Химия страсти

Вчерашней ночью её отпустили домой раньше всех. Обычно, гордая ледяная королева ходила сама по себе. Сейчас же, Мур всё чаще стояла облокачиваясь на заботливо подставленное плечо Мэта. У девушки кружилась голова и часто она едва сдерживала слёзы. Блум просто отвёл её стажёра в сторону и попросил подвезти Энджи домой, а затем возвращаться. Может это раньше и ранило бы её, но сейчас девушка только благодарно плюхнулась в машину. Когда её доставили домой, она заперлась и скептично оглядела себя. Любимое серое платье стало заметно мало. Колготки светились светлыми пятнами. Сразу вечером Мур встала на весы и едва не взвыла. Завсегдатае сорок семь килограмм превратились в пятьдесят. Пытаясь заглушить эту адскую смесь чувств, она налила себе бокал вина. Вот только поднеся его ко рту, сразу же скривилась. Небрежным жестом бокал переклонился над раковиной. Доктор скинула на пол всю одежду, под цепким взглядом Линкольна, который уже ожидал лёжа в ногах кровати. И вот сейчас с рассветом пришла ещё большая усталость. Просто свалившись на пол, Энджи на секунду потеряла ориентир. Но в следующее же мгновение, она уже летела в ванную, склоняясь над унитазом. Линкольн поднял громадную башку и навострил уши. Превратившись в поджарого человека, он спрыгнул с кровати и стал искать телефон девушки. Человеческий нос ритмично подрагивал, пока мужчина перебирал подушки на диване в поисках затерявшегося там мобильного. Мур покинула ванную первее, чем тот успел это осознать. Правда согнутая в три погибели, она направилась прямо в свою комнату, даже не обратив внимания на замершего незнакомца около кухни. Отыскав наконец чёртов телефон, Линкольн обернулся обратно в пса. Он зажал средство связи в зубах и притащил лежачей девушке. — Гав! Словно вторив ему зазвонил сам мобильный. Энджи погладила пса по холке и ответила слабым дрожащим голосом. — Д-доктор Мур. — Ты как? — Мэт звякал инструментами. — Вскрытие через минут сорок. Приедешь? Блум хочет слышать, что ты думаешь о патологии этого ребёнка. — Да, конечно, скоро буду. Мур села и подтянула к себе чёрные брюки на резинке со спинки кресла. Сверху просто длинная белая рубашка. Небрежность скроет медицинский халат. Причесавшись и скрыв мешки под глазами, девушка едва вытерлась из дома. Она даже и не подумала сесть за руль. Просто вызвала такси. В ожидании, Энджи вдруг заметила очередную коробку около своей двери. «Моей милой Энджи» — гласила надпись на бирке. Мур потрусила её, понимая, что на этот раз там что-то потяжелее. Но уже в следующую секунду подъехала машина. Девушка быстро открыла дверь, оставляя посылку дома. Она решила сначала разобраться с работой. Нельзя ей сейчас болеть. Правда в машине ей сразу же жутко захотелось писать. Хотя она только буквально перед выходом сбегала в туалет. Мур скрестила ноги, мечтая дотерпеть до лаборатории. Вот неловкость получится! Таксист и так узнал её из-за того выпуска новостей. Нахватало, чтобы помимо той фотографии по интернету разлетелось ещё и фото её с мокрыми брюками. Буквально швырнув таксисту деньги она побежала внутрь морга. Пролетев мимо застывших Мэта и Блума та только вскинула руку. Облегчившись, она вернулась в анатомичку уже при параде: в перчатках, халате и маске. — Что ты так носишься? — Так спешила, что даже не пописала с утра, — отмахнулась та. — Приступай. Мэт только деловито скинул с крошечного тельца простынь. Блум отпрянул, а патологи наоборот склонились ниже. Молодой детектив и раньше видел тельце. Он просто до сих пор не мог поверить, что существуют такие изверги. Личика практически не было. Только впадина с открытым черепом и глядящими наружу мозгами. Только губы и подбородок не были изуродованы. — Оно хорошо сохранилось, — заметила Энджи. — Мы нашли его хорошо замотанным в пеленки и одеяльце. — Голубое, — указал на грязно-синюю тряпку Мэт. — Кучу игрушек и цветов Лобелии. — Вот, — Деллрей прямо из черепной коробки достал один. — Лобе́лия (лат. Lobelia) — род однолетних и многолетних травянистых растений, а также полукустарников, кустарников и деревьев семейства колокольчиковых (Campanulaceae). Род назван в честь Маттиаса де Л’Обеля (1538—1616) — голландского ботаника и лейб-медика английского короля Якова I, некоторое время возглавлявшего королевский ботанический сад, — как под диктовку оттараторила Мур. — На языке цветов означают злобу. Недоброжелателя. — Хочешь сказать, детоненавистник? — Я думаю, это случайность, — сказала она. — Это сухие цветы. Символ любви. Скорби. Я сразу вспомнила, как когда-то давно растрогалась, узнав о том, что неандертальцы хоронили умерших с цветами. Это было свидетельством их горя, а значит, и человечности. — А пролом черепа тоже об этом свидетельствует? Я ничего не пойму. К чему ты клонишь? — Этого ребёнка тоже оплакивали, — ответила она, — запеленали, осыпали сухими лепестками цветов, укутали в тёплое одеяльце. Это было не избавление от ненужного предмета, а погребение. Прощание. Девушка потупила взгляд и замолчала. Почему ей вдруг стало больно на это смотреть? Это далеко не первый младенец на её секционном столе. Новорождённые умирают чаще, чем можно подумать. Так почему именно сейчас ей стало так невыносимо глядеть на две ножки с согнутыми коленками и разведёнными в стороны, как у лягушонка, бёдрами. — Размер тела соответствует доношенному плоду, — добавила она и тут же вылетела обратно в туалет. Не долго думая, Мэт всучил щипцы в руки Блума и побежал следом за судмедэкспертом. Замерев около двери в туалет, он услышал как тошнило девушку. Теперь уже и его прошиб холодный пот. Парень вернулся обратно, решив дать самой Мур объясниться. Он-то всё прекрасно понял. Стоило девушке вернуться, как на неё дружно обернулись трое мужчин: Блум, Мэт и Эндрю. — Всё хорошо? — Да. — Может тебе не стоит продолжать? С детьми всегда тяжелее всего. — Я же говорю, всё нормально. Продолжаем. Мур лгала, но не собиралась оставаться в стороне. Это её рабочее место. Она и так взвалила всю работа на стажёра. Девушка потрусила головой и снова её взгляд был сфокусирован на ребёнке. Руки были правильно сформированными, крошечные пальчики, казалось, готовы тянуться к маминому лицу, хватать материнские локоны. Руки, так же как и лицо, делали человека узнаваемым, и смотреть на них сейчас было особенно больно. Она скользнула глазами на гениталии, затем воспаленную пуповину, перетянутую красной атласной лентой. Усыпанный цветами и перевязанный лентой ребёнок. — Это мальчик, — сказала Энджи, и её голос внезапно дрогнул. Мэт поднял глаза и увидел, что Мур ещё больше побледнела и даже привалилась к столу, словно пытаясь удержаться на ногах. — Энджи, выйди, — настоял патолог. — Деллрей, заткнись и делай свою работу, — сквозь зубы прошипела та. Сглотнув, стажёр снова взял в руки щипцы и один за одним извлекал из черепа цветы. Мур судорожно вздохнула и отскочила от стола. — Боже, — произнёс Блум. — Что, чёрт возьми, с ним сделали? Онемев от потрясения, Мур могла только с ужасом смотреть на череп, в котором зияла огромная дыра, откуда выпирал мозг. И на лицо, сморщенное, словно резиновая маска. Металлический лоток вдруг с грохотом рухнул со стола. Мэт поднял взгляд как раз в тот момент, когда Энджи Мур, белая как смерть, медленно осела на пол. Через какое-то время Энджи вышла к Блуму, ожидавшему её на курилке. Она тоже подобно ему опёрлась на перила и смотрела вниз на асфальт. — Как себя чувствуешь? — Всё хорошо, — девушка невольно почесала широкий пластырь на лбу. — Правда шрам останется. — Да уж… всё равно больше повезло, чем ребёнку. — Всем нам больше повезло. — Так и что с ним? Есть хоть какие-то идеи? — У ребёнка анэнцефалия. — Что это значит? — Аномалия развития головного мозга. — Но дело даже не в этом. Такое впечатление, что ему снесли полчерепа, — Блум с трудом сглотнул слюну. — И лицо… — Всё это признаки той же аномалии. Мозг развивается из оболочки клеток, так называемой невральной трубки. Если трубка не закрывается должным образом, ребёнок рождается с отсутствием большей части мозга, черепа, даже кожи головы. Вот это и есть анэнцефалия. Отсутствие головы. — Чёрт, и как ты вообще встаёшь по утрам? — Как видишь, не слишком-то хорошо. Хотя раньше я чувствовала себя куда лучше. — Ничего… Должно пройти. — Ага. Девушка поспешно собиралась домой, в надежде, что отправляя отчёт Мэт задержится и не пристанет к ней с расспросами. Официальную версию гибели ребёнка подтвердили. Всё. Можно выдохнуть. А ей срочно нужен отдых. Поваляться в кровати. Поспать лишние полсуток. Пускай дальше детективы сами разбираются. Младенец таким родился. Бывает. И умер наверняка своей смертью. Дети с такими пороками долго не живут. Больше пугало лишь то, что никто от подобного не застрахован. Только зачем убийцам тогда оплакивать младенца? Странно. Но это не её дело. И Энджи просто поехала домой. Хотя кое-где притормозив, девушка решила скупиться. Завтра утром станет ясно, прав ли Деллрей.