Agnes Obel — «Fuel to Fire»: «Do you want me on your mind or do you want me to go on? I might be yours as sure as I can say Be gone be faraway. Roses on parade, they follow you around Upon your shore as sure as I can say Be gone be far away.»
1994
Хан Соло ничем не проявлял своего раздражения, пока они шли по главному коридору Старшей школы Маунтин-Спрингс. Но то, как он распахнул дверь на своём пути, толкнув ту со всей силы, выставило его внутренние эмоции напоказ. Бен вздрогнул. Он немного замедлил шаг, отстав на пару метров, прежде чем широкими шагами наверстать упущенное. Услышав, как Хан что-то бормочет себе под нос, Бен попытался разобрать что именно, но смог, только когда подошёл достаточно близко. — Твою же мать, какой позор. Его характер невозможно переломить, он вообще без тормозов. Бен не знал, чего ещё от него ожидал. Отец вряд ли после произошедшего проявил бы ещё какие-то эмоции, кроме разочарования. Так что он не понимал, почему вдруг стало настолько обидно услышать слова, которые слышал уже сотню раз. Бен с силой сжал зубы, опустил голову и поплёлся следом, подтягивая свисающий с одного плеча рюкзак. Он даже не обратил внимания на упавшие на глаза волосы, пытаясь отвлечься и сосредоточиться хоть на чём-то, например на трещинах в земле. Когда Хан подошёл к своей машине, которую припарковал прямо перед школьным газоном, то внезапно развернулся и закричал сыну: — Не смей садиться в тачку! Бен застыл на месте, плотно поджав губы, морально готовясь к дальнейшей тираде. — Мне стыдно за тебя, — прорычал Хан. — Может быть, когда ты перестанешь вести себя как чёртов идиот, я потерплю твою компанию чуть дольше! — Хан… — И теперь у тебя будет время подумать о своей последней выходке! С этими словами он сел на водительское сиденье, и со всей силы, которую только мог вложить, громко хлопнул дверцей. Заведя машину, он тут же вжал педаль газа в пол, показывая этим, что хочет как можно быстрее уехать от сына подальше. Двигатель взревел комично громко, но на лице Бена не появилось и намёка на улыбку. Он стиснул зубы, изо всех сил пытаясь выровнять дыхание и проглотить жжение, которое чувствовал внутри.***
Пару часов назад он, Эван и Лопес находились в мужском туалете. Лопес достал из кармана чёрный маркер и начал рисовать на стене, прямо перед входом, огромный член. Эван смеялся так сильно, что не мог потом отдышаться целых пять минут. Член Лопес нарисовал жилистый, волосатый, с маленькими яйцами и бурной эрекцией. Он очень старался, усердно вырисовывая как можно больше подробных деталей, прежде чем с максимально гордым видом развернуться к ним: — Надеюсь, вы оба оцените моё произведение искусства. Бен молча протянул руку к маркеру, и Лопес отдал его, ухмыляясь в ожидании. Соло опёрся одной рукой о стену и начал писать слова, бормоча: — Несомненно, мы можем сделать это ещё лучше… Эван начал хихикать ещё до того, как Бен дописал изюминку их шедевра (если её можно так назвать, что, впрочем, вряд ли), а когда появилось последнее слово — он уже ржал как конь в голос. Лопес же, с другой стороны, довольствовался тем, что просто наблюдал за творчеством, довольно усмехаясь. А затем, пока Бен аккуратно добавлял несколько капель, вытекающих из кончика члена, повторил написанное вслух: — «Это то, что нужно Эйди и Лесли — член со вкусом мороженого», — прочитал Лопес, прежде чем остановиться, оценивающе качая головой. И вставил свою критику: — Должен сказать, Соло, это немного затянуто. Эйди и Лесли — две неразлучные старшеклассницы, которые, по слухам, уже много лет были лесби-парочкой. В действительности, Бен не видел в этом проблемы. Один из его старых друзей (не то, чтобы у него было их много), Дэмерон — бисексуал. Он был в курсе этого, потому что они с восьми лет играли в видеоигры в его подвале. И по правде говоря, Бен не знал этих девушек. Совсем. Он лишь слышал, что о них говорили. И только пытался придумать, что можно было написать на белой стене. В любом случае, это всего лишь слова. В конце концов, это всё не важно. То, что заставило Соло растерянно заморгать, пока он добавлял то тут, то там ещё несколько деталей ко всему этому — это не внезапный хлопок двери или крик. Это — неожиданная тишина, наступившая позади него, когда смех Эвана резко оборвался. Бен замер и рука с маркером неподвижно застыла в сантиметре от стены. Он очень медленно обернулся. Выражение лица Лопеса олицетворяло чистое мучение. Рядом с ним, опустив глаза, нервно сглотнул Эван. Всё ещё держа руку на распахнутой настежь двери, позади неподвижно стояла Холдо, молча глядя на него с совершенно побелевшим лицом. Привыкшая к его выходкам, но всё же безумно уставшая от них. Она перевела взгляд на то, что Бен только что написал. Холдо — их директор. И также, между прочим, известная в их школе лесбиянка. Её подбородок слегка задрожал, но, кроме этого, ничего видимого с ней больше не произошло. В своём возрасте Бен вымахал намного выше её, был сильным вследствие беговых тренировок — но всё же ещё подростком, хоть стройным и мускулистым. Так что, даже широкий размах плеч не помог скрыть, как он напугался — или, точнее, как чертовски смутился. В большей степени из-за того, что его так легко и глупо поймали, а не из-за того, что написал. Но, в конце концов, он смиренно опустил голову. Прошёл страх, прошёл стыд. Без разницы. С таким же успехом могло случиться всё, что угодно. Ему плевать. И он не пытался разделить вину. Он знал, как близко Лопес подошёл к исключению в прошлом году, и видя, как смуглое лицо друга резко стало на пару оттенков светлее, не собирался стучать и тащить его за собой. Одного из них более, чем достаточно. Просто хотелось показать Холдо свой истинный талант. Он мог нарисовать член намного лучше, чем Лопес. — Сейчас два пятнадцать, — начала директриса обманчиво спокойным и ровным голосом, — а вы не в классе. Коридоры пусты — и я слышала, всю дорогу от приёмной, как вы смеялись. Она сделала паузу, прежде чем пробормотать, глядя на Бена: — Если я так хорошо тебя не знала, то подумала бы, что ты специально хотел попасться. Снова пауза, но на этот раз, казалось, она ждала, что же он ответит. Бен молчал, позволяя событиям идти своим ходом, пока Холдо, наконец, не начала снова говорить: — Ты знаешь дорогу в мой кабинет, Соло.***
Конечно, это должно было произойти в один из немногих дней в году, когда отец находился дома. И вот, это закончилось тем, что Хан накричал на него прямо на виду у прохожих — специально, чтобы все видели. Бена полностью поглотили эти мысли, и он был ошеломлён яростью, разлившейся в груди вместо боли, которую чувствовал только две минуты назад. Поэтому всё это время — замерев там, на тротуаре, где только что была припаркована машина отца — не замечал её. Девушка стояла в нескольких метрах левее, чуть позади, рядом с большим деревом. Должно быть из-за этого Бен и не заметил её, когда шёл по дорожке, ведущей к главному входу. Иначе не пропустил бы в любом случае, даже будучи загруженным криками отца. Ещё не стемнело — не в такое время в середине сентября, — но было уже достаточно поздно, чтобы большинство учеников покинули территорию школы. По какой-то причине, возможно из-за шума ветра в листьях, но он вдруг обернулся… и наконец увидел её. Бен смог рассмотреть девушку достаточно подробно с такого расстояния: похоже, она тоже была старшеклассницей, но возможно и младше; каштановые волосы собранные в конский хвост, обычная футболка с обычными шортами, белые теннисные туфли, и несколько неуверенное поведение. Когда их взгляды встретились, его глаза потемнели одновременно и от стыда, и от гнева. Девушка попыталась было отвернуться, но уже поздно: Бен успел заметить направленную на него жалость. Но помимо этого — смущение. Смущение от того, что она стала свидетелем этой отвратительной сцены. Бен мгновенно возненавидел её. Вместо того, чтобы сказать хоть слово, он, стиснув зубы, прошёл мимо, не желая терпеть её присутствия больше ни секунды — и направился домой. Они не видели друг друга ещё четыре дня.