Счастье из чужой вселенной

ЕВА Какая же я глупая! Ничему меня жизнь не учит! Знала ведь, что с Айлиром надо быть настороже, так нет же, расслабилась. За что и поплатилась. Идеалистические посиделки на берегу водоёма чуть было не закончились катастрофой. Мне остаётся только догадываться о чувствах сидящего рядом со мной мужчины, так как я в тот момент ощущала лишь умиротворение и покой. Даже прикосновения красноглазого ничуть не беспокоили. Пока в один миг всё резко не изменилось… Когда губы Айлира накрыли мои, я не сразу осознала, что вообще происходит. Он целовал меня нежно, но вместе с тем искушающе. Чувствовался опыт в каждом движении упругих губ, ласковом прикосновении шёлкового языка. Это был второй в моей жизни поцелуй. Первый и вспоминать неприятно. Само действо тогда показалось мне неприятным и слюнявым, но я была глупо и наивно влюблена, оттого счастлива. Стоит ли говорить, что в итоге парень посмеялся надо мной? Когда поцелуй прервался и я потянулась за добавкой, он, скривившись, отпрянул, заявив, что это самые непростые деньги в его жизни. Всё оказалось до боли банально: он просто поспорил, что поцелует мутантку. Кто-то подбивал его и вовсе со мной переспать, но моему тогдашнему возлюбленному была противна сама мысль о том, чтобы делить со мной постель. И вот, снова чужие губы терзают мои. И я потерялась в пространстве и собственных ощущениях. Казалось, небо, земля и звёзды смешались в один ослепительный калейдоскоп эмоций. Удовольствие, пряное и пьянящее, неслось по венам, заставляя забывать обо всём на свете. Затем я внезапно очнулась. Рухнула с небес на землю. На Айлире уже нет рубашки, моя кофта была закатана до подмышек, пуговица на брюках расстёгнута. Мужские руки жадно сжимали моё тело, губы обжигали чувствительную кожу шеи. Но самым жутким мне показалась внушительное возбуждение хвостатого, упирающееся мне в живот. — Нет! — дёрнулась в испуге, стараясь вырваться из хватки всех конечностей эра. — Отпусти, я не хочу! Айлир замер, уставившись на меня пьяными от возбуждения глазами. Зрачок, который был обычно похож на тонкую нить, заполнил почти всю радужку глаз. Несколько бесконечных мгновений во взгляде не было и намёка на осмысленность, потом эр моргнул, тряхнул головой и, отпрянув, дал мне свободу, которой я тут же воспользовалась, отползая и судорожно оправляя одежду. — Прости, — прохрипел хвостатый. — Иди лучше в дом, Ева. После чего, так больше и не взглянув на меня, Айлир, не снимая брюк, нырнул в водоём. Я же поспешила воспользоваться советом и убралась восвояси. Оставшееся до отбытия время просидела в предоставленной мне комнате, изучать быт инопланетян больше не тянуло. А когда пришло время отправляться на звездолёт, отчаянно трусила. У меня не было сил нормально посмотреть на красноглазого. Случившееся просто не укладывалось у меня в голове! Но и он не стремился лишний раз контактировать со мной, казался холодным и отстранённым. Лишь Мейн смотрел на нас с видимым недоумением, но от вопросов эр воздержался. Вот, теперь сижу в своей каюте, не решаясь высунуть нос наружу. Внутри бесились мысли. Я искренне не понимала своей реакции. Звёзды, да где был мой разум? Ещё немного, и он бы трахнул меня прямо там, на берегу пруда! А Айлир как мог так поступить? Он же обещал! Вот чего стоит его слово! Или всему виной трижды проклятый инстинкт и нервное перенапряжение? Ответов на эти вопросы у меня не было. Оставалось лишь надеяться, что до конца полёта ничего не произойдёт. А на Лендоре я смогу уйти к себе, оказаться на безопасном расстоянии от инопланетянина. Вообще, весь этот полёт был ошибкой. Я чувствовала: что-то случится, и не послушала свою интуицию. Зря. Теперь мне было откровенно страшно. Вдруг эр решит послать к чёрту моё мнение и однажды решит, что я должна быть его, независимо от моего желания? Ведь подобное дикарское поведение вполне в духе его расы… АЙЛИР Бывают периоды в жизни, когда кажется, что всё вокруг против тебя. Будто звёзды выстроились в таком порядке, который сулит лишь беды и проблемы. Никогда в жизни мне не было так погано. Хотелось или разнести всё вокруг, выплеснуть кипящие в душе эмоции, или наоборот забиться в какой-нибудь укромный угол, чтобы никто не мешал упиваться жалостью к себе. Позвать Еву с собой было безумием, продиктованным беспомощностью и отчаянием. Будь я более адекватен, то вряд ли бы решился. Ведь девушка так ярко демонстрировала нежелание лишний раз контактировать со мной, что надеяться на положительный ответ было глупо. Она же, к моему изумлению, согласилась! Маленькая беззащитная смеска с таким большим и добрым сердцем. Наверное, не будь её в момент казни рядом, я бы опозорился на всю Империю. Это было невыносимо. Боль рвала и без того драную в клочья душу на части. Умом понимал: мой отец — безумец и чудовище. Только вот память, тварь беспощадная, безжалостно подкидывала сотни моментов из прошлого. То, как он учил меня всему, что я знаю, как улыбался мне, хвалил, подбадривал. В те мгновения воспоминания о том, как он приговорил Еву или отрёкся от меня, казались подёрнутыми туманом. Оттого жестоким, болезненным ударом были его слова о том, что он считает нас с братом своими ошибками, за которые стыдно. Смотрел на отца и не верил тому, что вижу и слышу. Будто это не он, а какой-то злобный двойник говорит все эти ужасы. А потом его не стало. Всего несколько минут, и на полу осталось лишь изогнутое в немыслимой позе тело, которое уже не было моим отцом. Внутри творилось нечто неописуемое. Хотелось заорать во всё горло, крушить всё вокруг и плакать, как ребёнку. И лишь присутствие Евы, которую ощущал всем своим существом, заставляло держаться, балансировать на грани постыдного срыва. Затем она обняла меня, принося невероятное облегчение. Её прикосновения и близость словно наполняли силами. Несколько часов я тщетно пытался восстановить подобие душевного равновесия. С моей стороны было свинством бросать Еву одну на чужой территории, но как гид или собеседник я был хуже не придумаешь. Брат заверял, что смеска весьма увлечённо изучает наше родовое гнездо. Оставалось надеяться, что ей правда не скучно. Мы много проговорили с Мейном. В отличии от меня, казнь отца по нему почти не ударила. Скорее, он был удручен необходимостью отвлечься от любимого дела и зол из-за свалившихся обязанностей главы рода. Брат годы назад лишился последних крох любви и уважения к родителю. Он не смог простить ему смерти матери. Был убеждён в абсолютной виновности отца. Я же сам разрывался в этом вопросе надвое. С одной стороны, разве не для рождения потомства нужны детородные самки, какой и была наша мать? Это их прямое предназначение и обязанность. С другой, можно и правда более щадяще относиться к той, кто рожает тебе детей. Давать большие перерывы между беременностями. Больше баловать. В то, что отец бил маму, поверить никак не удавалось, хотя Мейн утверждал, будто видел лично этот ужас. В общем, брат к отцу относился, мягко говоря, прохладно, и не особо горевал о его кончине. Скорее, стыдился, что оказался в столь близком родстве с предателем. Но сколько бы ни приводил сам себе разумных доводов о том, что папа стал чудовищем, что бы ни говорили Мейн, Ева и окружающие, мне всё равно было больно. Я знал его совсем другим. Когда брат устал вправлять мне мозги, я, не в силах больше находиться в комнате, где прожил подавляющую часть своей жизни, выбрался на улицу. Устроился на берегу искусственного пруда и просто смотрел на красоты родины, стараясь ни о чём не думать. Присутствие Евы уловил на непонятном самому уровне. Я уже даже удивляться перестал, что чувствую присутствие девушки нутром. Её нахождение рядом наполняло душу теплом. Не в силах противиться, взял смеску за руку, обвил тонкую талию хвостом, чтобы хоть на миг ощутить её чуть ближе. Вольность, за которую вполне мог получить по физиономии, но Ева лишь мягко улыбнулась, делая почти счастливым на эти мгновения. Пока я всё не испортил. На какой-то миг инстинктивная жажда её близости и тела затмила напрочь разум. И, не отдавая отчёта, приник к желанным губам. Целовал девушку, сходя с ума от примитивного животного желания соития, пока в затуманенное похотью сознание не проник испуганный голос Евы, заставляя очнуться от наваждения. Ножом по сердцу полоснул взгляд смески, полный страха. Она боялась меня! Стало нестерпимо горько. А ещё дико зло, и злился я на себя за то, что поддался низменным инстинктам и напугал девушку. Ледяная вода пруда охладила тело, прочистила мысли, но легче не стало. Только хуже. Было так тошно, что хоть на стену лезь. Да что творится с моей жизнью? Почему всё идёт наперекосяк? Когда я перестану портить всё, до чего дотянусь? Необходимо было поговорить с Евой, как-то объясниться, но одно только воспоминание об ужасе в салатовых глазах напрочь лишало уверенности. Оттого и слонялся я неприкаянной тенью по кораблю, раздражая экипаж своей кислой миной. И всё же надо взять себя в руки. Самец, то есть, мужчина должен уметь отвечать за свои поступки. Добравшись до каюты девушки, нажал на «звонок» и стал терпеливо ждать ответа. Цвет сменился с красного на белый, означающий, что девушка слушает. — Ева, открой, — выпалил, собравшись с духом. — Ты сама понимаешь, что нам не избежать разговора. В ответ — молчание, которое давило на нервы. И, чего уж кривить душой, неимоверно расстраивало. — Тебе нечего бояться, — предпринял новую попытку. — Обещаю. Я себя полностью контролирую. В стене образовался проход, в котором застыла напряжённая девушка. Она топталась на месте и кусала губы, не зная, выйти наружу или пропустить меня внутрь. В конечном итоге, глубоко вздохнув, Ева посторонилась, приглашая войти. Каюта была типовой, у меня была точно такая же. Даже оттенки были идентичны. В общем, ничего интересного. — Я бы хотел извиниться за… — тут я буквально споткнулся, не зная, как обозвать свой приступ безумия. — За то происшествие у пруда. Я поддался инстинкту и нарушил данное тебе обещание. Мне очень стыдно. Правда. Прости, Ева, я не хотел тебя напугать. В эти несколько коротких фраз я постарался вложить весь тот шквал чувств, всё своё сожаление, которое бурлило в душе. Смотрел в глаза девушке и чувствовал нечто, чего не ощущал никогда прежде. Непреодолимую потребность защищать её от всего на свете. Заботиться и оберегать. Сделать всё возможное, чтобы счастливая улыбка светилась во взгляде. Эти чувства и потребности были так новы и необычны, что совершенно сбивали с толку. Вызывали растерянность на грани беспомощности. — Хорошо, — тихо отозвалась Ева, но её глаза, увы, не светились счастьем. — Я верю тебе. Но всё же, думаю, по прибытии на Лендор нам стоит вернуться к формату отношений «сослуживцы». Стало тоскливо. Появилось чувство, будто меня обокрали. А чего я хотел? Надеялся, что поездка изменит что-то между нами? Пусть я и не размышлял об этом, но именно в этот момент осознал: в душе всё же надеялся. И тем горше оказалось разочарование. Что же, сам виноват. Сам всё испортил, как сейчас, так и до этого.

***

К моменту возвращения на Лендор мне удалось взять себя в руки, насколько это было возможно. Со стороны я выглядел как обычно, никаких лишних эмоций, показывающих, что у меня на душе. Всё как надо. Ни к чему позорить собственную расу неадекватным поведением. Я был уверен на все сто процентов, что на ближайшие несколько часов «подарков» судьбы ожидать не стоит. Ещё никогда я так не ошибался! Меня просто перекосило от нарастающего откуда-то из глубин существа бешенства, когда я увидел Тиуреса. Ещё хуже стало, когда я увидел, как этот космический мусор потянул свои загребущие ручонки к Еве, обворожительно улыбаясь девушке. Но самым тяжёлым ударом стало то, что она была ему искренне рада! Ева дарила этому ублюдку улыбки, о которых мне оставалось лишь мечтать. Внутри всё вспыхнуло от яростной ревности и заныло от острой тоски. Это я, я должен её обнимать! Дарить цветы и греться в тепле её присутствия! Это мне она должна радоваться так солнечно и искренне! Только реальность была безжалостна: как бы ни корёжило изнутри от потребности в Еве, мне оставалось лишь мечтать о ней. И самое страшное было осознание, что сейчас, даже если бы у меня были и права, и возможности присвоить её себе, не спрашивая согласия, я бы не смог так поступить. Сделать девушку несчастной, навсегда погасить свет в глазах и убить мечты. Я жаждал совсем иного. Кардинально противоположного. Это было что-то куда более мощное и необъяснимое, нежели голый инстинкт размножения.