***
— Я Драко Малфой. Пожиратель смерти и предатель магического и немагического миров. Я признаю свою вину по всем пунктам обвинения, кроме убийства… — запинаюсь лишь на секунду под взглядами присяжных, судорожно вспоминаю текст и продолжаю: — Я готов понести наказание. И прошу о помиловании своей матери — Нарциссы Малфой. Вокруг очень холодно (или это меня знобит?), руки трясутся. Я не помню как сел, не помню, что еще спрашивали. Помню лишь собственный страх. Помню, как боковым зрением искал две похожие на звериные клетки камеры, в которых находились мои родители. Я так хочу проснуться в поместье и узнать, что все это лишь очередной кошмар. Сны о суде, к слову, снились мне не так уж и редко, вот только после окончания войны сменился судья и приговоры. Будь это сном, я призвал бы домовика и мне дали бы два небольших флакончика с зельями. Одно, успокоительное, я выпил бы сразу, другое — на ночь — для снов без сновидений. Пожалуйста! Путь это окажется сном! Выпить бы кофе, привести себя в порядок и выбрать костюм. Одевшись, спуститься к завтраку. И чтобы комнаты светлые, убранные с иголочки, как во времена до возрождения Тёмного Лорда и всей этой войны… Увидеть бы еще раз строгий и спокойный взгляд отца, поучающего как нужно жить, как быть истинным чистокровным магом и не опозорить свой род… Да, может его взгляды не во всем были верны, но я уважал его убеждения. Кто бы и что ни думал, отец любил меня, и хотел только лучшего, пусть и шел не самым верным путем. И мать… Мать любила меня как никто другой, она всегда была мягче отца, но могла пойти на крайности для защиты семьи. Она защищала меня всю жизнь, даже сегодня. Она пожертвовала для меня очень многим. Помогла Поттеру выиграть ту битву не по убеждениям, а лишь ради меня. — …приговорить Люциуса и Нарциссу Малфой к поцелую дементора, — мое сердце остановилось, я не мог поверить в реальность происходящего. Я не хотел, чтобы все было так. Видел как люди ликовали, видел как Он спорил с судьей и что-то кричал присяжным. О, наш великий спаситель, мальчик-который-победил, как его окрестили в газетах через пару недель после битвы… Словно это была какая-то игра. Отвратительно. К тому же, самому Поттеру все это было не нужно — ни почести, ни слава… он, как и все, был занят другим. Он хоронил друзей, знакомых, учеников Хогвартса, людей. Мы все не решались считать потери, слишком велико было число. А после судов оно станет еще больше. Поттер понимал это. Он не хотел расправы, пытался помочь всем, кроме самых рьяных убийц, что не оставили идеологию Темного Лорда и не признали вины. Им вынесли приговор первым делом. Затем начались тяжбы. Многие обращались за помощью к Поттеру, но к моей семье он пришел сам. Сказал, что не забыл о том, какую роль сыграла мать в финале битвы. И все же… даже голоса национального героя не хватило, чтобы спасти всю семью. — Драко Малфой, в связи с тем, что будучи несовершеннолетним ребенком Вы подвергались давлению со стороны родственников и иных заинтересованных лиц, в связи с обстоятельствами потери всех членов семьи, в связи с прошением мистера Гарри Поттера о помиловании детей войны, в том числе и детей пожирателей смерти, вне зависимости от наличия метки, которое было принято высшим советом, а так же в связи с личной просьбой мистера Поттера о милосердии для Вас, — судья оглядел присутствующих, — принято решение о вашем помиловании. После прохождения процедуры очищения от темной метки на протяжении года с момента вынесения приговора вам запрещено покидать территорию графства Уилтшир*. Две трети вашего имущества, ныне имеющегося и унаследованного, подлежат конфискации в пользу магического сообщества Великобритании, — он сделал паузу, — эти финансы пойдут в помощь жертвам войны с Томом Марволо Реддлом. Вам будет позволено попрощаться с родителями. Решение министерства вступает в силу двадцать девятого августа одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года.***
После нас развели по камерам. Я все никак не мог осознать, что происходит и реально ли все это. Уставшее сознание предпочитало не вникать в суть событий. Камера была сухая, но холодная. Тогда я подумал, что это потому, что дементоры рядом и если подойти к ним вплотную твое тело тоже покроется инеем. Я сидел там и вспоминал. О доме, о счастливых временах. Помню как одним утром мой отец лично поднялся в мою спальню и вручил мне письмо из Хогвартса — школы чародейства и волшебства. Конечно же, я знал в теории, что именно сегодня прилетит сова и принесет, нет, непременно принесет мне письмо. Я знал даже его текст, но все же… жила тогда во мне какая-то детская толика сомнения. А вдруг? Вдруг что-то пойдет не так, и я не буду зачислен в школу? А вдруг моя сова потеряет письмо по дороге? И когда через пару недель мы с отцом отправились снимать мерки для формы и покупать все к школе, я был счастлив. Все самое лучшее. Именно там, в Косом Переулке, я впервые встретил Гарри Поттера. Сейчас я понимаю, что тогда ненароком оттолкнул его. Я сразу ему не понравился, и чем больше я старался впоследствии оказаться более выгодной компанией, тем большей становилась пропасть между нами. Иногда мне думается, как бы все пошло, стань мы друзьями? Но, увы, история сослагательных наклонений не терпит. Имеем то, что имеем. Я вспомнил первый полет, и как мама всплеснула руками, выдав восторженное: «Да у тебя талант!». Конечно, никакой не талант, все эти качества в квиддиче достались нашему герою, опять. Но в тот момент радость моя не знала границ — мама гордилась мной, а я парил в воздухе словно самая настоящая птица!.. Как же давно это было! Разве мог я тогда представить, что в свои восемнадцать лет буду сидеть в министерской камере в страшном ожидании смерти близких? Звук открывающейся двери вырвал меня из раздумий. Привели родителей, значит им осталось жить всего несколько часов… Нас оставили одних, и я боялся смотреть им в глаза. Мерлин! Это слишком больно! Словно это прощание — часть чертовой казни и моего приговора. Я помню как руки матери, холодные и такие тонкие, коснулись моего лица. Ее глаза покраснели, а лицо было бледным. Мне казалось, что она сильно постарела за время суда. — Драко, сынок, они ничего тебе не сделали? — мама судорожно осматривала меня: голову, шею, руки. Выйдя из транса, я обнял ее, сдерживая эмоции. Если я сорвусь, им будет еще тяжелее. — Нет, ничего, мама. Все в порядке… Я так рад видеть тебя. — Я почувствовал, как она плачет, не стесняясь отца. Раньше я не видел, чтобы она при нем плакала. Отношения моих родителей многим казались холодными. Но это со стороны. Да, Нарцисса держалась с мужем чинно, преувеличено вежливо, порой жестко, но она любила его так, как вообще можно любить. И отец любил ее, заботился, обеспечивал, защищал. Они не были знакомы до момента, пока их семьи не заключили договор о будущем браке. Лишь слышали друг о друге. И, сказать по правде, далеко не все браки по расчету складывались столь удачно. Думаю, причиной этому был отец. Он решил, что хочет начать их отношения с ухаживаний, знакомства и коротких встреч, а не в день свадьбы, как делали многие. Знакомство стало дружбой, дружба — отношениями. Вскоре они поженились. Мать не разделяла радикальные убеждения отца, но безмерно уважала его. Все отношения в моей семье были завязаны на почтении и послушании. В первые полтора года брака они объездили много стран и из очередной поездки вернулись с новостью — они ждали первенца. Пока мама была беременна, отец пылинки с нее сдувал. В Мэноре подготовили детскую, домовики работали без устали, помогая будущей матери наследника. И родился я. Мы часто гуляли с матерью и отцом по дорожкам Нью-Форест, я был очарован величественными дубовыми кронами, а шелест листьев и журчание вод Хайленд Уотер казались шепотом волшебных существ. Отец брал меня на светские мероприятия, чтобы я с раннего детства привыкал к жизни аристократа, а мать возила во Францию в поместье Ven-Libre** к моей двоюродной тетке, там я отдыхал от светских условностей. Каждый раз, когда мы гостили во Франции, я видел, что мама ежедневно пишет письма и получает ответы. Встречая нас по приезде домой, отец обнимал маму, и я знал, что они безумно скучали в разлуке. К моему глубочайшему сожалению в последние несколько лет я перестал наблюдать за ними — меня больше заботили другие проблемы. Того невинного и счастливого дитя, что желает лишь одного, чтобы мама и папа были с ним и счастливы, давно не было. А сегодня я словно вновь стал ребенком. Недаром говорят «пока не потеряем — не ценим». Мать отстранилась. Мы сидели и долго молчали, просто держались за руки. Отец стоял рядом, положив руку на плечо матери. Похоже, никто не знал, что сказать, что стоит сказать. Да и вряд ли есть на свете люди, готовые к подобным событиям. — У вас осталось пять минут, — холодным тоном сообщили стражники . — Люциус! — мать встрепенулась, побледнев еще сильнее. Словно птица, испуганно бьющаяся в клетке. Отец подошел сдержанно обнял меня и прошептал на ухо что-то о письме, отправленном мне от тети Франк. Тогда я не понял и даже немного разозлился, — почему последние слова отца мне были о каком-то чертовом письме?! Но позже, через пару месяцев, я еще вспомню этот момент. Домовик принесет конверт, в котором я найду флакон с воспоминаниями отца. И буду искренне благодарен за большой банковский счет во Франции тайно открытый на мое имя много лет назад. Потом мать еще раз обняла меня, мы не хотели отпускать друг друга, но еще больнее было смотреть, как пара волшебников, охранявших камеру, оттаскивают ее силой и как она одними губами произносит мое имя. Я остался один. На время. До казни оставалось меньше часа.***
Я видел все. Родителей. Дементоров. То, как эти твари забирают души у двух самых дорогих мне людей. Видел как вздрогнула в последний раз мама. Я рванулся вперед, к ним, дико желая остановить все это. Мне было все равно, если бы я умер. Я хотел сойти с ума. Я помню сильные руки обхватившие меня: — Малфой! Нет, туда нельзя! Они уже мертвы. И я закричал, — так громко, что не сразу узнал собственный голос. Дементоры заполняли все пространство, мне было тяжело дышать, в глазах все плыло… Потом я увидел патронуса, разгоняющего черные тени. Я упал. — Сейчас, потерпи немного, тебя отправят в Мунго… Малфой, только не теряй сознание. Секунду спустя тьма поглотила меня.