Поражение Филиппа Доброго

      Тогда был 1416 год, мне исполнилось двадцать лет, мой отец Жан Бесстрашный владел троном Бургундии. Я был молод, недурён собой, я жаждал жить и вкушать все те блага, которые земная жизнь может мне предложить. И хоть я был женат на дочери своего политического врага — Мишель Французской, дочери Карла VI Безумного и Изабеллы Баварской, наличие супруги никак не мешало мне брать от этой жизни всё, что я захочу. Жизнь моя была до сей поры ничем не омрачаема, кроме того, что моя родная Бургундия и Франция вот уже не одно десятилетие пребывают в состоянии скрещённого оружия. Но кое-чему было угодно перевернуть с ног на голову весь мой устоявшийся более или менее жизненный уклад. Нечто ужасное, но вместе с тем и самое прекрасное, что могло выпасть молодому мужчине вроде меня. В тот день я, переодетый в простую одежду зажиточного горожанина, а не привычные мне наряды знатного сеньора, взявший для самообороны только длинный клинок, бродил по столице бургундского герцогства. До наступления сумерек гулял я по Дижону, перекусил купленными на рынке парой яблок, забрёл в студенческий квартал. Внезапно взор мой привлекли двое потрёпанного вида молодых парней в сильном подпитии, зажавшие кого-то в углу между двумя стоящими друг напротив друга трактирами. Почуяв нечто неладное, я подошёл к ним ближе, чтобы лучше рассмотреть этих персон. Кровь у меня в жилах закипела от гнева, стоило узреть, что в углу двое пропойц зажали хрупкого телосложения и одетую в простое шерстяное платье девушку, белый чепец с её головы съехал набок — явив моему взору забранные в неаккуратный пучок волосы цвета золота. В больших девичьих глазах ранее не виданого мной фиалкового цвета угнездился панический ужас, бедняжка прижимала к груди скрещённые руки и что-то умоляюще роняла еле слышно, даже не утирала льющихся из глаз по щекам слёз. Девушка просила именем Господа её отпустить, предлагала отдать все имеющиеся у неё деньги в кошеле на поясе — только бы они её отпустили и не причиняли зла. Напавшие на неё твари в ответ глумливо посмеивались и изредка пьяно икали, говоря, что не нужны им от неё деньги — пусть лучше скрасит вечер двоих «бравых ребят, голодных до женского тепла особенно таких красоток». Разбираться я не стал, ринувшись в атаку на тех двух подлецов, зажавших девушку в углу и явно не намеревающихся преподнести ей букет цветов. Нанося им точные удары по голове, по ногам и рукам, по туловищу не вынутым из ножен клинком, я высказывал всё, что думаю обо всех тех ублюдках вроде них, которые опускаются настолько низко, что посягают на практически детей. Да этой девушке на вид ни за что не дашь больше шестнадцати лет! Впрочем, недовольные тем, что я лишаю их перспективы хорошо провести вечер с девушкой против её воли, бандиты пытались мне противостоять и сыпали оскорблениями в ответ. Но на моей стороне — большой опыт в поединках, точность и выверенность движений и ударов, моё трезвое состояние — тогда как они неведомо за счёт чего стоят на ногах. Но ретировались они только тогда, когда я вынул из ножен клинок и пригрозил негодяям прямо на этом самом месте разделать их как свиные туши. След их простыл, только и оставалось смотреть на то, как они стремительно убегают, насколько позволяет опьянение, сверкая подошвами сапог. Всё это время дуэли, если намыливание шей двух подонков можно так назвать, девушка сидела на камнях улицы, вжавшись в угол и обхватив себя за плечи. Фиалковые глаза глядели потрясённо, словно она не верила во всё произошедшее буквально только что, но страх понемногу уходил. — Поднимайтесь, всё закончилось. Вам больше ничто не угрожает, — старался я придать голосу как можно более мягкое выражение, что было не совсем легко — злость на тех тварей никуда ещё не выветрилась из моей головы, и протянул девушке руку, за которую она схватилась и поднялась с земли. — Благодарю вас, что заступились за меня, что не прошли мимо — как многие другие прохожие до вас, — впервые прозвучал голос девушки — низкий, слегка хрипловатый, но тёплого тембра, такой ласкающий слух и околдовывающий, хотя сама спасённая молодая дама даже не пыталась околдовывать. Пухлые губы девушки маняще карминового цвета расплылись в исполненной признательности улыбке, обнажая аккуратные белые зубки. — Эти выродки не причинили вам вреда? — спросил я обеспокоенно, помогая отряхнуть платье незнакомке от приставшей к нему уличной грязи. — Они бы могли это сделать, если бы не ваше вмешательство. Спасибо вам. — Могу ли я задать вам вопрос, как ваше имя и сколько вам лет? — Меня зовут Катрин, сударь. Катрин Легуа. Мне семнадцать лет. — Меня зовут Филипп, мне двадцать лет. И вы бы могли не говорить мне «сударь». Катрин, одинокой девушке с наступлением темноты небезопасно бродить по улицам. Вы позволите проводить вас до вашего дома? — предложил я своей прекрасной новой знакомой. — Благодарю вас за заступничество и ваше предложение. Думаю, что вы правы — одной идти по стемневшим улицам домой страшно, — промолвила красавица, чуть улыбнувшись, и много было в этой улыбке естественного очарования юности и женственности. — Я живу на улице Гриффон, мой дядя Матье там держит суконную лавку. Только не провожайте меня до самого дома — дядюшка и моя матушка Жакетта рассердятся, а старшая сестра Лоиза раздует страшный скандал, что я домой явилась с мужчиной. — Что же, как скажете, Катрин. Тогда провожать до самого дома не буду, чтобы не навлекать на вашу голову гнев ваших родных. Вашу руку, прекрасная дама, — подвесив свой клинок к поясу, я предложил руку девушке, а она взяла меня за локоть. Вдвоём мы покинули студенческий квартал, где моя новая знакомая Катрин едва не попала в жестокий переплёт. Изящная рука Катрин сжимала мой локоть, иногда наши взгляды встречались, она тепло улыбалась мне и вела в направлении её дома. От вида её нежной кожи с лёгким загаром, с редкими веснушками на щеках и носу, её огромных и пленяющих фиалковых глаз, манящих губ и волос цвета расплавленного золота я точно потерял дар речи, поскольку ещё никогда мне не доводилось встречать девушек, которые были бы краше неё. Но всему хорошему приходит конец — я и Катрин дошли до улицы Гриффон, на прощание она поблагодарила меня и пожала мне руку, после чего бегом кинулась за угол, где вероятно, располагалась суконная лавка её дяди. Катрин вскоре скрылась за углом, а я остался один на один с моим желанием обладать её стройным и юным телом, держать её в объятиях… С того дня миновали две недели, а я никак не мог выкинуть из головы эту девушку. Я видел её черты в лице чуть ли не каждой молодой женщины, которых видел на улице, особенно в блондинках. Но ни у одной не было таких затягивающих в свои глубины омутов фиалковых глаз, ни одна не пленяла улыбкой — как это смогла Катрин даже без особого усердия… Я томился по ней, снедаемый желанием снова её увидеть, слышать её грудной низкий голос — который я лично считаю в женщине невероятно обольстительным. До Катрин и собственной законной жены у меня были женщины, но ни одна не вызывала той сладкой тяжести на сердце и тесноты в паху, ни одна не забиралась так нагло в мои мысли и в душу подобно кошке — в чужую кровать. Судьба всё же оказалась благосклонна ко мне, когда я выбрался покататься верхом к озеру в лесу, выехав утром из городских ворот. Именно в лесу, возле озера, окружённого буйной растительностью кустов и деревьев как стеной, я наконец-то увидел снова мою воплощённую мечту — Катрин. Вероятно, не я один сегодня решил искупаться в озере. Катрин расстелила свою накидку на берегу и села на неё, принявшись снимать со своих ног туфли и чулки. А я следил за нею из кустов, которые служили мне укрытием. Мне было двадцать, Катрин же — семнадцать, и я ловил себя на мысли, что ради неё готов на всё. Моя прекрасная дама стала раздеваться. Ловкими движениями развязала спереди шнуровку корсета, и сбросила его наземь, за корсетом последовало платье. Нижнюю рубашку, достающую ей до щиколоток, девушка снимала через голову, а я едва не выпал из кустов от волнения при виде столь сладостной картины. Этому совершенству природы семнадцать, мне двадцать, при виде этой девушки у меня горит в венах кровь адским пламенем. При виде стройных и изящных ног юной чаровницы я не знал, куда деваться, но тут я глянул выше и… сразу сник… От увиденного мне захотелось или повеситься на ближайшем дереве, или утопиться в этом же пруду на месте. Я любил прекрасную, утончённую девушку, нежное создание — принадлежащее одновременно миру людей и миру фей из сказок, а тут… мужчина! Моё неземное божество оказалось мужиком! Потому что у женщин не бывает мужских детородных органов, чёрт подери! Злость на самого себя, злость на Катрин, которая оказалась вовсе и не Катрин, чувство жгучего стыда — поймали меня в свою тюрьму. Не издавая шума, я прочь рванул от этого озера и направился к тому месту, где привязал к кусту своего коня. Вскочив в седло, я во весь опор нёсся верхом на коне к городским воротам, стремясь быть как можно дальше от того места, где так жестоко разбились мои надежды. И ведь что самое худшее — никуда не исчезло моё мучительное желание обладать этим юнцом, который представился мне именем Катрин Легуа, и держать его в своих объятиях! … С тех пор я начал часто слоняться по тому студенческому кварталу, в надежде снова встретиться с тем парнем. Даже спустя два года. Теперь я больше не могу спать с женщинами, с собственной женой — перед глазами стоит лицо этого мальчишки и его влекущие фиалковые глаза, чёрт бы его побрал! Я до помрачения разума любил Катрин, мне было двадцать, но я заплачу по счёту этому наглому юнцу, взявшему в плен моё сердце!