Розовая карамель

      Сакура цвела невозможно хорошо в этом году. Это был первый геройский курс Бакуго в Академии Юэй, и первое, о чём он должен был думать, так это учёба. В глазах у него постоянно двоилось. Юноша тряс головой, старательно умывался, пил много воды, но в классной комнате по-прежнему было душно непереносимо, и тогда он совсем плавился под чьим-то взглядом чужим, пытливым.       В первый же учебный день две одинаковые абсолютно пары глаз стали изучать Бакуго с восторгом неописуемым; ему всё ещё казалось, они делают это и сейчас. Брат и сестра Мидория ворвались без приглашения и позволения, обрушились целым шквалом излишних бормотаний, расспрашиваний и взглядов не то что исподтишка — они глазели в открытую, нисколько не стесняясь! Такое Кацуки не переносил откровенно.       Кацуки также не переносил лжи. Когда у высокомерного терпилы Изуку обнаружилась сестра, Бакуго должен был наплевать на это, Бакуго должен был харкнуть прямо в лицо и деловито засунуть руки в растянутые карманы джинс спущенных, должен был не обращать на это внимания и продолжать называть Мидорию заклеймованным Деку… если бы вторая Мидория не оказалась его точной копией.       — Тебе не нужна помощь, Каччан? — протянутая тонкая рука качнулась, когда Бакуго, не глядя на ту, кто её протягивала, ударил по ладони с криком: «мне не нужна ничья помощь!». Очако не почувствовала боли, лишь наклонила озадаченно головку и уставилась на Кацуки, а он был готов поклясться, что признал в ней Изуку. В этом была вся проблема чёртова: сложно спутать каштановые пряди с зелёными кудрями, но очень легко обернуться и наорать в лицо девушке, которая спрашивает про дела с интонацией идентичной Бездарному. В отличие от Изуку, Очако поражала своей терпимостью и… воздушностью? Наверное, не зря ей досталась такая странная, непохожая на что-либо другое, причуда.       Очако достались лёгкость, грациозность и плавность речей и движений, Изуку вырос дёрганным и болтливым, Кацуки же пытался справиться со своей бестолковостью в одном вопросе: как так получилось, что они, рождённые одной звездой, раздражали его такими разными способами и при этом имели один итог.       Всё вокруг взрывалось, роняя брызги едкие желчи.

«Чтоб ещё хоть раз упасть при ней…»

      Сакура цвела невозможно хорошо, когда Бакуго впервые спалил плечо Изуку не ради колкости в лицо веснушчатое, а чтобы серьёзно спросить:       — Почему вы такие разные, м? — И после словить это недоумение отвратительное на лице. О Всемогущий, Кацуки давно должен был привыкнуть к нему! Взрывной юноша не собирался мириться с привыканиями.       Потому он отряхивал со светлых волос розовые лепестки и отворачивался, снова задавал вопрос, пока Изуку трясся, как ветки тонких деревьев.       — Что нравится Очако, а, Деку? — Мидория расширил глаза так, что Бакуго послышалось, как они выскочили из орбит и шлёпнулись на траву; он усмехнулся. Деревянная скамейка в парке скрипела под ветром, а может, это Изуку так раскачивал её от напряжения.       — Розовый…       — Розовый? — Какой отвратительный цвет. Бакуго никогда не нравился.       Вскоре юная Очако развязала коробочку с действительно розовой ленточкой, из которой впоследствии руку Кацуки стал украшать так называемый «браслетик дружбы». Бакуго впервые нашёл этот цвет очаровательным, и ему должно было быть совершенно наплевать, как они с Очако друг друга называют. Окружающим неведомо чувство привыкания, так что и знать им о цветных карамельках в коробочке не следует. Бакуго может спокойно подходить к Изуку и спрашивать, что ещё такого подарить его сестрёнке, может без боязни вести её под локоть куда-нибудь после уроков, чтобы поглазеть на звёзды небосвода опрокинутого вдребезги. Бакуго может отрицать, что хочет сделать ей что-то приятное, что хочет оберегать её и защищать от жёсткой земли несправедливой, об которую так легко разбиться насмерть при прыжке…       Бакуго боится лишь одного: если внезапно робкое «Кацуки» сменится на «Каччан» осмелевшее, близнецы точно обведут его вокруг пальца своими непохожестями. А их ведь гораздо больше, чем казалось Бакуго несмышлённому, такому несмелому и смешному.       Очако смеётся, когда слышит, что совсем не похожа на своего брата. Время томительного ожидания истекло, и Каччан наконец это принял, больше не отряхивая лепестков с головы.