Мы

      Мы столкнулись – возможно, не оба из нас об этом помнят – в первый раз еще за дверьми кастинга. Оставленная без присмотра шляпа претендента на роль Сальери, чуть не отправленная внезапным ветром в увлекательное путешествие по улицам Парижа. Претендент на роль Моцарта – на самом деле, единственный возможный Моцарт – потянувшийся шляпу спасти и обронивший карманное зеркало. Оно разбилось вдребезги. Так же, как и сердце хозяина шляпы. Головной убор потом пришлось спрятать. И купить, чтобы потом подкинуть неравнодушному итальянцу, точно такое же зеркальце. Мы познакомились на пару часов позже. Вопреки приметам, нас ждали безумно счастливые семь лет. Те, кто остановил свой выбор на наших голосах и предположить не мог, насколько счастливых. Что просыпаясь и открывая глаза – даже если порознь, но чаще вместе – в день очередного спектакля или концерта мы знали, on se reverra* еще множество раз на своем веку. А значит стоит поискать мужества на улыбку проблеме любого масштаба. Да, мы обязательно увидимся. Они думали, мы пропадем. Утонем в океане безывестности. В лучшем случае, сумеет подняться лишь один, но с легкостью забудет другого. Какой бред… Попробуйте забыть о горном воздухе, о пении птиц, о водной взвеси в атмосфере после вот-вот прошедшего дождя, если хоть раз ощутили это – хотелось посоветовать каждому, кто делал такие предположения. Хотя тех, кто удивлялся, что, несмотря на разные проекты, противоположные мюзиклы после Моцарта, которые, казалось бы, развели нас по полюсам, мы стояли вместе на сцене Сигаля, мы продолжали петь вместе, мы как прежде души не чаяли друг в друге – их было мало. Чуть меньше пораженных регулярными турами с совместными концертами по Китаю. Это самое ничтожное, чем мы могли бы доказать существующее единство, когда кровь, уже не замкнутая в скупую систему сосудов отдельного человека, течет и заставляет сокращаться сердечную мышцу любимого – и возвращается к тебе. Но мы и доказывать не хотели. Нас называли и называют друзьями. Вероятно, кто-нибудь догадывался про нашу мечту о том, кем мы не были – не стали друг другу – но вскоре махнул рукой, решив, что время расставит все по местам. Расставило, только по правильным ли? Почему-то все еще забавно читать суровое «не реанимировать» на спинке больничной кровати под давно превратившейся в родную фамилией, что медсестры и врачи всегда произносят с ошибкой. Почему, глядя на эти безнадежные слова, звучит в ушах усталое эхо первого «Ti amo», но при первом признании мы не допускали мысли увидеть подобную надпись? Почему год за годом десятилетия тлели незаметно, при этом неумолимо увеличивая возраст? Одинокий смех посетителя в палате клиники будет неуместен. Даже если это единственный посетитель, которого узнает пациент. Мы молча сидим рядом, в креслах на балконе, иногда играем на гитаре, принесенной сюда Пьетро, иногда читаем новости в интернете. С особым трепетом – музыкальную колонку, ведь там все чаще появляются заголовки о выходе альбома Микеланджело. Сами статьи мы редко открываем, повсюду пишут одно и то же: как Флорану наконец удалось уговорить партнеров издать диск-завещание, как первый сингл тепло был принят на концерте в честь тридцатого юбилея карьеры певца и композитора Мота, как предпродажи превзошли все ожидания тех самых партнеров, благодаря пиар-компании, построенной на слезливой истории выжившего из ума гения. Нами же загадано, что на следующий день после появления альбома на виниловом носителе – главное условие со стороны Микеле – весь мир узнает правду, и que nos rires ont berné la mort et le temps**. Мы обмениваемся поцелуями, прикоснувшись губами к рукам в знак, что не нужно бояться, будто эту правду выдумал один из нас, и обнимаемся на прощание.