Плотоядные орхидеи

Лиле казалось, что она падает в пустоту. Страх легко проник под кожу, парализовал тело — оставалось только беспомощно падать. А Лиля боялась даже не самой смерти — она необратима для любого, Лилит знала. Страшно было от того, что ей в лицо дышала живая и твёрдая боль. Она жмурилась, руки и ноги раскинул ветер, ледяной воздух проходил сквозь одежду. Крик вырвавшийся из гортани ещё звенел в голове. Сердце захлёбывалось в бешенной аритмии, удары разбивались в теле. Она не была готова, она не хотела умирать. Ей показалось, что она уже должна была упасть и разбиться о воду, но она не почувствовала удара. Только тепло живого тела, к которому прижималась, как бы хватаясь за спасательный круг. По коже прошла дрожь. Её мягко опустили на землю. Твёрдые, сухие доски палубы корабля. Лиля потянулась пальцами к правой части лица, сжав тонкие пряди волос и открыв глаза. Яркий свет обжёг, потёрла веки. — Вы в порядке? — послышалось совсем рядом. Лиля отшатнулась инстинктивно, внутри как будто что-то вспыхнуло недоверием. Голова закружилась. В одежде было жарко, её хотелось снять, а за ней и кожу. Глупо закивала, сама не зная зачем. А тело отозвалось тяжёлой слабостью. Непонимание врезалось в мозг свинцовой пулей. Лиля не знала, что должна делать и стало страшно. — Г… где я? — она взглянула на плечистого парня может чуть старше неё. Длинные, тёмно-сливовые волосы спадали мягкими волнами. Их захотелось потрогать, и в голове Лиля уже успела это представить. — Кто вы? — Я Синдбад, президент торговой компании «Синдория», — спокойным голосом проговорил он, Лиля не отводила взгляда. — А это Джафар — мой помощник. Мне, честно говоря, сложно представить, как вы оказались… — Я сама бес понятия! — почти истерически вырвалось у неё. — Я, вообще, домой шла, кофе хотела попить! Какого чёрта!.. Лиля с силой сжала руки. Поднялась на ноги, опираясь о край кармы, опустила голову. Син осторожно подошёл ближе. — Я помогу вам чем-то помочь? — накрыв руку девушки своей ладонью, спросил он. — Могу я следовать с вами? Я совсем ничего не знаю… — заговорила Лилит, смущённо отведя взгляд и потянувшись пальцами к лицу. — Я хотела бы… — Нет проблем, — улыбнулся Син. — Тогда, как вас зовут? — Лилит зовут! Ну, Лиля можно… — Ха-хах, отлично, Лиля. А меня ты знаешь, как звать.

***

Лиля быстро влюбилась в него. И сама не заметила, как это случилось. Ей нравилось думать о нём, о его мотиве, смысле поступков, о том, что в его голове. Он казался чем-то сумбурным, как смесь из противоречий, калейдоскоп из ожиданий, намёков и принципов. Лиля плохо понимала, почему её тянуло к нему, из-за чего она, как дурочка застывала рядом, пытаясь вдохнуть поглубже, запомнить получше его запах. Она любила своё состояние рядом с ним. Она как будто разом погружалась в атмосферу родного дома, пустой комнаты, старых книг и крепкого кофе. Он был её уютом, её теплом и пламенем в груди, согревающем сердце. Он заставлял сходить с ума от бешеной аритмии, от внутреннего пожара и ударов пульса, как биты оседающих шумом в голове. …а он был первой её любовью. Только Лиля никогда не хотела, она боялась своей уязвимости, того, как легко будет ранить её. Ей казалось, что люди становятся хрупкими, когда влюблены, человеческое сердце — это мышца, а не стекло, которое может разбиться. Но было уже слишком поздно, когда она начала понимать. Когда, он что-то спрашивал у неё, она растерянно хлопала ресницами, она терялась, как ребёнок в огромно магазине, она начинала краснеть, смущаться и нервничать. Сжимать руки, пальцы произвольно тянулись к лицу и губам. Она заикалась по-глупому, не понимая просто, что должна говорить, а дурацкие слова оседали в пересохшем горле. И только голос, его голос, прокручиваемый в голове сотни раз, как запись на магнитофоне. Она начала избегать его, потому, что рядом с ним её тело переставало слушаться, колени подкашивались, руки пробивала дрожь, она не понимала эти чувства. А они возобладали над разумом, они были намного сильнее здравого смысла. Поэтому, она старалась не пресекаться с ним, не смотреть на него, проводить в кампании покорителя лабиринта как можно меньше времени, прячась на корабле. И найти её было нелегко. Только мало кому дано понять, как это больно. Лилит невозможно сильно тянуло к нему, но позволить себе быть рядом она просто не могла. И Син не понимал её, считая странной. А она ночами изводила бумагу, рисуя его лицо, заканчивая, и начиная снова. Заново-заново-заново. Под разноцветными глазами чернильными тенями залегли синяки, иногда она плакала от усталости и бессилия, и утром веки были опухшими. Син как-то спрашивал об этом, а Лиля сильнее смущалась, начинала совсем по-дурацки хихикать. Отмахивалась, что-то бубня себе под нос, а потом пропадала. И, в общем-то, дел хватало. Помогала Джафару с ведением отчётов и бумажной документации, кое-как даже Хинахохо, но он обычно говорил, что она только мешает. И тогда разноглазая рисовала море и небо, играла на удде. Пыталась изучать какие-то книги — она сама удивлялась, но понимала язык, негромко читая вслух. Лежала в гамаке, пытаясь разобраться во всём этом, но нужные мысли не приходили в голову. А Син порой не мог насмотреться на неё. Она вызывала смешанные чувства. Неуверенно прячущая глаза и лицо в светлых прядях золотистых волос, надевающая закрытую одежду, заматываясь в балахоны и жалуясь потом на жару. Она всегда была, как бы отстранённой, находящейся где-то совсем далеко от людей, рассуждающая о заумных словах, каких-то диких понятиях и фразах, никогда непонятных до конца. Нагромождая железо-бетонные заросли философии, болтала о сложном, как о чём-то простом. Она делала вид, будто знает кого-то полжизни, так давно, что уже забыли. С глотком вина она менялась. Уверенная, практически раскрепощённая. Она красноречиво говорила о прошлом. Её рассказы напоминали сказки, выстроенные из легенд образованных фантасмагорией. В её мире каменное море застыло сотнями этажей, разноцветным калейдоскопом из стекла и камней, выжигающими искрами огней, вспышками пороха, и гирляндами из флуоресцентных цветов. Это казалось чем-то невозможным, нереальным просто, но её пылкость заставляла верить. Иногда она играла на удде и пела красивым голосом, намотав на голову какие-то тряпки, называя всё это «пуранджа» — возможно, она имела в виду что-то другое, но наблюдать за противостоянием Лилит и Джафара всегда было забавно. — Да этой тряпкой пол моют! — Но-но, тряпка моя, пу-р-анджа это святое! — отмахивалась она, водя пальцем в воздухе. А Джаф бесился от её всех этих «наклонностей». Она мало, что различала, говорила о любви, и о том, что красотой наделяют чувства. Разноглазая рисует тех, кто ей нравится, кто привлекает внешне — всё просто, и не имеет значения, мужчина это или женщина — в сущности, не так много различий. Лиля говорила об этом спокойно, как о чём-то естественном. И шутила про «би-бип» — как-то она рассказывала про повозки, ездящие без лошадей — машины. Отмахиваясь тем, что они сигналят, когда следует уступить дорогу. Похоже, там, откуда она, их не мало, но здесь, Син не видел ни одной. Они доплыли до Сасана, когда уже успели привыкнуть к светловолосой девушке с именем невесты свет-несущего. Она смущённо улыбалась, произвольно кладя ладонь на правую часть лица, закрывая её волосами. Лил молчала про это, а они и не спрашивали. А она удивлялась тому городу, который видела. Он напоминал итальянскую Сицилию, хоть она там никогда и не была. Эти узкие улочки, резные домики с невысокой крышей, ровная плитка и арабески, дороги, выложенные крестообразной брусчаткой. Тёмно-зелёные деревья с вытянутыми листьями, как у ивы, только больше. Фонтаны с белыми лилиями, убранные в светлый камень, как в платье, сотканное из серебреных нитей. Запах цветов и меди, преследующий повсюду. Лиля представляла эту страну иначе. Видела её, как тёмный подвал из дешёвого фильма ужасов, уродливый, нищий, словно бродяга просящий милостыню. И, она была рада, тому, что её ожидания не оправдались. А холодный кулон постоянно обжигал кожу. Она не помнила, когда начала носить его, казалось, будто он всегда лежал на ключицах. Крохотными звеньями серебреной цепи. Лазурная капля-подвеска обычно была холодной, и стала теплеть, когда они приближались к берегу. В Чистых землях люди носили серебро и золото. Они поклонялись языческим богам, жили в изоляции от влияния внешних культур, поклоняясь своему королю, из года в год, почитая рыцарский орден. — Мне только выпить! — заявила ошалевшая в таверне. Джафар и Син рассуждали о чём-то связанном с торговлей, Лил слушала их в пол уха, думая о чём-то своём, прикрывая глаза и потягивая сладкий ликёр с запахом лесных ягод. — Опять наклюкалась! И когда ты только успеваешь… — Я всегда ношу с собой, дешёвый алкоголь, — нараспев отвечала разноглазая, помотав флягой с остатками вина, которую Джафар тут же выхватил. — Вот зараза! — Ой, да не переживай, я стёкл, как трезвошко, — икнула Лилит. — Как много на них трепья… — смотря куда-то в сторону, говорил Син. — Сасанские девушки так скромны, и этим прекрасны. — Согласен. Давайте за это выпьем, — сказала разноглазая, разом допив ликёр. — Один, извращенец, другая алкоголичка и тому хуже! Лилит посмеялась над этими словами. А после притихла, сонно водя пальцем по столу, периодически вздрагивая и начиная что-то невнятное бубнить себе под нос. Она плохо понимала, почему их внезапно стало больше, но от скуки, светловолосая начала рисовать девушек с красивыми лицами и тёмными волосами. У них были яркие, светлые глаза, и тонкие черты лица. Лиля вздохнула, с завистью подумав о том, что никогда не была красивой. Торчащие кости, тонкая кожа с лавандовым отливом, родинки и расползающиеся шрамы на руках. Она была, как набросок из штрихов и ломаных линий, корявая, потрёпанная, как болонка. У неё был сложный характер и комплексы из-за внешности, полная гетерохромия. И разноцветные глаза всегда привлекали внимание окружающих, правый лазурно-зелёный, левый небесно-голубой. Только с ней никогда не хотели дружить, а её это сильно огорчало. Она была одинока, а вязкая зависть душила. Лиля хотела друзей, хотела звонить кому-то, пересказывать вчерашний день, болтать по несколько часов и слушать, смеяться, проводить вместе время. Только люди всегда сторонились её, она была странной, в ней было что-то отталкивающее, что-то совершенно чужое. Она была, как что-то инородное в организме, как внедрённый протез в теле. — Ты такой необычный! Она рассматривала парня напротив. Тёмно-красными волосы до плеч, почти женские черты лица, взгляд любопытного ребёнка. — Ну началось… — Джафар закатил глаза. — Джафар, — мягко позвала она, немного наклонив голову к плечу. — Джа-фа-р, — веснушчатый скрестил руки, с ожиданием посмотрев на светловолосую. — А ты просто необычайный, — хихикнула она, лучезарно улыбаясь. Джаф на секунду даже засмущался, когда Лилит добавила: — Зануда. Син засмеялся. — Ну всё ты… — А, что, собственно, происходит-с? — спросил Мистрас. — Сейчас, будут убивать, — зевнул Хина. — Это у них привычное дело, — кратко пояснил он. Джафар свирепел, как разъярённый бык перед корридой и пыхтел от злости, когда Лил дурашливо улыбалась, подперев голову рукой, спокойно провожая перекрёстные выстрелы взглядов. Она мягко говорила, и мило хлопала ресницами, перебирая подушечками пальцев по краю бокала. А этот странный парень, которого разноглазая про себя называла «восторженный», просил рассказать о внешнем мире. Это выпало в какой-то неприятный осадок. Она подумала, что больно мечтать о том, что недосягаемо, знать, что никогда не сможешь даже прикоснуться к этому. Потом, та красивая девушка с вьющимися волосами, за что-то отчитала восторженного. А Лил так и не поняла причин, с досадой глядя куда-то за окно. С приходом ночи, город преображался. Зажигались фонари, обмотанный гирляндами и цветами город сверкал переливами огней, а глаза от этого искрились мелкими звёздами. Слышались иноязычные напевы, красивая музыка и приятный женский голос, чей-то смех. Лиля зевнула, её клонило в сон, да и улыбка давно уже сползла с лица. А Джаф успокоился и не пытался её убить. Наверное, иногда она всё-таки перебарщивала. Потом, та самая девушка, которую она ещё рисовала, что-то сказала, про принца и восторженного. Лил не вслушивалась. Очередные домогательства президента торговой компании Синдория были сравнимы с щедро посоленным чаем. Во рту стало кисло, как от лимона, и лицо перекосилось. — Что ж, доброй ночи, — прошипела она, натянуто улыбнувшись. И поднялась из-за стола, направившись в сторону лестницы ведущей на второй этаж. — Странная она, — заключил Ханахохо. — А как её зовут-с?..