Маленький домик на окраине

Я стою на веранде нашего с матерью маленького, но уютного дома на самой окраине Милуоки, близ выезда на Норт-Саут Фриуэй, пью остывший чай из старой кружки и курю, наверное, уже третью сигарету за этот вечер. Прохладный октябрьский ветер легонько колышет ветви деревьев; желтые листья падают на землю, покрывая её мягким ковром. В небе светит яркая полная луна — верный предвестник того, что впереди много солнечных дней, и ещё далеко… далеко до холодов и снега, пронизывающих ветров с Мичигана, нескончаемых зимних депрессий и беспрерывного кофе с сигаретами. Говорят, что тем, кто не любит холод, в Висконсине делать нечего. А что делать тем, кому некуда отсюда податься? Мы с матерью не всегда жили на отшибе. Раньше у нас был вполне приличный дом на Запад-Чамберс-стрит, мама работала акушеркой в госпитале Saint Francis, а в свободное время писала картины, которые иногда неплохо продавались. Но в один страшный момент поменялось всё. Мы продали дом и переехали в развалюху на окраине, чтобы мама снова смогла ходить. На это ушли годы, сотни бессонных ночей, десятки тысяч долларов, но моя мать жива, она почти здорова, а тот, кто стал причиной нашей трагедии, теперь гниёт в земле, пожираемый червями. И каждый раз, когда я думаю об этом, я испытываю ни с чем не сравнимую радость, которая перекрывает всю боль прожитых лет. Работы у меня нет, и чтобы как-то жить, мы с мамой сдаём одну из комнат нашего неприглядного домика. Никто никогда не задерживается здесь надолго — слишком неудачное расположение, слишком скромные условия, да и наверняка этому можно найти ещё массу причин, которые мне самой не особо интересны. Но сейчас у нас, кажется, особенный гость… При очередной мысли о нём меня кидает в жар. А ведь я клялась самой себе, Богу, всем высшим силам, что не наступит тот день, когда я пущу кого-то в своё сердце. Мать говорит, что я не верю в любовь и ставлю на себе крест из-за случившегося, но она неправа. Я как раз очень верю в эту дрянь и потому чётко и трезво осознаю, чего мне надо избегать, как чумы. Мне двадцать шесть, парней у меня было много, кто-то скажет, что даже слишком много. Но я заводила с ними отношения не с целью познания высоких романтических чувств. А вот он… Я почти захлёбываюсь последним глотком чая. Чувствую, как трясутся руки, как внутри что-то дрожит, пульсирует. Во мне разражается вулкан, стихия, сносящая всё на своём пути. Я поспешно ставлю кружку на покосившийся круглый столик и бегу в дом. Я знаю, где найти Хендри… Тихонько приоткрыв дверь той самой комнаты, я вижу его и замираю на пороге. Он меня не видит и, похоже, не слышит — на его голове наушники. Он сидит на краю ободранного кресла при тусклом свете торшера и судорожно набирает текст в смартфоне. Я стараюсь не дышать, разглядывая его. Хендри очень красивый — смуглый, раскосый, с интересной рваной стрижкой и совсем молоденький, дай Бог, чтобы ему было хотя бы двадцать. Пусть не вышел ростом, как и большинство азиатов, но сложен гармонично, хотя и худой как щепка. Такого хочется защищать и… любить. Он тихо всхлипывает и вытирает щёку тонкими пальцами. Меня охватывают вихри странных эмоций, словно кто-то внутри ударяет по струнам, воспроизводя надрывные мелодии. Сладковато-гаденькое чувство, то самое, которого я всегда так боялась и избегала, поселилось и укоренилось во мне бесповоротно с того момента, как он переступил порог нашего дома. А ведь прошло всего два дня… Моё дыхание становится частым. Уходи отсюда, Грейс, уходи. Ты не должна, ты не можешь, ты не имеешь права. Это несёт лишь боль, всегда одну только боль, это ведёт в пропасть трагедий… Я сжимаю кулаки и беззвучно прошу Бога, всех святых и чёрт знает кого ещё укрепить мою силу, отвести от края бездны, не дать сделать этот шаг и сохранить мою душу свободной, а разум холодным, как лёд. — Хендри! Неожиданно для себя самой я выкрикиваю его имя и быстро подхожу к нему. Явно не холодный разум руководит мной в этот момент, а сильнейший эмоциональный порыв. Хендри вздрагивает и резко поднимает голову. — Мисс Грейс? — он вскакивает с кресла, попутно скидывая наушники, и так и стоит передо мной в растерянности, будто лишившись способности двигаться. — Я убрал за собой в кухне… — Хендри, подожди, плевать на кухню… — чувственно, но уверенно произношу я и прикасаюсь к кисти его руки. — Ты ещё не спишь? Можешь со мной поговорить? Глупо. Как же глупо звучат мои вопросы, и в этот момент я противна самой себе. Но Хендри улыбается. И у него прекрасная, светлая, белозубая улыбка… — Я могу… да, мисс Грейс. Он явно нервничает и чувствует себя крайне неуверенно. Я рассматриваю абстрактный рисунок на его тонкой, почти облегающей кофте, не рискуя поднять взгляд и посмотреть ему в глаза. От этого становится ещё гаже от себя самой. Я никогда не отличалась стеснительностью, даже презирала это в других женщинах, а теперь… да как я могла докатиться до такого? — Хочешь прогуляться? — я изо всех сил стараюсь взять себя в руки и поднимаю глаза. В скудном свете его лицо кажется совсем тёмным, а зубы и белки глаз ослепительно белыми. — У нас большой сад, хоть и запущенный… — Если вы хотите, мисс… — Прекрати! — я обрываю его на полуслове. — Никаких «мисс», просто Грейс. Договорились? — Хорошо… если вы настаиваете. Губы Хендри подрагивают, а улыбка становится какой-то виноватой. Он убирает смартфон в карман потрёпанных голубых джинсов, которые явно служат ему уже много лет, и делает шаг к двери, но оборачивается, когда я задерживаюсь, чтобы выключить торшер. — Электричество, Хендри. Надо экономить. Мы выходим на веранду, спускаемся в сад по хлипким деревянным ступеням, и неожиданно для себя я осознаю, что больше нет волнения и страха. Я совершенно спокойна, даже при том, что не представляю, о чём вообще буду говорить с Хендри. Вместо слов я беру его за руку и вглядываюсь прямо в глаза. Он чуть заметно отстраняется, будто пугается чего-то, но продолжает опасливо и выжидающе смотреть на меня. — Тебе не стоит меня бояться, Хендри, — я пытаюсь говорить настолько мягко, насколько умею, и получается даже слишком нежно. — Я чувствую, что тебя что-то мучает. Я действительно это чувствую. Мне не нужны магические сверхспособности, мне достаточно лишь раз взглянуть на Хендри, чтобы это понять. У него печальные задумчивые глаза, словно он постоянно о чём-то думает и мысли его далеко не радостные. Он зажат и нервозен, будто от всего и всех ожидает подвоха или насмешки. Он выглядит таким хрупким и потерянным в этом мире. — Откуда вы знаете, мисс… ой, простите, — Хендри на секунду отворачивается, смущаясь. — Грейс. — Я видела, ты плакал, когда писал что-то в телефоне. — Не обращайте внимания, — он снова виновато улыбается. — Просто один человек не выходит на связь, я переживаю. — Могу ли я узнать, что за человек? — спрашиваю я с наигранным кокетством и, сжав его подрагивающую руку, веду его вглубь сада. — Кто-то, кто много для тебя значит? — Тот, кто значит больше, чем целый мир, — тихо отвечает Хендри, разглядывая траву под ногами с таким интересом, как будто в ней рассыпаны сокровища. — Кеннет… — Кеннет? — я переспрашиваю, хотя прекрасно расслышала. Тревога возвращается и разрастается внутри как снежный ком, в голову лезут самые неутешительные мысли, но ужаснее всего то, что я почти уверена — мои догадки верны. — Это твой любовник? Я не хочу слышать правды. Похоже, мне необходимо пожить в неведении хоть пару минут, но Хендри внезапно останавливает меня и вынимает из кармана смартфон. — Вы будете меня осуждать? Его голос дрожит, в неестественно влажных глазах отражается рыжий свет садового фонаря. Готова держать пари, что с минуты на минуту слёзы поползут по его красиво очерченному смуглому лицу. Что ж, это и неплохо. Всегда неплохо протянуть руку страдающему, со всей искренностью уверить, что непременно излечишь его боль… а там и глядишь, этот самый страдающий уже не может без тебя жить. — За что мне тебя осуждать? — я притрагиваюсь пальцами к его щеке. Кожа нежная, прохладная… — Я современный человек. Тебе повезло — ты попал в дом к людям с самыми прогрессивными и демократичными взглядами. Я усмехаюсь, как мне кажется, слишком вымученно. Хендри открывает фото в галерее и протягивает мне смартфон. — Вот… это он, Кеннет. Мы любим друг друга… Я беру телефон почти окаменевшей рукой. С фотографии на меня смотрит чернокожий мужчина преклонных лет. У него приятное, благородное лицо, добрый взгляд, волосы чуть тронуты сединой. Он не улыбается, но будто светится… Интересно, все старые козлы так сияют, когда заполучают себе в пользование молодых глупеньких парнишек? — Это шутка? — мне просто нужно что-то спросить в этот момент, лишь бы не молчать. Хендри может не утруждаться с ответом — я и так знаю, что это правда. Вот только что мне теперь с этой проклятой правдой делать? — Как можно шутить с такими вещами… — отстранённо произносит Хендри и, засунув руки в карманы, делает шаг вперёд. — Кеннет тот, кто дал мне всё. Любовь, надежду… смысл жизни… — Чёрт, Хендри, куда ты? — я устремляюсь за ним и хватаю его под локоть. — У меня в саду много больших крыс! Ты же не хочешь, чтобы тебя съели? Удивляюсь сама себе — с чего я несу подобный бред? Видимо, спокойствие — лишь иллюзия, то, что я сама себе внушила, а в действительности мои нервы на пределе. Но я выдержу. Обязательно выдержу. — А я их не боюсь, — Хендри оборачивается и улыбается такой искрящейся улыбкой, что у меня захватывет дух. — Это хорошие, умные животные. — Ничего себе! Ты тоже так считаешь? — я не в силах скрыть радостного удивления — ещё немного, и мои губы расползутся до ушей. — На самом деле, это была шутка. А крысы у меня две, домашние. Два парня — Уайти и Блэки. Хочешь, покажу? — Один чёрный, другой белый? — заинтересованно спрашивает Хендри. — Я бы хотел посмотреть… если можно. — Ну так пойдём ко мне в комнату! — я обхватываю его запястье и резко тяну за собой. — У них огромная клетка, там гамаки, домики… у них есть всё! Хендри послушно следует за мной, а я не умолкаю ни на секунду — мне нужно говорить о чём угодно, только не молчать. Кажется, мы наконец-то нашли тему для разговора. Всё же лучше, чем ничего…