Ноты

Взвешенная в мягком свечении лампы пыль неторопливо гуляла по пустому складу. По-хозяйски кружила в темпе вальса по импровизированным детским палаткам, огибала одинокие светильники и невесомо касалась поверхностей деревянных коробок, бочек, столбов. Целовала землю и вновь взмывала вверх, продолжая свои неторопливые танцы. Иногда в тишине помещения эхом раздавалось глухое мурлыканье степи: это ветер, гонимый рекою, ласково тёрся щекой о железные стены неприступной базы Двоедушников, робко и ненавязчиво просился внутрь, желая взбодрить скучающую пыль, заполнить склад терпким травяным ароматом. Загудел вдруг воздух, и атмосфера изменилась сразу. Первая нота плавно перетекла в другую, оставив после себя гулкий шлейф. Ноткин, как бы это иронично ни звучало, нот не знал и музыкального образования не имел, но играл красиво, будто бы Линии знал и по ним ориентировался. Закрывал шершавыми пальцами нужные отверстия окарины, выпуская наружу звонкие ноты, менял их частоту и громкость, вслушивался. Мелодию сочинял. Тихонько чертыхался, когда неправильную подбирал, останавливался, утробно напевая придуманный мотив, и снова пытался воспроизвести. И пыль от этих нот будто бы танцевала активнее, дрожала от восторга. А Ноткин всё сочинял, ни о чём больше не думая. Поручения розданы, все дела сделаны. Двудушники сейчас небось за собаками бегают, да в тайники всякие сокровища прячут, оттого никого на складе и не осталось. Один лишь вожак кошачьей стаи, поудобнее устроившись на полу за часами, разделял со своим убежищем гордое одиночество и разгонял мрачную тишину свистом глиняной флейты. Ноты оборвались сразу, как только складская дверь отворилась с характерным скрипом, впуская в помещение озорной сквозняк. Ноткин отвлёкся, подняв глаза на нарушителя спокойствия и чуть нахмурился — озадачился увиденным. Незваный гость, поймав на себе липкий взгляд Ноткина, изогнул губы в равнодушной улыбке и закрыл дверь, толкнув ту спиной. — Неудачный момент для визита ты выбрал. Что, в Скорлупе не сидится? — бросил Ноткин в адрес Каспара без яда на губах и усмехнулся. Хан покачал головой. — Неудачных моментов для моего визита быть не может, — парировал он, пройдя вперёд, к колонне, — и может быть не сидится. Тебя я пришёл проведать, Ноткин. Сам-то не заходишь. — А чего мне заходить? Исидоров сын бдит, наказал не высовываться никуда. А скука тут смертная, развлекаюсь как могу. Вон, — тут Ноткин поднял окарину чуть выше, — искусству предаюсь, а ты мешаешься. Каспар повёл бровью. Эту свистелку он помнил смутно, потому и склонил голову в бок, озадаченно разглядывая представленную Ноткиным игрушку. После едва слышно вздохнул, сложив руки на груди. Вспомнить не мог, хоть и видел, что она всегда была при Ноткине, висела на самом видном месте парадоксально незаметно. — Немудрено, что наказал. Ты только из лап смерти вырвался, — Каспар сунул руку в карман, обрисовывая пальцами картонную коробочку иммунников столичного бакалавра, но вытаскивать её не стал. Застопорился, как будто бы что-то на пятки наступило и одёрнуло назад. – Ты если что-то по делу сказать хочешь — говори да в Скорлупу возвращайся, — строго отрезал Ноткин, но в ответ Хан лишь молча пожал плечами. Они недолго обменивались изучающими взглядами, может быть даже слишком откровенными, но Ноткин в итоге эти гляделки прервал тихим цыком да хлопнул ладонью по колену. — Стало быть, не уйдёшь? — Не уйду. Складское помещение снова заполнила собой всепоглощающая тишина. Она давила на горло, иссушала, заставляла чувствовать себя неловко. Время, что эти двое провоевали по разные стороны баррикад, прошлось по их старой дружбе ядерным пожаром, оставив после себя радиоактивное пепелище из невысказанных слов и надежд. Погребённые заживо, не способные прорасти молодой травой на мёртвой земле, они долбили черепную коробку изнутри, больно царапали грудь и пытались, пытались… Тихая «до». Напряжённое молчание вновь разбавили ноты. Каин вырвался из омута мыслей, обратив внимание на Ноткина. Тот прикрыл глаза, старательно делая вид, что Каспара не существует, и сочинял. Тяжело ноты шли. Переживал Ноткин. Ему это молчание тоже не нравилось. Напрягало даже больше, чем греющий уши Хан. Звучание мелодии побудило последнего подойти к часам и остановиться у циферблата, молча наслаждаясь чужой игрой. Мысли роились в голове, больно жалились. Столько всего хотелось высказать, обсудить, но никто из них не знал с чего начать. Каспар же пришёл сюда с совсем иной целью, так почему же он просто не оставит эту злополучную коробочку и не уйдёт? Невидимый зверь на глиняных ногах кусал Хана на пятки, угрожал. Идея молча послушать звучание окарины уже не казалась такой нелепой. — Не надо было тебе в тот дом идти, Ноткин. Риск тебя, дурака, потерять этого не стоил, — выпалил Каспар тихо, как будто бы сам с собой говорил. «Соль» оборвалась. — Я уже понял, что тебе стыдно. Но мы благое дело сделали. Значит не зря рисковали, — раздражённо фыркнул Ноткин и надрывно продолжил играть, надеясь, что гудящая в голове мелодия его успокоит и перебьёт все насущные мысли. Каин молча перевёл взгляд с тёмной макушки двоедушника на стрелки часов, скользнул языком по зубам и постучал пальцем по стеклу циферблата, неосознанно попытавшись уловить ритм импровизированной мелодии. Вышло бестолково, из-за чего двойная «ре» прозвучала отрывисто, раздражённо, и прервалась коротким цыком Ноткина. Тот снова выругался и начал напевать. — Звучит хорошо, — заключил Каин, растирая собранную с коробки пыль подушечками пальцев, — что-то подобное я уже слышал раньше. — «Что-то подобное» я детям в Многограннике играл, — ответил Ноткин, смутно припоминая старое звучание. Тут брови Хана поползли наверх. Тоже, кажется, вспомнил. — Я успел позабыть. Много воды утекло, — Хан приложил пальцы к подбородку и забегал лазурным взглядом по полу, скрупулёзно, будто по крупицам собирая воспоминания. Ноткин тогда только-только в Башню пришёл, всем понравился сразу. Мать-настоятельница, помнится, и вовсе хотела его своим приближённым сделать, в Уклад затянуть, но двудушник умело маневрировал между своими принципами и хорошим отношением Тычик. Уголок губ дёрнулся в усмешке. — Тычик каждый вечер тебя просила сыграть, — начал Хан скомкано, продолжая мерить шагами складское помещение, — Когда ты соглашался — бежала остальных звать… — …А как все собирались, то на пол в круг садились, за руки друг друга хватали и слушали, — вдруг закончил за него Ноткин и сконфуженно улыбнулся, бросив неуверенный взгляд на Каина. Тот отнял руку от подбородка и заторможено кивнул, будто бы отключился на мгновение, потеряв неоконченную мысль, после замялся на месте, и наконец они обменялись задорными улыбками. Вместе с тем неуверенность немного отступила, оставив пятки Каспара в покое, отчего тот вытянул коробок из кармана и плавно опустил его на одну из близлежащих коробок. Ноткин внимания не обратил, всё вспоминал то время, в задумчивости закатив глаза. — Капелла подпевала. Голос у неё красивый был, как у столичных див, не отнимешь, — задумчиво отметил Хан и вновь шаркнул ногой, наблюдая за тем, как пыль взмыла в воздух. Как дикая, словно её спугнули. Ноткин задорно плечи поднял и прыснул. Картавую Капеллу со столичными певицами сравнивать было себе дороже, но не признать её вокального таланта Ноткин не мог. Да и говорить такое, зная о способности Ольгимской-младшей зудеть в голове безо всякого на то приглашения, честно, было немножко опасным занятием. Прилетит ведь в итоге Хану. — Ага. Она эту мелодию наизусть знала. Гимн нашего маленького царства в небесах. — Мы все её знали. Напряжённое молчание вновь наполнило склад. Создавалось впечатление, что этими нелепыми попытками пообщаться по душам, Ноткин и Каспар воду из тонущей лодки кружками вычерпать пытались. Она прибывала стремительно, а они продолжали бороться. Пол здесь был грязный, холодный. В Многограннике такой грязи не было никогда. Ни пылинки, ни травинки. Оттого дети и не гнушались прямо на полу валяться, в игрушки играть. Шорты не запачкаешь. А тут… Каин окинул Ноткина холодным аквамариновым взглядом, зацепился за пятно на одной из его штанин, скользнул по потёртостям старенькой куртки и оценил пыльные засаленные ботинки. Как ни крути, налицо образ бродячего кота. Такой же дикий, клыкастый и недоверчивый, но очень добрый внутри. «Наверное, оттого Ноткин и двоедушник», пронеслось у него в голове. Пересилив себя, Каспар опустился на пол, откинувшись спиной на коробки. «Ми» зазвучала удивлённо, тепло, словно приветствуя Хана рядом с собой, «соль» подхватила, уверяя, что земля песиглавого лидера не обидит и не запачкает. Может, разве что, шутливо пятнышко оставит, проказница. Каспар их словам не верил. Слишком много негатива из земли идёт, от неё одни только беды. Грязная она, и щёки у неё чумазые. Там, в небе, в кудрях белых облаков, было спокойнее, безопаснее. Но сейчас, слушая гудящую окарину в стенах своеобразно-уютного склада, он был готов поверить в то, что и на земле может быть свой кусочек облаков. — Это было очень давно, — задумчиво протянул Каспар, покусывая щёку изнутри, — но ты уже тогда хорошо играл. Когда научиться успел? Ноткин остановился и дёрнулся, как будто кипятком ошпаренный, заторможено опустил флейту на уровень сложенных бабочкой ног. Задумался на пару мгновений, опустив глаза, и постарался воспроизвести старую киноплёнку воспоминаний в голове. — Отец научил. Ещё до войны, — коротко ответил он и впервые за сегодняшний день внимательно посмотрел на потёртую свистелку в своих руках, — мы с ним часто по вечерам на Горхон ходили. Было у нас там одно «секретное» место. Садились на берегу у оврага, солнце взглядами провожали. Он играл, я слушал. Так и научился. Каспар притянул колени к груди, обнял их и задумчиво хмыкнул. Ему о таком времяпровождении с Виктором можно было только мечтать, не складывались у них отношения. Оттого дитё дом и покинуло, отправившись туда, где нет взрослых. Да и зачем прошлое ворошить, пустое это. Хан на него не жаловался, и хоть там было на что обижаться, его больше настоящее заботило. Прежде, они никогда не говорили о причинах, по которым Ноткин пришёл в Башню. Ни об отце его, ни о том, как Ноткин сиротой остался. Грызлись только, тогда разговор к взрослым сводился. У Хана семья была, а Ноткин свою потерял. Хан стремился в небо, подальше от родни, а Ноткину Бодхо песни пела, тосковать заставляла. Здесь все их ссоры и рождались. И сейчас, глядя на то, как Ноткин вертел в пальцах флейту, он чувствовал ту самую тоску. Каин готов был поклясться в том, что более несчастного атамана, чем сейчас, он ещё не видел, отчего приподнял брови в сочувственном жесте, а в груди, там, где по мнению двоедушников должна быть вторая душа, что-то надрывно заскулило. Все проблемы самого Каспара растворяла Башня. Но было ли у Ноткина то, что спасало его от душевных тягостей и тупой боли в сердце? Или всё это время он боролся с ней на кулаках? Помогала ли ему магия Многогранника, когда они ещё дружили не разлей вода и жили в одном и том же мире? Нет, глупости всё это. Гордый двоедушник ни за что туда больше не поднимется. И Хан всё больше задумывался о том, что молча послушать окарину было бы гораздо уместнее, чем искать новые темы для разговора. — Хочешь гимн сыграю? — гнетущую тишину нарушил тихий голос Ноткина, и Хан будто бы очнулся, бросив взгляд на двудушника. — Ты и его помнишь? — спросил он, склонив голову на бок будто любознательный пёс. Ноткин хохотнул. — Конечно. Чего ж там не помнить? — он уже было собрался играть, но вдруг оступился, прикусив язык, и прищурился, вопросительно взглянув на Хана, — побудешь Капеллой? Каспар раскрыл глаза, да так, что на лбу кожа в складочки собралась. — Ты сдурел. Я не помню слов. — Фу-ты ну-ты, ножки гнуты. Застеснялся что ли? — Ноткин весело фыркнул. — Иди ты, Ноткин. Он пожал плечами, и оба вдруг смутились. Глупые разговоры. Пару дней назад эти двое готовы были друг другу глотки вырвать, драться до крови на сбитых костяшках, а сейчас сидят рядом на грязной земле и дуэт пытаются заделать. И воздух как будто бы изменился. Пыль звонко рассмеялась от чужой неловкости, затанцевала вновь. Закружила у флейты бодрее, как змея под дудочку. Ноты рассыпались по складу стеклянными шарики, коими детишки в Скорлупе играли, катая их туда-сюда. Звонкие, тёплые, они отрывали запертый склад от земли и уносили куда-то далеко, за Горхон, где нет проблем. Ноткин играл, и Хан прикрыл глаза, растворяясь в музыке. Напевал себе тихонько под нос, не словами, но мыслями. Слушал и вспоминал, как здорово было тогда на зелёном бескрайнем просторе, как весело было дружить без обид и воин. И как дети, будто второй Уклад, сидели в Многограннике, держась за руки, и сочиняли свои бестолковые стишки. Неосознанно Каспар разомкнул губы, тихо накладывая строки старых стихов на давно забытую мелодию, отчего Ноткин заиграл бодрее, на ходу вспоминая, какие отверстия инструмента нужно зажать в следующий момент. Каин пел о том, как дети создали своё царство в облаках, как крепко они держались за руки и верили, что у них на всех одна большая душа. Как на своём многогранном корабле они уплывут за горизонт, разбивая все беды твёрдой кармой, как закопают их осколки в сырую землю. А потом вознесут свои руки к небу, провожая солнце, зажгут звёзды и отправятся в безмятежный мир снов, где нет ни боли, ни войны. Так наивно, так по-детски, в их возрасте такое петь уже постыдно, засмеют. Но дети верили. И Каин, бесспорно, их верой гордился. Ноты плясали с напевом Хана в унисон, ласкали слух и поднимали из наглухо запертых в голове сундуков мирно спящие мысли о том, что было и что уже прошло. Ноткин выдохнул, как только последняя «до» закончила игру, оставив после себя колющее напряжение. Будто бы морок развеяла собою, заставив обоих вернуться в реальность. Этот маленький гимн появился из ниоткуда. Сидели дети, слушая Ноткина, да по кусочкам полотно песни собирали, сшивали лоскуты неумелыми стежками рифм и гордись этой поистине кривой и пёстрой тканью. Именно тогда Многогранник казался Каспару настоящей неприступной крепостью, их пристанищем, опорой и защитой. Но она не могла стоять вечно, а возраст не мог замереть на отметке «13». И Хан понимал это как никто другой. Оттого его сердце и скрипело старой виолончелью, а смычок срывался со струн. — Из тебя вышла неплохая Капелла. Не кар-р-р-р-ртавая, — бросил Ноткин в шутку и толкнул того в плечо, но Каспар на это изречение не отреагировал. Только взгляд лазурный на Ноткина поднял, всматриваясь в очертания его лица. Оба задумались о чём-то, помолчали немного. — Ты уверен, что не хочешь вернуться назад? «Царство снов» всегда готово принять тебя обратно, — Каин знал, что спрашивать такое у Ноткина бессмысленно, но не смог вовремя одёрнуть себя. Хотелось поймать удачу за хвост и вернуть то, что было сожжено. Но Ноткин лишь нахмурился, толкнув того локтём под рёбра, видимо, намекая, чтобы тот не говорил ерунды. Хан резко выдохнул от тычка и несколько поник, а Ноткин, заметив это, сконфузился. Смотреть на печального повелителя Многогранника было тяжело. Тоскует он по башенке своей, а вернуться не может. И хоть казался Каспар снаружи неприступным, был для Ноткина совершенно невыносимым и язвительным засранцем, вёл он себя как настоящий лидер, жертвуя своими желаниями ради безопасности тех, кем он правит. Ещё немного. Пусть ещё немного дети насладятся этой безмятежной минутой. — Уверен. Рухнет ваше царство рано или поздно. А я уже вдоволь налетался, — он подсел к Хану ближе и продолжил чуть мягче, взяв того за плечо, словно пытаясь ободрить, — я лучше тебя на земле подожду. А то рухнешь с высоты-то, морду расквасишь. Каин неровно выдохнул, сглотнул вставший в горле ком. Ноткин был тем единственным, кто имел на Хана влияние и имел полное право не давать тому зазнаваться, поднимаясь выше по лестнице. Может это и стало камнем преткновения в той решающей ссоре? Каспар уходил всё дальше в небо, пленённый мерцающими гранями Башни, шагал по ступеням, словно заведённый. Манили его облака, привязывали к себе не хуже наркотика. Голос разума в лице Ноткина он больше не слышал. Оттого первая кровь пролилась, оттого началась их война. — Ловить меня собрался, хромоножка? — поинтересовался Каспар тихо, будто бы эти слова принадлежали только Ноткину. И тот кивнул с улыбкой. — Кому-то рано или поздно придётся это сделать. Внутри что-то оборвалось. Словно барьер, отделяющий их друг от друга, только что рухнул. Хан невесомо коснулся чужой кисти, видимо, проверяя, реален ли Ноткин и действительно ли они сейчас вот так вот сидят сейчас на складе и поют. Не отголоски ли прошлого материализовались от старой мелодии? Руки двудушника были грубыми, сухими, с полосками шрамов от всякого мелкого зверья. Хану показалось, что за время, что они не общались и касались друг друга разве что кулаками, Ноткин немного подрос, и хватка его стала крепче. Сам же Ноткин отметил, что кожа на ладонях Хана была гладкой, с вкраплениями мелких бронзовых ссадин на костяшках, а также отдавала приятной прохладой. Ни в какое сравнение не шли с неотёсанными и грубыми руками Ноткина. Но Каспар вопреки всему прикосновений не прерывал и этими руками искренне восхищался, с нежностью поглаживая каждую царапинку. Ноткин ими музыку творит, а значит их нужно ценить и беречь. Немного погодя, Ноткин положил вторую ладонь на затылок Каспара и притянул того к своему плечу, молча предлагая прилечь. Каин противиться не стал. Не хватало ему общения с тем, кто так отчаянно пытался вырвать его из сказки. И ладонь не хотелось отпускать, но одной рукой играть Ноткин бы не смог. — Я сыграю тебе кое-что очень значимое, — заявил Ноткин, пригладив исчерченную царапинами окарину пальцем, — и никому более. Каин кивнул. Теперь он был готов молча слушать то, что Ноткин собирался ему доверить. Ему — и никому более. Нежная «ля» с подружкой «си» замурлыкали над ухом Каспара, ласковая и протяжная «фа» лизнула щёку. Ноткин играл тепло, солнечно, и Хан прикрыл глаза, затаив дыхание. Под эту мелодию на угольно-чёрном полотне закрытых век рисовались картины степи. Плеск вод Горхона, шелест прибрежных трав, и ветер, несущий шёпот степи по течению реки. Высокая трава щекотала пятки танцующих степных невест, ветер уносил их песни за горизонт, туда, где нет взросления и невзгод. Топтали грязные ножки землю, всё глубже закапывая осколки чужих бед. Провожали солнце лебединым изяществом рук, светом костров зажигали небеса, рассыпали звёзды по тёмному полотну. И в своём хаотичном танце единой душой отправлялись в безмятежность. Брови Каспара неосознанно дёрнулись. Кусочек неба на земле для него нашёлся рядом с тем, кто от их единого облака оторвался и камнем рухнул вниз. И подумал король сновидений, что ему будет не так страшно сделать шаг с высоты в неизвестность, если там, внизу, его будет ждать Ноткин. Мысленно Каин спросил с него новое обещание. Что тот обязательно поймает. — Что за мелодия? Я её раньше не слышал, — наконец поинтересовался Каспар сквозь дремоту. Музыка на время прекратилась. — С неё всё началось, –отозвался двоедушник, — её мне отец играл. И её я дарю тебе в знак нашего примирения. Хан дёрнулся. Главное свойство музыки — это её способность воссоздать в подкорке совершенно чуждые голове картины, нарисовать пейзажи без кисти и холста. Прежде Каспар не задумывался о чём-то таком, но сейчас отчётливо видел, что Ноткин способен на нечто удивительное. И отец его тоже. — Это действительно большой шаг к взаимному доверию. Может тогда и с Артистом меня познакомишь? — улыбнулся Каин, скользнув ботинком по полу. Нога с перебинтованным коленом выпрямилась, всё ближе стелясь к ненавистной земле, к объятиям Бодхо. Ноткин прищурился. — Ты тут не борзей, фофан драный. Это он уже сам решит. Вновь нависло молчание, но теперь своими ледяными руками шеи не трогало. Напротив, позволяло собраться с мыслями, принять подаренное и сохранить его в сердце. Каспар неохотно отпрянул от чужого плеча, размял шею, немного ею похрустев, и уткнулся взглядом в пустоту, о чём-то крепко задумавшись. Вскоре и вовсе поднялся на ноги. Сидеть на холодном полу склада слишком долго было вредно, а иммунитет подрывать ещё сильнее не хотелось не столько из-за опасности заразиться, сколько от риска нарваться на гневную тираду Данковского о вреде переохлаждения. Чума по улицам гуляла как у себя дома, выискивала тех, кто слабину давал, и сразу трапезничать принималась. Каспар с ней шутить не желал — он и без того рисковал себя и Ноткина потерять в Сырых Застройках. И ведь почти потерял. И невольно сжал челюсти от одной очень-очень плохой мысли, которую предпочёл не озвучивать. Боялся, что мысли материальны. — Покажи мне, — внезапно Хан прервал усыпляющую флейту, но так и не договорил, из-за чего атаман вопросительно вскинул брови и глянул бронзовым взглядом на Каина, так и замерев с поднесённой к губам окариной. — Показать тебе что? — переспросил он, очевидно, не сразу поняв, о чём говорил собеседник. — То место, где ты играть учился. Пройтись хочу, ноги затекли. Ноткин многозначительно повёл бровью, будто бы чувствуя подвох в словах Каспара. Поджал губы, напряжённо вспоминая давно забытые дни, обогнул взглядом склад и наконец обратил внимание на оставленную коробочку. Задумался. — Я давно там не был. Может оно уже и вовсе травой до шеи поросло, — Ноткин почесал затылок и после дёрнул Хана за штанину, призывая обратить на него внимание, — это ты что такое принёс? — Иммунники, — безучастно ответил Каин, уже и позабыв об истинной цели своего визита, — доктор Данковский дал. Я немного отложил, подумал, что тебе сейчас нужнее. Двоедушник в ответ усмехнулся. — О себе беспокойся. Мы, двудушники, не лыком шитые, нас зверьё оберегает, — он бойко ударил себя кулаком в грудь и хохотнул, заиграв прищуром, — али Каспар в доблестного рыцаря заделаться решился? Во дела! — Я тебя сейчас ударю, — Хан пригрозил шутнику кулаком, и неясно было, из-за шутки он это, или потому что Ноткин табу нарушил, по имени назвав. — Ишь какой страшный, гусь, — Ноткин отстранённо головой покачал и махнул рукой на коробочку иммунников, — но скажу тебе честно: приятно, что ты не только за свой зад волнуешься. Значит сходишь ты потихоньку со своей Башни к земле. Хан кивнул и ответил без тени сомнения. — Да. За твой больше переживал. Они ещё раз переглянулись в тишине, каждый в своём омуте. Было ещё много тем, которые можно было бы обсудить. Много невысказанного осталось под тяжёлым полотном золы. Но каждый сделал свой ход, теперь пусть Бодхо направляет их, согревая следы поцелуями. К Хану она благосклонна, даже если тот её совсем не признаёт. Добродушная она. Ноткин потянулся, хрустнув позвоночником, сильно зажмурился и наконец расслабленно опустил плечи, поймав на себе цепкий взгляд. Каин ждал ответа. — Отведу под вечер. Но ты об этом месте никому, понял? — строго ответил двудушник и встретил задорную игру морщинок в уголках чужих глаз. — Понял. Нараспев выбежал целый ряд нот. Друг за дружкой, держась за ручки, они окружили колонну, Ноткина, самого Хана, начали вокруг них хороводы водить. После вскружились в новом заводном танце, заплясали по коробкам, взбодрив уже было уснувшую со скуки пыль. Гудящий в голове гимн побудил Хана подхватить. Тихо подпевал, Ноткин подыгрывал. А на радиоактивном пепелище теперь слышится плеск вод Горхона, шелест прибрежных трав, и ветер, несущий шёпот степи по течению реки.