***
Палочки в маленьких ладошках шатались в разные стороны, мужчина ласково гладил паренька по непослушным рыжим волосам, спокойным голосом объясняя как надо, «Нет, вот эту держи большим пальцем, другую этим, да, вот так», но всё равно никак не удавалось правильно есть ими. Мальчик нахмурился, пытаясь разобраться с этими адскими приборами сам. Отец удивленно посмеялся, его сыночек такой, всегда добивается того, чего сильно хочет. Только вот на жалкие попытки мальца смотреть больно, так что мужчина подозвал официанта и вежливо попросил обычную вилку. Рыжик недовольно фыркнул, оставил палочки в чашке и откинулся маленьким тельцем на диван. Еще и скрестил руки, всем видом показывает, что обиделся. «Я верю, у тебя в следующий раз обязательно получится!» — бархатные руки потрепали мальчика за щёчки, его голос удивительно приятен и нежен. На вид молодая женщина сидела напротив двоих, её образ был прекрасен, элегантное черное платье и туфли на высоком каблуке. Одна нога закинута на другую, выглядела она строго, хотя на самом деле воплощение ангела. Принесли блестящую вилку, скрепленную на ощупь мягкими, дорогими салфетками. Обычно так семья Накахара собиралась по выходным. Больше всего, единственный сын семьи любил рамэн и карри, хотя иногда не откажется от онигири. Мама поцеловала в маленький лобик Чую, а после лучезарно улыбнулась. Что еще было у мальчика в мать, так это выделяющиеся клычки, многие находят это милым, только дети в садике не сильно обращали внимание на такую мелочь. Рыжеволосая взяла парнишу за руку, крепко сжимая маленькие пальцы, будто боялась потерять своего сына. В первый раз в школу Чуя шёл с ужасным дискомфортом, ведь в детском саду с ним никто не общался, абсолютно никто. Его дразнили за редкий цвет волос, за большие голубые глаза, это для них показатели настоящей девчонки. Но сами представители женского пола его не обижали, просто не подходили и сторонились, будто Накахара тяжело болен и заразен. Хотя со здоровьем у мальчика были плохие отношения, постоянный кашель, изредка с кровью. В начале заботливая мама лечила его на дому, но когда Чуя был не в состоянии говорить, то пришлось отправить его в больницу. Диагноз — пневмония, ну или же воспаление легких. Вот так первый месяц учебы в начальной школе, Накахара Чуя провел под капельницей. После окончания лечения, кашель бывало был, но не в такой сильной степени. Врачи не смогли определить почему кровь выходит при кашле. Было все в порядке.Б ы л о.
Второй год начальной школы. Урок физкультуры. Дети бегают заданный учителем норматив, все потные и замученные, но не в случае Чуи. Грустно согнувшись на скамейке, он беззаботно болтал ногами. Ему нельзя заниматься спортом, мама запретила. Накахара завидовал детям, ведь они так радостно смеются, даже если устали, им просто весело. Снова кашель, Чуя приложил ладошку к мягким губам и вновь железный привкус багровой жидкости. Кровь стекала маленькой струйкой изо рта, оставляя свой отпечаток на руке, с которой также непрерывно каплями лилась алая вода. Чувство, что вкус становился сильнее, а дискомфорт в глотке накапливался, отдаваясь сильным раздражением. Накахара встал и неуверенным шагом пошел к сенсею. В глазах ужасно потемнело от резкого движения, но теперь все цвета мира переливались с кислотно-зеленого, до серовато-розового. «Можно отойти?» — спокойно, как ни в чем не бывало спросил Чуя, выглядел он до смерти не хорошо, и так бледная кожа стала еще белее, глаза покраснели, а зрачки сузились, еще и кровь, мало того что пошла и так из рта, так еще и бесконечным потоком из носа. Учитель сел на корточки подстраиваясь под рост ученика, «ты сам дойдешь?», мальчик прокашлялся и глухим голосом выкомкал «да». Сенсей похлопал по плечу Чую и пошел к другим ребятам. Тот в свою очередь развернулся, прикрывая рот ладонью, он пошел в сторону уборной. Каждый шаг был больным, как будто ступня щипит и разъедается, колени уже давно не разгибались. Но лицо оставалось неизменным, к такому Накахара уже привык, сейчас зайдет, прополощит горло от остатков крови и уйдет. Но на этот раз сработал рвотный рефлекс, и еще, и еще, настолько плохо, что пальцем не шевельнуть, он подбежал к унитазу, Чую вырвало утренним завтраком, который он так любил, а ведь мама готовила с душой. Нет, ладно еще только его трапезой, но в рвоте были сгустки крови, да и сама она была ярко алой. Пока Накахара пытался сообразить, поступил второй рывок, уже была только желчь и кровь. Много крови. Лишь кровь и кровь. Чуя согнулся у окровавленного белого друга, язык ничего не ощущал кроме багровой жидкости, совершенно ничего. Уголки рта были красными, глаза — совершенно замученными. Желудок невероятно сжимало и крутило, а тело сильно дрожало. Руки тоже были в крови. Посмотрев на свои ладони, с которых стекала кислотная вода, Чуе показалось это невозмутимым дежавю. Пальцы сжали мягкую кожу, прокалывая ее ногтями до неприятной боли. Он так должен, он так думает. Но руки опять вцепились в белоснежную крышку, казалось, что это продолжается бесконечно. Опять кровь. Чуя оттолкнулся, без сил падая к стенке кабинки. Больше он не может. Рубашка бежевого цвета покрылась пятнами, ученики не то подумают. На самом деле сейчас вообще не до них. Накахару отпустили с занятий, сначала ему не поверили, но после недолгого пребывания в медпункте, слова 8-летнего Чуи, оказались чистой правдой. Горло было раздраженное и красное, язык сухой, а части глотки покрылись прилипшими остатками крови. Когда уставший, чуть ли не падая на пороге — сын, пришел домой, мама немедля вызвала врача на дом. В таком состоянии, она точно в добром здравии не поведет его к доктору. «Открой ротик, а-а», нежным голосом говорила женщина средних лет Чуе, тому было совершенно наплевать, он послушно реагировал на слова специалиста. Нет, ему таки никакой диагноз не поставили, симптомы вместе не сходятся. Слова «просто кровь» маму не успокаивали вообще. Вновь врачи ошиблись, думая, что это желудочно-кишечные кровотечения, однако нет, Накахара вовсе не чувствовал себя слабым или больным. Перестал есть, это, конечно, так называемый признак, но при этом у него не просто кровь в рвоте, у него кровь идет вместо нее, или просто иногда кашель вместе с обильным кровотечением. Это случается редко и неожиданно, так что назвать это чудо болезнью — язык не шевелиться. Совершенно тоже самое с другими заболеваниями, симптом 1-2 есть, но не более.***
О д и н.
Передо мною зеркало, в нем видно тело человека в полный рост, рыжие кудри, небесно-голубые глаза, но еще милый, едва заметный маленький симпатичный клычок. Нож лежит совершенно рядом, на нем мягкие следы крови. Зеркало — это любовь, надежда, доброта… зачем ее рушить? Верно, в этом нету смысла, вот я и не буду этого делать. Ни-ког-да. Солнечный свет надоедливо бросался в глаза, лучше бы в этот день был сильный ливень, темные тучи и молнии вызвали куда бы больший восторг, чем это противное солнце, гадость. Почему в свой день рождения, Чуя должен вставать в 6 утра под ужасные яркие лучи? Господи, это ведь так несправедливо! Он, так-то, уже не ребенок, ну или хотя бы в фантазиях. Мама стучит в дверь, слышится измученный вздох и голос «Зайди». Дверь открывается, ярко улыбаясь, она целует сына в щеку и обнимает. Сегодня могло бы быть отличным днем, если бы не бессонная ночь, хотя сутки можно считать обречённо испорченным, ведь 8 уроков, да еще и дополнительные занятия в литературном классе, которые занимают минимум часа два. После такого охуенного распорядка дня, можно только биться головой об стенку. Чёртовых 8 уроков бывают раз в дохрениллион лет, вот и «с днём рождения, Чуя!». Он, конечно, мог прогулять занятия с литературой, но Накахару это успокаивает, после ухода отца от матери, его начало увлекать написание стихов, получалось не идеально, даже если так, бросать, что-ли? Аппетита совершенно не было, даже тогда, когда мама приготовила ему его любимый завтрак. Учебники безнадёжной горой упали в рюкзак, хочется их до боли сжечь. Парню исполняется только 14 лет, он себя покорно чувствует зависимым ребенком, это раздражает. В любом случае, Чуе на возраст далеко поебать, для подростка у него точно много возможностей. Остальные дети в свои малые годы усердно учатся, слушаются родителей, как-никак воспитанные, по крайней мере, так всё в его школе. Но он от этих «высокомерных даунов» (так называет их Накахара в поддержку себя) отличается, считает, что выпивка вещь святая, сигареты, ну так, иногда, хотя единственное о чем он не думает, так это о девушках. Так сказать, не обзавелся своей второй половинкой, в принципе, Чуя пока и не собирается. Короче, просто необычная активная жизнь подростка, только вот друзей нету. Если поставить его в ряды экстравертов, это будет огромной ошибкой, он не боится людей, может дать по лицу встречному, что толкнул его, но обзавестись нормальным общением — не может. Его устраивает одиночество. Несмотря на странные увлечения запретными для подростка вещами, их ему не продавали, ну, а кто бы это сделал? Пришёл, значит, в супермаркет рыжий карлик, выглядящий на 9 лет, как бы вы поступили при таком раскладе? Кажется, что даже в 30 ему не продадут без паспорта, но Чуя верит, что когда-нибудь его рост станет намного больше, ну что это, 152, это смешно для парня, с таким-то характером. Натянув на себя дурацкую черную толстовку и остальную школьную форму, он отказался от еды и подхватив рюкзак, вышел на улицу. Дорога была уже очень знакомой, настолько, что Чуя иногда шёл с закрытыми глазами, однажды, его так чуть не сбил грузовик… что-же, бывает. Обычный день, обычные люди, обычный холод внутри. «День рождение, тьфу, просто родился, лучше бы даже и не рождался», вот с таким настроем шёл Чуя в школу, пиная ногами камни, «нахуй это праздновать, че особенного…», именно, ничего особенного. Всего лишь самый обыкновенный вторник, настолько обыкновенный, что может быть он сейчас просто умрет, и никто не вспомнит о празднике. Он бы на свои похороны пошёл в обычных джинсах и толстовке, но к чему это всё? Верно, просто так, просто смерть. У входа в здание, его встретил знакомый силуэт старосты, тьфу, дура, что выжимает из него все соки жизни и радости. Звать её сука, то есть, Ичиё Хигучи, ладно, девушка она нормальная, но как за учебу… Староста из нее безупречная, естественно для учителей, вечно следит за порядочностью учеников, увидит в драке — молись, не дай бог за курением, смерть будет гарантирована, частые мероприятия для класса, чтобы был самым лучшим, но пока в нём есть Накахара Чуя, пощады не ждите, портит всем всё и вся, не слушает Ичиё от слова совсем, так что у них давно борьба между собой. Ладно он еще видел ее один раз в классе, так эта строгая девушка влилась в литературный клуб, дабы следить еще больше за поведением «любимого» одноклассника. Ехидная улыбка Чуи задевает Хигучи, она искренне убийственным взглядом смотрит на него. — Скоро звонок, опаздываешь, — какая, блять, заботливая, знает же, что Накахара может прогулять, но вставить лишнее слово — это в её духе, да, — идиот. — Да-да, надеюсь я умру на нём, — Чуя подносит средний палец к губам, громко чмокает и отпускает в сторону старосты, та чуть ли не шипя скрипит зубами, это настолько забавляет, что парень смеётся. Не успел он войти в учебное заведение, как к нему кинулась девушка с тёмно-рыжими волосами, заплетенные в две пышных косы, господи. Вот эту даму зовут Люси, полное имя — Люси Мод Монтгомери, просто его одноклассница, которая, блять, выше Чуи. Характер своеобразный, даже немного похож на парня, то она хлопает в ладошки от радости, то с уверенностью с ноги бьет кого-то. Честно, парень голосовал на выборе старосты за неё, всё-таки Хигучи его больше бесит, а с Люси у него неплохие отношения, не то что приятельские и дружеские, даже за школой не общаются, но в ссоры класса не вступают. — Накахара-ку-ун! — она подбежала и крепко обняла его как маленького брата, неважно, что он старше этой дуры, — с днём рождения! Вот это тебе от всего класса! — Монтгомери протянула прямоугольную коробочку, украшенную зеленым бантиком, очень приятно, все дела, но зачем она, чёрт побрал бы, кричит на всю школу? Большинство учеников услышали о поздравлении и начали шептаться, всё же, Чую тут не особо то и любили. — А? Ага-а… спасибо, типа… — Накахара прикрыл рот рукой и прокашлялся, взяв из рук одноклассницы подарок, он натянуто улыбнулся. Девушка сменила счастье на лице удивлением, и слегка откинула голову в левый бок, рот приоткрылся и хихикнул, она подложила свою руку под рыжую челку Чуи, трогая его лоб. — Нет, не горячий, — Люси нахмурилась, рассматривая внимательно Накахару, — выглядишь больным, тебе нехорошо? — «да, я ведь больной, только, видимо, на голову» — думал парень в себе. — Всё отлично, не переживай. — Ладненько-о! ~, — фу, такой специально соблазнительный голос, что тяжело смущает Чую, — не опаздывай, Хигучи убьёт и сожрёт. — А, ну, да-а? — м-да, общаться у него в крови не заложено, Монтгомери посмеялась, потрепала одноклассника по красивым по волосам (опять же, как с младшим братом) и удалилась в сторону кабинета. Но нахал даже и не собирался идти на урок, хм, интересно, что там. Отлично, ему ненавистная физика, пусть проведут ближайший урок без него. В младшей школе, Чуя был обычным, был пустышкой, его раньше путали с девочкой, хотя и сейчас некоторые не скажут, что он парень, да, действительно, просто плоская баба и всё. С ним как и сейчас никто в то время не находил общий язык, как странно другим бы не было это признавать, Накахара умом разумом был намного взрослее всех, рассуждал о жизни не в розовых очках, особенно его поведение изменилось после ухода папы. Когда-то же он был вежлив и рассудительней вёл себя, его нервы пошатнулись, вскоре он начал быть более злым и наглым, огрызаясь каждому встречному, хоть ребенку, хоть взрослому, в этом он не виноват, хотя считает Чуя иначе. Потом началась средняя школа, мм, да, пора, когда дети хоть немного взрослеют и наслаждаются моментами детства, но, как вы уже поняли, Накахара-кун в этот список входит. У него началась, ну, подобие детской депрессии, переходный возраст давал о себе знать по порезам на руках, от каждого прикосновения Чуя дрожжал и его тошнило кровью, «мерзко, мерзко, мерзко» — думал тот. Вот так у него развилась гаптофобия и мизофобия, его трогали, а он в свою очередь вздрагивал и уходил мыть руки, мыл усердно, настолько, что ужасные раны и натирания на руках были сильно заметны. За это он себя не переносил. Вскоре, Чуя осознал, что существует такая вещь, как перчатки, мало того что ты защищен от грязи, так ее и наружные раны не видно. В 13 он начал носить черные перчатки, то есть, совсем недавно. Вот только теперь раны на коже не видно, а как скрыть внутренние? Верно, отказаться от общества и быть одним. Маме он не говорил о своих «незначительных» проблемах, зачем ей всё это? В середине второго триместра, над ним начали издеваться более старшие классы. Он мог от них отбиться, хоть он и выглядит слабого телосложения, да, проблемы с весом, но выбить из какого 17-летки всю дурь — он может. Жаль, что точно не тогда, когда их четверо, но если постарается, то сможет. Первая попытка издевок и лишних прикосновений к Чуе, кончилась тем, что на полу валялось два полностью измученно-побитых старшеклассников, а у остальные отделались синяками и несколько кровотечениями. Накахара — совершенно не простой парень, каким выглядит на первый взгляд, поэтому его надо валить группой. Вторая попытка, учеников всё больше, у одного сломанный нос, у троих ушибы, остальных — никак, Чуя просто сбежал. Зачем его так донимают, зачем прикасаются, это так, противно… Третья и пока последняя попытка, уже несколько представителей старшей школы валялись у стенки, одному ударили по солнечному сплетению и паху, второго сбили по коленам, третий… сломанная рука, да, Накахара-кун и так делать может. Остальные придурки совсем не тронутые, опять есть шанс убежать, но на этот раз безуспешно. Подавленный Чуя был сейчас в руках противных старшеклассниках, что они с ним сделают? Просто помучают. Это так весело смотреть на подавленное тело хулигана средней школы, смешно, очень. Голову с рыжими волосами опускали в унитаз, в воду, что заполняла глотку, нос, мысли. Потом просто избили и ушли. Грязно, грязно, грязно! Новые ссадины на руках, Чуя их так старательно отмывал. Теперь его глаза на всех смотрели по зверски, люди — сущие твари. Не спеша идя по тихому коридору, Чуя в карманах пальцами перебирал какую-то скомканную бумажку. Остановился он у самого кабинета медпункта. Раздалось тихое «Я войду?», в ответ лишь резкий хлопок дверцей неизвестного ему шкафа, и скрежет ключ у прохода. Его встретили веселые глаза мужчины, парень прошел внутрь и сел напротив рабочего стола. К нему подсел темноволосый, на нем была потрепанная рубашка и неправильно завязанный галстук, средней длины волосы убраны в небрежный хвост. — Прогуливаешь? Снова? — парень помотал головой вверх-вниз, мужчина отвёл грустный взгляд на шкафчик с прозрачными стёклами, — ты знаешь, меня прикончат если у… Ладно, неважно, — голос был мягкий и бархатный, говорил он спокойно, неторопливо, успокаивает, — как здоровье? — Пиздецкий пиздец, — Чуя не врал, со здоровьем у него точный и краткий «пиздец». Собеседник вздохнул и прикрыл глаза, сохраняя темп дыхания, он беспокоился за парня — Не выражайся так, — Накахара громко цокнул и отвернулся, — лучше не становится? Кровь? — Всё так же, только вот… — ученик обеспечил себя пятисекундной паузой и продолжил, — кровавая рвота и кашель были уже давно… Мори-сан, может я, ну, выздоравливаю? — Огай пожал плечами. — Всё возможно. Точно не было? — Если только сегодня небольшой кашель. — Хм-м, много крови? — Нет. Совсем нет. Мало. — Накахаре такое определенно нравилось, может он правда вылечился? Мужчина потрепал по голове Чую, подал какие-то таблетки и указал на выход. «На урок», тц, выгоняет, плохой вы человек, Мори-сан. Но парень послушно подпрыгнул со стула, направляясь к выходу, он рукой помахал Огаю. Тот многозначительно улыбнулся. Опа, точно, его же этот ублюдок не поздравил, вот говнюк. Интересно, где его новоиспеченная дурында Элис? Два года назад, девочка подарила Чуе рисунок, где он режет себе горло, «ведьма» — подумал последний, ведь он реально делал то неглубогие, то глубокие порезы на горле несколько дней назад. В прошлом году, Элис подарила опять рисунок, на нем же Чуя с пистолетом в руках, а рядом стоит неизвестный ему человек, по, так называемой, картине видно, что у этого человека темно-каштановые волосы, он весь в бинтах, глаз, шея… боже, что у неё на фантазия. Неторопливым шагом Чуя направлялся к сраной физике, что вызывала страх только своим названием. Домашнее задание не сделано, может в честь дня рождения его закроют? Слова самого себя у Накахары вызывали смех, наверно, нервный. Последний раз рвота с кровью была у него после ухода одного родителя, давно, кашель продолжался, но намного меньше. Два звонких стука и парень открыл дверь, прошла половина, а он только пришёл. — Явился, не запылился, — нервно выдала сучка-Хигучи-тян. — Уважительное объяснение или плохая оценка за работу на уроке? «Был в медпункте» достаточно, никто не знает о его кровавых заносах в классе, даже мать о такой рвоте не в курсе, Чуя сейчас доверяет только Мори Огая и только ему. У него не особо точный диагноз, что-то внутреннее и душевное, то есть болезнь основана на плохом эмоциональном состоянии. А не точно это потому, что нигде такое еще не наблюдалось. Мори-сан никому об этом не скажет, это точно. Но кроме него, об этом знает еще Элис, за нее вообще можно не волноваться. — Я был в медпункте. — приглушенно говорит Накахара. — Господи, опять ты там свою задницу отсиживаешь, — староста подскочила с места и рыкнула на Чую, тыкая пальцем в его грудь, — я вроде не припомню чтобы ты чувствовал себя паршиво, лгун, — опять эта ебанутая докапывается. Неожиданно Люси поднимает руку и тоже встает. — - Ты ошибаешься. — Монтгомери шлепнула ее по руке, которой Хигучи трогала Чую, — еще полчаса назад он был весь красный, да и выглядел нездорово. — Верно, доктор Мори-сан дал мне таблетки и сейчас уже намного лучше, — пришлось соврать, ну и что с того? Это во благо, дура Ичиё лезть не будет. Последняя в свою очередь опустила руки, извинилась перед Чуей, от чего тот был в полном ахуе, села на место и замолкла. Учитель Маргарет просит всех сесть на свои места и продолжает вести свой супер увлекательный урок. Класс, Чуя пришёл именно тогда, когда она начала проверять домашнее задание. Нужно было сделать лабораторную работу в тетрадях, кто желает, мог для себя провести глупый «эксперимент», Накахара же не сделал ничего из перечисленного. Учительница спокойно, медленно спрашивала, Чуя надеялся до глубины души, что опрос его не заденет. Как бы не так. В пустой тетради теперь красуется изящная и большая двойка, ну и похуй на неё, пусть идёт в жопу. Следующий урок у Йосано-сан. Она как человек и учитель ничего такая, не особо лезет к Чуе с тупым предметом, не навязывает материал. На биологию к Акико можно идти в полном спокойствии. Пятый урок. Музыка. Один из двух любимых предмета Накахары. Первый, конечно же, литература, а второй обожаемая музыка, да еще и учительница подобна ангелу, Озаки Коё, она находила явный потенциал в парне, замечала, что у него есть слух, да и поёт он в целом неплохо даже. Так что оценки по этому предмету были восхитительны, интерес был сущий, но сегодняшняя тема ужасна легка, это значит, что можно позаниматься своими делами, пока Озаки-сан увлеченно рассказывает, а дома нагнать упущенное. Из тетради полетел пустой листок, рука схватилась за обычный карандаш и начала крутить его. Мысли погрузились в другой мир, слова учителя пролетали теперь мимо ушей, аккуратным, но не таким как у всех почерком, Чуя начал писать из фантазии текст нового стиха. Он про любовь. Про безответную любовь. Про то, как она убивает. «алые поручни скользят по бледной кожи дрожат руки кровь маленькими струйками пылает вниз труп лежит пред моим ликом волосы прилипли к горячему лбу."» Дальше мысль не приходила, «Чуя, думай, идиот». «недоумение пылало в голове вот какова любовь? ножи торчали из живота раздражение было прекрасно больным нож глубоко в животе.» «заостряя органы он болезненно кровоточил это то чего все ждали моя возлюбленная лежала на холодном кафеле сотни воткнутых орудий ужасная боль.» «опять и опять счастливый конец навсегда счастливый конец все будут мертвы я буду мертв и мир вместе с нами.» Накахара нервно стал давить зубами на конец карандаша, грифель жирно давил на лист и рисовал темные круги. Нервозно, как-то. Это неприятное ощущение, что ты никому не нужен, что ты безнадёжен, впервые Чуя подумал о любви, о том, как приятно иметь человека, который к тебе с добром, как приятно просыпаться и чувствовать чужие мягкие объятия, может быть, нежный поцелуй… а женские сиськ… — Стоп, Господи, вообще не об этом, блять. Мысли все улетучиваются, когда по коридорам раздается звонок на перемену. Спокойно идя по заполненному школьниками здание, в Чую врезается чья-то фигурка, точно выше него. А, какие люди, Ичиё. Она отталкивает его и злобно палит в глаза. — Ты совсем уже охренел? — Дура, ты сама, блять, только что врезалась в меня. Волосы у неё, на удивление, распущены, красивые, на самом то деле. Она поднимается, держа себя за голову и спешно удаляется. Вот же истеричка. Он остановился в тихом местечке школы, обычно он там писал стихи, и обычно туда никто не ходит. Туда можно прийти, просто идя по коридору в сторону крыши, и не доходишь до нужного кабинета — поворачиваешь налево, вот, спокойное, только темное место. Из тетрадки снова вырывается белый лист, а из черного пенала достается черная ручка. Перемена идет еще 20 минут, что-ж, можно начать… Этот стих, про разрушение и спокойствие, про любовь. «каково быть в мире том или ином, быть счастьем или несчастьем? для кого я во всей вселенной самый главный человек? для кого я настоящая любовь? никто не может убить за меня, никто не может умереть за меня, могу умереть лишь я, » Стиль писания у Чуи своеобразный, нет, это не оценка других людей, это оценка его самого. Его стихи обычно о смысле жизни, о том, как жизнь грустна и зла, но про любовь, хоть и не самую романтичную, Накахара никогда не писал. Ручка тыкает в одно и тоже место, создавая пятно из чернил, вот так и сел, а вдохновение ушло нахуй. «привет, ложный бог, мы с тобой так похожи. почему тебя так сильно ненавидят? ты не бог их мира, ты бог только для меня, для неполноценных ты лишь пустота, для меня целый мир.» Это, если так подумать, и стих, и не стих. Все в клубе пишут красивые рифмы, так гладко, изящно, о красоте всего живого, так что Чую как писателя там уважают далеко не многие, ведь он пишет всё наоборот, о ужасе судьбы, о демонах, кровь… это скорее маленькие, особо правдивые рассказы, что, в принципе, можно назвать стихом. «так почему ты плачешь? почему я не могу сбавить твои слезы? ты так прекрасен, ты главная причина того, что я жив. дак за что я могу жить, когда ты мертв? ты пробовал все способы? резать вены, повеситься утопиться, спрыгнуть с крыши? почему ты не справился с жизнью и так просто умер? я для тебя никто?» Получается уже о смерти и суициде, классно. Теперь он точно не покажет сие творение другим участникам клуба. Но странно то, что именно на таком стихе, у Чуи появилось желание писать. «почему над тобой издевались? почему ты все это не вытерпел? ненавижу людей, о боже, как ненавижу: » «говорил никому ненужный человек, стоя у зеркала с ножом, читая робкую молитву. кровь пылает, льется, ослепляет. еще один бог покинул этот мир. это лучшее для них. два бога обрели покой.» Господи, нет. Стих получился не о разрушении, далеко не спокойствии, может, чуть ближе к любви, но всё сводится на «нет». Он получился о крайней безысходности. Название ему будет «зеркало». Но вдруг, резким движением руки, у парня вытянули листок. — Эй! — Та-ак, что тут у нас. — рядом с Чуей стояло 6 старшеклассников, забрал у него листок парень с чересчур высоким ростом. Он быстро бегая по строкам, начал читать текст, — господи, че за бред? — Накахара агрессивно то ли смотрел, то ли рычал на них. Тот в свою очередь скомкал бумагу и кинул в Чую, — бездарь, полный. — Иди нахуй, безмозглая сука, — громкий звук шлепка, Накахару ударил уже другой парень, с зелеными глазами. — Не дорос для таких словечек, — злобно, сквозь зубы процедил он. Чуя встал и задрал рукава толстовки, направил кулак и… удар, не мимо! Зеленоглазый пидор упал с грохотом на пол, Накахара поставил на его живот ногу, надавил, и быстро пнул, ну, раза четыре. Тот схватился двумя руками и скрутился на полу. Остальные идиоты ошарашенно смотрели, Чуя на самого высокого пока не рыпался, а двух из оставшихся тоже «истребил». В его сторону прилетела рука, увернуться не получилось, всё, теперь рыжеволосый схватился за голову и рычал, внутри оглушительный звон. Опять удар ногой и Чуя стекает по стенке не в силах устоять. — Приручили пса, — высокий даун засмеялся, вместе с ним остальные два участника драки, другие три пытались привыкнуть к боли, — будь хорошим мальчиком, ладно? Чую взяли за подбородок и направили лицо к верху, брови его ужасно недовольно согнулись, глаза сверкали ненавистью, волосы потрепаны, а зубы скрипят, видно два, достаточно милых, клычка. Тот высокий стоял уже в стороне, сейчас рядом с ним какой-то блондин. Произошло то, чего Накахара ожидал меньше всего, в его глотку залетели сразу два пальца того белобрысого, трогая его язык. Какой, блять, это пиздец. Чуя, чёрт возьми, от одного прикосновения к руке бросается в дрожь, а тут такое дерьмо. Удивленные, злобно смотрящие голубые глаза заполняются ужасом, ужасом загрязнения. «Гадость, гадость, гадость!». Пальцы выходят изо рта и Накахара с болью кашляет, боже, нет, кровь. Парень хмыкает. Не успел он прийти в себя, как губы белого прикасаются к его, и начинают грубо, мокро сминать. «Блять, блять, что за чёрт!». Нет, Чуя совершенно случайно распахивает от шока рот, зря, Господи, как же зря. Язык этого идиота углубляет поцелуй. «Грязно, грязно, грязно, грязно!» Накахара то и дело пытается оттолкнуть от себя безмозглового старшеклассника, только вот гаптофобия, вместе со своей лучшей подругой мизофобией, дали о себе знать. Ладони дрожали и не могли даже надавить на тело «насильника». А вот его руки гораздо уверенней двигались, проникая под кофту Чуи. И так худой живот втянулся, какие отвратительные ощущения. Нога прижалась между брюк, зажимая пах. Глубокий поцелуй сменяется влажными касаниями губами в районе шеи. Тонкие пальчик водят вокруг сосков, то сжимая их, то надавливая. Глухой стон, в котором нет ни капли удовольствия. — Т-ты совсем… б-боже, прекрати! Ха-а?!.. -Неприятное ощущение на правой ключице, засос? — Заткнись, псина, — желтоволосый схватил рыжие пряди чужих волос и откинул назад, со стуком. В голубых глазах виднелась боль, слезы выступали, а горькие всхлипы было стыдно слышать самому Чуе, но идиоту что напал на него, такое явно по душе. Цвета стали меняться в слишком яркие, кислотные. Голова закружилась и просто упала вперед, врезаясь в грудь старшеклассника. Ноги не держали даже столь хрупкое тело. Сильный кашель, кровь ложится на чужую белую рубашку. Во рту свойственный привкус металла, он становится всё сильнее и сильнее. Видимо, этот рвотный позыв и спас Чую от потери девственности. Глаза округлились, а части тела не слушаясь побежали прочь, точнее в школьный туалет. Упав рядом с унитазом, Накахара руками в перчатках схватился за белые стенки, органы выворачивало наизнанку, кровь хлынула вниз, стекая по полу, по кабинке, по толстовке. Сильный рефлекс оказался не единственным, парня просто вырывало кровью сотни, тысячи, миллионы раз. Он уже не знал где есть алая жидкость, а где её нету. Без сил, он упал на холодный пол, ударившись головой об стенку, но шлепок был такой, что под ним что-то пролито, конечно, это была багровая вода, с ужасным привкусом. Темнота его забирала с собой, поглощая мир в тихий сон бедного ребенка. Пробуждение было странным, сильная активность, но явно на пределе. Как принять тот факт, что ты проснулся в школьном сральнике, да еще весь засранный своей собственной кровью. Вся одежда была безнадежно испорчено, все, что могло бы быть любым цветом, стало ярко красным. Чуя подскочил, резкое движение — это плохо, голова закружилась, весь сортир был в ужасных кровавых пятнах. Неуверенно, а главное медленно, встав, Накахара открыл дверь кабинки и вышел, кстати из той вытекала огромная лужа… ну вы поняли, да? «Извините, мои любимые уборщицы» — вякнул Чуя про себя. И как до него не дошло посмотреться в зеркало, смыть отпечатки крови с лица, а не отправляться в таком виде в коридор? На часах было «12:38», значит, он подремал в кровушке полчасика и ничего уже не помнит? Ахуенно. Единственное, что он понимал, так это то, что кровь то его, и явно из-за порывов рвоты. Значит он не вылечился совсем. Этот факт расстраивал. Но в голову ударили воспоминания недавней попытки в изнасиловании, поцелуе, наглых прикосновениям и… фу, засос. Теперь Накахаре всё-таки пришлось выделить время на тщательную промывку рта от бактерий этого несносного идиота. Выйдя супер уверенным шагом из уборной, на него сразу стали оборачиваться чужие взгляды, да не, что в этом такого? Просто окровавленный карлик вышел из туалета, бывает. Месячные, блять, а что? До кабинета медпункта совсем недолго идти, вот буквально вышел, повернул направо и всё, видишь тупую рожу Мори-сана со своим убогим скальпелем в руках. Так Чуя и поступил, даже без стука или обыкновенного «можно?», Накахара громко пнул дверь и зашёл на порог. Огай, как предполагается, осматривал горло какого-то ученика. Можно подметить, что этот больной был и впрямь очень симпатичным. Слегка не уложенные черные волосы, две пряди длиннее остальных локонов, а на концах они серебристые. Кожа не здорово, но очень красиво, бледная. Глаза уставшие, замученные, хотя парень выглядит спокойным. В принципе, он какой-то потрепанный, но не хуже Накахары. Рыжеволосый подставил ладонь к рукам и прокашлялся, намекая на то, что «здравствуй, сука, я вообще-то тоже существую!», наконец-то этот старпер услышал зов с небес и обернулся к имениннику, от удивления он даже отложил очки, и похлопывая по месту рядом с темноволосым юношей на кушетке, произнес «садись». — Мне 32, но оказывается я недостаточно прожил, раз не видел такого чуда, — буркнул Огай, не переводя глаз с пациента. Ну, на самом деле он прав, Накахара себя переоценивает, раз решил, что после такого бурного замешательства в здоровье, считая и психическое, будет чувствовать всё как раньше, — докладывай, что с тобой приключилось. Теперь Чую напрягал парень рядом, особенно после случившегося, он так испуганно на него смотрел, что сероглазый пытался делать вид, якобы не видит этот душераздирающий взгляд. — Как-бы тебе сказать… — Накахара приложил руку к подбородку, изображая «раздумия», — Давай-ка по порядку. Меня лапали, поставили засос, я чуть ли не лишился своей девственности, меня в первый раз за 4 года тошнило кровью до потери пульса, ну и я чуть не помер от омерзения, а, еще я в своей крови, весело, да? — Огай замер. Чёрт, бедный ребенок, а ведь с его последнего визита прошло все ничего. Ученик рядом тоже тихо ахуевал, не скрывая свой озадаченный взгляд, — Мори-сан, чего же вы молчите? — То есть, ты хочешь сказать, что эта вся твоя кровь? Ты потерял так много крови?! — Конечно нет, это ее малая часть, там в уборной, лужи да лужи моей крови. — Чуя весело улыбнулся. — Я тебе выпишу таблетки, пропьешь курс, желательно еще успокоительные. Как ты себя сейчас чувствуешь, Накахара-кун? — Блять, отлично, суперски, — рыжеволосый дернул толстовку в зоне ключицы, виднелся красновато-розовый засос, — особенно вот это повышает мое ебаное настроение. — Значит, тебя пытались изнасиловать? — Ого, как вы догадались! — Кто, зачем и почему не дал отпор? — теперь взгляд Мори был серьезен и направлен на Чую. — Какие-то ебанутые старшеклассники, хм-м, зачем… ну, даже не знаю! Может потому что им хочется посмотреть на рыжую псину, что сосет, блять, член, который настолько маленький, как и твой мозг? — Чёрт возьми, давай без подробностей… — О да, им хочется наблюдать как я стону от боли и молю о том, чтобы они помедленней двигались? А потом закатывал глаза от того, что меня кончил парень, который на вид сам еще сперматозоид? — Чуя! — Что? Это ведь так интересно наблюдать, как, сука, меня ебут в задницу, раздирая мое очко к чертям собачьим! А я бы вот так стонал, да? Они ведь этого ждали? — Накахара начал издавать сладкие стоны. — Да ёбаный рот! Накахара Чуя! — Он мне еще пальцы в рот засовывал, вот так, — парень снял перчатки и открыв рот высунул язык, пытаясь эротично облизывать и обглатывать свои пальцы, — я уверен, он очень хотел запихнуть потом эти пальцы мне в жопу. Кстати, этот придурок меня еще поцеловал! Мой ебаный первый поцелуй был с каким-то долбоебом, которому девушки не дают! — Ты, блять, обречен, — Мори хлопнул себя по лицу. — Я же знаю, что какие-то 14-летние парни тебя не возбуждают, а маленькие девочки, да, мм. — Ты об Элис? Тогда ты конкретный идиот, Чуя. Только сейчас они вспомнили присутствие третьего человека в их «компании». Темноволосый сидел и с крайне ахуевшим лицом смотрел на Накахару, глаза дергались, а сам он полностью покрылся румянцем, рыжий в свою очередь цокнул, вставая с кушетки он что-то пробормотал и схватился за дверную ручку. — И ты собираешься в таком виде идти? — Огай вякнул сероглазому, чтобы тот прикрыл рот, а сам подошел к ученику, — я тебе напишу справку, пойдёшь домой. Акутагава-кун, не мог бы ты проводить его дома? — парень забегал глазами, вновь прокашлявшись, он посмотрел в глаза Мори-сану, и кажется без капли опасения или сомнения, ответил. — Да, хорошо, — неожиданно, верно? Этот «Акутагава-кун» ведь даже не знает Чую, но так легко и просто отвечает, будто они дальние знакомые или лучшие подружки. — Господи, нет! Я не так собирался праздновать этой ебаный день рождения! — сам факт того, что день твоего рождения настолько отстой, конечно, ну посудите, разве эти гребаные часы могли пройти хуже? А теперь вместо того, чтобы провести его с друзьями и выпивкой, он пойдет окровавленный домой с каким-то левым пацаном, отлично, да? — Какие твои годы. Меня на 17-ти летие стошнило. — Кровью? — Нет. — Пидора ответ. — какой, блять, бедный Мори, стошнило его, чёрт возьми. «Ох, меня тоже, только ебаной кровищей, чуть органы не выблевал, но мне тебя жаль», так он это представляет? Ну, пусть и катится. Огай вздохнул и развернулся к Акутагаве, вопросительно смотря. Тот кивнул, также встал с кушетки и подошёл в сторону Чуи, почти вжимаясь, опа, Накахара еще не видел парней ниже его, кроме чёртовых 7-леток. — Чего тебе? Катись восвояси, придурок! — настроение у рыжего ужасное, такое и врагу не пожелаешь. Знатно он всё-таки шлёт в задницу незнакомых людей. — Мори-сан попросил меня дойти с тобой. — его голос хриплый, а ответ ясный и строгий, будто он его отец, наказывая говорил. Плохое сравнение с отцом. — Да насрать что сказал этот лоликонщик! — Чуя замахнулся кулаком на Акутагаву, его сжала за запястье рука Огая, отрицательно мотая головой, он отпустил часть тела, дабы не привести парня в еще большую ярость, — Аргх, ладно, чёрт! Если только не будешь путаться под ногами. Мори самодовольно хмыкнул и выпроводил учеников за дверь, впихнув какую-то бумагу в карман брюк Чуи, мужчина сказал поторопиться и не привлекать лишнего внимания прохожих. Да пошёл он на все четыре стороны. Как было и сказано рыжеволосым, Акутагава держался подальше, сзади, иногда поглядывая на Накахару. Как на зло он и вспомнил, что этот маленький засранец слышал все их разговоры, такие как это тупое изнасилование, засосы, рвота, да кашель, было бы ужасно, если бы сероглазый кому-то это рассказал. — Слышь, а, — Чуя замедлил шаг, а вскоре вовсе остановился, переворачивая свою наглую рожу в сторону Акутагавы, — Если ты, блять, ненароком ляпнешь о наших разговорах, то я… — Накахара прошёлся пальцем по шее, показывая всем своим видом, что ему будет пиздец, но юноша то знал настоящую сторону ученика. — Не переживай так. — Акутагава увеличил темп шага, похлопав по плечу Чую (опять дежавю), этот тип пошёл мимо, и снова остановившись пробурчал, — идём. — Хей, придурок! Не указывай! — может быть этот парень подумал, что Чуя младше? Хоть взгляд его серьезен, почти не эмоционален, видно же, что он хоть и немного, но меньше Накахары, какой-то он грустный для малолетки. Но рыжий послушно опередил Акутагаву, продолжая сохранять шаг. Сероглазый, видимо, не стеснялся Чую, мало бы кто согласился идти рядом, да еще и провожать парня, что весь в собственной крови, даже главный говнюк средней школы и класса. Когда остальные ученики в школе оборачивались на столь странную компанию, они то смеялись, то испуганно хлопали ресницами. Однако двоим было глубоко наплевать, особенно Акутагаве-куну, он даже не обращал внимания на хихиканья, его что, жизнь уже задолбала? Строит тут из себя дохуя взрослого, а на самом-то деле только вышел из младшей. Хоть и темноволосый держался в стороне от Накахары, он от него не отставал, всегда был где-то неподалёку. Ускоряющаяся тень человека, заставила Чую остановиться и ожить приближение. Блять, ну конечно, Хигучи уже бежит расспрашивать парней о их виде, и куда они направляются, как неожиданно то! — Накахара, какого чёрта? — она крайне озлобленна, её лицо так и пыхтит от ненависти. Волосы, кстати, всё еще распущенные, — почему тебя не было на литературе? Если ходишь в клуб, это не значит, что ты не должен посещать урок, идиот! — а почему в её глаза не бросилась его худая красная фигурка? Ответ прост, «учеба на первом месте!», а всё остальное на второй план, — эй, почему ты весь такой… блять, опять со своими дружками надо мной издеваетесь? В какой хуйне ты опять уделался?! — Староста называется, а еще и в словах не брезгует. — Чуя якобы удивлённо покачал головой, — я убил человека, а это мой помощник, — голубоглазый махнул на Акутагаву, «поставлю его в неловкое положение, задолбал быть таким серьезным.», но тот лишь кивнул и улыбнулся, он чё, ебанулся? — Ты… да ты урод! — шлёп, вот, Ичиё хлопнула его по лицу, ага, а чего не сумочкой сразу? Накахара засмеялся, вот дура. — чертов Чуя! Если тебя не будет на следующем уроке, я всё спишу на то, что ты курил со своими тупыми друзьями! — она демонстративно отвернулась и истерически зашагала в сторону класса, в слове «демонстративно» — первые 5 букв описывают сущность этой старосты. К главному выходу они шли спокойно, молчали, да и в принципе было тихо, звонок уже минуты 3 назад прозвенел. На Акутагаве была обычная рубашка с длинным рукавом, нет, каким-то средним, а сверху чёрный плащ, его пояс болтался сзади, а воротник был высокий. Всё остальное — обычная форма ученика средней школы. Рост, хм, примерно 165, тоже не особо большой, но для его возраста нормальный. Когда они вышли из здания, не успели спуститься со ступенек, как Чуя схватился за рукав его плаща и остановил. — Имя? — Рюноске Акутагава. — Ага, классно, — чуть ли не шепотом сказал парень, Рюноске значит. Дальше они просто шли, оказалось, что Акутагава живёт не так далеко от дома Чуи. Парни зашли поесть в обычную кафешку, просто если можно перекусить где-то за ту же сумму, то зачем готовить что-то дома? Всё равно мать не дома. Рюноске почти не разговаривал, тьфу, скучно с ним, он что, боится? Ещё Накахара узнал, что ему 12 лет, и он впрямь только пришёл в среднюю школу, ну, как тут сказать, выглядит он совершенно не на свой возраст. Рыжий перебирал палочками лапшу, всё-таки, он научился ими пользоваться. Время 07:12, Рюноске и Чуя еще немного гуляли, казалось бы, вообще незнакомые люди вдруг идут на прогулку? «Всё равно уже этот тупой день не исправить» — плохой энтузиазм на 14-летие. Вроде как Акутагава неплохой парень, молчаливый только, но нормальный. Может, всё не так уж и плохо, да? Может, он на ровном месте нашёл себе друга? Тогда уже слишком хорошо, а «хорошо» и «Чуя» — два несовместимых слова. Темноволосый любит посидеть за хорошей книгой, это уже начало отличного разговора, ведь что-что, а чтение и написание всяких маленьких рассказов, точно тема Накахары. Но показывать Рюноске свои стихи, Чуя пока определенно не собирался. На улице сверкали желтые огни фонарей, что разливались по темноте своим нежным блеском. Закат переходил в мягко розовые цвета, а огненно-оранжевое солнце напоминало рыжие пряди волос подростка. Серебристые локоны юноши развевались на ветру, не давая покоя отстраненному взгляду. Казалось, с приближением к дому тепло растет, пробирая до мурашек тела учеников средней школы, в городе Йокогама. Яркий свет становился больше, освещая вечернюю улицу, это так странно. Ноги стали двигаться медленней, будто предвкушая ожидающую беду. Улица Чуи, такая старая, но домашняя и привычная, много красивых цветов. С каждым шагом то свет, то чернота окутывала полностью, срабатывали рвотные позывы, но Накахара это искренне игнорировал. «Что за бред?», да, в этом нету смысла! Невозможно стало терпеть тогда, когда в испуганные голубые глаза заглотнули горячую вспышку. Цвет неба уже был фиолетовый, скоро черный, но разум представлял только самые ужасные, тошнотные цвета. Теперь части тела подхватывались в воздухе, не замечая прохожих, он совершенно без принципов бежал к цели. Сопровождающий еле успевал за ним, не давая уйти из глаз. Всё. Конечная остановка. Волосы летели в разные стороны, они как пламя, или не как? Верно, это просто пламя, окутывающее тело в горячих плед слёз и отчаяния. Колени подкосились, вроде с треском падая на ледяной асфальт, забирая последнее его тепло алой кровью. «Это… твой дом?», слова заглушались и распадались на части, не давая себя понять. Да, этой мой дом. То есть, был моим. Стены из серого стали коричнево-красные, бутоны, что так любила мама — сгорели, всё, чем дорожил Накахара — больше не вернуть, никогда. Хотелось бросится в жадный, пожирающий пожар и забрать все воспоминания оттуда, но чья-то сила была в разы больше, его держат. Наплевать. Уже на всё наплевать. В горле цепкий и раздражающий комок, так и просится, чтобы его к чёрту выпустили. Душа тоже. Руки падают на горячий камень, и крепко держась за него, маленькое тело, маленький ребёнок, чей день рождения, нет, жизнь, официально обречена, пытается выплеснуть всё это из себя. Кровь льется необычайным потоком, все рядом, больше всего темноволосый парень, не знают как помочь, не знают что сделать. Каждое их действие бесполезное, даже если вызовут скорую, кровь будет течь бесконечным потоком, пока сама не решит остановиться, может-быть, когда такое произойдет, Чуя будет уже мёртв, а может, просто тяжело ранен, душевно. В первый раз багровая жидкость выходит быстрыми каплями из носа, изо рта, конечно, каждый раз всё сильнее и сильнее, всё хуже и хуже, это не останавливается не на секунду. Рюноске… испугался. Нельзя это остановить, никто и не может, даже хозяин своей болезни, его просто рвет, рвет и рвет кровью. Голова болит, а перед глазами плывут красные пятна, дом, и ужасный, душераздирающий огонь. Хорошо, что эти мучения не могли идти вечно? Буквально через первых минут 5, рвота закончилась, недолго, да, но за эти чёртовы минуты настроение и состояние стало меньше чем на ноль. Спина согнулась, руки тяжело надавливая сжимали живот, ногти впивались в ладонь, а само туловище выворачивалось под лужей крови. Пожарных не было, вся его жизнь, все его воспоминания, уже обреченно горели, теперь это никто не остановит. Машины мамы не было, это он точно знал, значит, сейчас она на работе — живая и здоровая, а также это значит, что она ничего не знает, не знает, что сейчас её сын сходит с ума. Куда ему идти? Куда теперь деть пустоту души? Чую развернули, перед глазами он с трудом увидел нависающий над ним силуэт Акутагавы, кажется, парень пытался ему что-то сказать. Но глаза были на грани закрытия, будто всё сейчас погрузиться в сон, Накахара до конца надеялся, что закроются они навсегда. Тишина. Его подхватили. Он, конечно, худой, но ведь не настолько, чтобы его носил 12-летка. А дальше ничего не видно и не слышно. Стало видно уже под капельницей. «С днём рождения, Накахара Чуя».***
Д в а.
Кажется, зеркало само рассыпается. В нём плохо видно моё бледное, измученное отражение, окровавленное лицо, бутоны розовых роз росли из ран. Нож всё ближе, да ближе. Рука сама тянется и… Подушечки пальцев нежно гладили щеку рядом стоявшего человека. Две пряди, да, те самые, стали уже длиннее, а беловато-серый оттенок давал им только большую красоту. Горячий кофе распространял жгучее тепло по холодному телу, а ладонь ухудшала жар, вызванный смущением. На этот раз, весна выдалась не самым теплым временем года, но близилось лето, а за ним точно яркое солнце, что будет истощать своим светом. После того случая, Чуя навсегда решил закрыть тему с празднованием дня рождения, но сегодня, если не смотреть на его принципы, 15-летие. Прошёл год, многое изменилось. В день пожара его отнесли в ближайшую больницу, а из неё в главную городскую, там-то он и пролежал месяц в отдельной палате, с хорошим другом — капельницей. Мама была в полнейшем шоке, узнав о «кровавой тошноте» её сына, и что это не лечится, но вот вредит здоровью знатно. Это происходит после нервных срывов или эмоциональных выгораниях, хотя, этот диагноз тоже не точен. Теперь Накахару пичкали таблетками, его фаворит успокоительные и снотворное, лучше выпить две таблетки, чем мучиться от бессонницы. Также антидепрессанты, антибиотики и многие другие, сказали, что желательно наведаться к психологу, мама это успешно проигнорировала. У них появился новый дом, только совершенно другой, даже близко не стоявший со старым, но главное, что всё рядом. Чуя продолжил ходить в школу, учителя узнали о его несчастьях, мысленно жалея парня, мать им сказала никому из учеников не говорить. А вот о его ужасной тошноте знали только 4 человека: мама, Мори, Элис и Рюноске. Насчет последнего, они явно сблизились за последний год, стал отлично ладить, что не похоже на них обоих. Часто гуляли, вместе ужинали, ходили вдвоем в школу, даже как-то раз на свидание сходили. После знакомства с таким отличным человеком, Чуя перестал общаться с поставщиками его алкоголя и табака, которые строили из себя его приятелей, но когда у него появился настоящий друг, зачем ему они? Кажется, он даже влюбился в Рюноске Акутагаву. Сегодня было прохладно, особенно для конца апреля, да еще и в Йокогаме! Снег прошёл ещё в середине февраля, а погода таки и не изменилась. Рыжик укутан в тёплый клетчатый серый шарф, а его друг просто в водолазке и своём привычном чёрном плаще. С того времени он опять вырос, что крайне необычно для 13-летнего подростка, а Чуя, ну, совсем другое дело. Ростом они почти не отличаются, конечно, Акутагава выше, но характерами, как вообще столько разные люди подружились? Непонятно. Рюноске — хороший и добрый парень, только вот очень скрытный, рассказывает о себе и тайнах только людям, которым можно доверять (Накахара удостоился быть в этом списке), внутри так и вовсе коричная булочка! Настоящий книголюб, не против почитать интересную книгу за отличной чашкой чая. На удивление, Акутагава сирота, живёт со своей младшей сестрой — одни, это раскрывает его истинную ответственность; Чуя — полная противоположность, раздражается от малейшего шороха, злой, злой и еще разок, злой. Скрывает свою истинную слабость и боль, не хочет казаться «чертовым нытиком». Наверное единственные вещи, что так связывают этих двоих, точная любовь к книгам и плохое здоровье. Как позже выяснил Чуя, Рюноске болен плевритом, ох, его настолько частый кашель, это давно бы выбесило Накахару, но на этот раз он беспокоится о здоровье другого человека. Вот, уже пришёл день, также и пришла учёба, но всему своё время, а сейчас — большая перемена. Чуя поедал палочками бенто, хватаясь за новый кусок рыбы. Аппетит так и не появился, но чтобы строить из себя нормального, ну или хотя бы как-то поддерживать вес, впихивать в себя пищу — необходимо. Акутагава рядом тихо жевал булку с инжиром, его любимая, но так мало. Рыжий давно заметил, что его приятель тощий, как спичка, даже вроде меньше Чуи весит, хотя ростом явно больше. Откормить эту худую физиономию — отличная цель для Накахары. — Ты опять ничего толком не ешь? — заботливо спросил он, конечно же да, но вежливо спросить совсем другое, приятнее… — Выпечка — тоже еда. Не так ли? — вопрос на вопрос, всё в духе Рю. Естественно на «будешь рис?», он ответил «нет, спасибо». Придется делать всё своими силами. Чуя подвинулся впритык к другу, руками развернул лицо Акутагавы на себя, набрал палочками немного риса и направил к его рту, от покривился и отвернулся, — я правда не голодный! — ответ неверный. Пришло время тяжёлой артиллерии, убрав палочки в коробочку и сложив бенто в небольшой рюкзак, Чуя достал десерт ёкан, что так душевно предоставила ему мама, вначале посмотрел вопросительно Рюноске, мол, «точно не будешь?», тот покачал головой. Чуя откусил маленький кусочек лакомства не пережевывая, подтянулся к нему и наложил свои губы на его, передавая пищу. Тяжёлый поступок для гаптофоба, да и к большому счёту мизофобу. Но Накахара, сам себя не понимая, испытывает неосознанные чувства к Акутагаве, он точно знал, что это всё просто так, и что ему не было противно — не просто так, даже блевать не тянет. Реакции толком не оказалось. Совершенно не сопротивляясь, тот взял в себя кусочек сладости и отчаянно проглотил. Ему всё равно, что-ли? Его каждый раз так ненавязчиво целуют, что он даже не реагирует? Чуя расстроился. — Вкусно? — сквозь зубы, выкомкал он, друг кивнул. Не зря, наверное? — Да, прости… — всегда просит прощения за то, за что он не виноват, это… мило. Интересно, что испытывает темноволосый к Чуе? Наверное, нейтральность, может даже пользуется, хотя он не из таких. — А что, если бы мы встречались? — это те слова, что никак не мог выкомкать Накахара, дак почему он так просто сейчас об этом сказал? «Глупо, глупо, глупо!», — там… обнимались, целовались вместе, ну… впрочем, забей! — Чуя смущенно надул щёки и слегка отодвинулся от «друга». Господи, что он только что сказал?.. — Ты хочешь со мной поцеловаться? — Что? …Нет! Ах, то есть да! Но… — окончательно глаза шатались в разные стороны, как же смущает, чёрт. Например, о да, какой красивый, изящный и высокоинтеллектуальный мусорный бак, им с Чуей сегодня удалось увидится, когда тот выбрасывал упаковку. Или же, мм, прекрасное, величественное окно, в него посмотришь, сразу счастья в твоей ужасной жизни прибавится. Короче, всё становилось великолепным, лишь бы не смотреть на Акутагаву. — не только в этом, блять, дело… Я тебе нравлюсь? — глупо, ха-а?! — В любовном плане? Хм. — Рюноске отложил булку и сжигал своим взглядом спину Накахары. — не знаю даже. Да, наверное? — он того не видит, но Чуя мысленно проклинает всё, ведь он смущён как никогда. Первое время после сгоревшего дома, он жил у Акутагавы, тот, к чёрту, сам предложил. Мать активно искала новое жилище, а всё это время Накахара был у него дома. Достаточно просторный и не такой старый, кхм, для сирот. Его сестра — Гин, ещё совсем маленькая, но при этом послушная и молчаливая, не избалованная, как большинство обычных детей. Всегда делает то, что скажет брат, но при этом он ни капельки не пользуется её выгодой, ведь всё-таки они родня. У неё очень даже красивые, мягкие черные волосы, прямо как и у Рюноске. Первое время она крайне стеснялась их гостя, на тот момент, жильца., но вскоре поняла, что Чуя не причинит вреда ей, да, он постоянно бесится и достаточно агрессивный, но ведь это всё зависит от окружения. Вот Гин, по его словам — настоящая умница. Они часто заходили к Акутагаве, сестра была не против, а вот Накахара даже рад увидеть эту очаровашку. Потом мать купила небольшой домик в городе, конечно, не такой уютный как тот, старый, даже в гостях у друга ему больше нравилось. И вот всё это их общение, где Чуя был слегка груб и эмоционален, привело к такому неловкому разговору. Вообще, от рыжего собеседника — ответа не последовало. За него решил ответить сам он. Взяв в руки ладонь, что была с тонкими пальцами и неподстриженными ногтями, то невесомо дотронулся до них, то взяв покрепче потянул само тело на себе. Сказать что Чуя удивился, конечно, ничего не сказать. Что за ебаная романтика? Да ещё и от Рюноске, который всегда с лицом «сдохни, видеть тебя не хочу»? Глаза встретились, серые смотрели настойчиво и прямо, а вот небесно-голубые дёрганно как-то. Губы соприкоснулись в мягкий поцелуй, темноволосый уверенно сминал другие, сам нежно пытался заставить Накахару ответить на это. Так вот, ответ последовал. Неумело, парень приоткрыл рот, заставляя другого углубить сам поцелуй, это… очень приятно. В отличие от первого, это просто земля и небо, такие классные ощущения. Чуя через поцелуй выдохнул, сплетая свой язык с возлюбленным. Щёки горели невероятно. Мокро, шикарно и не противно. Если честно, рыжеволосый после пожара еще много раз выплескивал всю кровь из себя, но это было только 2 месяца. Теперь даже кашель кровавый прекратился, чувство тошноты — тоже. Акутагава одной рукой гладил огненного цвета волосы, зарываясь буквально в них, а другой мягко придерживал лицо Чуи — за щеку, которая не такая уж и пухлая… А тот в свою очередь сжимал ткань на плечах Рюноске. Разорвать столь милый момент пришлось тогда, когда воздуха окончательно стало на нуле. Теперь их разделяет сладкая нить слюны, лицо горит всеми цветами радуги, даже огнетушитель не поможет, а вот Акутагава с неким румянцем хмыкает. — Если ты не против, то мы, конечно, можем встречаться. Хочешь? — так, стоп. Это точно его лапушка Рю, что вечно стеснителен и робок, или это уже какая-то соблазнительная машина романтики? — А? В-встречаться…?! — губы сжались, тело покраснело еще больше, до невозможности, — Д…да! — Отлично. Значит мы теперь пара? — Я… ага? — Рюноске лучезарно улыбнулся, Чуя, если быть честным, в первый раз видит его искренне улыбающегося. Это необычайно прелестно. Акутагава приподнялся, на такие действия, Накахара озадаченно посмотрел, в ответ он подхватил его, держа крепко за талию. Чуя начал дергаться, находясь не на ногах, хоть и в надежных лапках, так называемого, парня… Тот, в свою очередь, опять сел и посадил на колени рыжика. Так же делают влюбленные, да? Его сжимали руки Рюноске, а сам он утыкался лицом в бархатные волосы. — Что ты… делаешь? — Отныне мы будем всегда обниматься, как ты и хотел, — приятно сказал он, — и я буду постоянно тебя целовать. Направление его лба, изменилось на дрожащие плечи, но всё равно потом он уткнулся холодным носом в нежную шею. — Ц-целовать?! — Господи, какие смущающие слова в сторону Чуи, он не любит себя ощущать так, не привык чувствовать себя не в своей тарелке. — Я тебе приготовил подарок на день рождения. — Ох, спасибо… не стоило! Акутагава полез в свой рюкзак, он был тёмно-фиолетовый, а посередине красовался значок, на нём обычный черный фон и красное очертание одного горизонтального глаза. Рука пошарилась в нём, видимо, он совершенно переполнен, но добравшись до цели, он с облегчением выдохнул и вручил небольшой пакет с красивыми ручками Накахаре. Тот тысячу раз отблагодарил его, сегодня никто ему ничего не дарил, он и не ждет. Внутри блестящего синего пакета — блокнот с твердой обложкой, белый цвет, просто, но Чуя очень любит такое, еще на нем надпись: «От Рюноске, лучшему Чуе-куну!» — подчерк аккуратный, подписано черной ручкой от руки, на японском. В блокноте страниц 90, в широкую линейку. Ещё в пакете черная толстовка, наверно размера L, да, Акутагава специально купил побольше, ведь Накахара любит уют и свободу. На ней такой же дизайн, как и на значке его рюкзака. То есть, по центру обыкновенный, маленький глаз. Эти вещички сразу понравились парню, а сердечко заколотилось быстрее. Чуя не задумываясь развернул толстовку и накинул на себя, осматривая её, самодовольно восхищаясь. — Акутагава-кун, спасибо большое! Это восхитительно! — на улице как раз прохладно, а в школе батареи не работают. Рюноске непонимающе проморгался, а после недолгой паузы несколько раз растеряно кивнул. Акутагава совершенно ничего не стесняется, не боится сказать что-то лишнее, не подумав, везёт ему, социофобия отсутствует окончательно. Прозвенел звонок на новый ужасный урок. Они разошлись по классам. Накахара сидит у окна. Так как на урок ему совершенно наплевать, он просто без осознания пялился в это холодное стекло. Несколько его старых друзей курят в сторонке, этого не видно, он просто это очень хорошо знает. Ещё за школой есть кондитерская, раньше мама там покупала всякие торты и пирожные, обычно Рю берёт свои любимые инжирные булочки. Громкий грохот, это стуки в дверь. Чуя лениво развернулся и посмотрел на источник звука, что прервал его великие раздумья. В класс вошли 3 парня, высоких парня, то есть 2 стояли в проёме, а один просто за спиной других. Первый с тёмно-рыжими волосами и едва заметной щетиной, второй чуть ниже, с очками, да и выглядит серьезнее всех, третий… его почти не видно, только блестят кудрявые темные волосы, также какая-то противная улыбка, тошнотный тип. — Извините… Акутагава Рюноске учится в этом классе? — спросил самый высокий. С хренали им понадобился Рю? — Нет. Он учится в классах младше, я могу Вас проводить до места, где сейчас находится он. — Было бы чудесно! Что ж, на вид он безобиден, да и вежлив. Учительница наказала, что если она услышит хоть кого-нибудь, то без проблем убьет, а сама улыбнулась незнакомцам и вышла с ними. Ученики, конечно, не послушали, сразу после выхода учителя, дети завопили как бешеные, честное слово. Хигучи пыталась заткнуть каждого, но разве она сравнима с 25 ебанутыми школьниками? Одеты эти люди обычно, рубашка, жакетик, брюки, галстук и пальто, обычные офисные планктоны, казалось бы. Только вот кто говорил, выглядел оживленней их всех, цветовая гамма костюма поинтереснее, не то что это, черно-белое, да черно-белое. Под крики невыносимых придурков, Чуя вышел вслед за ними. — Ты куда? — Люси, что спокойно сидела всё время, вдруг громко (естественно не настолько, чтобы эти дебилы услышали.) вякнула, — Она опять орать будет. — Монтгомери большим пальцем и неодобрительным взглядом указала на Ичиё. — Я ненадолго. Девушка спокойно кивнула и опять уткнулась в какую-то книгу. Осторожным шагом, Накахара вышел за дверь в тихий коридор, на горизонте никого не обнаружено, можно спокойно направляться в сторону класса Акутагавы. Подходя всё ближе, он заметил наконец-то тех мужчин, но… одного, самого крайнего не было. Странно. Куда это он делся? Отлить, наверное, ушел. И вот, уже почти слыша их разговоры, он увидел в левом проходе, там где он обычно что-то пишет, того последнего ублюдка. Тот с ехидной улыбкой пялился. — Накахара Чуя, значит. — напевая, выплеснул он, кривая улыбище так раздражает. Откуда этот урод знает его имя? — Куда же ты идёшь? Пол лица перебинтованно, шея тоже, другие части тела не видно. «Перебинтованный говнюк». Красивые волосы, шатен. Карие глаза хитро скользили по Чуе. — Пошёл в жопу! — нагло рыкнул в ответ Накахара, уже подходя к нему и замахиваясь кулаком. — Ты на пса похож. Не думал, что придя в эту школу, я и бесплатно получу билет в зоопарк! — Ты щас по морде получишь, забинтованная сволочь! — его летящую руку остановил этот незнакомец, и откинул назад. Задолбал, значит он не гость этого зоопарка, а самый настоящий участник, из него вот обезьяна неплохая. — Рыжих карликов не всегда же встретишь, без обид, просто о-очень удивлён, — смех. Противный, нервозный смех, что так и искривляет лицо. — Бесишь! — нога сильно пинает этого идиота в живот, тот громко врезается в стенку, кажется, с грохотом, — блять, ты пиздетски слабый. — Уж не мал ли ты для таких слов, малыш? — чёрт, сам то выглядит такого же возраста, а еще и выделывается. Что удивляет, это как он врезался в стену, даже кровь из носа пошла, а тупая улыбка так и держится, да и вовсе не выглядит так, будто что-то произошло. — я так не хотел пачкаться в чей-то крови, но с тобой можно сделать исключение! — что? Пачкаться в крови? Он ахуел? Видимо да, раз он достал пистолет, мысли плыли в голове, перемешиваясь, всё это время, у него в кармане ебучего пальто было оружие? Это незаконно! — Придурок, да ты не посмеешь! — выстрел. Прямо в левую руку. Сильный крик, почти жалобный, он подошёл, направил опять пистолет и… его остановили. — Осаму, от тебя одни проблемы. Пошли. — Осаму значит, этот козел — Осаму. — Больно! Блять, блять, блять! — рука сжимала рану, кровь. Только вот не тошнит, это к лучшему. — Не успел я отойти, как ты уже убиваешь кого-то. Не думаешь, что таких случаев стало слишком много? — Он са-ам ко мне подошёл, Одасаку, я так не люблю когда ты строишь из себя примерного взрослого! Ты становишься таким скучным! — он посмеялся. Почему он смеётся? Пару секунд назад был крайне серьезным и злым, а сейчас как ни в чем не бывало. Дак значит, этот Осаму убийца? Значит, они пришли убить Акутагаву? Нет, рана не сильная, уж тем более не смертельная, было бы лучшим вариантом пойти к Мори и попросить продезинфицировать, да забинтовать, но здоровье булочки Рю намного важнее этой глупой руки, он всего лишь ребенок, а за ним уже какие-то ублюдки гонятся. — Ч…что вам нужно от Рюноске… Акутагавы? — хриплым голоском, промямлил Чуя, однако его сразу услышали, карие глаза побледнели, лицо искажало противную улыбку, точно психопат. — А-а… Твой дружок, да? Мы пришли его к стенке прибить, уж больно родители его борзые, — обреченно выдохнул тот говнюк, сейчас он будто актер на маленьком выступлении, театрально взмахивает руками и гадко кривит лицо. — Ты меня совсем за идиота, блять, держишь? Он сирота, так что прикрой свой поганый рот…! — Сирота?! Ах! — он приложил руку к сердцу, сжимая белую ткань рубашки, после этого глупого маневра, мерзавец залился хохотом, — его же в детдоме воспитывали? А, нет? Точно! Его выбросили, как обычную псину, что плохо себя вела, да и сказали про нелепую смерть родни. Боже правый, како-ой бред. У него же сестра была? Гин Акутагава? Я и с ней уже расправился. Она та-ак кричала, но при это совершенно не сопротивлялась! Кухонный нож даже смог её пробить. — Т-ты… — пальцы привычно сцепили нежную кожу, позволяя течь алой крови. На ту глупую рану было уже неимоверно плевать, прилив адреналина, жажда мести, всё это переполняло хрупкое тело, вся жалкая боль не чувствовалась. Ноги, пошатываясь, сами встали, тело немного дрожало, зрачки сужались, их почти не видно. — Полный кретин! Гори в аду, тебе там самое место! Теперь медленный шаг перешёл на нетерпеливый бег, сжатые руки подлетели к забинтованному лицу, тот трагично хмыкнул и полетел к подоконнику. Врезаясь им позвоночником, почувствовался другой удар, заставляя притиснуться к окну, чуть ли не разбивая его. Следующий удар, прозрачное стекло трескается, вид из него становится мрачнее из-за состояние. Удара два и, оно в щепки разбивается, осколки царапают бледную кожу. Взяв Осаму за галстук, он повис над ним, тот в свою очередь был на волоске до выпада. Но хватка сильна. — Если я отпущу, твое тело разлетится, органы будут разбросаны по всему асфальту, а кровище хлынет в край. Я… прямо сейчас… отпущу, и ты, блять, сдохнешь… — Ну давай, отпускай же. Солнечный день сменился на темный закат. Кожа побледнела, губы потрескались, отрываясь маленькими кусочками, перед глазами всё плыло в красках, видимо, крови становилось меньше, неужели, рана не такая обычная? Он не мог отпустить человека, нет, нет, ни за что! Но он убил Гин, выстрелил в Чую, теперь собирается покончить с Рюноске. — Чуя-кун… что ты делаешь? — голос до боли знакомый. Взор покидает наглую морду идиота и переносится на источник звука. Нет, это Акутагава. «Беги, беги, чёрт возьми!» — хочется выкрикнуть, но голос не слушается, рот лишь жалобно открылся, пылая надежды, что он уйдёт. — Ах, Чуя-кун, ага. С вами так скучно! Отпускай уже, кусок тупого мяса. — Идиот! Мы в общественном месте, слезай, да и прикончи его уже, он прямо перед тобой! — А ты сам не можешь? — он говорит так, совсем не обращая внимание на угрозу жизни, будто это игра, в которой он сохранился, а после всё заново загрузит. — Дазай! Не шути! Знаешь же, что я не убиваю! Акутагава медленно попятился назад. — Ещё говоришь что со мной одни проблемы… Позови Анго и как-нибудь уж убейте сына Акутагавы, я разберусь с рыжим. — Б…беги, — шепотом, без эмоций, сказал Чуя. Рюноске испугался, видно по глазам, и точно побежал, что есть силы. Его спасли… Ладонь начала расходиться, ослабляя давь на галстук, значит, он решился его сбросить. Он разжал мужской аксессуар и окончательно отпустил, этот Осаму хищно улыбнулся, вызывая полное недоумение у человека напротив. Он прихватил почти в полете низкое тело Чуи, и крепко прижал к себе, отрываясь последними кончиками ботинок от разбитого стекла. Он летел. То есть, они. Крепкие, как сначала и не скажешь, руки, продолжали ужасно сильно сжимать его, полностью приставляя к себе, но при этом, забинтованный черт падал сам спиной к земле, как бы защищая Накахару, как маленького идиота. — Ты же не думаешь, что я его не убью? — тихо сказал на ухо он, за долю секунду до адской боли, поглощающей все кости. Нет, тела не разлетелись, нет, органы не лежали где-то рядом, но огромная, объединившая в себя 2 крови — лужа, была жуткой правдой. Не пошевелиться. Его руки всё еще прижимали к себе Чую, но это уже с ослабленным эффектом. Они оба в сознании. Это глупо и страшно. Перед лицом была уже не противная морда шатена, карие глаза мягко смотрели на него. Всё равно до коликов хочется его убить. Бинты не до конца спали и под челкой, и на шее, пальто, от него не осталось почти ничего. Шея была в царапинах лезвием, и виднелся чудесный отпечаток от веревки, пытался убиться? Придурок. Около правого глаза, на удивление, всё нормально. Резко, но приятно, боль потихоньку переставала чувствоваться, глаза смыкались, тишина и покой приходила быстро. Звон в ушах. «Неужели ты думаешь, что я умер? Чуя-кун, ты такой смешной… я ведь всегда в твоём сердце!». Капельница. За окнами уже темно, на самом деле сейчас определенно утро, но взгляд Чуи видел всё иначе. Перебинтованная рука, да и почти всё тело. Однако, ничего не чувствуется. Акутагава… Иголки от приборов полетели к чертям, ноги неслись по лестницам, коридорам, классам, уже неважно. Видимо, уже в пунктиках жизни, была зачеркнута задача «счастье». То разбитое окно, ни единой души, только одно пустое тело, лежит, кровавое, с теми пустыми глазами и холодной кожей, нет, нет. Раны всё еще сочились порцией алой крови, уже бесполезно, он мёртв. В руках разжатая записка, пофиг на неё, пофиг на все. Рюноске мертв. Оглушительный смех, такой, ненормальный и жалкий, полный болью и страданиям. Громкий. Настолько громкий, что прибежали учителя, дети, все кто мог. Они, наверно, жалели Чую, может звонили в скорую, он что, один знает, что его уже не спасти? Голоса мелькали в голове, непонятные и бесшумные. Поцелуй в щеку, бледную, именно ту щеку, которую хотелось тискать каждый день, уже это невозможно. Ладони сжали тот клочок бумаги, жадно его раскрывая. «С днём рождения, Чуя-кун! Давай будем навсегда вместе? Твой Рюноске, прости за прямолинейность…» Руки бережно сомкнули записку и прижали к сердцу. Не просто к левой части груди, а глубоко, в самые дальние уголки любви Чуи. Комок подступал к горлу, кровь неизбежно выступала рвотой. В глазах снова потемнело, тело обреченно упало на любимого покойника. Стало видно… лучше никогда. «С днем рождения, Накахара Чуя».***
Т р и.
Осколки разбросаны по маленькой тёмной комнате, причиняя невыносимую боль своими острыми объятиями. Красные колени пронзал кусок разбитого стекла, делая их еще более красными. Не видно отражения. Больно, больно, больно. Кровь скользила по чистой ладони, разрывая тонкую, но качественную ткань перчаток. Колючие листья легко вонзались, причиняя привычную, не такую сильную боль. Пальцы охотно сжимали десять цветков, завязанных в тонкую черную ленту. Шесть робко упали на могилу с именем «Акутагава Рюноске», остальные четыре на «Акутагава Гин». Слезы круглыми каплями сыпались на влажную почву. Сквозь ужасное настроение, плащ накинулся на мокрые плечи. Ливень. Последний взгляд пал на фотографию покойного, он улыбается, так робко, беззаботно… В этот день, 29 апреля, ровно год назад умер самый дорогой человек для Чуи, самый лучший, идеальный. Как воспоминание об этом дне, у него остался шрам на месте пулевого ранения. Правая рука, между плечом и локтем. По дороге с ужасно грустного места во всей вселенной, он купил недорогие сигареты на деньги из подарка матери. «О, 50% скидка в день рождения! Поздравляю.» Слова слышались приглушенно, так, как будто человек в другой комнате и кричит. Тут скорее нужно не поздравлять, а глубоко жалеть. Теперь вместо 250 иен, он отдал 125, ну и отлично, останется на выпивку и какую-нибудь ненужную хрень. Вообще, всем наплевать кто покупает сигареты и алкоголь, особенно во всяких маленьких магазинах, на подобие этого, хоть тебе 13, хоть 16. Вновь дружба с придурками, что пару лет назад покупали ему спиртное. Общение началось незадолго после смерти Акутагавы, ему было совсем ужасно, так что он решил выбрать самый отличный способ приглушить внутреннюю боль — запить. Компания из них не такая уж плохая, но друзья они отстойные, чего уж там, они кроме как вписок или просто вечерних посиделок никогда и не переговаривались. Только вот даже дешевая, может даже дорогая выпивка, никогда и не успокаивали сердце. Пришлось забить на глупую смерть, глупые разочарования, где-то спустя полгода, это случилось тогда, когда самые незначительные эмоции, например как легкая грусть, исчезли без следа. Да, его рвёт кровью, да, умер его возлюбленный, но теперь это никак не затрагивало. Был реалистом, стал похуистом. Любовь никогда больше не приходила, веселье и счастье издавна пропало, что ж там и печаль, она и есть, её и нет. Может под конец пробила новость о том, что отца посадили за решётку? Нет, Чуе было на него глубоко плевать. В школе никто не знал о его горе, хотя нет, Огай Мори знает, теперь парень к нему не приходит, даже на элементарную сдачу крови, увидит в школьном коридоре — злится и уходит подальше. Единственное, что больше всего изменилось, так это отношение общества. Люси Монтгомери — сложно заговорить, Хигучи Ичиё — перестала заставлять что-то делать, в конце концов учителя и одноклассники — не обращают внимания. Если бы пол школы не увидело его распластанным на полу, со сломанными костями, перебинтованным, к тому же выпускающим кучу литров крови из себя, то возможно всё было бы как раньше. Кажется, что Чую стали считать слабым, а теперь жалеют, но это большая ошибка, его отныне считают чересчур сильным. Может он и рыдал в тот момент, может его органы так и жгуче болели, может ему и было ужасно, но кто бы ради одного единственного существа, подобие которого умирают каждую секунду, побежал сломя ноги, что и так буквально отпадывали? Тем более, теперь к нему никто и не лез, стал слишком раздраженным и агрессивным, не боится переломать пару-тройку костей обидчику, что он в принципе и может. Такое пару раз и было. С каждым днём трогать кого-то стало очень сложно, если быть конкретнее — невозможно. Он и не трогал. Его и не трогали. После того, как он отрубился из-за сильной потери крови, прямо рядом с мертвым Рюноске, его положили в больницу. Проснулся через 3 дня, чувствовал себя крайне паршиво. Например, его сразу же пронзила боль, что скрывалась в тот день. Сломано несколько рёбер, рука, нос и колено левой ноги. Этого бы всего не было, если бы забинтованный придурок не скинул его вместе с собой из окна. Только вот почему он потерял сознание, а он нет? Как он смог встать и пойти убить Акутагаву? Он что, бессмертный? «Вспоминается ужасная ухмылка. кулаки чешутся врезать. Убить.» Если бы вообще не он, сейчас было бы всё хорошо. Эмоции бы пылали, тело жаждало двигаться, а сейчас… Шаг стремительно направлялся к уже привычному дому, не такому родному, но тоже пойдет. Мать постоянно на работе, сейчас, наверное, тоже. Можно пригласить в дом идиотов, что купят еду, да напитки. Вечеринка? Конечно нет, Чуя не любит такое, шум и всё такое крайне действуют на нервы, от которых и так почти ничего не осталось. На телефон пришло сообщение… такое бывает не часто. «Макото, 9:47» — ты где?» «Макото, 9:47» — собираешься в школу?» «Макото, 9:49» — ко мне твоя староста подходила» Ёсида Макото. На самом деле, ума у него хоть отбавляй, но при этом ведет себя как последний кретин. «Чуя, 9:52» — я собирался домой» «Чуя, 9:57» — короче щас приду» «Макото, 9:59» — жду!!!» «Чуя, 10:01» — что тебе сказала хигучи?» «Макото, 10:01» — аа» «Макото, 10:01» — ну» «Макото, 10:02» — «НАКАХАРА кусок придурища!!!!!! опять прогуливает да?!» «Чуя, 10:04» — блять» «Макото, 10:05» — хороню мистера чую АХАХАХАХАХ» «Чуя, 10:08» — задохнись.» «Макото, 10:08» — злюка» На этой прекрасной ноте общения, большой палец нажал на кнопку телефона и выключил этот никчемный диалог. Шикарно, теперь ради этого ритуального агента придётся идти в школу. Перед входом в здание стояла противная фигурка Ичиё, что сложив руки, пристально глядела на Чую. Тот решил обхитрить одноклассницу и пройти мимо, даже не посмотрев на неё, но это естественно не сработало. — Накахара Чуя! — она крикнула так, что услышали все ученики, которые спокойно стояли на улице. Теперь большинство обернулось на источник раздражающего голоса и его причину, — тебя вчера, позавчера и… дохрена не было в школе! Ты совсем уже обленился! Я не прощу это только потому, что у тебя сегодня день рождения! — Хигучи презрительно тыкнула пальцев в грудь парня, а потом вновь приняла первое положение и о чем-то задумалась. Да, эта дурочка помнит о том, что случилось в его прошлые именины, и наверно сейчас жалеет о напоминании, — я… Черт! Иди в класс, да что б не опоздал. — Я не пойду сегодня на уроки. — Что?! Конечно пойдёшь! Я учителям скажу… ты в курсе, что могут родителей вызвать… или исключить! — - Нехорошо себя чувствую? Я сюда по другим целям. — Тогда иди в больницу, а не в школу! Ты же не врёшь? — А? Не-ет, что ты? — неловкая пауза. Врать Чуя не умеет толком, да и не умел вообще никогда. Хотя Хигучи верит каждому сказанному слову, самому глупому и тому, которому любой другой человек бы не поверил. — мне надо встретиться с одним человеком. — Каким? — Это личное. — Тогда… не забудь принести справку, когда поправишься! — Ичиё цыкнула, огляделась по сторонам и быстро вошла в здание, будто за неё кто-то следил. Громко хлопнув дверями, глаза провожали удаляющееся тело девушки сквозь прозрачное стекло. Кажется, она слишком пытается заботиться, это видно, даже если Хигучи это делает через злость, обычная цундере. Немного постояв на улице, ожидая того, как все свидетели их разговора сами уже ушли, Чуя последовал примеру людей и зашел в школьное заведение. Его встретили странные взгляды и одноклассников, и других школьников, не то что-бы Чуя популярный, но явно прославлен там не в самом лучшем свете. Чужие перешептывания заставляли невольно вздрагивать, раздражает, и что с того, что он не появлялся парочку дней в школе? Приход столь агрессивного подростка не радовал никого, поэтому они даже не скрывали свои отвращения. От него за километр несло табаком, так что те, через кого проходил парень — противно кривились, хватаясь за нос, а более меньшие классы показывали ему языки, на что получали лёгкий пинок ногой каждый. «Я думал, он тяжело болен или… мёртв?» «А помните он сломал ключицы Хидеки? Это ужасно.» «Мне кажется, или это его выворачивало кровью на трупа?» После таких нескромных словечек, Чуе хотелось врезать по переносице каждому из этих уродов. Ведь они конечно не знают, что именно этот «Хидеки» сам и спровоцировал Накахару. Унижая его рост, волосы, цвет глаз, он к этому привык, но всё равно себя не сдержал и не рассчитал силу удара, сломав ему ключицу. В принципе, он ни капельки не жалеет над этим, убиваться по такому поводу, ещё из-за какого-то отродья — тупо. Подумать только, такие красивые огненные локоны, прекрасные небесно-голубые радужки глаз, рост, да пофиг на этот рост, всё это не делает Чую некрасивым, наоборот, чем-то непохожим и милым, это и не нравится людям, чья внешность хуже или более обыкновенная, не повод ли сделать его целью насмешек? Но он не такой, никогда не даст себя в обиду. Так что с тем парнем он расправился совершенно честно. Получил свою долю. Всё равно эти кретины не поймут, что по настоящему чувствует Накахара, какую печаль и боль он испытывает в последнее время, как хочется ему сброситься или по-другому, лишить жизни других. Не поймут. Им и не надо. Когда Чуя лежал в больнице, к нему приехали копы и допрашивали. Может им надо было прийти чуть пораньше? Ведь он был не в состоянии говорить вообще что-то, так что ответа, которого они ожидали — никто не получил. Почему никто не может понять, что всё рассыпается после таких ситуаций, подобно зеркалу, по которому с силой ударили? Что развивается мучение от одного упоминания слово «жизнь»? Да и не поймут, впрочем, он же всего лишь «глупый подросток». Он не рассказал про тех 3 людей, про забинтованного парня, который скинул его с окна. Ему не захотелось говорить о них, он сказал, что это была жалкая попытка суицида. Поверили, больше не лезли. Проходя по длинным коридорам, он прошёл мимо множества учеников, но не один из них не был Макото. «Ну и где этот идиот?». Ответ пришёл моментально, будто боги свыше, в которых он категорически не верил, услышали и прислали. Сообщение пришло на телефон, с противным звуком. «Макото, 11:13» — ну и где ты там????» «Макото, 11:14» — я ну задолбался ждать тебя дебила» Это кто кого ещё ждет? «Чуя, 11:16» — ты ахуел?» «Чуя, 11:19» — я у мед кабинета» «Чуя, 11:19» — не будешь через 3 минуты — уебу падла:))))» «Макото, 11:20» — ЧЕРТ БЕГУ» Прозвенел звонок. Прошло уже 5 минут. Чуя невольно громко выдохнул и снова достал телефон. «Чуя, 11:24» — тебе пизда» Положив устройство в карман, он прикрыл глаза и решал, ожидать Ёсиду или нет… Почему мать всегда на работе, а появляется только поздно ночью, хотя всё равно уходит рано утром? Даже выходных нету, отпуск вообще раз в миллиард годов. Она обычный работник офиса, только вот иногда и ночная смена, и ежедневно дневная, это всё лишь для того, чтобы обеспечить семью, хоть она и состоит из двух людей. Толком Чуя с ней и не разговаривает, времени для такого у матери нету, хотя бывают списываются между собой. Зарабатывает… не то что много, но и в целом достаточно, хотя после сгоревшего дома, бюджет немного сократился, карманные — нет, она любит сына и хочет, чтобы он рос обычным ребенком, но всё равно знает, что Накахара болен, как и психически, знает, что столько произошло, и знает, что такое трудно пережить. Наверное она единственный кто понимает Чую, кому он иногда может довериться. Да, они видятся редко, даже если так, они понимают каждого из двоих и также любят. В своих мыслях, он бы так и заснул, но на его плечо легла рука, и знакомый голос тихо сказал, «давно не виделись, Накахара Чуя…». Мори-сан. — Вы… а, я тут вспомнил, меня друг ждет… до свидания! — Я так разочарован, избегаешь, да еще и бесстыдно врёшь. — Огай печально вывел улыбку на лице. Вот уж кто-кто, а он мог различить наглую ложь с правдой, особенно с таким неумелым подлецом. — Что с тобой такое стало, что ты даже ко мне не приходишь? — он крепче сжал плечо, чтобы Чуя никуда не делся, да и Мори не представляет никакой угрозы. — Как банально. Вы же всё сами знаете. — парень отстранил взгляд от мужчины и окончательно попытался отвернуться. — я говорю мне идти пора, вы не слышали? — Да, смерть Акутагавы Рюноске — довольно печальное событие, — он что, попытался его именем привлечь внимание Чуи? Безнадежный тип… — Накахара-кун, ты сожалеешь? Тебе грустно? — искра в глазах, подросток зол, очень зол. Однако, всё сказанное доктором — чистая правда, но никто такое не сможет принять, принять то, что он сам себя жалеет этим. — Заткнись! — завопил он, пытаясь выбраться и уйти, на что Огай сжал плечо еще сильнее, заставляя слегка выгнуться Чую. — Не с-смей… произносить имя того, чье уважение не заслуживаешь! — Даже так? Тебе настолько был дорог Акутагава-кун? — удар маленького кулака по лицу Мори, — бьешь ты довольно больно. Неужели остальные настолько глупы, если думали, что ты пытался убить себя? Не просто же так мертв Рюноске. — Что? Как вы?.. — Да, я знаю, что тебя скинули из окна, Чуя. —…Откуда?.. Нет, конечно он знал, что Огай Мори умен, но чтобы настолько догадаться, даже если все говорят «суицид»? До этого легко додуматься, ведь Чуя никогда***
«Я назвал это «Пустые органы и любовь.»Доброе утро, мамочка
Доброе утро, солнышко
Вы ждали своего пробуждения
Но почему я не жду?
Я просыпаюсь
Руки тянутся к лезвиям
Разве это нормально?
Сегодня кто-то умер
Я не знаю кто
Мама прикрывала ладонью мой взор
Но сквозь пальцы я видел свет
Больше никогда я не видел его
И вот, я снова просыпаюсь
Мамочка не говорит доброе утро
Солнышко не выглядывает из штор
Отражение в зеркале говорит, что все мертвы
Я вижу в нём то, кого бы никогда не хотел видеть
Долгие годы спустя я увидел свет
Спокойной ночи, мамочка
Спокойной ночи, солнышко
Спокойной ночи, я
«На каких основаниях ты это придумал?» «Этот стих про мою жизнь.»