turn blood into ink: faded

– А почему бы и нет? – спрашивает Джинхёк, опёршись локтями на кухонный стол и положив подбородок на сцепленные в замок ладони. – Потому что я так сказал. На самом деле, у Сынёна нет причин отказываться от предложения Джинхёка присоединиться к нему и Усоку в их совместном еженедельном туре Синчон – Хондэ. Есть только: «Сначала мы идём в тот дешёвый бар возле выхода из метро на Синчоне, который насквозь пропах плесенью и сигаретным дымом, потом выдвигаемся в сторону Хондэ и идём в М2 или Mxdholic*. Вроде бы как самая обычная обзорная экскурсия, разве нет?» По крайней мере, именно так объясняет Джинхёк, а Сынён сожалеет, что вообще решил уточнить подробности. В улыбке на чужом лице столько лукавости, что и ежу понятно, что Ли прекрасно знает: как бы Сынён не отказывался, он всё равно в конце концов скажет «да», и именно это заставляет его хотеть опрокинуть парня и его планы. Кроме того, даже несмотря на то, что завтра выходной день, он должен закончить несколько эскизов и отправить их своим клиентам, иначе владелец тату-студии, где Чо работает, выпишет ему выговор. Между прочим, уже второй за этот месяц. – Ты смешон. – Естественно, Джинхёк не собирается сдаваться. Вздохнув и покачав головой, он добавляет: – Просто скажи «да», или я пойду на крайние меры и попрошу Усока надавить на тебя. Ты же понимаешь, что не выдержишь такую дозу очарования и не сможешь ему отказать? – Почему ты так хочешь, чтобы я присоединился к вам? Дело не в том, что Сынён не замечает сердечек, появляющихся в глазах Джинхёка каждый раз, когда Усок находится в поле зрения парня; он просто предпочитает игнорировать это. В конце концов, всему своё время, и, по-видимому, Джинхёк пока что просто не готов признаться в своих чувствах. И пусть это так и остаётся не высказанным, но Сынён прекрасно понимает, что Ли просто хочет сделать из него третьего лишнего, чтобы выставить всё дружеской прогулкой, а не свиданием. – У меня есть на то свои причины. Идёшь или нет? Я буду платить за выпивку. К сожалению, Джинхёк слишком хорошо его знает. В первый раз, когда Сынён видит его, чужое лицо блестит глиттером. Фиолетовый и розовый цвета светомузыки мешаются на стройном теле, и Чо видит в этом абстрактную картину, а не живого человека. Да, чёрт возьми, он целиком и полностью очарован этим зрелищем. – Что будешь пить? – спрашивает Джинхёк, глядя на циферблат своих наручных часов. Сынён возвращается в реальность, но всё ещё продолжает смотреть на незнакомца – сейчас он не смог бы отвести взгляд в сторону даже если бы очень захотел, что уж говорить об обратном. Ещё довольно рано, и в клубе достаточно места для нескольких групп людей, занимающих столики у стен и занятых разговорами, пока ди-джей проигрывает несколько андеграундных R&B-композиций для пустого танцпола. Усок ещё не пришёл, поэтому прямо сейчас Джинхёк весь состоит из тревожных вздохов и нервных поглядываний в сторону входной двери. – Давай-ка для начала cojinganmek**, – говорит Сынён. – Окей, сейчас. Ещё несколько часов спустя толпа становится настолько плотной, что разглядеть что-либо через неё становится практически невозможно, а тихий инструментал сменяется какой-то дерьмовой танцевальной музыкой, которая, будь Сынён трезвым, вызвала бы у него некоторую долю отвращения. (К счастью, сейчас он далёк от трезвости, поэтому и не раздражается так, как это обычно происходит.) Они сидят в приватной кабинке, которую Джинхёк забронировал заранее, и Усок жалуется им на клиента, с которым ему пришлось сегодня работать. Похоже, алкоголь уже успел помутить не только сознание Сынёна, ибо парень сбился с мысли уже дважды, из-за чего сам Чо потерял к рассказываемой истории всякий интерес. Джинхёк же, как и обычно, с открытым ртом внимал каждому чужому слову и то и дело поддакивал, устроив ладонь на бедре Усока. Не заметить высшую степень обожания на лице Ли мог только по-настоящему слепой (или глупый) человек. Через пару минут Сынён окончательно отключается от своих друзей и ищет взглядом в толпе того незнакомца, который привлёк его внимание ранее. Удивительно, но это не составляет особого труда: расцвеченный неоном силуэт обнаруживается среди плотной колышущейся толпы. Плавно двигаясь в такт музыке, парень выглядит удивительно реально-нереальным, и все его движения будто бы воплощают в себе призыв, заставляя невольно пройтись языком по пересохшим губам. Или, возможно, Сынён просто тронулся головой, думая обо всём этом. Усок сбоку смеётся над очередной шуткой Джинхёка, а незнакомец смотрит в их сторону, хотя с такого расстояния и сквозь музыку он не мог ничего расслышать. Сынён не позволяет себе опустить голову, смело ловя чужой взгляд своим. Парень не разрывает зрительный контакт. И именно тогда Сынён понимает, что, кажется, его ждут большие неприятности. У Сынёна наконец-то выдаётся возможность посмотреть на незнакомца с более близкого расстояния, когда Джинхёк выдает ему купюру номиналом в двадцать тысяч вон*** и просит заказать ещё напитков (yakult soju**** для Усока и cojinganmek для самого Ли. Сынён повторяет это про себя несколько раз по пути к бару, чтобы не забыть и ничего не перепутать). Он ждёт, пока бармен приготовит напитки, но отвлекается, когда горячее дыхание касается его уха в приветствии, сказанном почти неразличимым шёпотом. По шее тут же россыпью пробегаются мурашки, и, хотя Сынён раньше никогда не слышал этого голоса, он уже знает, кому он принадлежит. – Привет, – отвечает он, растягивая губы в ленивой улыбке и оглядываясь через плечо. Незнакомец уже был красив, когда Сынён впервые заметил его на другом конце клуба, но сейчас, когда они так близко друг к другу, он оказывается не просто привлекательным – ошеломляющим. Тяжёлый макияж на веках, делающий глаза визуально больше, а скулы – острее, длинная влажная от пота и геля для волос чёлка, спадающая на лоб, свободная рубашка, открывающая ключицы и руки. Россыпь блёсток на чужих щеках напоминает Сынёну ночное небо, а ещё он ловит себя на мысли, что едва может сдерживаться в желании рассмотреть поближе поднимающуюся с плеча незнакомца и до самого основания шеи татуировку. Губы снова предательски пересыхают. Парень напротив мягко улыбается, напоминая Сынёну, что настолько долгое рассматривание незнакомого человека есть не самый приличный жест. Поэтому, кашлянув, он решает прервать затянувшееся молчание: – Как тебя зовут? – Сыну. – Теперь уже не незнакомец наклоняется к барной стойке и заказывает себе соджу со спрайтом. – Давай только без всех этих уважительных обращений, ладно? Сынёну требуется несколько секунд, чтобы понять, что парень – Сыну – из Пусана: слоги получаются достаточно грубыми, немного невнятными. Чёрт возьми, у него всегда был некоторый фетиш на диалекты, так что теперь ситуация становится ещё хуже, чем была до этого. – Сынён, – представляется Чо, забирая свой заказ у бармена. Немногим позже Сыну получает свой напиток и тут же делает небольшой глоток. – Ну, Сынён, – да, кто бы мог подумать, что у него перехватит дыхание при звуке собственного имени, произносимого этим парнем, – как насчёт того, чтобы ты снабдил своих друзей выпивкой, а сам присоединился ко мне на танцполе? Определённо, Сынён слишком, слишком трезв для всего этого. Оказывается, Сыну не только чертовски хороший танцор, но и невероятно тактильный. Каждый кусочек кожи, которого касаются пальцы этого парня, вспыхивает огнём; одна его рука лежит на бедре Сынёна в желании притянуть ближе к себе, пока расстояние между их прижатыми друг к другу телами не сократится до предельного минимума. – Я наблюдал за тобой весь вечер, – Сынён шепчет на ухо Сыну совершенно откровенно, внутренне борясь с желанием прикоснуться к нему губами и языком. – Я знаю, – отвечает Сыну, хрипло и слегка приглушённо рассмеявшись. И этого достаточно, чтобы Сынён растерял последние крупицы рассудка. Хотя ему, бесспорно, всё ещё очень интересно, как этому парню удаётся быть таким собранным даже тогда, когда он очевидно пьян, пусть и не настолько, как сам Чо. Он не знает, сколько времени они проводят вот так: то и дело сталкиваясь кончиками носов так, что стоит только немного повернуть голову одному из них, как случится поцелуй, разделяя одно дыхание на двоих, смешивающееся с густым, душным воздухом танцпола. Сынён настолько пропадает, что перестаёт замечать людей вокруг, иногда задевающих их плечами в пьяном угаре; каждый раз, когда кто-то извиняется, Сыну просто мягко улыбается и вновь возвращает всё своё внимание Сынёну, заставляя его в буквальном смысле расплываться от удовольствия. Чёрт возьми, как же это сладко. Между тем, он прекрасно понимает, что ему стоит прекратить довольствоваться этим фальшивым чувством некой близости между ними; понимает, что они просто два случайных незнакомца, танцующих в каком-то шумном клубе где-то в глубине Хондэ, и, возможно, эта искра в глазах Сыну – просто иллюзия, которую ему решил подкинуть мозг; может быть, прямо сейчас он выставляет себя тем ещё дураком, но всё это похоже на что-то. И Сынён держится за это самое «что-то» так же, как он держится за Сыну в этом море человеческих тел, и на данный момент ему этого достаточно. – Как насчёт поискать более тихое место? – спрашивает Сыну, когда у них обоих сбивается дыхание и кончаются силы, чтобы продолжать лавировать в толпе, а пот делает кожу липкой, будто бы облитой тёплым мёдом. Сынён в ответ на этот вопрос просто кивает и, взяв Сыну за руку, переплетает их пальцы. Через какое-то время они заваливаются в одну из самых тёмных туалетных кабинок на памяти Сынёна, где все стены покрыты плотным слоем наклеек, рисунков и случайных признаний в любви. Но он совсем не возражает, когда Сыну берёт его за подбородок и, наконец-то, целует. Он целуется точно так же, как и танцует: с искрой чистейшего электричества, медленно, но с пылом тысячи солнц, взятых вместе. Сынён даже не пытается сдержать стон, когда Сыну прижимает его к грязной стене и, зарывшись пальцами в волосы, сильно дёргает пряди у корней. – Ты такой отчаянный, – выдыхает Сыну и целует Сынёна в шею, прикусывая кожу достаточно сильно, чтобы на ней остался отчётливый след, который уже на утро превратится в засос – напоминание о прошедшей ночи. – Такой отчаянный для меня. Сынён, вероятно, должен чувствовать что-то вроде стыда или смущения, но слова Сыну буквально сочатся откровенным обожанием и желанием настолько сильно, что всё, на что его сейчас хватает, – это откинуть голову назад, прижаться затылком к стене, чтобы дать больше доступа к своей шее и немного сдавленно сказать: – А кто бы не был? Ладно, ему едва удалось сдержать самый настоящий скулёж, когда Сыну оторвался от своего, несомненно, увлекательного занятия и поднял голову, сверкнув в полумраке искрящимися, словно чистейший хрусталь, и вместе с тем практически чёрными глазами. Некоторое время он просто смотрит на Сынёна так, будто бы хочет найти что-то в выражении его лица или взгляде, и, честно говоря, постепенно это начинает нервировать. – Что? – в конце концов не выдержав, всё же решается спросить Сынён. Чёрт возьми, он так близок к тому, чтобы начать умолять Сыну продолжить, но вместе с тем всё ещё хочет сохранить какое-то достоинство, не дав ему понять, что вот он, Чо Сынён, вот-вот кончится как человек. – Ничего. Они снова целуются, и, да, Сынён без раздумий позволяет Сыну проскользнуть языком в свой рот, потому что даже если бы небо прямо сейчас треснуло и начало обваливаться, он бы не сдвинулся с места ни на миллиметр. На этот раз меньше дыхания рот в рот, меньше слюны, но больше касаний подушечек пальцев Сыну к щеке Сынёна, и вместе со случайными вздохами и слабыми стонами это ощущается как нечто неожиданно нежное. Каждый дюйм его кожи, кажется, пылает и грозится вот-вот взорваться, как будто под неё заложили динамитные шашки и подожгли; хотя на самом деле единственная причина этих ощущений – этот невыносимо притягательный парень и его тепло так близко к телу. Сынён понимает, как, вероятно, чувствует себя взрывающаяся звезда, когда Сыну проталкивает колено между его бёдер, чтобы раздвинуть их шире и теснее прижаться пахом к паху. Удивительно, но, чёрт возьми, как же легко этому парню удаётся выбивать из него стоны в то время как они оба всё ещё одеты и изо всех сил пытаются сохранить равновесие, чтобы не свалиться на грязный пол в тесной туалетной кабинке. Честно говоря, Сынён готов к тому, чтобы это всё длилось целую вечность, но его телефон решает иначе, разбив тишину уборной трелью звонка. Сыну отстраняется от него, тяжело дышит; волосы растрёпаны, а губы припухли и покраснели. – Ответь, – говорит он, проводя пальцами сквозь свои волосы, чтобы привести их в более-менее божеский вид. – Может быть, что-то важное. Сынён неохотно кивает и в конце концов достаёт телефон из кармана джинсов, принимая входящий вызов. Окей, он даже не успевает толком поприветствовать Джинхёка, потому что ладонь Сыну прямо сейчас сжимает его пах, выбивая из груди громкий стон. Естественно, по ту сторону провода тут же доносится возмущённое «какого хрена». – Мудак, – шипит Сынён, прикрывая динамики телефона ладонью. В ответ на это Сыну просто пожимает плечами и, растянув губы в бесстыдной ухмылке, продолжает натирать его член через ткань джинсов. – Знаешь, ты, я даже не хочу ничего знать. – Голос Джинхёка, приглушённый музыкой, слышится будто сквозь вату. – В любом случае, извини, что прерываю, но Усок пьяный в стельку и мне нужна твоя помощь, чтобы отвезти его домой. Только в этот раз? – Ах, – выдыхает Сынён, в то время как Сыну целует его под ключицей, а после снова прокладывает мокрую дорожку вверх по его шее. Да, ещё один стон. – Я действительно— – Чо Сынён, – тон Джинхёка становится серьёзным, – выйди на улицу, или я расскажу этому чуваку о том, как однажды тебя вырвало прямо на штаны «Balenciaga» и ты всю ночь проплакал над ними. И я знаю, что он меня слышит— Сыну прикрывает рот рукой, чтобы подавить рвущийся наружу смешок, но терпит неудачу и просто прячет лицо в изгибе шеи Сынёна. – Видишь? – Окей, – обречённо соглашается Сынён, пропуская мягкие смоляные волосы Сыну между пальцев. – Дай мне секунду. Как ни странно, причиной головной боли на утро становится не спёртый запах алкоголя, заполнивший собой комнату, и даже не откровенно помятый вид Джинхёка с грязными растрёпанными волосами и во вчерашней рубашке, пропитанной потом. Сынён пролистывает список своих контактов в Kakaotalk и понимает, что у него нет ID Сыну. – Я ненавижу тебя, – бросает он в сторону друга, когда слышит, как тот открывает холодильник в поисках какой-нибудь еды. Джинхёк в ответ просто пожимает плечами. – Ты справишься с этим, – говорит он, и Сынён, возможно, и не одобряет насилие, но, услышав это, ему действительно хочется приложить друга чем-нибудь тяжёлым по затылку. Джинхёк же, с другой стороны, похоже совершенно не чувствует никакой угрозы, спрашивая: – Будешь кофе? Сынён в ответ раздражённо вздыхает. – Я серьёзно, ты главный позор среди всего моего круга общения. И, да, ещё ты передо мной в необъятном долгу. На самом деле, Сынён сожалеет об очень многих вещах. Он жалеет, что не стал усерднее готовиться к вступительным экзаменам, потому что, несмотря на все заверения матери, она бы больше гордилась сыном, который учится в университете, а не работает тату-мастером. Он жалеет, что не практиковал ханча***** в средней школе; возможно, тогда бы ему не пришлось отказывать клиентам, желающим набить на своей коже китайские иероглифы, отправляя их к одному из своих коллег. Он жалеет, что расстался с парнем, с которым встречался в старшей школе, по телефону, что не читал достаточно книг и что не поехал учиться за границу, когда такая возможность была у него всего несколько лет назад. Но прямо сейчас сильнее всего он жалеет о том, что забыл попросить Сыну дать ему свой номер телефона или ID в Kakaotalk – что-нибудь, что помогло бы им поддерживать контакт и, возможно, может быть, сделало бы воспоминания о тёплых руках и соблазнительной улыбке чем-то большим, чем оно есть сейчас. Второй раз Сынён встречает его спустя два дня хрустящим весенним утром. В тот день он просыпается раньше обычного и, собрав в сумку готовые эскизы, над которыми он работал всё это время, выходит из дому. После, сев на зелёную ветку метро, доезжает до станции университета Хонгик. Менее чем через час Сынён заходит в Twosome Place******, расположенную недалеко от многочисленных выходов из подземки, где заказывает себе американо с соевым молоком (на что в ответ получает тяжёлый вздох бариста) и занимает один из столиков у окна. Отсюда хорошо видно людей — многие из них примерно одного с ним возраста, — спешащих на работу в своих строгих костюмах, так сильно почему-то напоминающих школьную форму. Дальше — автобусная остановка. Люди на ней все как один уткнулись в экраны своих телефонов или то и дело раздражённо поглядывают на часы, недовольные тем, что автобус запаздывает. На противоположной стороне улицы хозяин какого-то небольшого частного магазинчика готовится открыться и встретить свой очередной будничный день. Мысленно тяжело вздохнув, Сынён переводит взгляд на экран своего телефона. Сначала он просто пролистывает ленту Инстаграма и настолько увлекается видео, где котёнок пытается забраться на книжную полку, что не замечает, как хлопает входная дверь, впуская кого-то в кофейню. Бариста принимается готовить заказ: густой запах кофейных зёрен тут же наполняет помещение, а единственными звуками, разрезающими тишину, становятся гул кофемашины и приглушённая спокойная мелодия, льющаяся из колонок под потолком. Через несколько минут второй стул за столиком, где расположился Сынён, отодвигается, а перед самим парнем опускается тарелка с лимонным чизкейком. — О боже, — выдыхает Сынён, поднимая голову и глядя на сидящего перед ним Сыну стремительно округлившимися глазами; он выглядит настолько реальным, что сердце Чо непроизвольно замирает на несколько долгих мгновений. Сегодня Сыну одет в широкую полосатую рубашку с мелкими перламутровыми пуговицами, и его укладка абсолютно отличается от того, какой она была в ту ночь в клубе. Но Сынён всё равно безошибочно узнаёт его. — Это ты, — на выдохе говорит он. — Это правда ты.