников вдохновения, что и не удивительно. Глядя на такой строгий профиль, четкий разлет черных бровей, ровный нос, изящно изогнутые губы, кто бы остался равнодушным. К тому же, эти двое когда-то уже были знакомы.       Лань Ванцзи так интересовался Вэй Ином, а зная, что тот вполне не против подобного, женщины решили попробовать просто взять и свести их. Звучало несложно. И каждый смог бы в итоге остаться в выигрыше, они бы получили друг друга, а женщины вернули бы брата, если бы Усянь увлекся этой живой статуей, говорящей по слову раз в час. Младший из Ланей мог обеспечить ему будущее, так восторгался его работами, разве могли у них закрасться сомнения, что это не лучшая идея?       Успокоив Цзян Чэна, Яньли попросила его пересмотреть свое решение в отношении картин. Хотя бы потому, что они принадлежат в первую очередь не им, а автору, то есть их брату. Так пусть он и решает, можно их продавать или нет. Мужчина упрямился, но в итоге, сдался. В награду за это, она договорилась с Вэй Ином о том, что они сходят куда-нибудь втроем. Как раньше. После этого, конечно же, упрямился уже он, но это длилось недолго. И тот ужин прошел просто замечательно. Никто никого не бил, а это уже прогресс, так же, как и то, что никто не кричал.       Если бы она знала, как все это будет сложно… Все равно бы не отказалась. Когда дело касалось братьев, здравый смысл переставал быть таким уж и здравым. Просто хотелось счастья. Видеть их улыбающимися рядом, счастливыми.       Вся подготовка заняла немало времени. Первым делом нужно было, чтобы Цзян Чэн помирился наконец с Вэй Ином. Работа — это, конечно, хорошо и очень важно, но прятаться в офисе не лучшее решение. От проблем оно не избавляет. Далее за этим выяснить, как у брата дела с отношениями, но тот усиленно играет роль отца одиночки, слишком занятого, чтобы лишний раз развеяться. Хорошо играет, можно дать Оскар. Вэнь Сычжуй — очаровательный мальчик — решил не вмешиваться в их дела, но ясно дал понять, что бдит. Каков защитник. Вэнь Цин не знала, сердиться или радоваться.       И, наконец, выбрать момент, чтобы подсказать Лань Ванцзи, где и когда наверняка можно найти того, кого он ищет. Мало направить того в академию. Попробуй там отыскать этого верткого ужа, который спинным мозгом научился чувствовать приближение тех, кого он не звал. Вэй Ин обзавелся личной армией из студентов и коллег, прикрывающих его задницу. Они и сами столкнулись с этим, так что следовало быть осторожными и, главное, не подставить самих себя. Им эти отношения еще нужны, а заслужить прощение будет не так просто, если брат разозлится.       Что приятно удивило ее, так это то, что Цзян Чэну самому удалось обо всем договориться. И при этом абсолютно честно. Он не стал скрывать с самого начала, что хочет представить кого-то и что это связано с картинами. Вэй Ин не отказался. Назвал примерное время и место, где они могут встретится. Таким гордым собой Яньли давно его не видела. И будет ложью, если она скажет, что ей это не понравилось.       Ему это далось нелегко. Мало того, что Лань Ванцзи был довольно раздражающим. При этом ничего особенного не делая. Можно сказать, что Цзян Чэн раздражался просто от того, что этот человек дышал рядом. Пожалуй так, этого было ему достаточно. Так и с Вэй Ином, как в балете, выверять приходилось каждый шаг и слово. Иначе или в зубы, или в игнор. Ни то, ни другое не радовало. Как ползти мордой по асфальту. Он за всю жизнь таким осторожным не был.       Раньше было проще. Кто же знал, что общение в духе «Дурак — сам дурак» больше не для них. И если брат, завернувшись в три слоя ткани, выглядывая поверх своих темных очков, унижал его одним только взглядом, не стоило обманываться, что при всей своей тощеватости драки не будет. Масса ушла, а тяжесть в кулаках осталась. Даже обидно как-то.       Поэтому пускай, если что ему не так, колотит этого ненормального, помешанного на искусстве. Он, Цзян Чэн, даже понаблюдает. Испытывая, конечно, жалость глубоко внутри за потрепанное самомнение этого павлина, только белого, но жалость будет перевешивать удовлетворение. Никто не любит чувствовать себя тупым. А с этим Лань Ванцзи по-другому просто никак.       И чего он так радуется, спрашивается? За то время, что мужчина видит это холодное лицо, не трудно научиться выискивать на нем признаки разных эмоций. Глаза сверкают как два прожектора. Сидит, ерзает на заднем сидении. Невтерпеж, что ли? Вот ему да, например. И брата увидеть хочется, и посмотреть, что же будет. Согласится ли Усянь продать картины? Помнит ли он вообще про их существование? Поедет ли с ними посмотреть и если да, то как надолго останется?       Припарковав машину среди десятков других, мужчины вышли из салона, осматриваясь. Толпы студентов, яркое солнце, отражающееся в сотне оконных стекол корпусов. Высокое здание с крупными иероглифами названия. Помпезное местечко. Под стать всем деятелям искусства, которых ему, человеку приземленному, не понять до конца. Хотя то, что делал брат, действительно ему нравилось. И итог, и процесс. Но это страшный секрет, никто не должен узнать.       Им нужен был восточный вход. И если Цзян Чэн едва ли понимал, где это вообще, то его спутник нашел сразу. Раз взглянув на карту территории, изображенную перед главным входом и выслушав куда двигаться, теперь он вел их. И вот мужчина опять чувствует себя каким-то недалеким. Поднимаясь на второй этаж по высокой лестнице со скатанными ступенями, Цзян Чэн осматривается, читая надписи на указателях. Им нужен четвертый кабинет натуры. Четвёртый и черт знает какой из них, потому что двери одинаковые и ни одна не подписана. Как только студенты сами здесь что-то находят.       — Возможно, стоит просто позвонить, — они стояли в тупике, по сторонам четыре двери из светлого дерева с темными ручками и тишина, разбавленная глухими звуками шагов и голосов. Нашарив в кармане брюк телефон, мужчина уже достал его, чтобы выбрать из отмеченных важными один номер.       — Четвертый — это первый справа, — вот и как интересно ты это понял, хотелось спросить, но Цзян Чэн промолчал, хрустнув пальцами свободной руки. И чего это он бесится? Если этот Лань не прав, то ему-то что? Пусть сам открывает дверь и смотрит.       Махнув приглашающе рукой, мужчина убрал телефон, внимательно наблюдая за тем, как высокая фигура в светлом костюме неспешно подходит к двери. Длинные сильные пальцы сжимаются на ручке и невольно он сам подходит ближе, ожидая, что будет дальше. Что они оба увидят. С тихим скрипом дверь поддается и открывается, медленно двигаясь к стене, открывая все больше и больше. Студентов, сидящих за странными штуками с тремя ножками перед холстами или листами бумаги, натянутыми на доску. Небольшую площадку, похожую на круглую сцену в центре комнаты, на которой стоит некто с длинными волосами, крупными волнами спадающими на спину, и золотисто-охровую ткань, похожую на бархат, собирающуюся крупными складками до самого пола. И снова студенты, которые оборачиваются, слыша скрип и видя свет из дверного проема.       То есть класс натуры — это класс натуры в прямом смысле. Что же, понятно. Думаю, им стоило бы извинится и закрыть дверь. Они здесь не ради того, чтобы разглядывать пыльную тряпку и чужую голую спину. Кому вообще не стыдно вот так стоять?       — Дверь прикройте. Дует, — звук знакомого голоса опалил нервы. Вашу ж мать, так это и правда класс номер четыре.       Лань Ванцзи хочет послушно закрыть дверь, но ему это не удаётся. Цзян Чэн делает несколько шагов вперед и они оба оказываются в пространстве комнаты с деревянным старым полом, толпой парней, еще не вышедших из подросткового возраста, которые мазюкают какими-то мелками по бумаге, и фигурой, не спешащей оборачиваться.       Еще пару дней назад он видел его сидящим в черной хлопковой рубашке, больше напоминающей халат, с перекинутой через плечо косой, потягивающим вино из бокала в ресторане. Манерно для мужика, но что поделать, это его хренов брат, которому насрать на то, кто и что про него подумает. Особенно сейчас. А теперь эта дылда патлатая, прикрываясь тряпкой, стоит голая перед кучкой извращенцев и еще просит дверь прикрыть. Это вообще нормально? Они точно в академию искусств пришли?       Глубоко внутри у него еще были сомнения. Но когда дверь так и не закрылась, человек, стоящий на импровизированной сцене, медленно отпустил края полотна, с тихим шелестом упавшего на пол. Захотелось прикрыть глаза. Руками. Обеими. Но судорожный вздох, неприлично громкий, раздавшийся со стороны Лань Ванцзи, вынудил повернуться в его сторону. Нет, он не будет на это смотреть. Никто не будет.       Вэй Усяню же было действительно на все насрать. На все, кроме, пожалуй, сквозняка. Его ноющие кости были не в восторге оттого, что по ногам тянуло. Колени сразу начинали ныть. Отпустив бархат, он демонстративно медленно обернулся, досадуя мысленно на то, что ему сорвали занятие.       Кто знает, каким неведомым трудом ему при этом удалось удержать лицо. Два взгляда, пронзительно золотой и чёрный впились в него так, будто он стоял голым посреди площади. Хотя, чисто теоретически, мужчина и правда был не особо-то одет. Если плотно облегающей костюм телесного цвета из плотного капрона можно считать одеждой, то да, пожалуй да. Только это, не считая белья, было на нем, позволяя студентам видеть все, но в рамках, скажем так, Китайской цензуры.       — Цзян Чэн, какого, прошу прощения, дети, хрена? — вскинув бровь и оглядев брата с высоты своего положения, натурщик медленно присел боком, поднимая ткань. Тот тут же закрыл лицо рукой. Его спутник при этом… хотя вот о нем думать вообще не хотелось и уж тем более смотреть в ответ.       Светлый взгляд будто жег кожу раскалённым железом. Впился как клещами. Какого демона этот человек делает в этом помещении? Как и когда он оказался здесь, и почему, гребаный хрен, они оба пришли сюда?       — На сегодня все, — поднявшись и встряхнув волосами, отбрасывая распущенные пряди за спину, Вэй Усянь босиком спустился по скрипучим деревянным ступеням, удаляясь в сторону неприметной двери.       Как на коротком поводке за ним тут же двинулся высокий мужчина. Движение, замеченное краем глаза и звук шагов, а сердце уже грохочет под самым горлом. Того и гляди, он прямо сейчас свалится тут же с приступом или выплюнет его к чертовой матери. Ему это снится? Он выпил так много кофе сегодня, что у него начались галлюцинации? От кофе вообще могут быть галлюцинации?       Пальцы вдруг обледенели и задрожали. Толкнув от себя дверь небольшой комнатки, Вэй Усянь захлопнул ее за собой, едва не угодив преследующему его Лань Ванцзи по лбу. Только увидев перед собой старое темное дерево тот замер, растерянно хлопая горящими от напряжения глазами. Он даже не понял, что двигался. Не понял, как ноги понесли его следом за тем, кто сейчас старался отдышаться, прижимаясь спиной к холодной поверхности.       Господин Лань шагнул в сторону, опустив лицо. Студенты вокруг шумели, собирая свои вещи и тихо переговариваясь между собой, но это не отвлекало. Только что с ним произошло нечто неведомое. И человек там, за дверью… это был Вэй Ин? Это разве был он?       Нет, конечно мужчина видел его, имел представление о том, как тот выглядит. Но… это точно был он? Перед глазами встала картина, увиденная пару минут назад. Стройная высокая фигура, достаточно узкая спина, сведенные лопатки, разведенные в стороны руки с тонкими сильными запястьями. Кисти рук с длинными пальцами. Изящная шея, наполовину прикрытая потоком волнистых, шелковисто блестящих в лучах света волос, и очертания поясницы, ягодиц и ног под тканью. А когда эта самая ткань упала на пол, соскальзывая вдоль спины, открывая все, что не могли скрыть длинные волосы…       Вытянутый овал лица, брови вразлет, прямой нос, серые глаза с тяжелым верхним веком, делающим взгляд томным, полные яркие губы… с белизной кожи это было как удар по лицу наотмашь, заставивший, наконец, отвести взгляд в сторону, чтобы, не дай боги, не скользнуть вниз по телу. По плоской груди, туда, где должно быть белье, когда этот человек обернулся к ним. Зачем он вообще на него так внимательно смотрел? Из-за того, что так давно не видел вблизи?       За тяжёлыми душными мыслями Лань Ванцзи пропустил момент, когда класс натуры опустел. Со скрипом дверь в подсобку, которую использовали натурщики, наконец открылась. Упираясь рукой о дверной косяк, человек, что скрывался внутри, выглянул, оглядывая недовольным взглядом выразительных глаз оставшихся в помещении мужчин.       — Какого демона, Вэй Ин? — если у Лань Ванцзи еще были хотя бы какие-то сомнения, то теперь их не осталось совсем. Человек перед ним, одетый в странную, очень большую для себя одежду, действительно… его бывший одноклассник.       — Этот вопрос я уже задал тебе. И ты на него не ответил, — его на самом деле несложно было узнать: та же непослушная челка, прикрывающая лоб и падающая на глаза, форма лица, глаза, которые раньше были всегда широко-широко раскрыты. Голос стал глубже и ниже, они оба выросли, и это так странно, видеть не раздражающего подростка, безумно навязчивого, а… мужчину. Одно дело вживую, совсем другое на экране. И то, между тем, что было прямо перед ним и год назад, была разница. Так странно. — Вы сорвали мне занятие.       — Занятие? Это называется занятие? Ты там голый стоял, — точно, Вэй Усянь был без одежды, а они смотрели на него. Хотя, для класса натуры в этом не было ничего необычного. Немного неловко, конечно, но художники должны уметь рисовать с натуры. Любой, в том числе и людей. Куратор снова отвел взгляд, стоило спуститься ниже двигающегося под тонкой кожей адамавого яблока.       — Во-первых, кто ты такой, чтобы я перед тобой оправдывался за свою работу? Во-вторых не голый, просто ты слепой, — переступив порог, мужчина запер дверь на ключ, поправил волосы, заправляя пряди за ухо, и, не оглядываясь, спокойным плавным шагом направился к выходу. — И в-третьих, кажется, я просил прийти после занятия, а не вламываться посреди него.       Им двоим ничего не оставалось, как идти следом за Вэй Усянем. Глядя ему в спину, Ванцзи со странным беспокойством думал о том, что его сердце стучит слишком сильно и громко, даже не представляя, что он не один, кто отчаянно борется с этой проблемой. Художник, быстро переставляя ноги, отчаянно старался обуздать свои чувства и не броситься, как излишне сентиментальная барышня, без оглядки прочь.       Ну ты же встретил Лань Сичэня, верно, думал Вэй Усянь, так чего ты, наивный, так сильно удивляешься. Черт возьми, это действительно был вопрос времени, когда судьба безжалостно столкнет его лицом к лицу с этой бедой из прошлого. И вот он идёт за ним абсолютно настоящий. В голове бешено мечется сотня мыслей о том, как поскорее сбежать куда-нибудь.       Но что Лань Ванцзи здесь вообще делает? Цзян Чэн писал ему о том, что кто-то достал его, спрашивая о картинах. Он же не мог говорить это о нем, верно? Да. Точно не мог. Тогда опять же, какого хрена?       Они вышли на улицу и свернули на мощеную плиткой дорожку сквера. Туда, где можно было прикурить. Ему просто позарез нужно затянуться, иначе сердце точно выскочит из груди, проломив ребра, а мозги не встанут на место. Возьми себя в руки, тряпка! Это всего лишь твоя хренова первая любовь прямиком из детства, вытри слюни! Надавав себе ментальных пощечин, Вэй Ин наконец остановился, плавно оборачиваясь.       Мужчины, преследующие его, неловко запнулись и потупили взгляд. Правильно, не смотрите в глаза, смотрите в пол, так меньше вы меня волнуете. Вэй Усянь громко щелкнул зажигалкой, поднося огонек к сигарете. Нос заполнил терпкий дым. Многим не нравится втягивать его, дышать им, но его это успокаивает, и еще как. Затяжка за затяжкой и сердце бьётся все спокойнее. В груди становится как-то пусто вдруг, и он уже не смотрит на человека в светлом костюме.       — Так зачем ты хотел встретиться? — Мянь-Мянь всегда говорила ему, что терпеть не может, когда от него пахнет сигаретами. Но при этом ей нравилось наблюдать за тем, как он курит. Были вещи, которые господин Вэй умел делать красиво. Это была одна из них. Губы слегка покалывало, на языке расцвел привкус табака. Лучше, чем горечь или кислятина.       — Из-за твоих картин у нас дома… — по лицу Цзян Чэна было видно, что он едва удержался от того, чтобы сказануть что-нибудь резкое. Какой молодец. — Это господин Лань Ванцзи, он приехал в Пекин из Шанхая, чтобы их купить. Вы разве не знакомы? — ему было неудобного выполнять роль посредника. Брат это не любил, чувствовал себя некомфортно и ни черта не понимал. Но благодаря своей последней фразе натолкнул его на кое-какую идею.       — Правда? — изображать эмоции не сложно. Он этим, между прочим, занимался большую часть своей жизни и, кажется, только что сиганул на поле из старых граблей. Черт-черт-черт. Ну почему все так сложно? — И зачем господину Лань… мои картины? Кстати, нас нормально не представили, меня зовут Вэй Усянь.       Сняв с руки тонкую черную перчатку, художник протянул сухую, благодаря мягкой ткани, ладонь для пожатия и выдохнул облако дыма, тонко улыбаясь. Ну посмотрим, у кого яйца тверже, детка. На бледном лице, таком же неэмоциональном, как и в прошлом, ничего не дрогнуло. Как скучно, но они тут не развлекаться.       — Вэй Ин… — тонкие губы шевельнулись едва-едва, а Усянь почувствовал, как земля уходит из-под ног. Разве со временем то, что он чувствовал, не должно было сдохнуть внутри него? Какого дьявола? Ну где он так нагрешил в прошлой жизни, что теряет голову только оттого, как этот хренов айсберг зовет его по имени. По первому, боги, имени.       — Простите..? — состряпав на лице смущение и неловкость, художник убрал руку, так и не дождавшись прикосновения. Ну и как ему себя вести? Что ему делать? — Мы были с вами так близки в прошлом?       Играя роль ничего не помнящего идиота, Вэй Усянь с первой космической скоростью старался придумать выход из этой ситуации. А Лань Ванцзи не мог понять, отчего ему тяжело дышать, от боли или от того, насколько ему хорошо, видя красивое лицо перед собой. Он жалел, что так и не успел коснуться протянутой руки, лучше бы сначала сжал ее, прежде чем открывать рот.       — Мы. Учились. Вместе, — делая паузы, наконец нашёлся с ответом мужчина, стараясь подбирать слова так, чтобы не облажаться. Похоже, минус одно очко он уже успел заработать, и это совсем не хорошо.       — Правда? — тонкая улыбка была напряженной. Конечно, мужчина не ожидал, что Вэй Ин будет рад видеть его, в конце концов, в прошлом он никогда не старался, чтобы между ними были теплые отношения. Скорее наоборот. Ванцзи сам зарывал все попытки сблизиться, отталкивая от себя этого человека и теперь… теперь ему так больно. — Что же, прошлое для меня осталось в прошлом.       — Я готов заплатить столько, сколько вы посчитаете нужным… — не зная, что еще можно сказать, куратор произнес первое, что безотказно работало со всеми художниками, которые вгоняли его в неловкую ситуацию.       Цзян Чэн в этот момент, глядя на двух мужчин перед собой, захотел подойти к стене и как следует побиться об нее головой. Первое место человека, который в рекордные сроки смог испортить отношения с его братом, перекочевало от него к Лань Ванцзи. И при этом на него больно было смотреть, если исключить холодность, вид богача и пафос, которым от него так и разило.       Художник же ощущал нечто похожее на долгое падение с огромной высоты. И звон битого стекла в ушах. Это разбивались надежды и мечты, лелеемые с далекого прошлого. Боги, как ему нравился этот человек. Он и сейчас без всякого вразумительного объяснения заставляет его плыть как деревенскую дурочку, впервые в жизни увидевшую красивого мужика. И при этом, вместо того, чтобы расплыться в обаятельной улыбке и прилипнуть к нему как виноградная лоза, Вэй Усянь холодно вскидывает бровь.       — Правда? — прости, красавчик, ты опоздал лет на шесть. Тогда, появись он перед ним со своим каменным лицом и предложи купить хоть что-нибудь, отдали бы все оптом с художником в комплекте. А сейчас…       Сейчас у него ничего нет.       — Мы можем поехать в дом, посмотреть. Все картины, которые уцелели. У меня, по крайней мере те, что удалось достать… — Цзян Чэн, зря ты привел его. И Цзян Чэн уже и сам понял, что зря. Весь план полетел коту под хвост, рассыпаясь как детские кубики.       — Тогда, я думаю, вы как-нибудь сами договоритесь, — взмахнув рукой на попытку мужчин возразить ему в ответ, Вэй Ин затушил сигарету, смяв ту о крышку мусорного бака, щелчком отправляя в мусор. — Мне нечего предложить вам, Лань Ванцзи. Никаких картин у меня нет. Теперь все они принадлежат не мне. Думаю, на этом наш разговор закончен.       Развернувшись, художник расправил плечи и медленно, скрывая дрожь в теле, зашагал прочь. Закушенная нижняя губа саднила, но зубы только крепче впивались в плоть. Он уже не видел, как брат остановил жестом руки шагнувшего следом Лань Ванцзи, не слышал и их тихого разговора. Все, чего хотел Вэй Усянь, это залезть обратно в свою нору и сидеть там. Без всяких Ланей, без всяких других людей из прошлого. Это очень плохо влияет на его карму и нервы. Он не способен быть адекватным в их присутствии.       Ему срочно нужно пять килограмм шоколадного мороженного. И он знает, с кем будет их есть.