***
Jasper POV***
Я люблю Техас. Люблю «Штат одинокой звезды» и широкие полосы техасского флага, встречающегося на каждом шагу, единственному в США, которому разрешено подниматься на флагштоке на одном уровне с общегосударственным флагом*. Люблю широкие дороги, на которых разъезжают огромные громкие грязные пикапы, и их водители все еще машут друг другу на трассе. Люблю плоские равнины около Хьюстона, холмы возле Остина, горные хребты Транс-Пекос, степи с высокими травами на севере и пустыни с кактусами на юго-западе, сосновые леса на востоке и пыльные пустоши на юге. Люблю эти мощные ореховые деревья с узловатыми ветвями, будто пришли на техасскую землю из древней легенды. Люблю безумную дикую техасскую погоду, когда за минуту палящая жара сменяется жутким холодом и обрушиваются мощные ураганы — торнадо. Люблю этот штат ковбоев, эти ремни с гигантскими пряжками, стетсоны и ковбойские сапоги вестерн. Я заметил, что в Техасе мужчины все еще открывают двери и пропускают женщин вперед, узнаю вежливость и предупредительность Конфедерации. Люблю протяжный техасский акцент — с растягиванием слов, с голосовыми нотами в разговоре, который возбуждает женщин, горячит их кровь и заставляет сверкать их глаза. Я люблю Техас. Блядь, я люблю этот гребаный штат. Но сколько себя помню, на моей земле всегда идут войны. Человеческие и вампирские; колониальные, революционные, гражданские… и ядерная. Радиация отравила все: воздух, которым дышали люди, воду, которую они пили, еду, которую ели. Жители Техаса умирали. Первыми радиация убивала быстро делящиеся клетки человеческого организма — слизистой желудка и кишечника, эпителий половых желез, волосяных фолликул, десен, затем погибали лимфоидная ткань, клетки костного мозга. Мы видели первый симптомы — рвоту и вялость, раненые уже никуда не шли, а медленно передвигали ноги, большинство просто сидели или лежали вдоль дорог. Их кожа висела лохмотьями, внутреннее кровотечение проявлялось кровавым поносом, который раненые уже не сдерживали и оставляли после себя кровавые следы. Через несколько дней начиналось «мнимое благополучие» у больных. Я бы хотел поддержать Эллу, я чувствовал как она радовалась, когда видела, что не все погибли, что кто-то активно двигается. Но я не мог врать. Радиация продолжает разрушать человеческий организм, только эффекты проявляются не сразу. Тела раненых еще функционируют на старых клетках, до тех пор, пока они не выработают свой ресурс; тогда начнется сепсис и кровоизлияния. В любом случае их ожидает смерть. Тех, кто сгорел в эпицентре взрыва, можно считать счастливчиками. Они умерли быстро и даже не поняли ничего, не успели ничего увидеть, не то чтобы осознать. Человек, попавший в эпицентр просто исчезает, распадается на атомы, до того, как его нервная система донесет до мозга информацию, полученную через зрение. Возможно они успевают перед смертью ощутить ослепительный белый свет и сильный адский жар на какие-то сотые доли секунды. Хуже всего придется умирать последним выжившим. Уже прошел первый шоковый эффект от бомбардировки, они видели как все начиналось, они понимают, что нет спасения, нет надежды; они стали обожженными, искалеченными жертвами ядерных взрывов. Боль, страх, обречённость, безвыходность, отчаяние… меня убивали эти чувства. Это было хуже, намного хуже всех вампирских войн, когда я чувствовал ярость новорожденных вампиров и их жажду крови. Блядь! Я ощущал себя слабым, я не имел права просить мою напарницу о помощи, она не должна тратить свои силы на щит, она не должна прятать меня от эмоций. Но черт возьми! У меня раскалывается голова от сотен и тысяч раненых, у которых стремительно развивается лучевая болезнь. Это больнее, намного больнее обращения человека в новорожденного вампира. У меня даже была такая мысль, а что если обратить всех больных, сможет ли вампирский яд вылечить их испорченную, облученную кровь. Черт! Мне было страшно! Мне, Майору Джасперу Уитлоку, которого называли Богом Войны, мне было страшно. Если где-то остались здоровые, не зараженные жители, то им в любом случае уже никогда не суждено жить так, как раньше. Я думал, что человек может быть гениальным, умным, блестящим — изучать термоядерные реакции, создать ядерное оружие. И в то же время быть идиотически тупым, высокомерным, эгоистичным — применить это оружие на себе подобных. Взрывы прекратились так же резко как и начались. Я насчитал, что на Хьюстон упало три ядерных снаряда и множество осколочных. Техасская земля тряслась как желе. Моя земля боялась бомб и снарядов. Противник желал превратить город в пыль и уничтожить всех его жителей, можно сказать, он добился своей цели. От Хьюстона ничего не осталось. Мы должны были выждать 49 часов**, и потом отправиться дальше, сейчас наш путь на юг был перекрыт расплавленной землей после ядерных взрывов, почва спеклась в однородную стекловидную массу. Горели леса, полыхали оставшиеся здания, взрывались хранилища газа, когда земля вокруг нагревалась до невыносимых температур. Элла предложила вернуться в Хьюстон и поискать в больницах запасы донорской крови, заодно мы могли позаимствовать дозиметры, если такие остались, в охотничьих магазинах. Если мы не вернемся в бункер, то придется искать чистую, не зараженную еду и воду, затем такой едой кормить здорового человека, чтобы в дальнейшем использовать его чистую кровь. Я усмехнулся от перспективы. Черт возьми! Вампиры оказались не такими совершенными существами. — Пойдем той же дорóгой? — безучастно спросила Элла. — Нет, darling, — я старался добавить побольше техасского очарования, чтобы увидеть улыбку моей напарницы, — давай сразу в город, без объездных дорог. Элла кивнула и побежала, она ловко перепрыгивала через развалины. Я обогнал ее на полшага, кивнув, чтобы держалась чуть сзади. Дорога превратилась в некое подобие узкой тропы, мы пробирались среди рухнувших зданий. Я напряг зрение и слух. Вампиры не боятся никого из живущих, но мы можем погибнуть от взрыва снаряда. Я жадно ловил каждый шорох и движение: покатились камни под нашими ногами, хлопает рама разбитого окна, стонет ветер в пустых разбитых помещениях, скрипит дорожный указатель. Элла показала на искореженные машины, в которых сжимая руль сидели трупы, обожженные до костей. Скоро они превратятся в скелеты, а затем в пыль. Стоял мерзкий запах гниющей плоти. После радиоактивного дождика в первый день 16 числа солнце палило нещадно. Кто писал про ядерную зиму? Блядь, нет ее. Наоборот, солнце жарит намного сильнее. Может трупная вонь скоро исчезнет, в такой зной мертвые тела должны превратиться в мумии. Я мог перестать дышать, как сделала моя напарница, но тогда мы можем пропустить нечто важное. Как этот слегка заметный, тошнотворно-сладковатый запах вампира. Я сжал руку Элле и прошептал, чтобы она принюхалась. Мы пошли за этим запахом как по следу. Ближе к центру под руинами оказались целые улицы с брошенными машинами и сгоревшими человеческими телами. В Хьюстоне царила могильная тишина. Даже ветер не проникал в центр города. Мы приближались к одной из воронок, оставленных ядерным снарядом, запах следовал прямо, но нам придется сделать крюк. Я не знаю, какой уровень радиации в эпицентре. Мы повернули на юго-запад, через двести ярдов появились частично уцелевшие дома и небольшая стоянка грузовых автомобилей, похоже здесь были складские помещения. Элла занервничала: — Как в моем видении. — Darling, тогда ты знаешь, что делать, — я придал голосу излишнюю уверенность, черт, моя напарница боится. — Их надо уничтожить, — вдруг произнесла Элла. Я ждал объяснения. — В том сне или видении были странные вампиры, которые пытались выпить яд друг у друга. Они выглядели словно зомби. — Если они не сильно фонят, — я усмехнулся, — не хотелось бы хвататься за вампиров, зараженных радиацией. — Мне кажется, их надо убить сейчас, пока они не обратили больных людей в себе подобных. — Ты права, — я прижал к себе Эллу и медленно поцеловал. Не было никакого сексуального контекста, я хотел успокоить мою жену, она тряслась от нервного возбуждения, от небольшой паники, от волнения. — Мы справимся, — я прошептал ей в ухо, — мы вместе, у нас все получится. По большому кругу обошли воронку, конечно, на противоположной стороне мы снова уловили запах вампира, он вел нас в больничный комплекс. Я принюхиваюсь и среди запахов старых лекарств, новых разлагающихся тел, протухшего гноя и сладковатого запаха вампира ловлю тот самый вкусный чистый аромат человеческой крови. Где-то рядом находятся холодильники с донорской кровью. И кто-то уже добрался до них. Я добежал до шахты лифта, который был завален обломками обрушившихся этажей. Но Элла меня позвала к боковой пожарной лестнице. — Я видела это, — прошептала моя напарница. Весь пол подвала был усеян разбитым стеклом, обломками кирпичей, кусками бетона. Не было ни одного живого человека. Несколько высохших от высокой температуры трупов лежали около дверей. Белые халаты были испачканы кровью, эти погибшие работали здесь врачами или лаборантами. И погибли они не от ядерного взрыва, а от рваных ран на шее. Я знаю эти неаккуратные укусы, так нападают только новорожденные, которые совершенно не понимают, что происходит. Сейфы и холодильники стояли без дверей, кто-то снял их с петель. Донорские пакеты были разорваны неумелыми зубами и когтями, кровь разлилась по полу, и судя по следам, кто-то пытался слизать эту красную жидкость. Глубоко на полках в холодильных камерах остались несколько нетронутых пакетов с кровью. Камеры еще сохранили прохладу. Я вскрыл пакеты. Кровь пахла удивительно. Сказывался мой голод? Или мое тело пыталось избавиться от радиоактивной грязи и требовало чистой крови. Я еще раз принюхался, конечно радиация не пахнет и, к сожалению, вампиры ее никак не чувствуют и не видят. Мы разделили кровь поровну, выпили по два пакета и остальные хотели взять с собой, но не нашли переносной холодильник. Поэтому допили всю донорскую кровь, которая оставалась в холодильнике. Может быть мы поступили глупо, но вряд ли мы сюда вернемся. Не имело смысла таскать по жаре пакеты с кровью, которая через полчаса свернется. Мы выбрались из подвала, чтобы наткнуться на погибших под обломками медсестер, врачей, пациентов. Я обратил внимание, что большинство больных имели укусы в плечо, спину, грудь. Тот, кто нападал на них, вырывал кусок живого мяса. Черт! В первый день взрыва в Хьюстоне орудовал новорожденный вампир! Откуда он взялся? Нас окружали шесть вампиров-новорожденных. Holy shit! Я их еще не видел, чувствовал жажду, такую знакомую эмоцию, жажду крови новообращенного вампира. Блядь! Я обрадовался этому знакомому чувству, которое перекрывало страдания и боль умирающих раненых. И чуть не пропустил момент, когда один из новорожденных побежал в лобовую атаку. Элла собралась укрыть нас щитом, но я помотал головой. Нет ничего лучше хорошей битвы с новорожденными. Это встряхивает тело, приводит в боевую готовность нервы и мускулы, очищает голову. Я наслаждался, когда сбивал с ног несущегося на меня новообращенного вампира, когда срывал им головы, отрывал конечности. Их тела были какими-то рыхлыми, будто они не закончили обращение. Но головы отлетали как у любого вампира, с металлическим скрежетом, с искренним удивлением в их красных глазах. Один из новорожденных потянулся к моей напарнице. Элла прыгнула и приземлилась на спину вампира, пытаясь свернуть ему шею. Но этот новорожденный был очень сильным, он сбросил Эллу со спины. Она перекатилась и снова оказалась на ногах, немного присела и прямым ударом влепила вампиру в челюсть, его голова откинулась назад. Новообращенный вампир оттолкнул Эллу и она отлетела до уцелевшей стены, которая рассыпалась от удара. Элла начала злиться, она побежала навстречу вампиру и в прыжке выдавила ему глаза. Ослепший новорожденный стал что-то орать и хвататься за пустые глазницы. Затем он начал размахивать руками. Тогда Элла одной рукой схватила его голову сзади, другой за подбородок, резко повернула голову так, что он наклонился. — Не смей кусать! — я успел заорать. Я видел, как приблизилось лицо Эллы к шее вампира. Новорожденный вампир ударил Эллу в бок и я не удержался на месте. Под моими ногами уже лежали тела пяти новообращенных, я с размаху снес голову шестому. Элла зарычала на меня: — Этот был мой! — Давай не будем делить новорожденных вампиров как кусок пирога, — я надеялся, что моя жена не собиралась ссориться со мной из-за новообращенного, — надо уходить отсюда и обойти другие больницы и магазины, вернее то, что от них осталось. Я все еще не терял надежды найти дозиметр и удостовериться, что мы с Эллой сильно не фоним и можем спуститься в бункер. Я проверил, не спрятался ли еще какой-нибудь долбанный новорожденный в стенах больницы, но все, что чувствовал — была пустота. Мы, не сговариваясь, обошли ту часть города, где находился Хьюстон-Гранд-Опера, и вышли к торговым кварталам. Коммерческие центры, торговые моллы, большие и маленькие магазины разрушила не столько ударная волна от ядерных снарядов, сколько бежавшие в панике люди, многие из которых так и остались лежать среди руин. Я прислушался, вдруг где-то бьется здоровое сердце, но мертвую тишину нарушал только ветер. Он хлопал уцелевшими жалюзи, дергал открытые двери, стучал по остаткам разбитых витрин. Полки с продовольствием разломали и разграбили, отделы с компьютерной техникой тоже снесли, видимо выжившие люди в последний момент запасались едой и средствами связи. Интересно, они спрятались здесь же, в подвалах торгового центра? Или у них хватило глупости тащить все продукты домой? Под ногами хрустели кусочки пластмассы, разбитого стекла, бетона. — Джаспер, кажется это то, что ты хотел, — Элла вытаскивала запечатанные коробки из подсобного помещения. От пола до потолка стояли картонные ящики, благодаря им комната не обрушилась. Индивидуальные дозиметры. Черт! У них высокая погрешность, но хоть что-то. Мы вскрыли коробки и достали совершенно новые упаковки. Сделано в Японии. Holy shit! По основным кнопкам все было понятно — включить, выбрать режим активный или поиск, измерить. И… ничего! Дозиметры показывали 0 мкЗ/час. Мы поменяли батарейки, трясли, бросали их на пол, об стенку, крутили, подносили к разным предметам. Изменилось только количество нулей, вместо одного высыпало шесть. Вскрыли другие упаковки. Пять, семь, двенадцать, сорок четыре дозиметра. У всех разное количество нулей. Блядь! Как я не догадался! Я не выдержал и засмеялся. Элла злилась на меня, она молчала, но наверное думала, что я сошел с ума или так на меня влияет лучевая болезнь. — Дозиметры зашкаливают. Они не предназначены для таких больших цифр, возможно сейчас мы испытываем 1 или 100 зиверта в час***, аппарат просто не может вывести все цифры, — я проговорил серьезным тоном. — Насколько большие цифры? — моя напарница уже успокоилась. — Может быть 7000000 мкЗв/час (микрозиверт в час). — Это много или мало? Для людей я имею в виду. — Для живых существ это очень много, мгновенная стопроцентная смерть, — я поблагодарил Питера за то, что заставил меня читать физику. — Нам здесь больше нечего делать, — Элла торопилась выйти из помещения. Я сунул в карман два дозиметра. — Не замечаешь, что темнеет раньше положенного? — каждый вампир прекрасно чувствует время, для меня солнце клонилось к закату на три минуты пятьдесят две секунды раньше. — И греет сильнее, — добавила моя напарница.***
Элла провела меня еще к двум больницам, в одной из которой донорскую кровь не хранили, во второй — холодильные камеры были разгромлены. Я втянул воздух. Вампиры. Элла тоже поняла. — Они здесь были несколько часов назад, — прошептала моя жена. — И это не те шесть, которых мы разорвали… Holy shit! Долбанная радиация! Блядь, какой же я придурок! Я ушел и не поджег разорванных новорожденных. — Элла, нам придется вернуться. Я люблю мою напарницу, я ее просто обожаю за то, что она не задает лишних вопросов. Она побежала за мной к тому, первому, госпиталю. Я никогда так не ошибался, разорвать вампиров и оставить их части тела в одной куче. В моей голове поселилась тишина и пустота. Нет чужих эмоций, чужих чувств. То, что ощущает моя Элла, я не воспринимаю как нечто «не-мое», все, что происходит с моей женой — это и мои чувства, и мои ощущения. Мы с ней как единое целое. Меня стала тревожить абсолютная тишина, ведь я обрадовался старым знакомым эмоциям, когда на нас накинулись новорожденные. Мой разум не захотел уничтожить их полностью, и мое тело подчинилось. Я даже не достал зажигалку! Похлопал по комбинезону, нащупал ее в боковом кармане. Я бы удивился, если бы разорванные новорожденные ждали нас, чтобы сгореть в пламени. В больничном комплексе остались только трупы, те, которые не ходят и не бегают. Новорожденные оставили сильный запах, найти их будет не сложно. Мы их догнали около руин отеля. Элла была права, когда описывала этих вампиров как странных, они умудрились перепутать конечности и двигались довольно медленно для высших существ. Воистину ходячие трупы! Не допущу во второй раз ту де ошибку, поэтому сначала развели костер, соорудив для него пирамидку из балок и сломанной мебели. Новообращенные не разбежались в разные стороны, а пытались атаковать меня или мою напарницу, но делали все так вяло, медленно, словно их обратили в зомби, а не в вампиров. — Все! Это был шестой! — Элла толкнула ногой последнего новообращенного в полыхающий костер. Она развернулась и застыла, смотря за мое плечо. Я резко развернулся, хотя никого не чувствовал, присел в защитной стойке. Элла смотрела на плакат, который все еще висел на одном уцелевшем столбе. Плакат был разодран ветром, часть его сжег огонь. Но все еще можно прочесть о выступлениях Мариинского театра из России. Я обнял Эллу, мне надо увести ее. Я не выбирал направление, просто шел, перебирая ногами, прижимая к себе мою напарницу. Мои органы чувств были на пределе. Я ощущал некоторые вспышки боли, в городе еще оставались умирающие. Раненые часто теряли сознание, поэтому я не всегда чувствовал их боль. Осталось меньше двухсот человек, раскиданных по окраинам Хьюстона. Все они находятся на той или иной стадии лучевой болезни, все они медленно умирают. Мы молчали. На телеграфном столбе висела афиша, зовущая на балет Мариинского театра из России. Половину афиши закрывал перевернутый указатель, зацепившийся за столб одним из крючков. На указателе осталась только часть надписи от SAM HOUSTON 61 National Forest Да, из центра города до Национального парка Сэм Хьюстон 61 миля, до нашего бункера 61 миля. В перевернутом виде получалось «19 not», причем буква «t» сильно стерлась и выглядела как вертикальный штрих. Соединяя все цифры получалось 19 число, а месяц и год были написаны на афише. Я смотрел не отрываясь, чувствуя как растет напряжение моей напарницы. Элла не видела цифры, не видела 19 число, ошибку Питера. Она закрылась в себе. Афиша «Лебединого озера» преследовала нас. Я обнял мою напарницу, она все это время проживает в чувстве вины, считая только себя ответственной за то, что случилось. Как ей рассказать, как ей внушить, что она не виновата в том, что захотела посмотреть балет; она не виновата в том, что люди не сдержались, кто-то нажал кнопку раньше времени; она не виновата в том, что Питер ошибся… хотя… он никогда не ошибался. Я еще раз сверился со своей вампирской памятью, вытаскивая из самых потаенных мест все, что было связано с Питером. Сколько раз он предупреждал меня, когда мы служили у Марии, сколько раз благодаря капитану мы оказывались в нужном месте в нужное время; я вспомнил как Питер отправил меня в Филадельфию, вампирский ублюдок, чтобы я встретил сучку Элис; ведь я злился на него, не понимал, на хуя мне сдалась эта больная ясновидящая, иногда мне кажется, что она каким-то образом подтолкнула Аро и затем через него весь мир к этой Войне, где нет победителей. А потом, вместе с Элис я стал жить в ковене Калленов, которые переехали в этот Форкс, где я… встретил… мою… Эллу. От воспоминаний потеплело на душе. Я был бы готов просидеть в старшей школе хоть целую вечность и столько же прожить в браке с Элис, чтобы в итоге найти мою истинную напарницу. Питер, блядь! Ублюдок Питер! Ведь не было никакого 19 числа! Наврал! Капитан, ты же сам говорил, что точные даты надо проверять и ждать подсказок. Неужели ты попался на такую дешевую уловку с дорожным знаком? Не верю! Питер, мне будет не хватать твоих дебильных звонков по телефону, твоих гребаных предупреждений, черт! Питер просто знает, что произойдет. Знает. Что же ты там, в будущем, узнал или увидел, мой капитан? -------------------------- * В состав США Техас вступил в качестве 28-го члена по договору от 29 декабря 1845 года. К этому времени он был уже независимой, международно признанной республикой. (В период с 1519 по 1848 годы на различные части Техаса заявляли претензии шесть стран: Франция, Испания, Мексика, Республика Техас, Соединённые Штаты Америки, а также Конфедеративные Штаты Америки в 1861–1865 гг.) Поэтому Техас — единственный из всех штатов, который имеет право проводить всенародный референдум по вопросу отделения и независимости. Флаг штата Техас поднимают на одном уровне с общегосударственным флагом США. ** «Правило семи», применимое к ядерным взрывам: через 7 часов радиация падает в 10 раз, через 49 часов (7×7 часов) в 100 раз, через 343 часа (7×7х7 часов) или 14,2 суток — в 1000 раз. Эффект снижения радиации объясняется распадом изотопов, образующихся при ядерном взрыве. *** Нормальный фон радиации колеблется в пределах 0,11 — 0,16 мкЗв/час (микрозиверт в час), предельно допустимый уровень радиации до 0,57 мкЗв/час. Радиационный фон на Фукусиме составлял 11930 мкЗв/час (12 марта 2011г.) 1 Зв приблизительно равен 100 рентгенам — когда появляются первые признаки лучевой болезни, по статистике, 10% людей, получивших такую дозу облучения, умирают через 30 дней. 3-4 Зв — смертность около 50% за 30 суток 5-6 Зв — смертность 90% за 14 суток более 7 Зв — смертность 100%