Сделка девственника

      Жарко. Пот течёт рекой, впитываясь в одежду, образовывая неприятные мокрые пятна на майке. Ручейки эти поблескивают от палящего солнца, постепенно высыхая на коже, оставляя блёклые следы своего существования. Кожа, пропитанная солью, тянет и зудит.       Парень шёл медленнее, чем его приятели, успевшие вдоволь навеселиться сегодня с утра подле автостоянки, где они благополучно оставили машину, и теперь двигались в направлении оной, дабы поскорее достигнуть родных ярких улиц, широких проспектов с сияющими огнями в ночном закате ёлочной гирляндой, шныряющих машин и суетящейся толпы людей, которые вечно куда-то опаздывают или же спешат в угоду безопасности своего рабочего места. Время близится к половине четвёртого, а солнце нещадно жарит аристократически-бледную кожу, открытую в шее и обнаженных икрах. Благо накинутая поверх майки рубашка из легкой ткани, рукава которой доходят до середины ладоней, и кепка, прикрывающая половину лица, спасали парня от слишком яркого солнечного света, а если учесть, что шёл он чуть сгорбившись, упрямо сверля асфальт под ногами взглядом, и вовсе держали всё его лицо под защитой. Однако ноги, увы, свободные шорты спасали не ахти, зато пыль от тротуаров не забивалась в трусы, выветриваясь так же, как и залетала собственно. Сегодня он точно обгорит, получит за четыре часа похода по пустынной местности солнечный удар и будет весь вечер сидеть в машине на заднем сидении, слушая музыку в наушниках, потому что его друзья мудаки, которые вытащили его, Мин «бледную поганку», как любит называть его маннэ, Юнги, на море на неделю в самый разгар лета, когда ты хочешь побыстрее сдохнуть от зашкаливающего градуса тепла на термометре, а не кататься с ещё четырьмя парнями в машине, которая только с опущенными окнами способна выдержать напор природных аномалий жары. И кто вообще додумался оставить машину на стоянке, а самим двинуть в магазин за батончиками, лишь потому что тот находится «в получасе отсюда, ну пойдёмте». В итоге из-за этого кого-то они бродили четыре часа, из которых только три ушло на разбор местности, ибо развилка дороги ознаменовала разделение по группам молодых людей, которые пару раз свернули не туда и оказались в изначальной точке похода. После третьего раза к ним присоединился «проводник», направивший молодежь к нужному магазину, а после как-то исчез. Никто особо не удивился пропаже, скорее, немного лениво поинтересовался, куда ушёл незнакомец, списывая свои заключения на риторику вопроса.       Двигались медленно, ибо лучи жгли дыры в коже, будто плавя её, оставляя незащищенные ткани мышц, за которыми виднелись кости скелета, которые не мешало бы размять. Потому пару раз парни дурачились, бегая наперегонки. Все, кроме Юнги. Он просто шёл, смотря утомленным взглядом на дорогу, видя веселье и дурачество друзей. Для него было пыткой столько времени прикрывать одну сторону лица, находящуюся непосредственно под солнечным светом, ладонью, чтобы та не пеклась под адовым распятием.       В очередной раз Хосок старался растормошить Юнги, когда на горизонте виднелась стоянка. Рука горела, и какая больше — не известно: та, что под солнцем, или та, что заключена в замок изящных небольших пальцев друга, который как бульдозер, тянет Мина за собой быстрее. Поддаваясь мимолетному влечению, Юнги тянет робкую улыбку, на что слышит озорной и вкусный, по-своему, смех Хосока, сопрягающийся с «идём, Юнгз, немного осталось». Не выдерживая больше и секунды, Чон крепче сжимает запястье Мина и рывками преодолевает расстояние до друзей, а затем отпускает и быстрее бежит к машине. Юнги опускает голову вниз, пыль летит в глаза от порыва ветра, который ничуть не холоднее солнца сейчас. Он имеет удушающий эффект какого-то неизбежного состояния, затягивает и не отпускает от себя ни на шаг, позволяя задохнуться только в своём присутствии. Мин закашливается после очередного вдоха. «Надо было маску взять, идиот», — думает парень, пытаясь идти уверенно и быстро, вровень с остальными. Хотя те заняты очередной беседой о том, чья девушка хорошее и милее.       И Юнги бы вставить слово, да только… нет у него девушки, а если бы и была, то у парня не хватило бы сил на упреки и возможные оскорбления, особенно если взять в расчёт его «психологическое отклонение» (как многие считают это именно таковым, хотя сам Мин уверен, что никто не в праве утверждать, что и как он должен делать, а уж тем более, с кем ему делить постель и кого любить). А вот насчёт последнего он и сам думает, что это неправильно. Просто потому, что неправильно любить того, с кем ты знаком с рождения, потому что матери — подруги детства. Хосок вообще ни разу не выглядит младше Юнги, хотя расстояние в два года достаточно весомое, дающее Мину право слышать в свой адрес задорное хосоково «хён», от которого по телу мурашки порой, теплом окутывает с головы до пят и просыпается чувство такое, светлое и мягкое, как сахарная вата, которая быстро растает, стоит немного надкусить, высосав мгновенно вкус, как и вспомнить реалии непростой жизни Юнги. И всё же, это странная любовь, которая не несёт покоя мыслям парня, даёт свои неопределенные намёки на то, что она может быть и у Мина по-обоюдному согласию. Хотя бред, Хосок не из таких, уж точно. Когда-то сам Чон высказывался на тему однополых пар, в словах хоть и не было ничего негативного, скорее, чистый пофигизм ко всему этому, но во взгляде было нечто такое отягощающее, некое презрение, что Мин тогда и не решился высказаться друзьям о своей «проблеме». По большей части, Юнги думает, что всему виной подавляющее наличие женщин в отчем доме: мать и три сестры, которые и воспитывали малыша Юнни, не стыдились наряжать пятилетку в платья и красить изогнутые по-кошачьи губки парнишки ярко-алой помадой. Он до сих пор вспоминает эти события, будучи ребёнком ему не было понятно, что такие действия способствовали... как там говорил психолог, э, «психологическому отклонению или неверному восприятию своей роли в социальном обществе», однако Юнги просто был рад вниманию сестёр. Но вот уже прошёл двадцать пятый день рождения, а Мин всё ещё девственник. И ему не то, чтобы с парнем, с девушкой не удалось ни разу переспать, или даже поцеловаться.       Второй проблемой Юнги является его же, неотделимый от организма, лелеемый всеми мужчинами, половой орган. Из-за отсутствия партнера в плане интимном, парень, не щадя своей руки, усиленно предавался ласкам мягким и грубым по время просмотра очередного видеоролика со специфичным содержанием. В основе своей просматривая эти делишки, он невольно представлял себя исключительно снизу, ибо его тело не было таким же сильным на вид, как у того же Чонгука или Намджуна. Пожалуй, с самого первого ролика с очередной отсасывающей своему «хозяину» девушкой, Мин понял, что на образ сексуальной европейки у него уж точно не встаёт. И даже после просмотра третьего или пятого ролика в главной роли женщины и члена, сидя с лицом а-ля кирпич и скучно вздыхая на все эти шлепки и наигранные стоны, Юн окончательно убедился — не встаёт. В ту ночь он плакал. Серьёзно, Мин чувствовал себя ничтожеством, которое не способно даже приказать своему организму слушаться его. Как же отвратительно и грязно он чувствовал себя тогда. И грязью было запятнанное имя его семьи с таким выродком, как он.       Годы шли, менялся Юнги, мир вокруг. Потихоньку парень принял себя, хоть и не распространялся о своей ориентации. Лишь раз он прокололся в столь очевидном для той ситуации моменте. Его, на тот момент уже замужняя, старшая сестра увидела незакрытую вкладку браузера очередного ролика с характерным содержанием, пока сам хозяин ноутбука пребывал в сладостном наслаждении от перенесённого недавнего оргазма, позволяя телу расслабиться под струями теплой и освежающей воды. Однако выйдя из ванной, парень заприметил сестру, увлечённо рассматривающую его рабочее место, а конкретнее ноутбук, который он забыл выключить. Стоит упомянуть, что сестра приезжала тогда с малышкой Миндже в гости к родителям; и, да, Юнги тогда было всего семнадцать. Отдельная комната ни разу не спасала парня от набегов сестёр. А потому, бледный, словно не разрисованное художником полотно, Мин стоял с испугом в глазах, держа влажное полотенце, пока сестра медленно развернувшись, начала пристально смотреть на брата, уголки её губ расплылись в улыбке, тёплой и родной, что аж дурно стало. Юнги еле удержался на ногах от сих действий, опираясь о стену корпусом, чтобы не упасть, правой рукой толкая дверь в свою комнату, прикрывая глаза — «сейчас начнётся, блять».       И как бы странно ни было, через пару секунд послышались тихие шаги в его сторону, а после небольшая тяжесть на плечах и «я не расскажу». Вздох облегчения, ибо если Джуюн так сказала, значит, это не пустое, она выполнит обещание. А дальше, сестра всё чаще наведывалась скорее к брату, чем к родителям и сёстрам. На то было своё крайне тупое любопытство и «ты можешь мне рассказать о том, что тебя тревожит, может я помогу тебе найти того самого?», сопровождающееся искренней улыбкой глазами и объятиями.       После года таких посещений парень стал больше доверять именно Джуюн, рассказывая ей о слишком тупых девушках в его окружении и заканчивая тем, что его организм против него. О Хосоке он рассказал немногим позже, когда сам понял то, что действительно чувствует к своему другу. И потом сестре не оставалось ничего, как только стать личным утешителем Мин Юнги, прекрасно зная, что пусть ему это и не нравится, чувства просто так пропасть не могут, необходимо время.       Подойдя к машине, Юнги касается ручки разблокированного авто и резко отдергивает руку, ибо, стоя на солнечном свету, та нагрелась сильно, а температуру внутри можно было бы сравнить с температурой Ада. Нежная кожа пальцев горит, даже виден отпечаток самой ручки на ней. Немного погодя дверца открывается сама, точнее Хосок открывает ту изнутри, сверкая белозубой улыбкой. Мин немного подвисает в этом моменте, но быстро берет себя в руки, осторожно залезая во внутрь салона и сразу опуская стекло со своей стороны. В машине дышать трудно, слишком тяжелый воздух. Пальцы так же горят, но гораздо меньше, спасибо Хосоку за его умения в первой медицинской доврачебной помощи, не зря всё же доставал сестру «покажи, как надо, мне интересно, ну покажи-и-и». «И откуда он только нашёл охлаждающую мазь в этой парилке-то?» — про себя обдумывает парень, видя, как Хо накладывает аккуратно повязку, пока Джун немного погодя всё же садится на водительское место, протягивая Чонгуку пакет с эмблемой из продуктового, на что второй довольно вытаскивает, явно прохладную, стеклянную зеленую бутылку, прикладывая её ко лбу. — Готово, — оповещает Хосок, а Джун косится на Юнги, как-то странно прищурившись. — Ты только аккуратнее будь в следующий раз, — и улыбается так ярко, что сердце Юна еле выдерживает от разрыва. Но быстро отдернув себя, Мин бормочет «спасибо», вытаскивая из рюкзака, стоящего под ногами, наушники и смартфон, с трудом соединяет предметы воедино, затыкая уши каплями, унося свою душу подальше от этого бренного мира, дабы перестать думать только о Хосоке.       Путь продолжается спокойными переговорами на счёт того, когда они могут встретиться на следующей неделе для совместного интеллигентного мероприятия, именуемого не иначе как "бухаловка на квартире Намджуна". Тот что-то возражает, мол «не в этот раз, ко мне девушка переезжает, так что даже без меня будете», и взгляд серьёзный, такого не проймёшь, канюча «ну давай, Джина тебя отпустит, я уверен». Ответ «нет» для Пак Чанёля словно пустой звук, и его голос бархатистой россыпью прерывает бескрайние убеждения Хосока в одно мгновение. Ёль устало вздыхает и просит Хо подождать до следующей недели, мягко намекая, что уговорит друга пойти на сие пиршество. Чонгук в это время во всю хомячит снеки, запивая газировкой. Юнги всё это время погружён в свои мысли, не слыша переполоха, с закрытыми глазами наслаждается дуновением тёплого ветра под темнеющим небом. Приближающийся закат наливает оранжево-красным западный горизонт, опуская светило.       Ближе к полуночи парни останавливаются у загородного дома Пак, откуда и начали неделю назад своё путешествие. Сонно переставляя ноги, парни направляются прямиком в здание, прихватив с собой необходимое на одну ночь, дабы завтра приготовиться к отправке по домам. Чанёль же вытащил свои вещи из багажника, захлопывая его и направляясь к остальным.       Внутри прохладно, ибо кондиционер работает вовсю, издавая собой еле слышимые звуки. Друзья, утомленные дорогой, разбредаются по разным комнатам, собираясь уснуть на ближайшие часы. И лишь одному человеку неспокойно сейчас, хоть он и устал неимоверно, но… что-то не даёт ему покоя. Все эти взгляды, неумелые попытки быть более милым и радушным, инициативность и веселье — всё это как-то уж совсем не вяжется с образом и характером поведения Юнги, отчего Намджун устремляет взор в потолок гостевой спальни, пытаясь найти в своём умном мозгу причину появления такой стороны его друга: ведь тот не случайно за всю поездку ни слова не сказал о том, что его что-то раздражает, или что он хочет домой, чтобы продолжать лениво проводить свои дни в отпуске. Поведение друга немного настораживает и волнует сердце. Повернувшись на бок, Джун подумывает о том, что все его замечания должны, наконец, дойти до адресата, а потому им уж точно стоит поговорить о том, что происходит. С этими мыслями уставший и измотанный, немного пыльный от прогулки под солнцем на открытой местности, и с гудящей от волнения головой, Джун засыпает, не расстилая постель, ибо до душа он так и не дошёл из-за нехватки сил — сутки за рулём с одной остановкой дались тяжело. Во сне всё пусто, Ким спит беспокойно, его сознание то и дело выпутывается из оков Морфея, норовя отключить функцию отдыха. Но постепенно организм истощает попытки прервать столь сладостный момент, и до утра он спит спокойным сном без сновидений.