Мой любимый сын

      Конец дня, солнце постепенно уходит в закат, одаривая землю последними лучами летнего тепла за этот день, машины шумно ездят по дорогам города, каждая торопясь куда - то, скорее всего домой. Люди с шумом ходят по улицам, яркие неоновые вывески ослепляют, призывая зайти в бар или место для отдыха. Но нашему мальчику не интересно всё это, он торопится домой, и желает поскорее попасть в обьятия папочки, слушать ласку на ухо и поглаживания по спине и волосам, ощущать как нежные руки прикасаются к его коже, стягивая деловой костюм и оставляя мальчика всего голым, а дальше наш герой не мог фантазировать, иначе будет слишком прекрасно видно его алые от смущения щеки и вставший член от мокрых фантазий, поэтому быстрым шагом, Германия направлялся в свою квартиру. Быстро, как только мог из-за усталости, Гера смог добрести до своей квартиры и открыть дверь. В нос ударил запах вкусной еды, а в квартире было так светло и уютно, что хотелось прямо на пороге лечь на пол, и просто спокойно выдохнуть, что он наконец-то дома. Сняв с себя пиджак, и оставляя его вместе с портфелем на вешалке, Германия проходит на кухню, где видит Рейха с довольной ухмылкой, что весь день ждал своего мальчика, и не раз писал ему, почти сразу получая ответ.       Поцеловал отца в щеку, Герман быстро пошёл и переоделся в домашнюю футболку и штаны, и вернулся на кухню, уже садясь на колени к папочке, который сразу заключил мальчишку в обьятия, забирая его в тёплый и нежный поцелуй, мягко сминая губки сына, и играясь с язычком того, а Гера лишь поддавался на эти действия, пытаясь отвечать в той же манере, но инциативу перехватывал старший, и лишь когда у них стало катострофически мало кислорода, они оторвались друг от друга, но между ними протянулась небольшая ниточка слюны, что поблескивала на свету лампы, вскоре пропадая. —С возвращением, Mein Sohn. — с теплом и всем сердцем наконец-то сказал Рейх, мягко прижимая немца к себе ближе, утыкаясь лицом в его ключицу и обдавая её тёплым дыханием. Германии нравилась такая близость и тепло чужого тела, что он и сам с радостью прижимался к старшему, полностью раслабившись в его руках. —А что на ужин? —тихим и уставшим голос спросил мальчишка, так преданно смотря на отца, как пёсик на своего хозяина, и ждал ответа, так желая услышать этот низкий, слегка прокуреный голос, в котором только Германия слышал нотки заботы. —Frankfurter Rindswurst*. Я же знаю ты их любишь. —с довольной улыбкой ответил немец, слегка укусив за надплечие своего мальчика, не сильно, крови не пошло, но след остался.       Тихо промычав от укуса, Герман улыбнулся, всё таки приготовили его любимые колбаски, наверняка ещё потом и пива ему дольет в придачу. —Danke Papa —пропел немец на ухо старшему, довольно улыбаясь, он уже чувствует легкое возбуждение отца, но тот сдерживается, давая мальчику хоть немного отдохнуть от дневной работы над документами.       Приняв удобное сидячее положение на коленях отца, Герман принялся с удовольствием уплетать блюдо, что приятно таяло во рту и было божественно на вкус.       Быстро всё съев, Герман встал с коленок старшего, и взяв свою тарелку, подошёл к раковине, начиная мыть за собой. А Рейх же остался сидеть на стуле, и смотрел на спину его сыночка, раздевая взглядом, представляя всю его спину, покрытую многочисленными засосами, упругий зад, что ещё не отошёл от вчерашней порки ремнем, его ножки, что покрыты синяками и красными полосами от веревок, что связывали их почти каждую ночь и выходные. От таких представлений, у немца стало тесно в боксерах и штанах, член больно упирался в ткань и пульсировал, желая получить внимание либо руки, либо ротика, либо сразу анала, любой из этих вариантов, кроме первого вполне устраивал арийца. Встав с насиженого места, он преодолел небольшое растояние комнаты, и обнял своего сынишку за талию, но руки сразу сползли вниз и проникли под одежду, припадая к пятой точке мальчишки, и сильно сжимая её, раздвигая ягодицы. По несколько болезненому шику немца, сразу стало ясно, что его зад действительно не отошёл до конца после порки, и именно это радовало нациста, ему нравилось причинять боль, особенно своему мальчику, но он не доводил всё до крайности, что бы тот совсем не мог шевелится, говорить или другое, он и мысли не мог допустить так сильно калечить мальчика, но немного он считал можно. Тем временем Герман уже домыл посуду и ловко вытащил руки немца из своих штанов, и скрылся в комнате, сказав краткое "Скоро приду", да с таким хитрым прищуром. Решив посмотреть, что же сынок такого придумал, Рейх проследовал в зал, и сев на диван, начал ждать его чудо. Долго ждать не пришлось. Пришёл его мальчик, одетый как девчонка. Черные чулочки, что были чуть выше колена, короткая юбка, что явно не закрывала его манящий зад, и полу прозрачный топ, что открывал вид на проколотые соски немца, и к дополнению ко всему этому, на нём был ошейник с поводком, прекрасно украшая картину.