Не бойся догмам возразить — Нет боле стен, чем строим сами, Нет Бога, чтоб нас поразить, И небо не висит над нами…
© Гимн одинокой планеты
Ступени Многогранника холодные. Ровно отшлифованная поверхность впивается в складки плаща, передаёт низкую температуру обездвиженному телу. Он чувствует, как осенний ветер проходит через кожу и становится частью размягших, развалившихся внутренностей. Заражение прошло слишком далеко, но руки не способны ощутить этого. Голову заполняют другие мысли. «Смотри! Это — волшебная песочница. Видишь, как она отражается в зеркалах? Там всё настоящее. Вот это — город, который мы вылепили из песка. Там творится ужасная вещь. ЭПИДЕМИЯ! Всё ползёт… Город рушится. Но мы туда отправили героев, чтобы они его укрепили» Высокие своды Собора отливают белизной на грязно-сером фоне зданий. Через дверь слышно, как вода заполняет пустоты между стен. Чернильные разводы — давно засохшая кровь. Запах желудочного сока, проникающий в ноздри; его несложно отличить среди ароматов озона и медикаментов. Данковского почти что выворачивает, когда в буро-фиолетовой массе виднеются осколки сломанных костей. Устремлённые в небеса янтарные глаза смотрят на него. «Нужно же было тебя хоть как-то использовать. Мы тебя никогда особенно не любили… Ты всегда был страшной куклой — и играть тобой было невесело» Изломленное дерево без ветвей. Цветущая вишня потеряла свои лепестки в тот момент, когда Бурах вырезал живое, трепыхающееся сердце из грудины. Унёс с собой, разлив пурпурные капли на траве, бордюре и дороге. «Эй, ты чего обзываешься? Может, сделал тебя не я, но ты у меня с трёх лет. Спроси у кого хочешь — ты кукла. Тебя зовут Бакалавр. Ты страшный клоун. Когда мы с тобой играем, ты всегда злой» Мародёр лет пятнадцати, молодой мальчишка, не познавший вкус жизни и вынужденный воровать. Не успел Даниил подойти к нему, задать несколько вопросов, как патрульный выпустил пулю в лоб. Громкий крик раздался эхом среди ночных улиц. «Чем сокрушаться, лучше бы помог нам починить городок! У тебя же хорошо получалось… Осталось совсем немного, и игра будет окончена. Нам всё равно пора домой» Скольких он уже убил, своими или чужими руками? Оступился от проложенных принципов, нарушил клятву врача, став настоящим убийцей? Фундамент всеобъемлющей науки раскрошился, и гений заинтересованного человека померк. Имеющие неоспоримую власть, не знающие, как работает взрослая, непосильная многим жизнь… Волнуют ли их дела оставленных в песчаном болоте? Чтобы отвлечься от негативных мыслей, Даниил достаёт из карманов плаща стопку связанных бечевкой писем: те, давно потрепанные временем, но аккуратно сложенные, ещё содержат в себе тепло человеческой кожи. Чёрный штамп герба Столицы, отломленный ровно посередине — Аглая Лилич. Белая, хрустящая бумага с круглым крупным почерком на ней — Александр Блок. Тонкая, шершавая материя, исписанная неряшливыми, среднего размера каракулями — Артемий Бурах. … Прозрачный сургуч с прикреплённой ярко-синей веточкой цветка, больше похожей на сирень или василёк — Виктор Каин. Его письма находятся в отдельности от всех остальных, оставлены у левой стороны груди. Прямо возле сердца. Данковский со спокойствием берет исписанные листы, отсоединяет конверт от основной части и кладёт в саквояж, чтобы ветер не унёс его в глубину степи. Медленно и сосредоточенно читает последнее послание, присланное в начале девятого дня. Проводит кончиком пальца по отцветшим записям, губами повторяя предложения, отпечатанные на желтовато-серой бумаге. «Мне горько, Бакалавр. Страшно подводить итог своей жизни и осознавать, что сделано было ничтожно мало. Моё время подходит к концу. Я хочу передать кому-нибудь то немногое, что придаёт смысл моему существованию на этой земле. Мой выбор, конечно же, пал на вас. Пожалуйста, приходите, эн-Даниил. P.S: Хотелось сказать кое-что лично. Вы не забыли, о чём мы говорили несколько дней назад? P.P.S: Я надеюсь, Башня откроется вам. Это очень важно» Мысли, отображающие его собственные идеи. Теперь человек, присылающий эти письма, никогда не проснётся из долгого беспробудного сна. Понимание этого возрождает потухшую горечь. Их последний разговор о Многограннике сказал об этом ясно. Не оставляя альтернатив. — Что это значит? Вы хотите умереть? — воздух вылетает из горла остроконечной пулей, когда Данковский врывается в резиденцию Каиных. Подол плаща развевается; реплика глухо звучит в установленной тишине. Виктор поворачивается к гостю медленно. Походка строгая и уверенная, глаза ледяные, похожие на застывшую вязкую кровь. Его голос, в котором каждый раньше мог услышать непоколебимую твёрдость, сейчас наполнен дрожью и еле заметным волнением. — Мы снова вернулись к исходной точке. Мы иначе решаем вопрос о смерти. Исчезновение прежней личности и возникновение вместо неё личности совершенно новой — что это, смерть или нет? Безумие — не это ли форма смерти? Утрата памяти — не истинная ли это смерть? Даниил слышит, как внутри головы раздаются отголоски пульса. Слишком долго он бежал, пересекал мосты города, переходил дороги. Теперь же, выровняв дыхание, фразы выходят легко. Чарующе легко: — Возможно. Но вы знаете, что мы говорим не об этом. К чему такая срочность? Поясните, о чём сказали только что. Моих предположений недостаточно. Сжимающая лёгкие злость пропала. — «Надолго ли?» — на этот вопрос не способен ответить никто. Данковский прижимается к стене, чувствуя давление в конечностях. Закрывает рукой рот в надежде, что тошнота, подступившая к языку, через некоторое время уляжется. Тёмные глаза, сплавленные из платины и стали, продолжают смотреть. Каин, осознав, что собеседник готов выслушать речь, без промедления начинает говорить. Контакт, установившийся несколько секунд назад, разрывается: — Скоро наступит странное состояние, при котором все мы потеряем себя… Погрузимся в дрёму, из которой долго не будет возврата. Кто возьмёт на себя заботу о наших делах? Невозможно. — Вы хотите доверить это мне? — окончательно оправившись, Бакалавр встаёт прямо. Взгляд серьёзный и сосредоточенный, пропитанный неверием в происходящее. — Да. Очень хочу, — глаза напротив — утренний туман; стеклянные грани Многогранника, — Прошу смиренно присмотреть… Нет, даже не за нами, а за тем садом, который мы выращивали всю нашу жизнь? Ибо кругом ходят лесорубы с заточенными топорами и готовятся срубить его на корню. Колебания оставляют раны, но ответ, прежде уже известный, вылетает из губ. Правда давно уже известна. — Да, согласен. Но лишь до тех пор, пока мои дела здесь не будут завершены, — они оба слишком многое вложили в свои наследия: что «Танатика», составленная догорать до обломков, до пепла на пустующей земле, что Башня, готовая пасть под залпами оружейных ядер. Всё сложилось в одно. Их мир словно зеркало, что готово вот-вот разбиться. Услышав ответ, Каин тихо выдохнул — немногим можно довериться в столь нелёгкий час, когда труд поколений готов был стать дымкой в умирающем городе. — Благодарю вас. А теперь, — он отдернул воротник рубашки в сторону. Тон стал громче, — Позвольте, я изложу вам свою первую просьбу. — Я вас внимательно слушаю. Я чувствую, эта просьба касается Башни? — осталось обговорить детали. — Да. Видите ли, у меня больше не осталось способов влиять на моего сына. Теперь, когда город оккупирован солдатами, он превратит Многогранник в осаждённую крепость. Он спровоцирует ярость военных. Я опасаюсь, что его неразумные действия приведут к разрушению Башни. Каспар… Один из членов семьи Каиных, готовый поставить на защиту Многогранника все свои ресурсы. Разумен, но порой слишком упрям. Даниил не слишком хорошо знал его, но был уверен, что с ним можно спокойно вести разговор. Следует благодарить ли за это гордую репутацию врача из Столицы или же крепкую связь с Властью Имущими в Городе-на-Горхоне? — Как это предотвратить? — Данковский аккуратно опустился на стул. После долгого хождения любая, даже самая маленькая передышка даровала облегчение. — У Многогранника есть секрет. Образовался он в результате случайного совпадения факторов или сообразно гениальному расчёту — неизвестно. Но он действует. Не знаю, откроется ли он вам. Я хотел бы, чтобы вы вошли внутрь и сами убедились в справедливости моих слов. Ноги тянет, поэтому Даниил сгибает их и притягивает к себе. Крепкие повязки не помешали бы. — Я верю вам и без того, но от предложения не откажусь. — Нужно войти в доверие к маленькому Каспару — тогда вы окажете нашей семье большую заслугу. Помирите меня с сыном. Убедите его послушаться меня, и тогда все возможные долги перед домом будут закрыты. — даже сейчас, перед лицом исчезновения, Виктор продолжает думать о своём долге. Бакалавр видит это в опущенных руках, отчаянной улыбке, устремлённой в никуда, но знает, что не в праве остановить или отговорить его. — Что он должен сделать? — смутные сомнения сцепили сердце в каменные тиски. — Когда настанет время — а оно настанет через два дня — пусть дети освободят Многогранник. Иначе может погибнуть Мария, моя дочь. А мы с Георгием… Также уйдём напрасно. Скольких еще нужно потерять, чтобы достичь желаемой цели? Он готов потерять остатки человечности и разума, — потому что без этого нельзя, как же иначе, — но те, кто не обязан идти на прямую схватку со смертью? Какое вознаграждение получат они? — Почему должна погибнуть Мария? — голос усталый, вопреки спокойному тону. — Потому что тогда ей придётся стать моей преемницей, взять то, что сейчас храню я, и тем самым обречь себя на смерть, а нашу, а семью — на исчезновение. Мария умрёт, а прекрасный дух, память о котором мы сейчас бережно передаём друг другу, навсегда растворится в пустоте. — Не… Не понимаю. Простите. Каин, до этого погруженный в свои мысли, с удивлением посмотрел на сгорбленную спину, словно никогда до этого не видел её прежде. — Вы верите в возможность манипулировать переселением душ? — вопрос, на первый взгляд лёгкий, содержит скрытый подтекст. Или возможную информацию: Каины никогда не выражают свои мысли в открытую. Зная об этом, Даниил пододвинулся чуть ближе. — Я уже мало что понимаю. Переселение душ? С научной точки зрения невероятно, но не невозможно. Скорее, подобное ближе к фаталистам. «Опять же, к чему это?». Ответ не заставил себя ждать. — Наша семья не только верит, но и успешно практикует подобные вещи вот уже несколько поколений. Не спрашиваете о подробностях. При всём уважении к вашему острому уму, они способны только навредить при слишком подробном… изучении. Вы понимаете меня? Существуют дела поважнее нераскрытых вопросов. Инквизитор продолжает ждать в Соборе. — Полностью согласен. Да. Теперь слабая улыбка направлена на него. Подтверждение. Доверие. Невыраженные сожаления. Каин тоже хочет, чтобы время замерло, но не смеет задерживать того, на кого надеется весь город. Его семья. Умерший Симон. — Хорошо. Прошу вас — убедите моего сына Каспара открыть для нас Многогранник, когда настанет срок, — секундная пауза, в которой слышно больше, чем нужно знать, — И… берегите себя. Доживите до конца этого кошмара. Хотя бы вы. Шёпот. Везде раздаётся шёпот, похожий на бульканье пузырьков. Эхо истошных криков степной невесты, повешенной на столб, продолжает заполнять уши. Мортус, стоящий невдалеке от него, смеётся. Трупное дыхание проходит сквозь ботинки. Неожиданно тихий голос звучит рядом. Кажется, что никто не замечает безумных слов в тишине толпы: — Никого невозможно спасти. Остаются последние дни до отчёта. — Откуда ты знаешь? — голос Бакалавра сочится ядом. Он стоит в защитной позе, готовый напасть с любую минуту на непрошенного гостя. — А откуда знаешь ты? — фигура очерченная тёмным цветом, становится нечёткой и окончательно расплывается. Ответа нет. — Попробую, — из полувысохших губ звучит еле заметная усмешка. Непонятно, на какой именно вопрос он отвечает, но этого даже не нужно. Виктор всё поймёт и так, — Я сам давно хотел попасть в Башню. Лестницы, ведущие наверх, обрываются, и на их концах остаются большие куски камней и брусчатки. Для людей Многогранник — это непонятное чувство отвращения, смешанное с восхищением. Он уничтожил слишком многих под своим гнётом, но до сих пор продолжает стоять маяком, указывая путь. Немое послание земному существованию. Исчезновение Каиных. Жертва вечной памяти. Мор и дальнейшая эпидемия. Создание Утопии. Всё это переплелось между собой и стало одной крепкой нитью, которую уже не способны перерезать ни одни ножницы. Даниил встаёт с мраморной лестницы. Оттряхивается от пыли, прилетевшей со стороны заводов и Боен. Осторожно гнёт исписанный лист, кладёт обратно, чтобы тот случайно не испачкался. Шаги громко раздаются среди многочисленных этажей и лестниц, и затем исчезают в тишине.***
Где-то вдалеке раздается скрип неиспользуемых качелей и плач. Камни мостовой неприятно впиваются в обувь, но за несколько дней ходьбы Даниил уже привык к этому ощущению, и теперь предпочитает его игнорировать. Даже масок трагиков и могильников не видно за покровом тумана и льющегося дождя. Хотя тех Данковский хотел видеть меньше всего — хватило приветственных слов о смерти чужих Приближенных, которых способна спасти только панацея или детский порошок. Тишина среди домов вызывает смешанные ощущения: странно не слышать громких голосов играющих детей и постоянные разговоры горожан. Приспешники двоедушников больше не курсируют по заброшенным складам. Бандиты Грифа словно провалились сквозь землю. Город омертвел, скинув бесполезные жухлые листья, оставив одни голые ветви, медленно тянущиеся к свинцово-тёмному небу. Его недостатки: трещины на стенах, покосившиеся гнилые доски, мусор, валяющийся возле корзин — всё выплыло наружу и осталось лежать там. Жалкое, уничтоженное, забытое. И если раньше уродство можно было перекрыть фасадом из людей, то теперь мир стал полностью одиноким. Утопия раскрылась в полной красе и начала потухать вновь, чтобы начать новый цикл. Бакалавр старается перейти через бардюры стремительно, не задерживаясь на деталях, и быстрее добраться до дома Каиных. Ручки широких металлических ворот давно потёрты; резкий железный запах появляется в воздухе, когда он прикасается к шершавой поверхности. Слабый, еле слышимый скрип на фоне поднимающегося ветра. Старый особняк встретил его запахом пыли и пыльцы — та была повсюду, проникая в любые щели и отверстия окон. Словно давно оставленные часы в мастерской, покои ждали того часа, когда человек войдёт в пустые комнаты и станет частью резкой, оглушающей тишины. Тёмно-зелёный цвет ослепляет глаза, и поэтому Данковский закрывает их рукавом: чернильные полосы создают какафонию в голове. Досчитав до пяти, Бакалавр медленно открывает веки. Словно привыкает к другому, давно забытому миру, оставленному позади всего остального. Камин покрыт остатками пепла и несоженных брёвен: серые следы нераскрытым веером тянутся по полу и скрываются под упавшей кочергой. Подняв её, Данковский, недолго думая, постукивает металлическим концом по ограждению. В помещении тут же распространяется длинное характерное эхо. По велению оставшихся членов семьи мёртвых отправили в последний путь без предупреждения. Каспар, не желающий принимать участия в погребальном обряде, передал обязанность тому, кто был способен выполнить правила в полной мере. Мария (алая Мария, невольно поправил себя Даниил), решила не приглашать посторонних. А он отказался прийти сам. Фигура в виде свернувшегося эмбриона смотрит на него своими невидимыми глазами. Дерево покрыто бархатным слоем зелени от огней ламп. — Что за чёрт… — Бакалавр, четырехнувшись, отходит назад и смотрит на окружающее пространство в оцепенении. Видимо, неприятные последствия разгорающейся болезни доходят до коры головного мозга. Половица под ногами скрипит, когда Данковский проходит через порог кабинета Виктора Каина. Небольшая кипа документов, лежащая до этого на столе, разлетелась в разные стороны — из-за сквозняка, гуляющего по Горнам, или же из-за неосторожного движения, сделанного впопыхах — уже никак нельзя узнать. Подошва натыкается на белый лист и покрывает его грязью, смешанной с кусочками высохшей травы. В комнате стоит полумрак, освещаемый отцветами из плотных тёмных штор. Чувство надежды, уничтоженной во прах, заполнило мысли — призрак фигуры, стоящей возле большого окна, исчез и растворился в прозрачной дымке так же быстро, как и появился. Кончиками пальцев Данковский провёл по острым граням бумаг. Не прошло и пары секунд, как зудящая боль пронзила нервы — край листа оставил царапину на чистой коже. Перчатки, осторожно уложенные в саквояж, не смогли уберечь человеческое тело от механического повреждения. Даниил нервно усмехнулся, наблюдая, как багровая капля стекает по ладони. — Человек… Никто не сможет уберечь его от последствий. Будь то чужая ошибка, смерть или собственное неверное решение. То же ожидало и меня. «Танатика»… Думаю, здесь совершенно ни при чём, — тихий шёпот раздаётся в тишине дома, — А если и так… Что бы сказали вы, Виктор? Я никогда не задавал вопрос, а вы никогда не отвечали на него лично. Теперь, когда причин осталось мало, не вижу смысла искать дальше. Ориентир любезно предоставили… Вышепоставленные лица. Он не ожидал, что кто-нибудь придёт и скажет, зачем всё было сделано. Просто усталость слишком сильно проявилась в давно осунувшемся, сосредоточенном лице. Тёмная ночь, горящие фонари на концах улиц. Сложно идти, вес медицинских инструментов мешает идти прямо. Мозоли на пальцах от постоянного натяжения курка. Металл горячий и покрыт багряной коркой. — Прошу… Не… — убийца, лежащий под ногами, милостиво просит. Его прорезанная, покрытая язвами от болезни кожа мистически светится в полумраке. Из глубоких царапин стекает чёрная жидкость, — Я… Исправ… Данковский понимает, что человеку не выжить. Недолго думая, хватает нож, осколком лежащий на земле. Нагибается, чтобы достать незащищённую шею. Холодное дыхание касается запылившегося воротника. — По… Глаза сухи и безжизненны, когда острие касается верхнего слоя эпидермиса. — Мир готов перевернуться с ног на голову — и решение, которое я должен вынести в семь часов, решит исход… Игры. Как всё подстроено — удивительно, что парашочек оказался у той девочки, удивительно, что всех лекарств хватило на Приближенных. Но не на вас. Что тоже… Удивительно, но не непредсказуемо. Он так много не успел рассказать. Не сколько о себе, сколько о мире, идеи о котором были выражены в уничтоженной «Танатике». Теории, процессы, записанные в документах. Коллеги, сторонники существования бессмертия, как результата человеческой эволюции. Куда делись люди, живые люди, и успели ли их изгнать из бущующего распрями государства? Разница между растоптанным Властями гением и человеком, чья память и потраченные силы оказались пустыми — шутка, что их судьбы оказались так похожи. Только теперь Бакалавр должен наблюдать за увяданием чужого наследия. Без права на спасения. Без права на ошибку. Однажды Каин говорил, что в буфете хранятся бутылки отстоявшегося вина, смешанного с твирином. Предлагал выпить, чтобы бессонница покинула колеблющиеся, готовые развалиться сознания и ушла далеко, где её никто не найдёт. И неприязнь к алкоголю, таившаяся где-то внутри, отошла для него на второй план — не важен терпкий, почти что спиртной аромат отстоявшихся трав, когда человек (а человек ли?) готов исчезнуть и раствориться в пучине небытия. Границы стираются в момент кульминации последнего акта отчаяния. Его ноги шатаются, когда открываются дверцы небольшого шкафчика. На тусклом свету появляется гранёный, изящно отделанный бакал и стеклянная бутыль, наполненная жидкостью. Когда вино выливается в небольшой сосуд, на мутном стекле появляются красные блики. — Следует выпить за попытку, — первый глоток. В горле образуется ком, который исчезает так же быстро, как и появляется, — Которая заранее была обречена на провал. За Бураха, истинного дурака, не ставшего слушать меня. Снова. За Самозванку с её благими намерениями. Послать бы их подальше… За солнце над нашими головами. И за мою скорейшую смерть. Второй глоток не так противен, как первый. Дальше всё идёт легче и быстрее. Выпив немного, Данковский убирает бокал в сторону. Глубоко вздыхает, и тут же наполняет грудь полусухим, раздражающим кашлем. Ругается про себя. Уничтожение половины пятнадцатой роты, оказавшейся от прямых указов Блока, не прошло бесследно. Солдаты нанесли опасные ранения и выпустили собак, чтобы доктор из Столицы больше не рыпался. Оставили прощальный подарок архитекторам. Удивительно, что он до сих пор жив. Что продолжал эти сутки ходить по раздробленной и покрытой обоймами земле. Течение времени совершенно не чувствуется, поэтому беспокоиться об опоздании на собрание теперь совершенно не стоит. Если Власти захотят, чтобы Бакалавр закончил партию на пятерых, всё так и будет. Они же способны на чудеса, в конце концов, или нет? Так пусть же побеспокоятся немного о своих тряпичных куклах. Он достаёт из внутреннего кармана саквояжа револьвер. Инквизитор и Генерал обязательно разорвут друг другу глотки в попытке найти компромисс. Но его это не касается. Не теперь. Дрожащими пальцами вынимает все патроны кроме одного. Фатального. Если детям, играющим в Песочнице, не всё равно, смертельная рулетка станет простым развлечением для безумного человека на грани выживания. И считалочка, известная среди ребят, не остановится на последнем слове. Кровь не заполнит деревянные половицы багровым, пропахшим сыростью ручьём. Данковский ставит вино на ненужные теперь листы. Влажный алый след покрывает белоснежную бумагу. «Раз, два, три, четыре, пять — Мы идём тебя искать!» Ручка холодная и соляной кислотой обжигает пальцы. Он не хочет смотреть на них: в душе медленно нарастает противоречие. «Шесть» Четыреста пятьдесят пятый калибр. Одиннадцать целых и пять десятых миллиметров, из которых должна вылететь смерть. Чёрный цвет ярко отображается в отблеске света из штор. По ту сторону кирпичной стены продолжается жизнь — медленная, тягучая, больше похожая на прежнюю тень самой себя. «Семь» Лающий кашель, признак двустороннего воспаления, давит на грудную клетку с новой силой. Даниил бьёт кулаки об верхнюю часть лёгких, — и резкая боль приглушает старую, перекрывает её. «Восемь» Резкие щелчки барабана давят на перепонки. Он не чувствует, как острые края железа впиваются в ногти, и продолжает крутить колесо. Каждый раз — новое значение. «Девять» Предохранитель давно откинут в сторону. Прислонить дуло к мягкой коже горла, отодвинув тем самым ворот. «Десять» Немного изменить направление и вытолкнуть последние двести метров в секунду. Привести механизм в движение так просто — но отчего руки так дрожат, и почему курок движется вместе с ними? Боковым зрением он видит светлые узоры на коричневых обоях. Задерживает дыхание и отодвигает все непрошенные мысли прочь, где их никто никогда не достанет. Уничтожает про себя остатки всех обещаний, данных самым различным людям. Всё равно слова никогда не пригодятся и растворятся в пучине. Не имеющие никакого рационального зерна. Забытые. Оставленные. Данковский закрывает очерченные синим глаза. Лживые голоса становятся частью статического шума. На этот раз — навечно.***
В тишине особняка неожиданно резко раздаётся звук натягиваемых петель: кто-то открыл входную дверь, и сделал это весьма грубо. В спешке раздаются чужие шаги. Даниил напрягается, и, не теряя времени, со всей силы нажимает на курок. Прервать последнюю волю, лишить единственного, что он по праву может называть своим решением? Если его обнаружат, то всё станет напрасным — второго шанса уже не будет. Стало быть, следует испытать свою судьбу в последний раз. В тишине комнаты раздаётся громкий выстрел. Невыносимая, острая боль, сравнимая с ударом ножа, пронзила правое плечо. Все мысли тут же вылетают из головы; на посторонние действия больше не остаётся сил. Данковский инстинктивно прижимает свободную руку к образовавшейся ране и глубоко дышит. Из носа раздаётся обрывистый свист. Топот раздаётся всё ближе и ближе. Даниилу кажется, что это не более, чем обман сознания. Иллюзия, созданная ради защиты мозга. Потому что противоречивые образы и сны посещали его слишком часто в реальности. Рывками, постепенно затягивая, не оставляя возможности для отрезвления. Он садится на пол и ждёт своих последних часов — если смерть наступит не от пули, то непременно нагрянет заражение. Песчаная болезнь способствует быстрому распространению микробов. Конечно, маловероятно, что человек, который уже вошёл в пристанище ушедших, позволит Бакалавру медицинских наук умереть. Но оказание помощи и вызов специалистов займёт достаточно времени, чтобы достать из маленького кармана токсичный яд. Дверной проём несколько секунд пуст, пока в нём не появляется высокая, укрытая тёмными одеждами фигура. — Что здесь происходит? — глухой, но такой знакомый голос, вызывающий тёплые чувства в сердце. Глаза Даниила в изумлении расширяются, когда он видит перед собой Виктора. Широкое погребальное одеяние, венки из высушенных цветов, укрывающие голову и закрывающие половину лба… Больше похожие на корону. — Видимо, я успел окончательно сойти с ума. Пальцы, до этого дрожащие словно в эпилептическом припадке, перестают двигаться и замирают на напряжённых коленях. Бурая, смешанная к крапинками фиолетового ампула выскользает из ладони. Необычно, что образ Виктора Каина пришёл на его «последний покой» — скорее, Мортус, окружённый Чумой, приблизился бы к умирающему и затянул за собой безвозвратно. Даниил криво улыбается, но ничего не говорит, когда изящные (слишком живые, слишком реальные и горячие) руки начинают хаотично потряхивать расслабленное тело. Лишь тихо шипит, когда те в быстром темпе снимают плащ и скидывают его вниз. Рукав зацепляется за пуговицу на рубашке и остаётся спокойно висеть, нарушая и без того слабое равновесие. На это никто не обращает внимание. — Вы… Что вы… Хотели только что совершить? — дрожь раздаётся из глубин чужого горла. Прищурившись, Даниил видит грозовые, сравнимые со штормовым морем, глаза, — Объясните, будьте добры. Зачем? Страх. Необъятное, сравнимое разве что с животным, чувство неотвратимости происходящего стало ощущаться сильнее. Глубже. Данковский увидел это в стоящей рядом с ним фигуре. — Не поторопись я, пуля разорвала бы вашу голову на куски. Слова, любезно произнесённые моей женой, в полной мере воплотились бы в правду. Нина Каина. Да. Образ, оставленный гнить в подвалах заброшенных домов. Та, что восстала, решив занять место другого человека. Данковский ничего не хочет говорить (он не желает думать, не желает задумываться над причинами, которые переплелись с ложью слишком сильно), поэтому лишь усаживается поудобнее. Край письменного стола упирается в ребра и не позволяет нормально дышать. В голове находится только одна мысль. — Слова? Где… Где вы находились? Это… Ваша комната? Лицо, находящееся рядом, устало сжимается. Морщины начинают перемещаться с одной складки на другую, сеть родинок меняет своё местоположение, когда раздаётся ответ. — Да, я жив благодаря чуду, если случившееся действо возможно так назвать. Трудно понять даже мне. — Иронично, — не сдержавшись, Даниил горько кашляет, и из глубин горла выплескивается желчь, смешанная с тёмной кровью, — Правда остаётся очень далеко, сколько бы её не искали… До тех пор, пока окончательно н-не забудешь о ней. Не тратя времени на разговоры, Виктор (нельзя верить обману зрения, нельзя, иначе всё закончится очень плохо), достаёт из карманов медицинские инструменты. Все приборы вываливаются в кучу, смешиваются и теряются друг в друге. Пальцы, столь похожие на хирургические, разрывают ткань рубашки и берут постиранную марлю, прижимают к открытой ране. Со стороны спины Данковский ощущает неприятное, горячее жжение, распространяющееся по мышцам. По щекам, подбородку и шее стекают прозрачно-алые линии. Ощутив привкус железа на языке, Данковский сглатывает, но щетно — через несколько секунд ощущение дискомфорта возвращается вновь. Холод пронизывает левую руку, когда ремень сжимается вокруг предплечья плотным кольцом: Виктор, недолго думая, хватает из шкафа предмет своей одежды, чтобы соорудить жгут. Его ладонь удерживает Данковского в прямом положении, когда внутри оконечностей образуется болезненное натяжение. Несколько бардовых капель медленно падает на пол и растворяется во тьме. Виктор смотрит на бледное лицо в полумраке, но, осознав происходящий вокруг хаос, возвращается к оставленной работе. Бакалавр внимательно его слушает, не замечая напряжённой обстановки вокруг себя. — Место нельзя назвать Чистилищем или Пустотой — белое пространство, окруженное колоннами. Среди них стояла Нина в красных одеждах, — всё такая же красивая и молодая — и говорила спасти вас. Времени было мало, — Каин торопливо ищет антисептик, и когда находит колбу, похожую на нужное лекарство, показывает Даниилу. Тот слабо кивает. Диалог продолжается, — Я пришёл в Горны как можно скорее, чтобы не опоздать. — А как же… об-бряд погребения? — Он происходит не сразу. Согласно устоям, мёртвого должны держать в специально отведённом месте возле Покоев, затем — бальзамировать и совершить прощальную молитву. То же должно было стать с телом Симона, если бы не утягащающее обстоятельство… Мало кто из семьи Каиных поддерживал друг с другом дружественно-шутливые связи, но потеря главного якоря сильно сказалось на всей системе отношений в целом. Что насчёт действующих врачей… — У… Увидели кого-нибудь по пути? С-с-страха Рубина, Б-бураха, санитаров? Почему не позвали… Чтобы они смогли… Кх… Помочь? — на большее не осталось сил, поэтому Данковский спрашивал короткими обрывочными фразами. — Никого не нашлось в городе, сколько бы я не искал и не стучался в двери. Полагаю, Собор закрыт до назначенного часа. Следы эпидемии бесследно пропали, — странный блеск во мраке комнаты сливается с окружающим пространством. Виктор говорит тихо. Голос его напряжен, подобно натяжённой струне, — Время замерло — стрелки остановились на пяти часах. Звон колоколов не прозвучал в нужное время. Вы знаете причину? Предполагаете, почему? Дети, которые ушли ужинать, оставили на месте прежнего мира хаос и разрушение? Даниил ухмыльнулся, когда представил в голове изображение сожженных до пепелища кварталов и районов. Каин нахмурился, но ничего не сказал. Он обязательно задаст вопросы, когда настанет подходящий момент. Данковский знает об этом. Тот, кто управляется с делами всего города, сможет разгадать тайну одного, каким бы умным и смекалистым этот человек ни был. Тайные связи. Дежурные. Посыльные. Слухи распространяются быстро, и короткие сообщения о сумасшествии врача уже заполнили головы многих непросвященных. Время станет нормальным, когда дети насмотрятся на грязный песок под своими обшарпанными ногтями. И тем не менее… В тишине наступающего вечера прозвучали первые неуверенные слова: — Однажды… мне приснился с-сон, в котором люди пели: «Птицы, птицы, собирайтесь у Мраморного Гнезда»… В-в-возле двери Каменного Омута в последний день стоял М-мортус и шептал: «Существует только один финал». Тогда я не понял, что это значит… Теперь — понимаю. Сожаление просачивается сквозь сказанные слова, но его сложно перекрыть. Нужно дать ответ, так пусть он будет таким. — Правда дала вам что-нибудь? — в ответном вопросе звучат непонятные нотки понимания, словно Виктор знает скрытый смысл сказанной фразы. Это тут же настораживает, заставляет задуматься о том, что никак не может быть реальностью. Мыслительный процесс проходит не слишком быстро. Даниил морщится. — Откуда… — Подсказки от Симона и Нины. Причина, не дающая мне вернуться во Внутренний Покой. Они не объяснили точно, только дали расплывчатые указания. Вы понимаете, о чём идёт речь? — Я р-разговаривал с ними один раз… С Ниной — о признании другими Хозяйками статуса Марии. Симон разрешил удостоверить… С-сумасшествие вашего дома, чтобы Инквизитор успокоилась. Больше ничего. Подозревали ли Каины о сумасшествии, что творится по ту сторону грани? Подсказал ли об этом Многогранник, способный расшифровать в своих Пределах детские сны и мечты? Данковский покрылся мурашками от самой идеи того, что Виктор может что-то знать. Подозревать. Иметь на счету. Если существует одна нить, значит, найдутся и другие, которые изначально расположены чуть ближе к центру. Смешно, но Каин натянул как раз ту, что ведёт к ядру. И это делается через него, главного актёра игрушечного представления. — Не стоит думать об этом и промышлять. Прошу. Всё будет не так, как вы думаете. — Даниил говорит, рассматривая тонкий профиль Виктора. Запоминая черты. Не стоит говорить слов, способных сломать последние работающие механизмы. При всем желании, Данковский не жесток, когда дело касается духовной жизни и смерти. Он далёк от таких вещей. Как говорил ранее Симон: вовсе не мистик. Каин дальновиден и должен понять, что ответ не будет дан. Так будет правильней, лучше, благочестивей, в конце концов. Потерять последнее, что связывает человека с достоинством… Если это то, чего так сильно хотят Власти от Умного Бакалавра, то желаемого им не добиться никогда. Виктор продолжает заниматься перевязкой. В некоторых местах обмотка сопровождается неприятными ощущениями, поэтому Данковский стискивает зубы покрепче, чтобы из губ не раздались болезненные стоны. Первая помощь предоставляется не слишком умело, но жаловаться никак нельзя. Хотя, между разрушительной истиной и плахой Даниил своё предпочтение отдал бы неприменно пистолету. От возвращения надоевших дум ему захотелось пригубить ещё один бокал крепкого вина — чтобы сомнения исчезли, и мир пришёл по давно погибшую душу. «Виски, сигары и девки на разлив» — так же говорил Андрей в студенческие годы, будучи в пьяном и непотребном состоянии? Что ж, вместо виски — алкоголь высокого качества, но дряной на вкус, дым сигар заменяет пуля возле груди, а продажные женщины… Данковский в сомнении посмотрел на Виктора, которого принимал за умершего ещё несколько минут назад. Плохие из них пародисты на роли. — Нет ли у вас времени, чтобы прогуляться по городу? Мне нужно проветриться, и вам это не помешает. Невыносимо находиться в месте, где было испытано столько негативных чувств. Через некоторое время Данковский привыкнет, станет частью этого большого, переполненного памятью и событиями дома. Но пока слишком сложно. Он задыхается в этом городе, чувствует, как тьма становится всё гуще, заползает в самые скрытые закоулки сознания. Ощутить на одежде мелкую морозь дождя, осознать, что все пять чувств задействованы в полной мере. Люди, живущие здесь не один десяток лет, сделаны из плоти, мышц и пота; шерстяные куклы — морок, не более чем сказка. Необходимо убеждение. — Я думал, что вы достаточно насмотрелись на окружающие красоты. Впрочем, скоро Утопии, созданной моей женой, не станет. На её место встанет новая. Кровотечение продолжается? Виктору нужно подтверждение в том, что первая помощь сделана достаточно хорошо. Чистая вода закончилась ещё на девятый день, а новые резервы забрали взбунтовавшиеся солдаты. Сохранились только остатки. Пришлось промыть рану заспиртованной жидкостью, чтобы устранить последствия заражения. — Неприятная мелочь, но жгут остановил мою скорейшую смерть — благодаря вашему скорому вмешательству. Но вы так и не ответили на вопрос, — копошение в груди усилилось. Даниил испытывает нетерпение. Виктор понимает это. Успокаивающе улыбается, но не отказывается от предлагаемой альтернативы. Берёт чистую рубашку из шкафа и расстёгивает рубиново-чёрные пуговицы. Данковский в это время поправляет рукава. — Я не против, — когда длинная накидка прикасается открытой части живота (случайность, просто случайность), на месте контакта образуется разряд: ткань тонкая, и легко электризуется при трении. Даниил наблюдает, как Каин натягивает предмет одежды на себя, — Только нужно снять балахон. В нём неудобно передвигаться, и на подол попадает грязь. Подождите немного, пожалуйста. Чтобы скрыть собственное смущение (откуда оно, если врач должен знать особенности человеческого организма вдоль и поперёк?) Данковский слабо кивает и прикрывает глаза: ткань задевает старые раны, оставляет на них розовые полосы. Необходимо привыкнуть к чувству стеснения. Виктор прислоняет замершего Бакалавра к стене, чтобы тот нашёл точку опоры. Поверхность холодная и резко контрастирует с жарой тела. Он резко выходит из полудорёмы, когда чувствует лёд под спиной. Тёмно-синие синяки под глазами становятся более чёткими. Каин ловко снимает с себя одеяние. Данковский лишь видит, как быстро перемещаются локти, и открывается вид на бледную, покрытую росписью отцветших веснушек, грудину. Острые ключицы, на которых есть маленькие тёмные родинки. Венозные вены, ярко выделяющиеся, похожие на линии исчезающих поездов. Жилистые и твёрдые мышцы. Всё это закрывается другой, более удобной одеждой. Процесс проходит быстро и без всяких промедлений. — Вы… Н-не могли бы взять бутыль? Мне сложно удержать что-либо в нормальном… положении. — Даниил с трудом оперся скользкими от пота руками об обои и оттолкнулся. Ощущать собственное бессилие — худшее из всего, что можно испытать. Виктор, убрав ненужную ткань в шкаф, подошёл к письменному столу. Безразлично осмотрел ненужные теперь бумаги и увидел почти что полный сосуд вина. Дотронулся до горлышка бокала, пальцем задел стекающие линии. — Это отрицательно скажется на вашем общем состоянии. Не рисковать будет разумней. — он забрал бутылку одной рукой и закупорил отверстие пробкой, находящейся рядом. Удар был сильным, и по помещению раздался характерный звук. — Лучше взять воду, но её нет. Если организм будет испытывать обезвоживание, станет хуже. Процессы заживления… И без того замедлены до предела. Виктор берёт бутыль с алкоголем и кладёт её в свою сумку, складывает туда небольшое покрывало. Затем хватает рядом лежащую сумку — чемодан Бакалавра переполнен. — Хорошо. Но куда мы идём? Если информация о действиях Властей верна, то мира за пределами карты не существует. Ограничена ли территория вокруг города, существуют ли определённые пределы, места, куда невозможно попасть? Подобная мысль заняла сознание Данковского, стала продолжением воспаленного мозга. Как было доказано на практике, куклы, не подозревающие о махинациях с нитями, спокойно могут пересекают пространство в степи и за степью. Но работает ли подобное с теми, кто уже стал частью этой игры и погряз в правде, не может уйти, скрыться от неё в тени? Гнев дурманит голову и не даёт нормально думать. Даниил ощущает отчаяние, словно зверь, запертый в тесной грязной клетке. Заражение, переплетенное с Песчаной Лихорадкой, создаёт иллюзию надвигающейся опасности. Сложно анализировать действия, когда сознание отказывается искать выход. — В глубь степи, туда, где нас никто не найдёт. Если и проверять гипотезу, то только на себе, не вмешивая в это незнающего. Было бы лучше, если бы Виктор остался стоять в стороне. Но времени на уговоры нет; ему самому нужна помощь, чтобы добраться до нужного места. Остаётся только надеяться, что всё пройдёт хорошо, и воспоминания о произошедших событиях не растворятся в пустоте.***
Ветер продолжает дуть посреди степи, буйно, касаясь верхушек высоких, по колено выросших трав. Они стоят на краю мира, потерянные и незнающие, что делать дальше. Существует ли выбор, и не установлен ли он заранее? Увидев проделки скучающих Властей, нельзя верить никому и ничему. Надежда — слишком расплывчатая эмоция, чтобы описать набирающий обороты ураган. Но что-то, похожее на неё, находится внутри и стучит о потрескавшиеся рёбра. Он ненавидит это, не хочет признавать, но обязан. Иногда чувства должны поработить разум, чтобы наступило долгожданное равновесие. Бакалавр представляет широкий воздушный купол вокруг Города-на-Горхонах. Территория, за пределы которой невозможно пройти, не потеряв воспоминаний о случившихся паранормальных явлениях. Безумное действие, но единственное, чтобы удостовериться в придуманной теории. Затем медленно проходит через мысленно установленную границу. Без затруднений ступает на покрытую песком и чернозёмом землю. Ощущает, как твёрдая подошва задевает камень и скользит по нему, застревает в траве. Его лицо должно превратиться в каменную маску, через которую не смогут пройти никакие чувства. Облегчение. Растерянность. Непонимание, почему все произошедшие события привели к такому странному итогу. Безразличный взгляд оглядывает пустынный осенний пейзаж. Пытается зацепиться за что-нибудь. Найти то, что может дать подсказку. Если не так, то как найти выход? Многогранник теперь закрыт, и никто не знает, когда маленькая дверца распахнет свои ручки. Будет найден подходящий ключ. Данковскому хочется кричать, но из горла выходит только сдавленный хрип. Хрупкая несформировавшаяся мысль о том, что неведомая сила заставит забыть и погрузит запертый гений в вечное небытие, разбилась и стала осколками. Мысли о произошедшем заполняют сознание до тех пор, пока Виктор, не замечает странного состояния Даниила; Каин наклоняется ближе. Кладёт крупную ладонь, покрытую сетью линий, на кожаный воротник плаща. Гладит спинные позвонки. Задевает развевающийся шарф и закрывает им нервно дёргающийся кадык. … Губы ледяные, отливающие привкусом собственной крови и цветущих паров твирина — резкий приток посторонних эмоций — тянут к себе близко. Стремление понять. Притупить боль. Стать одним целым. Прикосновения аккуратные, поэтому боль чувствуется лишь в потрескавшихся ранах. Данковский замирает на месте, чтобы не упустить настоящее. Обхватывает широкую спину и задевает тазовые кости. Воздух, столь необходимый для жизни, заполняет лёгкие, течёт по артериям, начинает качать сердце. Мышца начинает двигаться быстрее — на это указывает учащенное биение ниже установленного жгута. Виктор желает успокоить его, дать лекарство от нарастающего приступа безумия. Пальцы тянут тонкие скулы к себе, притягивают ближе. Даниил ощущает, как короткие ногти впиваются в кожу, и это ощущение невольно опьяняет ещё сильнее. Сердце готово разломиться на части. Хочется забыть про Чуму, вредным сорняком разросшейся во внутренних органах. Не понимать, что один поцелуй способен передать болезнь здоровому организму. Лекарств совсем не осталось. Пришлось раздать их Приближенным Бураха и Самозванки, пожертвовав своим иммунитетом. Лара совсем занемогла, а Спичка вторые сутки не выходил из заброшенного дома. — Н-не… — в лёгких ожило пламя, до этого исчезнувшее. Данковский сглатывает слюну, чтобы говорить чётче, — Передача… П-песчанки. Каин, услышав скрытое волнение в голосе, делает знак пальцами. «Волноваться не стоит. Всё под контролем». Он решает довериться чужому слову, когда чувствует, как тепло снова накрывает тонкие, сухие губы. … — Я хочу показать вам обряд для подтверждения супружеских уз, — Виктор, отстранившись, подаёт ладонь не до конца пришедшему в себя Данковскому. Между ними — стойкий воздух, предвещающий в скором времени ливень. Вокруг — бесконечный круг равнин, которыму нет начала и конца, — Обычно этот танец проводится для простых людей, чтобы горожане поняли серьёзность намерений супругов и правящих семей. Не могли бы вы, эн-Даниил?.. Все происходит слишком быстро и стремительно. Непонятно. — За… Зачем? Разве это не нарушение… Лебеди, теряющие свою пару при жизни, никогда больше не находят нового партнёра. Это закон природы. Система естественного отбора и инстинкт. Почему Каин хочет довериться ему таким образом? Происходящее больше похоже на фарс, чем на реальное намерение. Временные рамки в этом месте действуют иначе. За двенадцать прожитых дней случились события, которые нельзя объяснить схемой или короткой формулой. Это воодушевляет и пугает одновременно. — Нет. Она дала своё согласие. Решайтесь. Уверенность в стальных глазах не испугала, но вызвала непонятную дрожь. Виктор был серьёзен, как никогда, и сказанные слова не являлись ложью. Данковский растерялся, но быстро взял себя в руки. — Хорошо. Он хватает протянутую руку и подходит ближе. Почти что вплотную. Грудь к груди. Ощущает прилив азарта впервые за долгое время. Виктор выворачивает ладонь на внутреннюю сторону и кладёт большой палец на лучевую артерию. — Я буду указывать направление. Совершать первые движения болезненно, почти что невозможно. Но непонятный адреналин заполнил кости — и Даниил почувствовал прилив бодрости. Как будто действительно реализуется какое-то сильное магическое заклинание, способное изменить саму структуру времени и пространства. Алкоголь дурманит мысли и чувства, заставляет затеряться в бесконечном омуте отрывков из памяти. Он не думает о том, что прямо сейчас стоит среди глухой, потерянной степи, в колючих травах, будучи уставшим и раненным в самое сердце. Серый небосвод над головой предстаёт скопищем цветущих звёзд — те ярко горят, передавая своё пламя планетам, и уходят всё дальше и дальше, за пределы горизонта. Медово-золотые, сиреневые и лазурные хвосты камет. Кажется, что за ярким полотном продолжает жить вселенная, которая не существует уже десятки, сотни, тысячи лет. Остались лишь её отголоски, далёкие и умершие голоса. Всё это переплетается с ощущением горячих рук под пальцами — Виктор держит его ладони осторожно, но не собирается отпускать. Кожа, покрытая капельками пота, блестит под вечерним солнцем. Тяжёлое чужое дыхание перебивает собственное. Дьявольский огонь в очах напротив сбивает с толку и не даёт нормально мыслить. Происходящее больше похоже на безумную тряску, хотя шаги спокойные, мерные и легко исполнимые. Происходящее до такой степени не похоже на реальность, что Данковский ощущает головокружение. Ему остаётся взять чужие руки покрепче, привыкая к новым, непривычным для тела движениям. Впервые стать ведомым, а не управлять самому. Раз, два, три. Поворот. Нечто, похожее на реверанс. Три, четыре, пять. Запах земли становится частью лёгких. Шесть, семь, восемь. Взгляд на лицо, находящееся совсем рядом, в нескольких сантиметрах. Девять, десять. Раз. Искры созвездий, превращающиеся в шерстяное полотно. Даниил смотрит наверх, на красивое небо с примесью грозовых туч. Пустое пространство больше не вызывает испуг. Приступ паники сходит на нет. ... Всё заканчивается так же быстро, как и начинается: пламя в грудине остывает быстро, когда Данковский падает на прохладную землю. Разгоряченное тело приобретает обычную температуру. Он дышит глубоко и быстро, не замечая приступов удушья, сжимающих мёртвой хваткой горло. Калейдоскоп красок угасает. Каин садится рядом. Растрепавшиеся, в некоторых местах поседевшие пряди мягко переливаются при вечернем свете солнца. На отдельных уголках играют сиреневые и ореховые цвета. Заметив умиротворённое состояние Данковского, Виктор улыбается: впервые открыто, не скрывая глубоко заложенных внутри эмоций. Глаза устремляются к серым плывущим небесам. Он говорит: — Небо удивительно тем, что способно существовать самостоятельно, вне от хрупких человеческих ожиданий. Разные закаты в одни и те же дни, буран там, где по соображениям должна быть солнечная погода. Тем оно противоположно земле, по которой ходят тысячи ног, вспарывающие её недра, потрошащие на более маленькие части. Голос спокоен и наполнен странной теплотой. Два пальца указывают на самое большое созвездие, видное через призму атмосферы. Нечёткий рисунок растворяется в бежевых и апельсиновых тонах, становится частью синего, морского, караллового. Вдалеке за столпотворением зданий и ограждений возвышается бумажным змеем Многогранник. Исписанные чертежи покрывают его стороны размытыми линиями. Верхнее острие сливается со свинцовыми облаками, затем с беспорядочными точками на небосводе. — В Столице н-небо состоит из выхлопного газа… И табака, — задумчиво звучит ответ. Широкая улыбка вырисовывается на тонких губах Бакалавра. Кожа давно потрескалась, и трещины заполнились красным цветом, — Ваша дочь мечтает создать по ту сторону реки новый Город, окрашенный в рубиновые, каштановые и светло-лазурные цвета. То, что перекроет эту техническую революцию, гражданские войны, станет венцом творения вашей династии. Я хочу верить, что её план воплотится в жизнь. Пусть и данное намерение звучит крайне сомнительно. Глаза Каина покрываются дымкой при упоминании дочери. На секунду становятся расколотым на части зеркалом, но тут же приобретают прежнюю форму. Данковский замечает это, и душу, до этого уравновешенную, наполненную спокойствием, озаряет новая тревога. Глава семьи не должен позволять себе проявлять слабости. Не здесь, когда Горхоны раз за разом подвергаются опасности, не сейчас, в момент, когда решаются судьбы тысячи выживших людей. Но потеря родного человека… Близкого человека. Мария больше никогда не станет собой. Это было ясно с самого начала, ко времени проведения ритуала, когда Георгий с Виктором готовились к вечному сну. Способности, до этого принадлежавшие Нине Каиной, по праву передались первому ребёнку по женской линии. Гусеница становится бабочкой и готовится расправить чернильные крылья. — И Мария сделает это с вашей помощью. Построит новые источники в замену тем, что давно иссушились. Я отойду от политических дел, передам бразды правления новому поколению людей. — с трудом Виктор продолжает диалог на начатую тему. Не показывает своего отчаяния, чтобы сломанный человек рядом не стал бесполезной трухой под подошвой. Сколь многое ему ещё нужно пережить, чтобы отплатить долги семьи сполна? В какой момент окончательно отделится от Каспара, станет ему посторонним; незнакомцем без имени и прошлого? Останется единственным хранителем без ключей от заветных ворот? Нина Каина крайне жестоко поступила с мужем, дав вернуться сюда. Сразу не раскрыв ужасной правды, взвалив обязанности на него, миром забытого врача, окончательно потерявшего свою гордость и уверенность в завтрашний день. Данковскому остался один шаг для уничтожения устоявшегося фундамента. На месте прежней картины мира останутся лишь осколки и куски сброшенных мостов. Он перестаёт рассматривать лицо собеседника и устремляет взгляд на космос перед собой. Задумчиво барабанит пальцами по костяшкам. Виктор не убирает их и оставляет гореть под чужой кожей. Все они не более, чем способ. Стратегия, созданная двумя детьми для сохранения «чудесного городка». Поэтому, так или иначе, его использовали. Чужими убеждениями или грубой силой — сам процесс не важен, когда результат до мельчайших деталей одинаков. — Нет. Скорее, я как вы — строительный материал, который нужен для чего-то более… высшего. Сказал бы, что маленькой пташке слишком быстро удалили перья, но это уже тавтология. Виктор удивляется такой перемене в голосе и приподнимается с локтей. Светлые глаза смотрят на сгорбленную фигуру слишком пристально. — Эн-Даниил, вы стали наследником Симона и наших чудес. Каины готовы отдать своё время, состояние, жизни для того, чтобы оплатить дар, который вы любезно предоставили нам, — беспокойство, прикрытое за вежливыми словами. Благодарность, которая стоит слишком дорого, чтобы Данковский сумел её принять, — Так что же заставило вас впасть в отчаяние и взять пистолет на руки? Какое обстоятельство смогло сломить величайшего человека своего времени? Виктор иронизирует, но сатира не звучит слишком остро. Слишком многое на них навалилось в последнее время. — Одно событие ломит всю плотину и разрывает её… Это как раз мой случай. Тишина становится частью голосов и растворяет их, превращая в пыль. Молчание убаюкивает крики внутри, делает их едва заметными. Между тем, Каин задумчив. — Я слышал, что вы собирались уехать сегодня после завершения главной миссии. Бакалавр осматривает холм, на котором они обустроились. Берёт стебель ковыли, крутит его вокруг своей оси. Затем отвечает: взвешивая каждое слово, в надежде не сказать лишнего. — Нет, пока что нет. И скорее всего, в ближайшее время тоже, — Каин расслабляется, когда слышит уверенный тон Данковского, прежнее настроение которого вернулось, — Но что делать с ненавистью окружающих? Я знаю, что они недолюбливают меня. Это ещё мягко сказано. Аглая получит своё в любом случае на главном собрании; Артемий… Глубоко заблуждаётся и отказывается меня слушать. Если степняки не решат сжечь меня на погребальном костре, случится ещё какая-нибудь напасть. Аглая Лилич не оставит всё просто так. Уничтожит противника, обладающего блистательным умом, использует имеющийся авторитет. Устранит следы совершенных преступлений. Пусть положение её шатко, но эта женщина способна на многое, когда хочет достичь цели. — Хаос ещё будет существовать до того момента, как новая Хозяйка не вступит в свои права. С остальными вопросами я разберусь самостоятельно. Будьте уверены. — Большое спасибо, я р-рад это слышать… Пускай сложно увидеть через… Но я. Да. Воздуха стало меньше. Даниилу снова захотелось лечь, чтобы отдышаться. Листья и прутья под руками мягкие и легко сгибаются. Твёрдое плечо возле собственного не позволяет лечь навзничь. Старые раны ноют и жжутся. — Не нужно напрягаться, — пиджак возле локтя мягкий. Ладони обнимают крепко, — Прошу вас. Мы заслужили отдых, так используйте возможность в полной мере. Сбродившие ягоды воспроизводят успокоительный эффект. Это самое неприятное — Даниил чувствует, как сознание ускользает от намеченного фокуса и уходит в пустоту. — Мне… Не нужен отдых. Много дел ещё не р-решено. Нет чёткого плана действий… Слова не являются правдой. Организму хочется спать, разуму — забыться и оборвать стройную цепь однотипных кошмаров. Он устал. Очень устал сегодня. Данковский слабыми движениями старается встряхнуть с себя дрёму, чтобы уйти из темнеющего жухлого поля. Но Виктор удерживает его на месте. — Я прослежу за тем, чтобы сон был тихим и спокойным. Если появятся важные известия, непременно извещу вас. Для стратегии ещё будет время. Он одной рукой достаёт лежащий рядом пиджак и накрывает им растрепавшиеся вороные волосы. Обнимает за здоровое плечо и даёт прислониться Даниилу к тёплой шее. Раненому человеку сложно сопротивляться — и Каин благополучно этим пользуется, чтобы Бакалавр больше не смел себе навредить. Данковский некоторое время трепыхается, но затем замирает в одном положении. Мерный звук бьющегося сердца задевает ребра, сливается с ритмом жизни внутри плоти. В напряжении он закрывает глаза. Серые и белые блики окружают яркий небосвод, превращает их в новые звезды. Осторожные прикосновения: Виктор укладывает его рядом с собой поудобнее, укрывает от редких капель осеннего дождя. Делает так, чтобы фигура в плаще укрылась за другой. Каин осторожно касается чужой переносицы и приглаживает её, выравнивая складки. Даниил вздрагивает, когда ощущает на своём лбу прохладные пальцы, но не противится посторонней заботе. Постепенно лицо, до этого находившееся в постоянном напряжении, становится ровным и гладким. Все следы пережитых беспокойств уходят в Лету. Часть «змеиного» плаща улеглась на ступни Виктора, закрыла носки ботинок. Ресницы Данковского слабо шевелились под встречным движением ветра. Все слова растворяются в закатных лучах, становятся частью песка и острых камней. Облака над их головами сияют. Каин, заметив, что Даниил больше не собирается вести диалог с ним, еле заметно (чтобы не разбудить колеблющийся разум ото сна), убирает непослушные пряди чёлки за ухо. Наклоняется и целует висок. Кожа мягкая и тёплая; кожа имеет небольшой привкус пота и давно набрызганного парфюма. Природный аромат щекочет нос и заставляет дышать глубже. Они разберутся с вопросами о Городе-на-Горхоне, но это случится не ранее, чем через несколько часов. Не имеет значения, что подумает посыльный, присланный членами собрания, когда увидит двух обнимающихся людей на фоне заката. Если его помощь позволит эн-Даниилу чувствовать себя лучше, то следует откинуть принятые правила и выйти за рамки приличий. Хотя подобное вряд ли произойдёт в действительности. Никто не знает, когда часы восстановят свой ход. — «Следует действовать здесь и сейчас,» — вот что сказала Нина, когда увидела светло-лазуритовую ауру вокруг своего супруга, — «Время скоро иссякнет, и его смерть станет настоящей». Он не может потерять ещё одного человека. Не тогда, когда практически всё оказалось безвозвратно потерянным. Лишь одна причина не даёт уйти туда, где всех Каинов ждёт вечность. Острый язык, способный точно подметить любые события. Редкая, но такая искренняя улыбка. Глаза, отображающие в своей глубине мистический, ни на что не похожий блеск. Даниил Данковский, первый и последний человек, которому он способен раскрыть свою душу на сегодняшний день, обязан жить дальше. Даже ценой принятых решений.