Rette ihren Gott

Нет ничего. Только темнота вокруг, темнота в груди — горькая, отчаянная темнота. У неё на рукавах кровь запеклась, на подоле когда-то белоснежном — не смотри, ослепнешь (звучит дурной шуткой) грязи комья и лохмотья сплошные. Где твой бог, светлая девочка? Где он, когда ты умираешь среди тьмы? Как ты ему ещё веришь-то, светлая девочка? Крисания погасший медальон сжимает тонкими пальцами, шепчет в кровь ссохшимися губами "не моя воля, но твоя, но твоя, Господи" И, конечно же, сама себе (почти) лжет. На то воля другого бога была, воля мальчика болезненного с кудрями серебристыми и чужими, холодными глазами. Мальчика-бога, мальчика-темноты. Крисания его не зовёт больше. Крисания шорох мантии услышать не силится, не ищет запах сухих роз и магии, что у Рейстлина Маджере вместо крови по жилкам течёт. Она знает — кровь у Рейстлина красная, как у всех — да сейчас мерещится, что золотая с чёрным, в цвет мантии. Земля над нею стонет как будто, содрогаясь. Мальчик с серебристыми кудрями сейчас надменных богов побеждает, склоняя, уничтожая, мальчик себя теряет и мир сжигает пеплом. Бездарный бог вышел из Рейстлина Маджере, право слово. Что же ты его за руки к свету не вытянула, светлая девочка? Что же не сотворила того, в чем клялась когда-то своему богу? Чего тебе не хватило, светлая девочка? У Крисании в бельмах мутных гибель её мира отражается. Того мира, что любила, того, за который в мольбах руки к небесам простирала. А она умирает медленно в бездне, в полной тьме. У Рейстлина для союзников наказания ещё страшнее, чем для врагов, кажется. Крисании бы его проклинать, ненавидеть всем сердцем, свою гордыню ублажая. Крисании бы встать и одной против мальчика-бога выстоять, умоляя бога своего о силе и стойкости. Только в одном мальчик с кудрями серебристыми прав был чертовски. Люди от любви слабые бесконечно. Сколько времени прошло? Никто ей не ответит уже. Никто не скажет. Только для того, чтоб смерть, за ней по пятам бредущая, остановилась рядом наконец, почти нежно за плечи обнимая — достаточно. Время умирать, гордая жрица, прекрасная жрица, холодная жрица. Время умирать, наивная, глупая Крисания. Она молитвы возносит своему господу бесконечно, видя его свет божественный слепыми глазами ещё ярче, чем зрячими. Только последний выдох все равно другому достаётся, другому принадлежит. Она с именем Рейстлина и улыбкой печальной на губах застывает в вечности. И глаза её, мутные, незрячие, стекленеют совсем. До конца. Умирай, светлая девочка. Умирай во имя своей любви.