***
ELLA POV***
Гастроли Мариинского театра продолжались в Нью-Йорке, а затем театр приезжал выступать в Хьюстон-Гранд-Опера. Хотя большинство телевизионных каналов демонстрировало русский балет в прямой трансляции, я мечтала увидеть «Лебединое озеро» на сцене. Если все произойдет… то я хотела бы запомнить постановку Мариуса Петипа вампирской памятью. Возможно, поход в театр будет последним положительным впечатлением про жизнь «до». Питер никогда не ошибался. До той самой даты оставалось почти две недели. Последние дни были непривычно жаркими. Ни дождика, ни ветерка. В лесу стало необычайно тихо, звери ушли, птицы попрятались, даже мошкара не лезла в глаза. Жаркая атмосфера словно перенеслась из теледебатов и социальных сетей на природу, разогрев температуру воздуха до невыносимых 100 градусов Фаренгейта. А телевидение и интернет-новости наоборот, стали спокойнее и беззаботнее. Спал накал страстей между политиками, миллионы людей не верили или не хотели верить в непоправимое. Наверное и я поддалась этому безумию, этой нерациональной радости, напоминающей «пир во время чумы», поэтому уговорила Джаспера слетать в Нью-Йорк. Остальные решили не рисковать, остались в бункере вместе с семнадцатью донорами. Шесть вампиров и семнадцать человек, плюс вампир и волчица в соседнем бункере. В такой компании мы с Джаспером проведем год, два, три… если все произойдет… Черт! Я бы сейчас обрадовалась, если бы Питер сказал, что он ошибся, что его дата неправильная, он ошибся годом, нет, десятилетием или целым веком. — Мы успеем! — я просчитывала дорогу туда и обратно, длительность представления. — Мы уедем днем и вернемся ночью! — выходило несколько часов Джаспер хмурился, а Питер смотрел на нас с тревогой. — Еще есть время! — не спрашивала, я утверждала. — Питер, твоя дата наступит через три дня после выступления! — я ждала его подтверждения. Капитан молча кивнул. — «19», — это то число, которое мы не произносили вслух, говорили «то число» или «та дата». Мы не говорили, что бункер — это не просто подземное жилище, а противоядерное убежище автономного типа, способное поддерживать жизнь своих обитателей в течение нескольких лет, а может и десятилетий. Мы не говорили, что доноры - это наша еда, что семнадцать человек в нашем бункере просто напросто наша жратва. Мы не говорили, о том, что должно произойти. Мы не говорили, когда это произойдет.***
— Мне нужен наряд, — я позвала Розали, Шарлотту и Бри покритиковать вечерние платья. Я долго решала, какой стиль, какой цвет выбрать, мы сидели в интернет-магазинах всю ночь и все утро. В одном малопримечательном магазине я увидела темно-красное бархатное платье. Розали скривилась, дескать никому неизвестный модельер. Все равно щелкнула мышкой. Зеленая кнопка демонстрировала, что хозяйка магазина находится онлайн. — Это платье — эксклюзивный наряд, — объяснила хозяйка салона после запроса. — Вы автор? — не удержалась Розали. — Нет, что вы! Это моя дочка шьет. Очень редко правда… Цена за платье была завышена, но я услышала, как владелица магазина добавила. - Она шьет вручную, одно платье готовит примерно полгода. Тогда понятно, откуда такая цена. Я уже отправилась в 3D-примерочную. Темно-красный не совсем мой цвет, для такого платья мне необходимо выпить свежей крови, подкрасить зрачки. Но этот наряд был сшит словно для меня. Длинное платье в пол, с запахом; глубоким декольте, которое прикрывали кружева; украшенное мелкими бриллиантами. Идеально. Шарлотта ахнула: — Изумительно! Жаль, что Питер отказался выходить из бункера. — Эдвард тоже испугался, — протянула Бри. — Может ваши напарники правы, — я вдруг подумала, не совершаю ли я глупость, заставляя Джаспера рисковать вместе со мной. Но что может случиться? Питер видел 19 число, а представление будет 16. Мы приехали в Хьюстон-Гранд-Опера ровно за десять минут до начала. Джаспер сказал водителю лимузина подъехать за нами к концу спектакля. Я была счастлива оказаться с моим напарником на моем любимом балете. Джаспер выглядел шикарно в костюме-тройке, с рубиновыми запонками. Они гармонировали с его красными глазами и моим бордовым платьем. Я тоже выпила очень много крови, чтобы получить красный оттенок глаз. Но все равно мои глаза были как розовые алмазы, даже после трех пакетов донорской крови. Душой я была там, на сцене, переживая вместе с Одеттой клятвы Зигфрида в вечной любви; плакала вместе с матерью похищенной девушки, создавая из слез «лебединое озеро»; страдала вместе с принцем, когда он выбирал себе невесту и назвал Одиллию своей избранницей. Джаспер сжал мою руку и я почувствовала что происходит нечто. Стало тихо. Невыносимо тихо. Симфонический оркестр играл как и положено, артисты балета танцевали, зрители смотрели, время от времени кашляя, издавая звуки живых людей. Но вне этих звуков наступила жуткая тишина. Затихли, прекратились живые шумы театра, слух вампира способен услышать скребущуюся мышь или бегающего таракана, затаившегося кота или хлопот крыльев голубей. Вдруг все эти звуки замерли, спрятались. Я схватила Джаспера сильнее, оказывается все это время я держалась за его руку. Он все понял. Мы выбежали из Гранд-Опера. На улице сновали машины, куда-то торопились жители Хьюстона. В городе тоже было тихо. Если отбросить звуки, которые производили люди, то мы не слышали ни птиц, ни мошек, ни городских крыс, город словно начал вымирать. Ждать нельзя. Мы побежали на северо-восток, в Сэм-Хьюстон, к главному входу нашего бункера. На развилке, где начиналось 45 автострада висел указатель, Национальный парк Сэм-Хьюстон 61 миля. Всего 61 миля. Нам нужно около пятнадцати минут. Мы будем бежать в открытую, наплевав на все законы и правила. Мы проносились мимо машин и людей, к черту секретность. «Не может быть! не может быть! не может быть!» Я твердила как робот, у которого замкнули провода. Яд собрался в глазах, и одна капля потекла по щеке. «Так не бывает! так не должно быть!» Мы бежали как два супергероя из фильмов, оставляя за собой только шлейф поднятой пыли. Выскочили на шоссе и в груди появилась надежда, что успеем, что мы должны успеть! Я не верила до последнего момента; не верила когда Джаспер обнял меня, спрятав мою голову на своей груди; не верила когда завыли сирены на всех радиочастотах, предупреждающие что это «не учебная тревога»; не верила, когда люди бросали машины и в панике сбегали с дороги в сторону леса; я в это не верила. Джаспер остановился, развернул меня и впился в мои губы отчаянно, зло, жадно. Это был дикий и необузданный поцелуй. — Мы выберемся из этого, мы вернемся в бункер, мы спасемся, — Джаспер целовал мое лицо и пытался успокоить меня. Мы смотрели друг другу в глаза и шептали слова любви, когда асфальт под нами содрогнулся от могучего удара. Рядом упала какая-то женщина, она не сдержалась на ногах, еще один мужчина, и еще, и еще. Заплакали дети, кто-то стал ругаться. Мы не останавливались, не помогали упавшим. Мы пытались убежать от судьбы. Всего 61 миля и мы уже потратили четыре минуты, выбираясь из центра города. — Смотрите! — закричали справа сзади. В небо ударили всполохи света и появилось зеленоватое облачко. Я судорожно схватила Джаспера за руку, вцепилась в него, натянула щит на нас двоих, не будучи уверенной, поможет ли. Мой напарник молча поблагодарил, мне кажется его переполнили эмоции окружающих, даже я чувствовала посторонние страх, панику, ужас, неверие. Затем Джаспер толкнул нас за авторефрижератор, который только что застрял в пробке. Джаспер крикнул, чтобы я не смотрела, я зажмурилась, но потом смогла наблюдать небо над Хьюстоном в водительское зеркало. Облако стало подниматься, пузыриться и мигнуло ослепительной белой вспышкой, много ярче чем солнце. Световое излучение продолжалось всего несколько секунд, но оно было настолько интенсивным, что вызвало ожоги у людей. Мой щит не мог защитить от излучения полностью, прикрыв глаза я наблюдала, как сгорает мой защитный купол, никаких сил, никаких усилий не хватало, чтобы спастись от излучения. Словно сухие опилки пластины моего щита вспыхивали сразу в нескольких местах и довольно быстро сгорали. Нам повезло, что купол немного задержал световое излучение, нам повезло, что мы находились за рефрижератором. Я чувствовала как вокруг в человеческих телах закипает кровь. Люди кричали и терли глаза. Многие ослепли. Раненые падали и пытались ползти. Огненный шар, быстро увеличиваясь в размерах, стал взлетать, превращаясь в клубящееся облако, затягивая за собой столб пыли и дыма. Это был гриб, тот самый ядерный гриб, он набирал высоту словно был живым. Темно-серое сверху и желто-красно-оранжевое внутри. Его шляпка оторвалась от ножки и почернела. Я прошептала Джасперу, что люди всегда врали, когда снимали фильмы про ядерные взрывы, никто не мог увидеть этот проклятый гриб. Люди слепли после белой вспышки. Они горели от светового излучения. Вспыхивала их одежда, пылали их волосы, горела их кожа. Раненые выглядели как «живые куски угля», когда «человеческая кожа отрывается, а кровь в теле закипает, и тело выглядит розовым, а не красным»*. Они падали, кричали, пытаясь прикрыть голову, кто-то пытался позвонить по телефону, кто-то звал ребенка, кто-то молился. Хаос и паника. Стоял грохот, напоминающий раскаты грома, прокатилась воздушная волна, ломая и круша все на своем пути, ударная волна несла обломки разрушенных зданий, вырванных деревьев, камни, комья земли и грязи, осколки стекла. Ударная волна принесла повышенное давление и те, кто не ослеп от светового излучения, падали от сильного ветра. Раненых придавливало летающими бетонными плитами, камнями, частями машин. Мы бежали по 45 шоссе, перепрыгивая через раненых и убитых, вокруг были мёртвые люди с обгоревшей отваливающейся кожей. Джаспер морщился от чужих эмоций, я пыталась держать его под своим эмоциональным щитом, но мне не хватало концентрации. Джаспер приобнял меня: — Мы вырвемся. Мы были почти на полпути, когда одновременно ощутили дым. Черт! Черт! Черт! Горел Сэм-Хьюстоновский лес. Последние недели стояла непривычная жара, и деревья вспыхивали как свечки. Мы не могли рисковать. Огонь — единственное, что могло убить вампира. — Проникающая радиация, — вдруг прошептал Джаспер, — мы не сможем вернуться в бункер. — Почему? Лес прогорит и мы дойдем до главного входа! — Во время взрыва мы все еще были в пределах досягаемости. Мы успели впитать в свое тело радиацию. — Хочешь сказать, что если мы доберемся до бункера, то Питер нас не пустит? — Он нас пустит, — Джаспер потер подбородок, — только мы не должны сейчас входить туда. Для начала мы должны найти дозиметр и проверить себя, насколько радиоактивно наше тело. Не забывай о наших донорах. Они должны быть абсолютно здоровы. На этих словах Джаспер стал спускаться с дороги в сторону каких-то складских помещений. — Кто бы это ни был, одним взрывом на Хьюстон не обойдутся, скорее всего будут бомбить южный пригород, там поселений больше, и нам лучше уйти с дороги. Мы оказались около разрушенного ангара, судя по сохранившимся вещам — полотенца, постельное белье, посуда, недорогая мебель — склад принадлежал какому-нибудь отелю или магазину. Хорошо, что это не продукты, людей пока не будут интересовать подушки и одеяла. Поднялся снова сильный ветер, я уже подумала идет вторая ударная волна, но нет. Небо затянуло тучами, появился серый тяжелый туман. — Собирается «черный дождь», — произнес Джаспер. Он обнимал меня, когда мы прятались в уцелевшем углу ангара, нас защищал кусок потолка и почти целая стена. Мы могли наблюдать за дорогой. Люди поднимались и собирались в группы, их тела становились все более кровавыми, кожа висела лохмотьями. Они боялись лесного пожара и шли обратно в город! Внезапно начался сильный ливень. Я читала, что сила взрыва создает радиоактивный штормовой фронт, резкая смена температур вызывает осадки, которые смешиваются с радиационным материалом. На землю падает липкая и черная, как смоль, вода. — Мы можем связаться с Питером? — думаю, он должен был понять, что произошло, но я хотела быть уверена, что в бункере все спокойно. — Электромагнитный импульс вырубил всю связь, — Джаспер убрал в задний карман мобильный телефон. Ливень прекратился также резко как и начался. После него все открытые горизонтальные поверхности были черными, грязными. На небе висели темные облака, яркий солнечный день превратился в хмурый дождливый вечер. Я обратила внимание, что раненые брели друг за другом, натыкаясь на машины. Они шатались и напоминали зомби. На дороге встретились два потока людей, те, кто пытался убежать из города, они выглядели хуже, их тела превратились в кровавое месиво, обожженное радиацией; и те, кто после взрыва атомной бомбы пытались попасть в эпицентр взрыва в безумной попытке забрать детей или найти пропавших родственников. Многие не догадывались, что через день-два они тоже умрут, их внутренние органы были в ожогах как и их кожа. Раненые падали и те, кто шли следом, наступали на тела, не имея сил перешагнуть. Хаос, паника, страх, боль. Даже я, не будучи эмпатом, ощущала это. Мне нужно поддержать Джаспера, я сильнее прижалась к нему, показывая мою любовь и преданность. Я знаю, что из-за моего детского каприза — посмотреть «Лебединое озеро» — мы оказались здесь, это я виновата, что втянула моего напарника под радиационный дождь. Из-за моих глупых желаний мы сейчас жмемся около единственной уцелевшей стены, а не сидим спокойно в бункере. Черт! Какая же я дура! — Прекрати! Я вздрогнула, когда Джаспер крикнул на меня. — Прекрати это! Ты заполняешь все пространство чувством вины. — Но ведь это я... — Ты не виновата, что Питер видел другую дату! Ты не виновата, что кто-то начал Войну! Ты не виновата, что начали бомбить Хьюстон, а не Нью-Йорк! Ты не отвечаешь за глупое человечество! — Но ты здесь из-за меня! — Элла, не надо считать меня безмозглым существом, не способными думать! Если бы я не захотел сопровождать тебя, то ни ты ни я не оказались бы в театре сегодня. Надеюсь, ты не считаешь, что я должен винить себя за ядерные взрывы? Я хотела бы расплакаться, но яд стоял в моих глазах и тело решило сберечь каждую каплю ядовитой жидкости. Почему никто не предупредил население? Почему никто не включил сигнал «Атом»? Где завывания сирен, предупреждающих за 14 минут, о чем так яростно рассказывали конгрессмены? Ядерная атака для гражданского населения оказалась совершенно внезапной. Все спасали свои шкуры. Уверена, что президенты и их окружение уже давно сидели в убежищах. Жителей Хьюстона никто и не думал спасать. Те, кто находился в центре города погибли моментально, остальные умрут в течении суток. Как раз в это время я услышала глухие удары на юге Хьюстона. Джаспер был прав, я не виновата в человеческой глупости. Но почему мне так плохо?! Джаспер не стал заниматься самобичеванием, из внутреннего кармана пиджака он достал спутниковый телефон, тяжелый черный аппарат с внешней антенной. — Надеюсь, еще не взорвали спутники, — прошептал Джаспер. Я сжимала кулаки, ожидая услышать голос Питера, который мог бы нам сказать какие мы придурки. Или Эдварда, который умным голосом пробубнил бы, что он так и знал. Или Эммета, который кричал бы нам, что все классно. Абсолютная тишина. Связи не было. — Нужны низкочастотные приемники, — произнес мой напарник. — Мы их найдем? Он нервно пожал плечами: — Если что-то сохранится после бомбежки. Я посмотрела на свои ноги в красных туфлях, на них не так сильно были заметны пятна крови. Я могла бегать на каблуках, но вечернее платье не годилось для прогулок по развалинам города. — Ветер, — произнес Джаспер, — ветер идет с запада, он несет радиоактивные осадки, нам нужно уходить. — Я хочу переодеться, — не хотела привлекать к себе ещё больше внимания. Мы не ранены, не окровавлены, быстро двигаемся, в любом случае мы будем выделяться среди больных и раненых. Черная жижа покрыла все вокруг, мы осторожно снимали сохранившиеся верхние коробки, они впитали в себя грязную воду. Под ними стояли ящики с посудой, кухонным оборудованием. Ничего похожего на одежду. Джаспер стал разбирать другую кучу. Под полотенцами и занавесками мы обнаружили запечатанные пакеты с медицинской формой. Черт возьми! Либо бегать в платье, либо в халате медсестры, тогда все раненые будут хвататься за меня. Наконец, почти в самом последнем ящике мы нашли одежду для рабочих, темно-синие комбинезоны. Найти бы обувь, но она оказалась сверху и была пропитана черной зараженной водой. Джаспер тоже снял свой костюм и моментально натянул закрытый комбинезон со множеством карманов, куда рассовал телефоны и документы. Я сделала то же самое, отказавшись от дамской сумочки, которая уже начинала мешать, болтаясь на шее во время бега. Я потянула руку к волосам, чтобы распустить высокую прическу, но Джаспер остановил меня. — Длинные волосы будут собирать радиоактивную пыль. Ты же не думаешь подстричься? — криво ухмыльнулся мой напарник. — Если наша жизнь зависела бы только от длины волос, — мой голос стал хриплым от песка и пыли в воздухе. — Ветер идет с юго-запада, слышишь, бомбят около Остина? Нам надо уходить как можно быстрее в сторону Галвестона. Мы мчались вокруг Хьюстона, огибая город по большой дуге. Воздух обжигал легкие, я сделала два вдоха и поняла, что мне нужно избавиться от зараженного воздуха, выдох, выдох, выдох и никакого вдоха. Без воздуха я не могла говорить и на пальцах показала Джасперу, что я не дышу. Его легкие тоже не двигались. Ядерный взрыв в одно мгновение уничтожил всю жизнь в округе. Я не слышала сердцебиения животных ни птиц, не чувствовала никого живого кроме раненых людей, которые шли из Хьюстона и в Хьюстон. Их тела распухли, кожа оплавилась, обнажая мышечную ткань. Многие останавливались, их начинало рвать, человеческий желудок чувствителен к радиации. — Они сегодня умрут, — проворчал Джаспер, — им никто не поможет, скорее всего эти раненые уже находятся в фазе «ходячего трупа»**. Мы добежали до Дейтона, ударная волна пощадила несколько деревянных домов, которые оказались в тени многоэтажек. Джаспер сказал мне не останавливаться, в городе были живые люди, я их тоже почувствовала. Мы пробежали по центральной улице с севера на юг, уже почти на выходе из города в нас стали стрелять местные жители. Они думали, что это мы, бегущая пара в синих комбинезонах, производили ядерные удары? Или они хотели просто новых жертв? Тупые человеческие существа. Стреляли из предпоследнего дома, я заметила в окне рыжего мужчину, он раскраснелся от усердия. Хотя… может он уже получил ожоги. — Их кровь уже заражена? Как ты думаешь? — я спросила у напарника. — Если они все время прятались в доме, то возможно, еще чистые, — ухмыльнулся Джаспер. — Станем рисковать? Пить их кровь? — я думала, что если мы не скоро попадем в бункер, нам понадобится донорская кровь. — Думаю, оставим их. Если они выживут, то нам позже понадобится свежая кровь. Мы остановились в подвале какой-то разрушенной фабрики, я радовалась, что вампирам не нужно ни еды ни воды, я потратила много энергии, чтобы сдержать щит против светового излучения, надеюсь, больше не понадобится сдерживать защитный купол. Джаспер сказал, что мои глаза почернели. — Давай переждем два-три дня, — я помнила, что радиоактивные осадки, пыль наиболее активны и опасны в первые дни, при условии, что больше не будут бомбить Техас. Сильный удар сотряс бетонные стены подвала и что-то посыпалось сверху. — Ты права, darling, нам лучше переждать, — Джаспер выбрал самый чистый угол и уселся на пол. Я пристроилась у него в руках, прикрыла глаза. Мой мозг не мог отключиться, к сожалению, вампиры не спали. Я думала, почему Питер ошибся, в чем он ошибся. Перебирала мои видения. Вот я иду по пустому Хьюстону в поисках свежей крови, попадаю в центральную клинику, где нахожу уже вскрытые пакеты. Или я бегу по магистрали, опять в поисках крови, потому что меня ждут. Я добралась до Европы, чтобы найти свежую кровь. Черт! Неужели я не вернусь в бункер? Мои видения оказались правдивы, мне придется искать носителей чистой здоровой крови, для моего напарника и для меня. Но не потому что нам не хватит наших запасов. Вполне возможно того количества донорской крови, что подготовил для нас Карлайл было бы достаточно на несколько лет. Мне придется искать чистую здоровую кровь, потому что мой напарник и я остались на улице, и неизвестно, когда мы сможем попасть в наш бункер. -------------------------- * Из интервью с Шигеко Сасамори, жительницей Хиросимы, которой удалось выжить после ядерной бомбардировки. **Фаза видимого клинического благополучия (англ. Walking ghost phase — фаза ходячего призрака), период мнимого благополучия при радиационном облучении во время острой лучевой болезни. Это период внешнего здоровья, продолжающийся от нескольких часов до нескольких дней после облучения летальной дозой радиации