***
Друзья практически втолкнули его в кабинет мадам Помфри сразу после ужина. Медиковедьма выслушала рассказ Гарри о состоянии в последнее время и выделила койку на ночь, выдав несколько лечебных зелий. Судя по запаху, это были какие-то усовершенствованные успокоительные. — В вашей ситуации не приходится удивляться паническим атакам, — сказала мадам Помфри. — Можно было бы удивляться, если бы последствий пережитого не было. Гарри пододвинул к своей койке перегородку, организовав довольно уютный уголок, переоделся в больничную пижаму и собрался спать. И, пока зелья не начали действовать, он даже не догадывался, до какой степени был всё это время напряжен. Мышцы всего тела настолько привыкли быть в тонусе, будто Гарри в любую секунду готов был сорваться и бежать со всех ног куда-нибудь. Он снял очки, положил их на тумбочку рядом с волшебной палочкой и прикрыл глаза. Гарри наслаждался моментом, когда его не мучили мечущиеся мысли о сбежавшем Долохове и тени Волдеморта, о пропавшем мече и светлом ритуале, об оставшемся без ответа письме Малфою, о Роне, который, скорее всего, выпытает из Гермионы подробности их разговора о долге. Впервые за много недель Гарри мог просто лежать в кровати и вновь медитировать, как он научился, пока осваивал окклюменцию. Сон пока не шел. Гарри очистил сознание. Улеглись даже отдаленные всполохи мыслей, он чувствовал свое тело и спадающие с него зажимы, мелкую, почти незаметную боль в районе икр, словно вот-вот сведет мышцу, если Гарри резко потянет ее. Угомонились эмоции: стихла постоянно отвлекающая и держащая в напряжении тревога, отголоски раздражения, тоски, пережитого страха. Как только он понял, что вновь чувствует себя просто Гарри, а не взвалившим на себя неподъемную ношу долгов Мальчиком, который выжил дважды, фальшивым героем Второй магической войны, то вернулась одна мысль, и именно ее Гарри так и не удалось прогнать. Он снова подумал об увиденном в зеркале Еиналеж прошлой ночью. В тот момент Гарри испытал боль и тоску, а теперь будто осознал кое-что не менее важное, что в тот момент невольно выпустил из внимания: он целовался с Риддлом в отражении. Разве он хотел этого когда-нибудь? Разве можно назвать это сокровенным желанием собственной души? Нет, это было похоже на бред воспаленного сознания, измученного проблемами последних лет и внезапно обрушившимися на него паническими атаками. Гарри заложил под голову руки и открыл глаза, уставившись на скучный белый потолок Больничного крыла. Ему целых два года нравилась Джинни и еще год Чоу Чанг, а вовсе не предреченные Трелони враги и даже не другие парни. Гарри шесть лет провел в комнате мальчиков факультета Гриффиндор и еще около полугода нос к носу с Роном, пока они скитались по лесам. А Рона объективно можно было назвать красивым, только Гарри никогда раньше не оценивал лучшего друга по внешности. Ему в принципе не приходило в голову ничего такого. Единственное исключение, когда сам Гарри сморозил очевидную глупость Риддлу. Но тот распознал ложь. Гарри накрыл лицо руками, прячась от следующей мысли: вот только потом тот спросил об ориентации. — Вот черт! — выругался он и резко перевернулся на живот, накрывая голову подушкой. Вскоре стало жарко и нечем дышать, и он вынырнул обратно, стукнув по ней кулаком. И все-таки одно было совершенно точно: когда Гарри сказал пресловутое: «Ты мне нравишься», — он не имел в виду ничего такого, лишь надеялся, что ложь раскроется хотя бы не сразу, а даст ему фору в несколько минут. Если бы кто-нибудь спросил Гарри Поттера, нравились ли ему когда-нибудь парни, он бы отшутился. Если бы его попытались подозревать в этом, то он огрызнулся бы. Но если хоть одна живая душа заподозрила бы его во влечении к Тому Риддлу, Гарри точно врезал бы по-маггловски в нос такому умнику. Именно по этой причине Гарри бился лицом в больничную подушку, а каждый следующий удар становился все более ощутимым. И все-таки он не мог выбросить из памяти момент, когда отраженные Гарри и Риддл поцеловались. Секунда сближения, взгляды и прикосновение губ к губам постоянно возникали перед мысленным взором. Гарри опять представил это и зажмурился изо всех сил до появления цветных пятен на черном фоне, но это не помогло. Снова тот отраженный Гарри тянул руку к лицу Риддла, слегка касался его подбородка, ненавязчиво притягивая к себе, а потом поцеловал — сперва почти невесомо, а потом, обняв за шею второй рукой, со всей страстью. И Риддл там отвечал ему, и было в этом что-то запредельно личное и таинственное, но при этом как будто расплывающееся в груди теплом. Гарри снова перевернулся на спину и заглянул под одеяло, чтобы удостовериться, не показалось ли. Нет, не показалось. Он чуть не зарычал от досады и раздражения. С ним точно происходило нечто ненормальное, и дело не в панических атаках. Его категорически не могло возбуждать воспоминание о подсмотренном в зеркале поцелуе с Риддлом. Но возбуждало. И это бесило больше всего.***
Ранним утром, сразу после осмотра у мадам Помфри, Гарри отправился на завтрак в Большой зал с твердой уверенностью выбросить всю чушь из головы, помириться с Джинни и предложить ей встречаться. Это было правильно и логично, ведь она нравилась ему прежде, а, значит, могла понравиться снова. Вторым пунктом в списке дел на день стоял поход в класс с Омутом памяти. Гарри нужно как можно скорее простить Волдеморта, чтобы провести ритуал и, наконец, избавиться от влияния хоркрукса. Для этого Гарри решил вернуться к оставшимся воспоминаниям из коллекции Дамблдора, а заодно лишний раз убедиться: Том Риддл и его будущая версия Волдеморт — чудовище, и его следует судить исключительно по поступкам, как сам же хоркрукс и посоветовал. Третьим в большом списке, но не менее важным, значился ответ на письмо Малфою. Гарри собрался с духом и решил написать бывшему Пожирателю правду о ситуации с дневником. Строить планы оказалось легче, чем им следовать. Гарри, вопреки своим привычкам, появился в Большом зале к самому началу трапезы. Обычно в это время можно было застать завтракающими только преподавателей и нескольких студентов с младших курсов, вяло ковыряющихся в еде. Чуть реже встречались старшекурсники, у которых по темным кругам под глазами можно было понять, что спать они не ложились. Сейчас таких набралось немало среди семикурсников и некоторых студентов с пятого. Большинство сидели, сгорбив спины и уткнувшись в книги, пытаясь не забывать вовремя подносить ко рту ложку или вилку. За столом Гриффиндора Гермионы и Рона еще не было, зато обнаружилась Джинни. Ее волосы были завязаны в пучок на макушке, в который она воткнула крест-накрест два черных пера для письма. Она жевала гренки, запивая апельсиновым соком, и читала учебник по трансфигурации. Рядом с ней сидел долговязый староста с Рейвенкло, держал ее руку в своей и тоже что-то читал. Гарри сел за стол и попробовал сосредоточиться на еде. Однако его взгляд постоянно соскакивал с яичницы на переплетенные пальцы рук этих двоих. Похоже, Джинни быстро нашлась, чьим обществом утешиться после объяснений с Гарри. Наспех перекусив, он бросил взгляд на часы и прикинул, успеет ли в совятню, или лучше сразу бежать в башню факультета, чтобы сходить в душ, переодеться и собрать в сумку нужные конспекты и учебники. Решил, что успеет. Но на выходе его перехватили Рон с Гермионой. Вид у друзей был непривычный. Будто они были совершенно не такими, как вчера: держались слишком близко друг к другу, у Гермионы горел румянец на щеках, а Рон обнимал ее за талию. — Доброе утро, Гарри, — Рон расплылся в добродушной улыбке. — Как ты? — Лучше. Потом поговорим. Я в совятню, хочу письмо Малфою черкнуть. Рон с Гермионой переглянулись. Подруга сказала: — Вообще-то мы подумали, что ты поступил невежливо, и сами ему вчера отправили ответ. Мы объяснили ему, почему возникла заминка. Пообещали, что мы всё решим. — Гермиона сделала паузу, а потом уточнила: — Мы ведь решим, да? — Спасибо! Решим, конечно! Я как раз готов этим заняться в ближайшее время. Думаю, что все получится! У Гарри с ног будто исчезли тяжелые кандалы, мешавшие нормально ходить, но слишком обыденные, чтобы замечать их. Он быстро добрался до факультетской гостиной, ворвался в спальню мальчиков седьмого курса и только потом остановился, переводя дыхание. Кажется, зелья мадам Помфри работали лучше аптечных. Его даже не настолько сильно огорчило решение Джинни. Возможно, оно не было окончательным, и Гарри еще сможет чуть позже вернуть ее. Он почему-то не сомневался, что между рейвенкловцем и Гарри Джинни выберет Гарри. Она всегда выбирала его, даже когда встречалась с Дином Томасом. Гарри тут же вспомнил, как она оказывала ему знаки внимания, и как он сам ревновал. Странно, что теперь вместо ревности он испытал лишь досаду из-за неудачи. Душ помог привести мысли в полный порядок. Гарри с большим удовольствием потянулся. Он чувствовал себя бодрее, чем все последние месяцы. До первого урока оставалось пять минут. Он сорвался с места, чтобы успеть в кабинет чар.***
Гарри освободился только поздно вечером. После уроков он с друзьями просидел за подготовкой к грядущим экзаменам. Уходя, Гарри заметил, что они о чем-то между собой стали переговариваться, приглушив голоса, у Гермионы снова проступил румянец, а Рон, думая, что никто не смотрит, поцеловал ее в висок. Гермиона прильнула к нему и тут же, смутившись, отстранилась. Она перехватила взгляд Гарри, а он сделал вид, словно ничего не заметил, лишь объявил им о своих планах на вечер, и оставил парочку наедине. По пути он думал, что, наверное, совершенно не дает им побыть только вдвоем, и они невольно вынуждены при нем изображать, словно между ними исключительно дружба, чтобы Гарри не чувствовал себя лишним. Скорее всего, они стеснялись его, и, когда Гарри удалось сбагрить в Больничное крыло на целую ночь, наконец-то нашли возможность уединиться. Гарри был рад за них от всего сердца, но немного ревновал. Может, Джинни была права, когда упрекнула его в том, что он всё время проводит только с ними двумя. Но ведь Рон и Гермиона поженятся, купят дом, как собирались, а он будет лишь гостем на их празднике жизни. Ему необходимо было устроить свою, а не сосредотачиваться на долге, отгораживаясь от пугавшего будущего первым подвернувшимся предлогом. Он едва ли представлял свою жизнь после того, как победит Волдеморта окончательно. И еще меньше он представлял, какими станут его будни после выпуска из школы. Гарри вообразил, как переедет в дом на Гриммо, поступит на курсы подготовки в Аврорат, а потом начнет работать. Но чего-то важного в этом не доставало. Скорее всего, ему нужна была пара. Джинни, как он привык думать. Она — хорошая. Просто в какой-то момент ее флирт перестал казаться ему лестным, а всё больше выглядел пустым жеманством. Еще Гарри запоздало заметил, что ему нравилась девушка, которая по описанию напоминала его мать: рыжеволосая, дерзкая, острая на язык и пользующаяся популярностью. Это казалось и логичным, и пугающе странным. Он вошел в класс с Омутом памяти, заклинанием зажег старые факелы по углам и уселся на парту, напротив чаши. Огонь тихо потрескивал, сжигая невидимые пылинки, взметнувшиеся со всех поверхностей с появлением Гарри. Он давно сюда не заходил. За окном было по-ночному темно, в стекле отражался он сам. Сняв очки, Гарри потер глаза и улегся вдоль парты. Он нашарил закупоренный фиал с воспоминанием. «31 января 1980 г., Лондон, Северус Снейп». Гарри резко сел и еще раз перечитал этикетку. Не раздумывая ни секунды, он зубами отковырял пробку и вылил воспоминание в чашу. Тонкие серебристые нити расплылись, рассеиваясь внутри. Гарри задержал дыхание перед погружением и только потом отправился в путешествие. Из плотного тумана, с которого всегда начинались воспоминания, соткалась тощая фигура молодого Снейпа. Тот по своему обыкновению был одет в свободного кроя черную мантию, но на этот раз с глубоким капюшоном, чуть съехавшим с головы, а его лицо закрывала маска Пожирателя смерти. Снейп только что аппарировал на мощеную дорожку, ведущую к двухэтажному загородному дому. Он немного замедлился и прошел сквозь неохотно пропустившие его щитовые чары, надвинул капюшон мантии пониже на лицо, скрывая выбившиеся волосы. Все окна дома изнутри были занавешены плотными черными шторами. На двери висел изрядно потрепанный венок из омелы, явно не снятый с Рождества. Дверь перед Снейпом бесшумно приотворилась. Он вошел. Гарри протиснулся следом. Убранством полутемная прихожая напоминала дом на площади Гриммо, разве что чище и голов домовых эльфов здесь не было, но вот невзрачные в вертикальную полоску стены давили со всех сторон, а под ногами лежал грязный вытертый ковер. С тихим шипением горел единственный газовый светильник, а напротив открытой двери, откуда доносились приглушенные голоса, висел предположительно портрет в прокопченной массивной раме, полностью закрашенный черной непроницаемой краской. Из гостиной выглянула чья-то голова, так же скрывающая лицо под капюшоном и маской. — А! Снейп! Ты последний, — сказала Пожирательница резким, чуть визгливым голосом. И Гарри уставился на нее во все глаза. Это совершенно точно была Беллатриса Лестрейндж. — Здравствуй. — Иди давай, — сказала она и исчезла за поворотом. Снейп вошел в гостиную, где уже находилось десятка полтора Пожирателей смерти. На всех собравшихся были маски и мантии с капюшонами, максимально обезличивавшие их. Они сидели, заняв все свободные стулья и два дивана, и только одно кресло, повернутое спиной к окну и боком к зажженному камину, украшенному серебристыми змеями, пустовало. Снейпу освободили стул недалеко от входа. Гарри принялся рассматривать собравшихся. Беллатриса уже устроилась рядом с плотным мужчиной, явно с Рудольфусом, дав ему левую руку, на которой красовалось золотое кольцо с массивным черным камнем, но совершенно не обращала на мужа внимания, прислушиваясь к разговорам других Пожирателей. — Эй! Рег! — крикнула Беллатриса и махнула рукой. Гарри мгновенно обернулся туда, куда она смотрела. В одном из кресел сидел, судя по комплекции, его ровесник. Регулус Блэк. Тот оторвался от книги, которую читал, держа на коленях, и кивком спросил у Беллатрисы, что ей нужно. — Тете передай, что мы ждем ее завтра на обед. — Хорошо, — ответил Регулус, но тут же подскочил на месте. Все остальные тоже поднялись со своих мест. Тут же воцарилась абсолютная тишина. Гарри обернулся ко входу, куда были устремлены взгляды. Волдеморт за год до своего падения оказался чем-то средним между тем, кого Гарри увидел в воспоминании Дамблдора во время ходатайства на должность преподавателя ЗОТИ и тем, кого помнил Гарри с момента возрождения на кладбище Литтл Хэнглтона. Лицо Волдеморта было уже лишенной остроты черт маской, но глаза оставались темными и проницательными, как у Тома Риддла из дневника, хотя белки полностью покрылись красной сеткой полопавшихся сосудов. Он был по обыкновению худ и слишком бледен. Гарри отступил, пропуская его дальше в комнату. Волдеморт остановился возле разожженного камина и опустился в свое кресло. Следом, покачиваясь из стороны в сторону, вползла Нагини и устроилась неподалеку от Беллатрисы, тут же отступившей на полшага назад, но больше не выказавшей никаких эмоций. Гарри заметил лишь то, что супруги Лестрейндж больше не держались за руки. Некоторые из присутствующих явно пытались сжаться под взглядом Темного лорда, и никто не посмел смотреть ему в глаза. — Прошу, — звонко сказал Волдеморт, и все тихо, не двигая мебель и не шаркая, расселись по местам. Волдеморт еще раз обвел присутствующих изучающим взглядом. — Итак, Руквуд, — сказал он. Один из сидевших ближе всего к нему Пожирателей подобрался и заговорил: — Мои информаторы сообщили, что Крауч лоббирует закон, расширяющий полномочия мракоборцев. Проект предполагает использование непростительных заклинаний в сражениях с нами, и я полагаю… — Мальсибер, — прервал его Волдеморт, переводя взгляд на другого. — Работаем, — пропыхтел сидевший рядом с Руквудом Пожиратель. — МакМиллан и Джив, на которых я наложил Империус, начали вербовать в Министерстве чародеев законотворческого собрания. Все они отдадут свои голоса против закона Крауча на ближайшем собрании. — Яксли, как долго я буду ждать устранения Крауча? — Волдеморт обратился к следующему. — Милорд, Крауча охраняют лучшие авроры во главе с Аластором Муди. Я делаю всё, что в моих силах. — Не всё, Яксли. И неужто ты думаешь, что я еще не знаю, кто охраняет его? — Разумеется, знаете, мой Лорд, — пробормотал тот. — Я даю тебе еще месяц. Не стоит заставлять всех нас ждать. — Милорд! — сзади раздался голос Регулуса. Волдеморт обратил внимание на юношу, встретился с прямым восторженным взглядом и кивком разрешил ему говорить: — Милорд, у меня есть предложение. Мой однокурсник — Барти Крауч младший, сын Крауча, возможно, будет вам полезен. Он в школе самостоятельно изучал Темные искусства и ненавидит отца. Барти — мой друг, и я ручаюсь, что информация достоверна. — Дальше, — произнес Волдеморт, заметив, что Регулус замялся под чередой безмолвных взглядов от других Пожирателей. — Спасибо, милорд, — Регулус до побелевших пальцев сжал закрытую книгу, которая опять лежала у него на коленях, — Барти — чистокровный волшебник, поддерживающий нашу идею, отличник, он сдал 12 СОВ и ЖАБА на «Превосходно» этим летом. — Приведи его на вербовочную встречу, — сказал Волдеморт, и на его лице появилась тень довольной улыбки. Пожиратели продолжали сидеть так, будто за то, что они шелохнутся, их могла настигнуть моментальная гибель. Гарри не сомневался, что Волдеморт не стал бы убивать кого-то из них без серьезной причины — он всегда умел найти применение даже самым бесполезным и трусливым слугам. Другое дело — Круциатус. Некоторые из присутствующих выглядели так, будто выпили уменьшающее зелье или вот-вот аппарируют от страха — до того сильно они сжались на своих местах, стараясь не высовываться. Снейп же просто отстраненно смотрел в одну точку на полу. Он отлично владел собой, но до сих пор отмалчивался. — Есть еще какие-нибудь новости, о которых мне следует узнать? — спросил Волдеморт. Снейп тут же встрепенулся и произнес: — Да. Есть. Я бы хотел просить вашей аудиенции, милорд. — Еще кто-нибудь? — Волдеморт выждал паузу и затем объявил: — В таком случае собрание закончено. Он встал первым. Только после этого остальные поднялись и потянулись к выходу. Снейп обогнул встречный поток и остановился на почтительном расстоянии от Волдеморта. Как только они остались вдвоем, Снейп снял маску с лица и капюшон. — Слушаю тебя, Снейп. Гарри припомнил, что в будущем Волдеморт называл его по имени, и догадался, что в ту пору он еще не удостоился такой чести. — Мой лорд, я прибыл к вам сразу, как только смог. Как вы мне и поручили, я следил за Дамблдором и стал свидетелем одного, возможно, заслуживающего Вашего внимания события. Это произошло сегодня, в Кабаньей голове. Дамблдор прибыл на собеседование с претенденткой на должность профессора прорицаний, правнучкой Кассандры Трелони, и она произнесла пророчество. — Пророчество? — с сомнением переспросил Волдеморт. — Какое же? — Я слышал только часть. К сожалению, меня заметил владелец трактира, — Снейп замялся. — Но вот то, что я услышал: «Грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда… рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца…». Снейп почтительно замолчал, склонив голову. Волдеморт что-то сказал на Парселтанге Нагини, и та поползла к выходу. Воцарилось долгое тягостное молчание. Темный лорд смотрел на потрескивающий в камине огонь, Снейп — себе под ноги. — Почему ты считаешь, что пророчество истинное? — наконец, спросил Волдеморт. И дальше слегка ехидно добавил: — Тебе не приходило в голову, что собеседование на должность преподавателя прорицаний — наиболее подходящий момент для произнесения пророчеств? — Да, милорд, — ответил Снейп. — Я, конечно, об этом подумал. Но, спустя полминуты, после того, как меня обнаружил трактирщик, на шум вышел Дамблдор и кандидатка. И из дальнейшего лепета мисс Трелони я понял, что она не помнит произнесенных в трансе слов. — Опиши состояние ее транса. Снейп коротко кивнул и ответил: — До этого она говорила обычным высоким голосом, постоянно спотыкалась, путалась в своих предсказаниях, но в момент произнесения этого пророчества ее голос стал низким, хриплым, грубым. Говорила она монотонно. Волдеморт сжал волшебную палочку в ладони. В гостиную вновь вползла Нагини и зашипела. Он ответил сперва ей, а затем снова взглянул на Снейпа. — Спасибо, Северус, что не утаил от меня ничего, но я хочу лично удостовериться, что ты сообщил мне всю информацию. Снейп поднял на Волдеморта глаза, создавая прямой контакт взглядов. Темный лорд вычертил палочкой заклинание Легилименции, и они оба почти на две минуты замерли. Нагини подползла к Снейпу и приподнялась на хвосте, разглядывая его и трогая языком воздух. Волдеморт опустил палочку, а Снейп не сдержал облегченного нервного выдоха. — Я дам тебе другое задание. За Дамблдором следить больше не надо. Можешь идти. Снейп поклонился, надел маску и капюшон, и тут воспоминание растаяло. Гарри сел обратно на парту и подтянул ноги к себе. Он опустил подбородок на колени и уставился в темное окно. Трагедия всей его жизни уместилась в это воспоминание. Его самого еще не было, но его родители уже находились в опасности. Гарри сжал ладони в кулаки. Можно ли простить ему не абстрактные жизни далеких и малознакомых волшебников и магглов, а смерти тех, кто мог бы подарить Гарри любовь и заботу? Можно ли простить Волдеморту собственное одинокое детство? Гарри всё еще злился на него, и к этому добавлялась сжигающая изнутри злость на себя. Если бы только на минуту, хоть на долю секунды Волдеморт или Том Риддл из дневника усомнились бы в своих ценностях или хотя бы методах, то Гарри было бы проще. И хуже всего было, что Волдеморт развязал эту войну не ради идеи, в которую верил, а просто чтобы возвыситься, подчинить других волшебников и управлять ими. Тешить собственное больное эго.