Гарри Поттер и последний враг

      Ночь, определенно, самое чарующее и загадочное время суток в Хогвартсе. Гарри, укрытый мантией-невидимкой, шел по широким темным коридорам, подсвечивая себе дорогу слабым светом из волшебной палочки. Портреты на стенах что-то бормотали во сне, иногда просыпались и требовали у него немедленно погасить Люмос. Лестницы подолгу останавливались в своем хаотичном движении и будто тише стыковались с площадками этажей.       Гарри совершенно забыл перед выходом взглянуть на карту Мародеров и поэтому оставался настороже. Он не хотел натолкнуться на Филча, его кошку или привидений, свободно разгуливающих в тишине и пустоте замка.       Но все-таки Гарри едва не попался. В конце коридора на стене показалась знакомая хвостатая тень кошки. Искаженная усатая морда принюхалась, после чего сделала два шага вперед, и теперь уже хозяйка тени появилась из-за поворота. Гарри, погасив палочку, затаился в нише с доспехами. Кошка звонко мяукнула, а Гарри попытался сориентироваться, куда можно еще спрятаться на восьмом этаже — Выручай-комната осталась позади, в другом крыле.       Он увидел неплотно прикрытую дверь, наложил на нее чары тишины, боком протиснулся внутрь и сразу же заперся. Выдохнув, Гарри оглянулся и от неожиданности крупно вздрогнул.       В классе находилась девушка, но она даже не обернулась на движение двери. Гарри почти уже решил уйти и поискать укрытие в другом классе, как вдруг понял, что незнакомка вглядывается в старинное, чуть мутноватое зеркало высотой до потолка, обрамленное в тяжелую золотую раму с подставками в виде больших когтистых лап. Девушка сидела на полу и не отрывала взгляда от зеркальной глади.       Гарри узнал зеркало Еиналеж и девушку. У нее были светлые, пшеничного цвета волосы, как у профессора Турпин. Он вспомнил, как эта самая девушка осенью пыталась сбежать от преподавателя и едва не упала в лестничный пролет.       Классная комната не выглядела заброшенной, как в воспоминаниях с первого курса: это был другой кабинет, на другом этаже, сквозь окно его заливало лунным светом, но Гарри пробирало до жути оттого, как он сам когда-то провел перед зеркалом несколько ночей. Тогда они казались ему волшебными, хотя и наполненными грустью поверх тихого счастья, созданного фальшивкой — его наивными мечтами о полной любящей семье.       В углу этого класса находилась обычная кровать из факультетской спальни, из-под которой торчал уголок чемодана. На постели небрежно валялась школьная форма с нашивкой Рейвенкло, а рядом на полу стоял поднос с остатками обеда из Большого зала. Пустые парты и стулья, уменьшенные заклинанием, были свалены кучей на подоконнике.       Гарри обратил больше внимания на девушку. Она все так же с одухотворенным лицом и наполненными слезами глазами смотрела в зеркало и видела свои грезы. Девушка чем-то напоминала профессора Турпин, только ее лицо было более вытянутым и гармоничным.       Он остановился позади нее, но не увидел то, что созерцала она. Отражение в зеркале формировалось с задержкой, будто размышляя, чего же именно больше всего на свете жаждет Гарри. Но, похоже, он сам сильно изменился за прошедшие годы. Он уже не ждал, что увидит своих родителей, Сириуса и многих других живыми, ведь он каждый день носил в кармане брюк Воскрешающий камень. Гарри сумел принять смерть как окончательное состояние. Он скучал, но не стремился вернуть прошлое. Гарри сжал в руке кожаную обложку дневника до боли в пальцах.       В зеркале появилось то, что причинило вовсе не радость, а боль, будто Гарри ударили под дых. Он увидел себя и Тома Риддла, живых, настоящих. Этого высокомерного змееныша, но искренне улыбающегося, как он не умел в реальной жизни. Удивительно, как живая улыбка могла бы преобразить его и без того привлекательное лицо, делая по-настоящему идеальным. Гарри по ту сторону зеркала что-то говорил ему, а Риддл будто бы мог так слушать, так реагировать, а потом так целовать…       Гарри резко отвернулся от зеркала, все еще сжимая в руке дневник. Глядя в пол перед собой и не нарушая единение девушки с зеркалом, он думал, что снова размечтался о том, что невозможно. Невозможно сделать своих родителей живыми так, будто они никогда не умирали прежде. Невозможно прожить свою жизнь во второй раз вместе с семьей. Невозможно исправить Тома Риддла и заставить раскаяться. Невозможно без истинного раскаяния собрать душу. Невозможно повернуть время вспять и сделать что-нибудь, чтобы Меропа Гонт не умерла сразу после родов. Невозможно им двоим подарить совершенно другую историю, где не было бы смертей, поломанных судеб и пропасти лет между ними.       Гарри всегда считал себя максимально приземленным человеком, оптимистичным до определенной степени, но с жесткой жизненной позицией. В его реальности хватало хороших людей: верных друзей, которых он только мог бы пожелать, всей семьи Уизли, принявшей его как своего и окружившей заботой и теплом, дерзкой красавицы Джинни, с которой у него были общие интересы, совместные испытания и долгие годы неспешного узнавания друг друга.       А что Риддл? Риддл был проблемой, сосредоточением всех несчастий в жизни Гарри и его близких. Может, не сам, а его будущая версия. Но его будущая версия — это тоже Риддл. Глупо брать на себя слишком многое — никому в мире не под силу изменить его, даже Дамблдору не удалось.       Гарри вышел из класса с зеркалом, так и не потревожив незнакомую девушку, и побрел, не разбирая дороги, погруженный полностью в свои мысли. Дамблдор в атриуме Министерства Магии явно продолжал их с Волдемортом длинный диалог с того места, где они когда-то его прервали. Гарри знал, чувствовал, что Дамблдор много раз пытался прямо и косвенно достучаться до чего-то… до души Тома Риддла? Гарри хмыкнул и опять стиснул дневник. Неважно, была она целой или уже нет, Волдеморт никогда не слышал того, что говорил ему Дамблдор, как и не слышит теперь шестнадцатилетний хоркрукс слов Гарри.       Он совершенно не представлял, в чем же тут могло быть дело. Это как избирательная глухота: то, что можно объяснить логикой и рассудком, Риддл понимал получше многих. Гарри признавал: Волдеморт — гениальный стратег, способный продумывать партию на много ходов вперед, но в сфере чувств он будто был врожденным инвалидом, который даже не осознавал собственного недостатка.       Как объяснить слепому от рождения человеку, что такое красный цвет? Как объяснить Тому Риддлу, что такое сострадание, чувство вины, привязанность, дружба, любовь?       Гарри пришел на Астрономическую башню, скинул мантию невидимости и наложил на себя согревающие чары. Он сел на парапет и посмотрел на ясное небо. Полнолуние. Время оборотней. Ветра не было. Лунный свет затмевал некоторые звезды. Гарри решил отвлечься, вспомнив курс астрономии, но мыслями все равно вернулся к увиденному в зеркале.       Его не отпускал образ искренне улыбающегося Риддла, который выглядел ровесником Гарри. При мысли о поцелуе у него сжалось сердце, и он вскочил на ноги, но тут же сел обратно, признавая тщетность попыток сбежать от самого себя.       Гарри вновь подумал о словах Луны: «Когда ты научишься использовать его, то мозгошмыги тебя не догонят». Способ летать без метлы. Гарри бросил дневник поверх мантии-невидимки и вспомнил то, о чем писал автор книги о полетах. Нужно просто перестать перекладывать ответственность за полет на какой-либо предмет.       В легкие врывался морозный январский воздух и выходил паром изо рта. Гарри прикрыл глаза, концентрируясь на ногах, которые как всегда крепко стояли на земле, и попытался сперва немного ослабить давление собственного веса на стопы.       Спустя несколько минут Гарри должен был признать, что ничего не выходит: он просто начинал приподниматься на мыски, но не более. Он даже не был уверен, что это происходило при помощи собственной магии, а не мышц и сухожилий. Еще через пятнадцать минут Гарри начал немного злиться, а через полчаса признал: у него ничего не вышло. Вообще ничего.       Он подобрал мантию и дневник и отправился, наконец, спать.       В Гриффиндорской башне было тепло и тихо. В кроватях посапывали однокурсники, и это все напоминало об уюте. Гарри забрался в свою постель, сунул дневник под подушку и закрыл глаза.       По ту сторону реальности снова была Астрономическая башня.       — Ты, кажется, собирался выспаться, — Риддл сидел на парапете, словно ни в чем не бывало, — а вместо этого устроил мне небольшое путешествие по школе. В следующий раз не забудь наложить на дневник согревающие чары, если соберешься носить с собой на улицу в такую погоду.       Гарри сел неподалеку. Его волосы трепал летний ветер.       — Ладно, — ответил он отстраненно и не глядя на Риддла, потому что хотел скрыть свое настроение.       Больше всего Гарри желал, чтобы Риддл никогда не видел его слабости и сомнений, а их сейчас было через край.       Риддл встал и подошел ближе к нему:       — Хочешь поговорить? Я никому не выдам твои тайны. Ты можешь поведать мне всё, что тебя беспокоит.       — И ты сделаешь вид, будто понимаешь меня. Подберешь какие-нибудь слова, которые принято говорить в таком случае, и я останусь с иллюзией, будто ты помог мне.       — Я умею просто слушать.       Гарри помотал головой:       — Мне нечего тебе рассказать, Том. Но ты можешь поделиться, как тебе удалось первый раз полететь без метлы.       — Не получилось? — в его вопросе звучало утверждение.       Гарри кивнул.       — Нет ничего сложного, если полностью доверяешь себе. Ты и твоя сила — едины. Твоя сила служит тебе. Если захочешь — ты полетишь.       Это объяснение ничего нового Гарри не открыло. Оно не отвечало на вопрос, как начать доверять себе без оглядки и каких-либо «но». Возможно, Риддлу, который не верил никому и никогда, это далось легче.       — Ты когда-нибудь видел зеркало Еиналеж? — спросил Гарри.       Риддл помолчал прежде, чем осторожно ответить:       — Видел. Оно в школе?       — Да. Ты смотрел в него?       — Да. Один раз.       — Всего один?       — Почему тебя это удивляет? Пустая темномагическая безделушка. Ловит души, — Риддл кривовато улыбнулся.       — Я столкнулся с зеркалом на первом курсе в одном из пустых классов. Меня загипнотизировало то, что я увидел в нем. Я стал приходить постоянно, пока Дамблдор не перепрятал зеркало. Кстати, он соврал мне, когда я спросил, что он видит. «Пару теплых носков», — вот и весь ответ. Бред же!       Риддл демонстративно закатил глаза:       — А ты думал, он тебе правду скажет? Он хоть кому-нибудь когда-нибудь вообще говорил правду?       Гарри пожал плечами:       — После его смерти одна мерзкая журналистка выпустила о Дамблдоре книгу. Это отвратительно — копаться в чужом грязном белье. Я тогда понял, что Дамблдор вообще никому ничего не рассказывал. Но ложь про носки я до сих пор хорошо помню.       — Может, если бы он тогда сказал тебе правду или хотя бы полуправду, ты бы его сейчас защищал с пеной у рта, — Риддл сел рядом с Гарри. — Знаешь способ, как не разочаровываться в людях?       — Не знаю.       — Не очаровывайся ими, Гарри. Не додумывай за них их мотивы. Всегда суди только по поступкам. И ты поймешь, кто перед тобой, и никогда не будешь ожидать от всех них чего-то, на что они не способны. Понял?       Гарри сжал губы в плотную полоску. Совет был как нельзя в самую точку. Риддл практически посоветовал, как нужно относиться к нему самому. Не очаровываться, не ждать от него ничего хорошего и судить только по поступкам. Гарри усмехнулся, взъерошил волосы на голове и опустил ее на ладони.       — Зеркало Еиналеж показывает то, чего люди хотят больше всего. Иллюзию вместо реальности, — продолжил Риддл. — Меня не интересовали иллюзии. Я четко понимал, что мне показали глупую пустышку. Это трехлетку можно обмануть, поманив сложенным по форме конфеты пустым фантиком.       — Когда мне было одиннадцать, я мечтал о том, что нельзя было получить никак иначе. Я мечтал о живых родителях.       — Это бывает, — ответил Риддл. — Я тоже думал, что однажды меня найдет кто-то из родственников и возьмет в семью. Об этом мечтают все дети-сироты.       Он говорил совершенно спокойно, как будто обсуждал меню на завтрак. Гарри напомнил:       — Потом реальность оказалась не такой приветливой, да, Том? Семейка у тебя — не сахар.       — Я перерос это. И тебе советую.       — Похоже, я тоже перерос, — сквозь резко появившийся ком в горле ответил Гарри и с усилием сглотнул, прогоняя неприятное ощущение.       — Значит, зеркало все еще в Хогвартсе, так? Что же оно показало тебе на этот раз?       — Это неважно, — голос Гарри дрогнул.       — Напротив. Это очень важно, — Риддл напоминал крупного кота, а вовсе не змею. Он словно на время прятал длинные острые когти в мягких лапах, подбирался к Гарри неслышно и вкрадчиво, почти что мурлыча в унисон его мыслям. Гарри не заметил, как Риддл оказался совсем рядом. Он не смотрел на него прямо, а так — искоса, делая вид, что его занимает не меняющийся в его дневнике последние пятьдесят лет пейзаж.       — Это значит, что я не стану рассказывать тебе об этом, — сказал Гарри.       — Если передумаешь вдруг, то имей в виду: мне интересно.       — Мне всё равно.       Но парирование вышло не убедительным, и последнее слово Гарри произнес еле слышно.       Он сосредоточился на окклюменции и собственных чувствах. Открыв глаза, Гарри уставился на полог своей кровати. До самого утреннего колокола, призывающего всех просыпаться, Гарри так больше и не уснул.       Утром началась типичная школьная суета первого учебного дня в новом семестре. Гермиона встретила их с Роном в факультетской гостиной горой книг для подготовки к Ж.А.Б.А. и едва не отказалась от завтрака из-за плотного расписания. По пути в Большой зал Гарри произнес:       — Послушайте, — он дернул обоих за рукава мантий. — Я ночью побродил по школе и увидел кое-что странное. Мне кажется, вам это будет интересно. Это связано с Турпин.       Рон широко зевнул и тут же встряхнул головой, а Гермиона захлопнула книгу. Гарри продолжил:       — Я нашел зеркало Еиналеж и девушку, которую осенью куда-то тащила Турпин. Девушка как загипнотизированная сидела перед зеркалом в одном из классов. И все вокруг говорило, что она живет там.       — Кто она? Можешь показать ее на завтраке? — спросил Рон. — С какого факультета?       — Рейвенкло. Обязательно покажу.       Они протолкнулись в Большой зал и расселись по своим обычным местам. Гарри принялся разглядывать стол Рейвенкло и всех студенток, надеясь увидеть ту самую. Рон иногда подкладывал себе и даже Гарри еды и нетерпеливо спрашивал:       — Ну что? Видишь ее?       — Не вижу, — отвечал Гарри, жуя омлет.       — А теперь? — интересовался Рон.       — Еще нет. Может, она уже ушла?       Гермиона привлекла их внимание неожиданным замечанием:       — Гарри, это, похоже, к тебе.       Над столом кружил черный Малфоевский филин. У Гарри екнуло сердце.       — Нет. Только не письмо!       Но филин сбросил ему в тарелку послание, свернутое в трубочку и перевязанное серебристой лентой, и улетел. Гарри вытащил из остатков омлета пергамент, заклинанием очистил его от жирных пятен и фрагментов еды и развязал. Он не ожидал ничего хорошего.       «Мистер Поттер,       Вы явно не человек слова. Если не хотите, чтобы весь магический мир узнал о вашем реальном "подвиге", то постарайтесь больше не откладывать на завтра то, что вы должны были сделать еще вчера.       Л.М.»       Гарри невольно поморщился. И хотя текст был написан каллиграфическим почерком с завитушками, ощущение у него было такое, будто он только что получил вопиллер. Стоило друзьям дочитать записку, как Гарри тут же сложил ее пополам, потом еще раз пополам, а потом порвал на несколько одинаковых кусочков и свалил обратно в тарелку. Есть перехотелось.       Гермиона проследила за его действиями, вгляделась в кислое лицо Гарри и спросила:       — Зачем ты это сделал?       — Я уже говорил недавно, что на слово «долг» у меня теперь аллергия, — спокойно ответил Гарри, но внутри уже взметнулись злость и негодование: с какого перепуга Малфой, бывший Пожиратель смерти, будет указывать ему, что и когда он должен делать?       — Гарри, он нам дневник принес, — напомнил Рон. — Он, конечно, тот еще гад ползучий, но он помог. И его можно понять.       — «Можно понять», — с раздражением повторил Гарри, — что он — трус. Боится, что кое-кто вернется, и тогда ему точно не уйти живым. Он как всегда беспокоится исключительно о своей заднице.       Гермиона шикнула, шлепнув его по руке:       — Гарри! Соображай, что и где ты говоришь!       — Интересно знать, — задумчиво произнес Рон, — что не так вдруг стало с твоим долгом. Раньше тебя не раздражало это слово.       Они встретились взглядами. Рон с подозрением прищурился, и Гарри показалось, что друг вот-вот попытается атаковать его легилименцией.       — Я не собираюсь лезть к тебе в голову, Гарри, — сказал Рон. — Просто интересно, о чем это таком знает Гермиона, но не знаю я.       Гермиона вклинилась между ними:       — Вот что. Покажи нам то место, где ты видел тень.       — Подожди, Гермиона! — попросил ее Рон и снова вперил в Гарри взгляд. — Гарри, объясни-ка мне, почему ты сказал Джинни, что тебя волнует сейчас исключительно долг, а теперь разбрасываешься такими словами.       Гарри вынужден был признаться сам себе, что он ужасно влип. Он не хотел делиться с Роном своими выводами после разговора с Риддлом, и тем более, он не хотел, чтобы лучший друг считал, что он просто нашел красивый повод, как отшить его младшую сестру. В поисках идей для ответа Гарри снова пошарил взглядом по Большому залу.       Мимо стола Рейвенкло прошла профессор Турпин с подносом, на котором лежало несколько тостов.       — Смотрите! — он указал взглядом на преподавательницу ЗОТИ. — Она куда-то понесла поднос с едой. Похоже, та девушка не выйдет к завтраку.       Рон нехотя перевел взгляд туда, куда указывал Гарри.       — Нам надо на трансфигурацию, — напомнила Гермиона. Колокол прозвонит через десять минут.       — Предупредите профессора МакГонагалл, что я ушел в Больничное крыло за зельем от головной боли, — попросил Рон, перекинул ноги через скамью и стремительно пошел к выходу вслед за Турпин.       Гермиона пододвинулась ближе к Гарри и шепотом сказала:       — Ты должен показать нам, где ты видел тень! Мы хотим быть уверены, что ты видел именно то, о чем говорил. Сегодня перед уроком зельеварения. Ладно?       Он молчал, все еще с досадой думая о неприятном разговоре с Роном.       — Гарри, ты меня понял? — надавила Гермиона.       — Да. Хорошо. Нам понадобятся мётлы.       — Я поговорю с Джинни, чтобы она нам дала мётлы команды. Идем на урок.