Колдун

...А потом наступил весенний сев, и дел у обоих Жегловых прибавилось. Старший Иван следил за постройкой новой Криволуцкой мельницы, искал дощаничных плотников, проверял кузницы. У младшего дел тоже хватало по всей слободе. И вот как-то под вечер, пробегая мимо церкви, он заметил в притворе Авдотьицу Коновалиху. В широком жёлтом сарафане и беленьком платочке, она стояла, прислонившись к двери, и как-то слишком медленно крестилась, отставая от остальных. Кинув на неё равнодушный взгляд, Ванька побежал дальше, торопясь к усадьбе, где обычно собиралась слободская молодёжь. Минуя чью-то изгородь, он внезапно для себя обратил внимание на пение за ней. Три или четыре женских голоса старательно выводили нехитрый напев. Журавлины долги ноги Не нашли пути дороги, Они шли да стороной, Боронили бороной. Борона железная — Целовать любезного. Зубы лошадиные — Целовать любимого. «Целовать любимого...» Неожиданно Ивашка вспомнил и, развернувшись на пятках, кинулся обратно к церкви. Служба уже подходила к концу. Прислонившись к деревянным перилам паперти, Иван Жеглов скоро дождался Авдотьицу и, как вышла она из притвора, увязался за ней. Какое-то время тихо шёл он следом, а, выйдя на почти безлюдную дорожку, схватил за руку и заговорил: — Здравствуй, Авдотья! Как жизнь твоя? Невесела ты сегодня! Женщина вскрикнула испуганно, но, узнав Ивашку, прикрыла рот рукой и быстро-быстро зашептала: — Ох, Ваня! Только тебе сказать могу! Уж который день невесела я... Совратил меня дед твой, Иван Прокопич, погубил душу мою грешную! И ведь сама, сама я его в дом свой пустила! А теперь сохну я по нему, страдаю… Ванечка, родненький, помоги, скажи, что делать мне? Выслушав эту горячую речь, Ивашка закусил губу, чтоб не рассмеяться от радости. — У деда моего жена есть, а ты сходи покайся — и отпустит тебя твоя хворь. И, не дав Авдотье ничего ответить и забыв уж о своих прошлых планах, кинулся он к своей избе. На улице уже совсем стемнело, так что дед читал что-то при свете двух лучин. Только их потрескивание и шорох страниц нарушали тишину в тёплой комнате. Убедившись, что Аринка стряпает что-то в бабьем куте, Иван сел на лавку рядом с дедом и, помолчав с минуту, спросил: — Что ж ты мне не сказал, что колдовство моё с Коновалихой подействовало? Дед оторвался от своей тетради и прикрыл страницу широкой ладонью. — Какое твоё колдовство? Ах, это… Ну, теперь я, может быть тебе верю. Понравилось мне с Авдотьицей... — улыбнувшись своим мыслям, Жеглов погладил бороду, — Чего хочешь за неё? Не ожидав такого вопроса, Ивашка растерялся. Однако нужная мысль да и целый план быстро сверкнули в голове. — Сулему* хочу. Достанешь?