Любой ценой!

Последние несколько дней стали для меня особенно мучительными. Такой сильной боли я не испытывала уже давно. Пока Чуя был рядом со мной на постоянной основе, я ощущала себя в комфорте круглые сутки. Накахара для меня стал тем самым значимым человеком, которому я безоговорочно доверяла во всех вопросах, он обеспечивал мою безопасность и недосягаемость для всех, кто желал мне зла в том или ином виде. Когда же этот парень пропал из моей жизни на неопределенный срок, во мне стала нарастать тревога. И это абсолютно нормальное явление, если верить теории Джона Боулби, английского психиатра и специалиста в области психологии развития. Теория гласит о том, что в детстве реакции наших родителей, самых близких и безопасных для нас людей, формируют наши поведенческие паттерны, а уже эти паттерны мы тащим за собой всю жизнь, даже во взрослом сознательном возрасте мы продолжаем вести себя так же. А еще теория рассказывает, что у каждого маленького ребенка есть четкое разделение безопасного расстояния и опасного. Безопасное подразумевает максимально близкое нахождение родителя к ребенку. Если по какой-то причине родитель оказывается за пределами этой зоны, то ребенок начинает испытывать сильный стресс и страх, единственный для него выход – простая детская манипуляция, которая сработает практически всегда. Заплакать, закричать, и тогда мама обязательно появится рядом. В общем-то, именно поведение родителей закладывает в нас определенный опыт, отказаться от которого мы не сможем никогда. Не трудно догадаться, что когда я плакала в детстве – никто ко мне на помощь не приходил. И оттого я тревожна. Даже сейчас, а мне ведь восемнадцать лет, я четко осознаю, что помимо Чуи в Портовой Мафии есть другие сильные одаренные, да Одасаку вообще супергерой по местным меркам, но тревога не покидает меня. Я не чувствую себя в безопасности, и даже если я вдруг решу расплакаться – безопасный человек рядом со мной не появится. Грустно. Зачем я только повзрослела? Возможно, были и еще какие-то причины для моей тревоги. А они точно были, потому что я четко чувствовала неорганичность этих эмоций. Может, это было связано с Мимиком? Или с наемниками, которые будто озверели? Господи, да я чуть ли не на поле брани! Куда ни плюнь – везде враги! И еще эти сны идиотские. Один и тот же сон никак не отпускал меня, а мысли о нем преследовали повсюду. Я даже на учебе не могла толком сосредоточиться, из головы не выходила эта женщина, сцена ее умерщвления. А ее крики, мои собственные крики, да вообще все звуки этого кошмара невозможно было заглушить даже музыкой в наушниках. Что за напасть такая? Я просыпалась то ночью, то рано утром, вся в холодном поту и чуть ли не в слезах, руки тряслись как у наркоманки. Меня снова настигла паранойя преследования. Это мерзотное чувство вернулось ко мне! Я с ума сошла! Мне было страшно спать в своей комнате в полнейшем одиночестве, но не могла же я попросить Оду лечь со мной! Чуя бы согласился, мы часто спали вдвоем при разных обстоятельствах. Поэтому я стала ночевать на диване в гостиной, так создавалась хотя бы определенная иллюзия чьего-то дружественного близкого присутствия. Так я была в квартире не одна. Успокоительные помогли мне лишь тем, что подавили во мне все эмоции. Проявлять их стало труднее, да и не хотелось. И это смотрелось, сука, странно! Вот вроде вскакиваю среди в ночи с дрожью и истерикой, а при этом даже ни кричу, ни рыдаю, ни скулю, а просто смотрю в пространство и думаю, прокручиваю всю сцену в голове заново. И так из раза в раз. Портовая Мафия находилась в патовой ситуации. С одной стороны не переставали давить наемники, их количество не уменьшалось, а только росло, причем общая их эффективность тоже возросла. Или это просто так казалось, потому что с другой стороны появился Мимик. И силы этой террористической организации перетянули на себя слишком много внимания. Им даже удалось полноценно разбить пару мафиозных точек, из-за чего отряды Черных Ящериц Дазая были вынуждены сорваться на навязанные конфронтации, перестрелки были кровавыми и страшными. Много людей погибало. У меня ко всей этой ситуации только один вопрос. Доколе? Как долго это все еще будет продолжаться? Этой ночью я проснулась не от кошмара. Вернее, он просто не успел меня разбудить. Кто-то оказался проворнее. Звонок от Дазая. — Как поживает моя маленькая злобная лисица? — игриво поинтересовался молодой человек, будучи абсолютно бодрым и как будто жаждущим добротной битвы. Он теперь круглые сутки работает, спит на работе, дома не появляется. Застать его где-то невозможно, Осаму постоянно куда-то ездит и уходит. То в Порт, то в архив, то в офис, то на точку, то еще куда-то, заебал, сил нет. Не выловить. А мы несколько дней не говорили, между прочим. Ему не до этого, я и не тревожу без дела. Так-то ничего особенно плохого со мной не происходило, кроме моего состояния, но оно потерпит. У Дазая и без меня было очень много дел, нечего отвлекать его на такие глупости. Раз сам позвонил, то выдалась свободная минутка. Надо потратить ее не на обмен живительными язвами, а на что-то конструктивное и по факту. Я приняла сидячее положение и подтянула к себе ноги. Эта ужасная детская поза, когда ты весь съеживаешься, уменьшаешься в размере перед нависшей угрозой, закрываешься от внешнего мира и опасности, получилась непроизвольно. Я чувствую, что со мной что-то не так, что мне что-то угрожало и даже не метафорично. — Мне очень хуево, — честно произнесла я, не знаю, в надежде на что. Дазай по щелчку пальца ни одну мою проблему не решит, да я даже не знаю, что именно решать, мне просто плохо по невыясненным причинам, вот и все! — Я с ума схожу, хочу головой о стену приложиться, это как будто никогда не закончится!.. — я говорила очень тихо, но с надрывом, слезы начали душить. Что за напасть такая, как с ней быть? — Василиса, что с тобой? — голос исполнителя переменился, теперь он стал серьезным и отчасти обеспокоенным. — Мне кажется, будто меня кто-то сталкерит, я чувствую чье-то присутствие совсем рядом, всюду, куда бы ни пошла, — я всхлипнула и вытерла выступившие слезы, это уже просто от бессилия и отчаяния. — У меня, наверное, паранойя, со мной так уже было. Я ненормальная. У меня мания. Я нигде не в одиночестве, он повсюду преследует меня и хочет сделать что-то плохое… — Дыши медленнее и глубже. Ты в безопасности. Тебе ничего не угрожает, верь мне. Это временные трудности, — Осаму звучал спокойно и непоколебимо, он знал, о чем говорил, но не понимал, кому он это говорил. Я уже нестабильна. Нездорова. Я провела ладонью по волосам, специально потянув за них сильнее, чтобы отвлечься на физическую боль. Прием срабатывал практически всегда. Нужно было как-то взять себя в руки, угомониться уже. Но это другое. Это не та паника, которая возникает у загнанного в угол животного. И она неестественна. Она как будто внезапно наложенный кем-то дебафф. — Приезжай ко мне, пожалуйста. Я хочу побыть с тобой. Хотя бы немного. Это была очень наивная просьба. Отчасти даже по-детски наглая, почти каприз. Мне почему-то показалось, что если я увижу Осаму, то мне станет легче. Я это, наверное, зря. Вдруг он начнет переживать обо мне? Тоже не сможет выполнять свою работу? Зачем я вообще загрузила его этим? Нужно было не говорить! Дура, какая же тупая дура! Идиотка. — Пока нет такой возможности. Просто доверься мне. Все будет хорошо, нужно только немного потерпеть, все наладится. Ты здорова. Ну, по крайней мере, не бейся головой об стену в одиночестве, дождись лучше меня, вдвоем-то поинтереснее, да и как романтично – сама подумай! Даже получше стены что-нибудь придумаем, — голос Осаму стал звучать мягче, аккуратнее. Как было бы замечательно, если бы это был не телефонный разговор, а живой. Я бы уже точно ничего не боялась. Как же грустно, что мне не объяснить своих чувств. Меня никто не поймет. Да я и сама не понимаю, могу только скулить какие-то приблизительно подходящие слова, не более. Единой картины они никогда не составят. Что со мной случилось? Все ведь было хорошо. Никаких предпосылок к такому ужасному ощущению. Что-то влияет на меня. Или кто-то. В таком настроении прошло еще два дня. Несчастный Сакуноске уже даже выпить мне предлагал, чтобы я ощутила хотя бы фальшивое спокойствие и перестала тревожиться. О, он так искренне хотел мне помочь! Муж. Ну просто муж. Вселенная на тот момент еще не представляла, кого она собиралась потерять. Впрочем, настолько хорошие люди всегда слишком слабы и бессильны, чтобы распространять свет при жизни. Только своей смертью они способны просветлить кого-то, заразить теплом, добром и, самое главное, любовью. Меня не оставляла мысль о том, что я могу изменить сюжет. Вот так взять и сказать Оде. И я теперь буду чувствовать себя виноватой в его смерти до конца своих дней. Если вдруг когда-нибудь Дазай узнает об этом, он возненавидит меня, я уверена. Должно ли все так быть? За что мне такое наказание? Свершались самые мои страшные опасения, от правды уже никуда не убежать. Меня будто приперли к стенке. Конец. Без конца звонил Доппо, я не знаю, что у него там происходит, но он успел меня конкретно так заебать своими звонками. Я стала игнорировать их уже из принципа, чего он пристал ко мне?! У меня, кажется, шизофрения, потому что одной частью сознания я реально не отвечала на звонки из каких-то собственных обиженных вредных соображений, а второй частью сознания я понимала, что творю какую-то несусветную глупость и веду себя откровенно странно. Какой-то бред! Что у меня с головой?! Особенно «обрадовали» новости «с фронта». От Одасаку же я узнала, что в среду случилась серьезная стычка с наемниками в Порту. Она завершилась поражением со стороны Портовой Мафии. Точнее, сначала поражением, затем подоспело подкрепление и удалось отбиться, но погибло так много людей, что от этой атаки организация оправится не быстро. Ужас. И это все из-за меня. Они ведь за мной пришли, это я им нужна! Сколько еще людей погибнет?? Почему я ничего не могу сделать? Дазай просил довериться ему, но он сам-то был готов к такому? Рампо говорил, что я должна доверять своим близким и отдаться в их власть, а мне уже начинает казаться, что мы будто в разных вселенных. Для меня очевидны одни вещи, а для гениев – совсем другие. Сука. Беда. А затем у меня и этого мужика забрали! Из-за того, что Мафия оказалась в таком затруднительном положении, просить о спасении Анго было больше некого! Ну конечно, блядь, ой как удобно! Мне известно, что это Дазаю удалось узнать, где держат в плену Сакагучи, и поскольку Одасаку тоже занимается этим делом, именно ему будет поручено высвободить товарища. Они же еще не знают. Боже, как же они еще не знают! Дазаю пришлось повесить решение конфликтов с Мимиком и наемниками на Акутагаву и Хироцу, первый занимался городом, а второй Портом. И обоих не хватало. Ужас, Йокогама утонет в крови. Мне, кстати, опять в качестве телохранителя выделили Рюноске. Тот был настолько по уши в-говне-в-событиях, что ему не до ругательств со мной, отлично. Кадров больше не осталось. В больнице Портовой Мафии мне написали фейковый больничный, так что как минимум на неделю я от пар освобождена. Мне придется всюду таскаться за Акутагавой, потому что он не мог оставить свою обязанность защищать Йокогаму и интересы Портовой Мафии. Я, скорее, стала для него балластом, а не наоборот. Иронично. Но вообще, если честно, я в тайне восхищаюсь Рюноске, потому что хоть он и идиот, а ответственность брать умеет. Как-то смог распределить все свои силы и ресурсы таким образом, чтобы и Мимик попускать, и правительственных наемников. Хотя, конечно, зачастую он сам просто рвался в бой и выносил большинство противников. Что поделаешь, способность такая! Господи. Да помогут мне великие силы. — О солдатах в черном, думаю, мы можем не беспокоиться. Правительство старательно залижет все раны Анго, если таковые, конечно, имеются, и всяких террористов к нему больше не допустит. Как же он поднимется вверх по карьерной лестнице за одно лишь это дело, как представлю – даже смешно становится, — Дазай, вопреки своим словам, улыбался мягко и безобидно, даже снисходительно. На самом деле он, разумеется, был очень рад тому, что его друг-предатель рисковал своей жизнью не просто так, и что ему за это воздастся. Но гораздо больше Осаму радовался тому, что Одасаку вернулся живым. Почти. Ну, полежал пару деньков в больнице на сохранении и под постоянным присмотром, это пустяки. Зато живой, целый! Дело было, как выяснилось, категорически опасным, если бы не способность Оды, то он бы уже был мертв. И любой другой на его месте был бы мертв. Анго знал, на что шел, потому и хотел, чтобы этим делом занимался именно Сакуноске. Никто другой и шансов не имел, а так получилось и правительственного агента спасти, и бойца Мафии сохранить, и друга уберечь. Как удачно все складывалось, прямо подозрительно. Излишняя подозрительность – это вообще черта таких людей, как Осаму. Он не мог верить даже себе, потому что в последнее время с собой он был в серьезных неладах. Голова уже кипела от информации и предостережений, этот треклятый Мимик стал самым настоящим геморроем. Дазай и не предполагал, что с ним будет настолько сложно, и что жертв окажется так много, даже среди гражданских. Дело принимало серьезный оборот. Благо, от правительственных наемников урон был получен ненастоящий, а бутафорный. Будь он настоящим, Мафия бы уже начала сдавать позиции. — Главное, что не грустно, — ответил Ода. — Твоя правда, — сдался Дазай. — И все-таки нашей главной проблемой остается Мимик. Мы по-прежнему не имеем никакой информации о способности их лидера, это очень серьезная стратегическая уязвимость. Отряды Черных Ящериц под руководством Акутагавы ведут борьбу в городе абсолютно безрезультатно, мы только упускаем ресурсы, взамен не получая ничего. Террористов меньше не становится, а силы нашей организации истощаются. — Безрезультатно, значит и не проигрывают. Об этом твоем ученике ходят страшные слухи. Говорят, его способность очень разрушительна и ужасающа. Как и он сам, впрочем. Если он до сих пор за столько дней не проиграл ни одного сражения, значит из него неплохой капитан, — Сакуноске внимательно смотрел на Осаму, тот сидел рядом с кроватью, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди. — Вот, пожалуй, не проигрывают не благодаря его руководительскому дару, а благодаря этой самой треклятой способности и поразительного стремления Акутагавы убивать все, что движется. Ему еще работать и работать над собой. Так что я не могу всецело положиться на него и оставить все как есть. Рано или поздно и его сил не хватит, а ведь ему еще параллельно нужно прикрывать Фокс. Это решение далось Дазаю тяжело. Он даже сам не ожидал, что ему будет так трудно решиться на такое. Изначально он приставил к девушке именно Одасаку, потому что тот гарантировал ей неуязвимость. Его способность идеально подходит для таких задач, никто лучше не справился бы, даже Чуя. Но когда всплыла информация о положении Анго, пришлось очень серьезно озадачить себя и сделать выбор. Что важнее – спасти друга-предателя или уберечь девицу, от которой сердцу очень неспокойно? Об Анго просил Мори, и просил явно не просто так. И Анго, чтоб он утонул в канаве, все-таки был близким другом. Как бы сильно Дазай ни злился на него за это предательство, бесконечный обман и прочее, он не мог отказаться от своих светлых чувств к этому человеку. Это бесило, раздражало, но с этим пришлось смириться. Однако для Василисы именно Ода в качестве телохранителя был стратегически важнее, потому что в противном случае у Достоевского реально появлялся шанс похитить ее. Осаму понадеялся на авось. И, кажется, не прогадал. Но как же сильно он рисковал жизнью и лисицы, и ученика, даже представлялось с трудом. Это подстава и очень серьезная. Обман, такое же самое предательство. Дазай ведь обещал Василисе, что с ней все будет хорошо, а по итогу сам сознательно урезал все ее шансы на счастливый исход событий. Это нервировало и заставляло тревожиться. — Сегодня было собрание исполнителей. Мы решили направить все силы на уничтожение Мимика, он представляет куда более серьезную угрозу, чем наемные силы правительства. Полчаса назад отряд Акутагавы подвергся нападению террористов, они до сих пор продолжают сражаться… Дальше Ода слушать не стал. Он легко поднялся с кровати, хоть и чувствовал себя не до конца идеально, и начал снаряжаться в бой. Пистолеты с кобурой, благо, были оставлены рядом на прикроватном столе. — Эй, Одасаку? Собрался им помочь?.. — Осаму удивился и хлопнул глазом. — Ты же сам сказал, что требуются все силы Мафии, — ответил Сакуноске. — Да брось, вряд ли от тебя будет польза, раз ты не убиваешь людей, — молодой человек даже снова улыбнулся. — И смысл? — Я много кому задолжал в этой жизни. Я помогу твоим ребятам. И Василисе тоже. Исходя из твоего рассказа, если битва будет серьезной, то Акутагава рискует не справиться с двумя ролями сразу. Такой результат ведь нежелателен. Не только для Мафии, но и для тебя. — Это правда. Я, на самом деле, хотел поговорить об этом с тобой, — выражение лица исполнителя стало чуть более серьезным. Он стал внимательно смотреть прямо в глаза Одасаку. — Сегодня мне предстоит одно очень тяжелое серьезное дело по поимке международного террориста, который все это время хотел заполучить Фокс себе. Федор Достоевский. Именно сегодня и именно сейчас для него прекрасный момент, чтобы ее похитить. Я даже знаю, как он попытается это сделать. Сам не выступит, а будет выжидать где-то неподалеку. На передовую вместо него будет заслано третье лицо, скорее всего одаренный. Пока весь наш малочисленный отряд Черных Ящериц будет занят разбирательствами с Мимиком, а Рюноске, вероятно, будет сражаться с их лидером, засланец и похитит Василису. Нам этого допускать нельзя. Моей задачей будет схватить Федора и устроить дальнейший разбор полетов, а тебя я попрошу уберечь лисицу. От всего, что бы ни угрожало ей. Это первостепенная задача для тебя. Я буду рад, если попутно ты сможешь помочь и Акутагаве, возможно даже сможешь узнать способность лидера Мимика, но все-таки сосредоточься на Фокс. — Вот как ты решил? Я тебя понял, можешь на меня рассчитывать, — Ода кивнул, — с ней все будет в полном порядке. Как ты планируешь поймать Достоевского? Тебе нужна помощь? — Я справлюсь со своими людьми. Много сил не потребуется, не переживай. Ты даже ничего не заметишь. Я позвоню. Если бы только Одасаку знал, в какое дерьмо он вписывается. Но увы, он не знал. Как же он не знал! — Эта девушка очень дорога тебе? Это из-за нее ты чувствуешь себя так странно. Давно уже, между прочим. Определился, наконец? — стрелок позволил себе слабо улыбнуться. — Мне пока не до этого. Это очень сложно, Одасаку. С женщинами всегда так сложно, — Осаму отвел взгляд в сторону. — События лучше для осознания уже не будет. Когда встанешь на край, выбор уже будет сделан. И ты сам прекрасно поймешь, что решающего шага навстречу падению в бездну не совершишь. Правильный ответ всегда в моменте, нужно только перестать его бояться. В Музее искусств Йокогамы творился какой-то содом. Стрельба не прекращалась ни на миг, а врагов становилось только больше. Черные Ящерицы потеряли в количестве, никто не ожидал, что нападающих в этот раз будет так много. Акутагава сражался как мог, но даже его способности не защитить всех и сразу. Да и вообще он обязан был защищать беспомощную бесполезную девку, которая начала сходить с ума и вести себя неадекватно. Это уже больше на издевательство походило, чем на реальный приказ, неужели семпай не знал о том, что эта идиотка выжила из ума? Она же в помешательстве! В бреду, в горячке, да в чем угодно, только не в здравом уме! Как ее в таком состоянии защитить? Ей даже не приказать спрятаться где-нибудь, Фокс абсолютно перестала воспринимать людей вокруг себя, с ней творилось что-то нездоровое. Возможно, это была паническая атака, а может острый приступ шизофрении, девушка совершенно не рефлексировала и не откликалась. Она сжимала руками волосы и прятала лицо, опуская глаза, явно будучи чем-то очень серьезно напуганной. Акутагаве было некогда с этим разбираться, он списал все на испуг от стрельбы. Как бы то ни было, парню предстояло как-то уберечь эту дуру от шальной пули и при этом одержать победу над Мимиком. Ситуация осложнялась еще и тем, что смертники не заканчивались и явно пытались подготовить взрыв. Черные Ящерицы успели разогнать всех мирных как можно дальше, оцепили улицу, чтобы на нее никто не смог заехать и случайно погибнуть. Ожидать подкрепления было бессмысленно, остальные отряды точно так же воевали с озверевшими террористами и правительственными наемниками в других частях города. Очень не хватало людей. Оттого все полагались на эсперов, коих у Мафии было не так уж и много. Рюноске был готов рвать и метать из-за своего ублюдского положения, как же эта чертова девчонка сковывала его по рукам и ногам и не давала проявить себя в самый подходящий для этого момент! — Да возьми же ты себя в руки!!.. — строго и злобно потребовал юноша, с размаху выдав красавице такой силы пощечину, что девушка пошатнулась и чуть не упала. Благо, рядом с плечом так услужливо оказалась стена здания музея. Акутагава многого не просил, ему просто было нужно, чтобы девка пришла в сознание и смогла четко выполнить все его команды. Василиса, конечно, вскрикнула от такой внезапной боли, но ее тело было до такой степени напряжено, что оказалось не так уж и больно. Или адреналин взыграл? Или еще что-то? Лиса находилась в состоянии аффекта, при всем желании она бы никогда не смогла расслышать и понять, чего от нее хотели. Мафиози не успел недовольно цокнуть, внезапно прогремел сильный взрыв, взорвали западный подъем на третий этаж музея прямо с главной площади. Рефлекторно Акутагава прижал Фокс к себе, а часть взрывной волны поглотил способностью, она позволяла и такое. Устояв на ногах, парень наскоро осмотрел последствия взрыва, они с Лисой находились как раз возле тех самых ступеней, их вдвоем могло и задеть. Удостоверившись, что последствия не критические, и что путь ничего не преграждало, Рюноске решил действовать. Видел Бог, он пытался вразумить девчонку и быть с ней осторожным. Выбора уже не оставалось. Эспер схватил свою повесу за руку и побежал вместе с ней к черному входу здания. Оказавшись внутри, Акутагава помчался по лестнице на самый верх, прямо под крышу, не переставая крепко держать Василису за руку. Та бежала за ним, спасибо хоть за то, что реально бежала, а не висла как груз. Запиналась периодически, но не упала. Идея заключалась в том, чтобы спрятать идиотку в техническом вентиляционном помещении, что находилось на самом верху. Конечно, это было опасно, оставлять Фокс в одиночестве, но никто из врагов не додумается сунуться сюда. С верхних этажей всех послушников Мимика уже выгнали, основная битва происходила на втором и первом. Замок в помещение Рюноске предусмотрительно не выломал, а деликатно вскрыл с помощью тончайшей ленты Расемона, сделано это было для того, чтобы если уж кто-то и ворвался на самый верх, то точно не догадался бы, что девушка спряталась именно в вентиляционной комнате. Здесь будет безопаснее всего. Пройдя внутрь, Акутагава еще раз осмотрелся и оценил обстановку. Вход только один, не было даже окна, а вот пространство на маневр имелось. Это означало, что если кто-то все-таки решит проверить и здесь, то у девки будет шанс на удачный побег. Сойдет. Мафиози утащил Василису в самый дальний укромный угол, прямо за многочисленными широкими трубами и пыльными стеллажами, после чего уверенно и без намека на жалость толкнул девушку в плечи. Та мигом упала и от страха сама начала отползать как можно ближе к стене. — Сиди здесь и чтоб ни звука от тебя, понятно? — твердо и вкрадчиво приказал Акутагава, его голос звучал так, будто в случае непослушания Лису ожидала очень мучительная смерть. Впрочем, все без толку, Ольгимская даже не услышала его. Едва ли она вообще осознавала, что с ней происходило, кроме каких-то базовых механических воздействий по типу бега или падения на пол. Внезапно с верхней полки высокого грязного стеллажа, крайне неустойчивого и нестабильного, начал падать какой-то металлический продолговатый предмет. Василиса ясно разглядела и момент его падения, и потенциальный исход этого абсолютно случайного события. Черный металлический ломик, длиннее и толще обычного, невероятно тяжелый и предназначенный явно не для обыкновенных строительных задач. Какой человек вообще в принципе должен уметь управляться с таким инструментом? Сколько нужно силы? Предмет летел прямо на голову Рюноске, в полете будучи совершенно бесшумным и незаметным. Убьет. Упадет и размозжит череп, а Акутагава даже не поймет, что это было. Не успеет понять, потому что тут же умрет. Фокс успела сообразить, как ей поступить: она незамедлительно пнула парня по колену, чем вынудила его тушку свалиться назад. Пнула-то несильно, даже, скорее всего, не больно, однако истерику было не остановить. Рюноске, будучи упавшим на спину, тут же подскочил и собирался учинить правосудие, но вовремя заметил, что непонятно откуда взявшийся ломик упал прямиком в то место, где секунду назад и стоял сам мафиози. Сложив и сопоставив в голове все данные, Акутагава только нахмурился и хмыкнул. — Тоже мне, — брезгливо и высокомерно выдал эспер. — Я скоро вернусь. Жди меня. Это был вынужденный риск. Четких приоритетов Дазай-сан не указывал, а значит Акутагава был обязан рассудить самостоятельно. И, естественно, рациональнее будет пытаться победить врага, чем тратить свое время на ежесекундное сохранение невменяемой девки. Посидит еще пару десятков минут здесь, ничего с ней произойти не должно. Юноша побежал вниз по лестнице, убивая всех на своем пути. Разница в силе между обыкновенным человеком, снаряженным каким-то жалким автоматом, и одаренным, чья способность настолько разрушительна, безусловно, очень приятна. Все в пользу Мафии. Имей Акутагава возможность сразу, еще с самого начала битвы, заниматься тем, чем ему положено, он бы уже давно сам тут со всеми разобрался и таких потерь удалось бы избежать. В том числе и временных. Уже на первом этаже мафиози, заняв позицию между своими стрелками, истребил порядка пяти нападавших смертников Мимика, чувствуя при этом явное превосходство над ситуацией. В него стреляли со всех сторон, казалось, каждое мгновение, но Расемон пулями не взять. Чем дольше длилась эта глупая бестолковая битва, тем сильнее Рюноске ощущал связь со своим даром, тем он становился самоувереннее и, возможно, невнимательнее. Будь рядом Дазай, он бы обязательно пресек такое поведение, но увы, наставника поблизости не оказалось, а значит никто не укажет Акутагаве на его ошибки. А они могли обойтись ему очень дорого. У Дазая не было права на ошибку. Сегодня все решится. Эта игра уже порядком надоела ему, чем сильнее он углублялся в историю Федора Достоевского и Василисы Ольгимской, тем больше несостыковок находил, а это могло значить только одно: Демон Достоевский лгал. И лгал очень нагло, грязно, практически топорно, что совершенно не в его стиле. Не будь всего этого конфликта, Осаму смог бы растянуть ситуацию еще на несколько месяцев и самостоятельно добраться до истины, потянув за ниточку каждой несостыковки. Увы, больше времени не осталось. Осаму понимал, что странное состояние Василисы, о котором говорили и Одасаку, и она сама, вызвано относительно близким присутствием Достоевского. Такое с ней уже было раньше, практически год назад, когда история только начиналась. Тогда Фокс еще не знала ни о Портовой Мафии, ни о принадлежности Анго к ней, но четко знала и чувствовала, что ее кто-то преследовал. И тогда ее тоже охватила бесконтрольная паранойя. Именно в те месяцы Достоевский маячил в городе особенно часто. И именно тогда Дазай с ним и встретился. Теперь ситуация повторялась. Молодой человек предполагал всякое, большинство его предположений не увенчались ничем, никаких предпосылок так и не было обнаружено. Поэтому Дазай стал склоняться к идее о том, что Федор воздействовал на свою пассию способностью. И лучший способ проверить это – напрямую об виновника торжества. Нужно было узнать, как минимум, для чего Федору вообще в принципе Василиса, история о вечной светлейшей любви не канала с самого начала, а сейчас так и вовсе стала звучать как очень некачественная глупая постыдная шутка. Не было в этих ублюдских багряных глазах ни намека на чувства, да в них не было даже ни намека на принадлежность к чему-то человеческому. Уродец хотел от лисицы что-то конкретное. Исполнитель был уверен в том, что Федор клюнет на их приманку. Для него момента лучше уже не будет. Мафия единовременно разорена и разбита на мелкие слабые части, что воевали по городу то с наемниками, то с Мимиком, сильнейший эспер организации отбыл в другой город, Василиса оставлена с некомпетентным малолетним одаренным, победить которого при желании можно было и игрой слов. Да и вообще тот отвлечен на сражение с Мимиком, а значит не сосредоточен на охране девицы. Достоевский еще несколькими днями ранее, когда его наемники «разбили» Черных Ящериц в Порту, убедился в том, что Портовая Мафия в исступлении. Вот оно, то самое желанное окно для действий. Но сам Демон рисковать собой не станет. Нет, это было бы слишком глупо. Дазай не знал, кого вместо себя мог подослать Достоевский, но надеялся, что Одасаку и Акутагава смогут с ним справиться. Сам мафиози занял снайперскую неприметную позицию и стал наблюдать за горизонтом событий. Битву внутри Музея искусств Йокогамы он видеть не мог, да его и не интересовало. Ему нужен был Федор. Гад обязан был сидеть где-то рядышком. — Дазай-сан, на два часа, Камихоши-12, замечен подозрительный человек, подходящий под описание, — доложил ответственный работник в рацию. Осаму тут же перенаправил бинокль и разглядел подозреваемого. Не тот. — Дальше. Демону проще всего затеряться среди обычных людей, чтобы быть максимально неприметным и так же неприметно скрыться по итогу. Он мог использовать различные ловушки, отвлекающих болванчиков, да что угодно, чтобы сбить Дазая с толку и пустить по ложному следу. Нельзя было отвлекаться на пустышки, коими, внезапно, были усеяны все соседние улицы. А что, очень умный ход! Мафия ведь оцепила всю улицу, если бы кто-то заметил что-то подозрительное за пределами оцепленного сектора, то для Дазая это выступило бы самым очевидным сигналом к тому, что именно там-то и скребется Федор. Но Дазай не глуп, он на такое не поведется. — Дазай-сан, Сакамоточо-320, подозрительный иностранец покинул здание ресторана, — доложился следующий ответственный. — Мимо, — ответил исполнитель, посмотрев с помощью бинокля и туда. Этак можно еще ни один час тут проторчать и ничего толком не обнаружить! Дазай собрал максимальное количество людей, которые ведут наблюдение за всеми окрестностями, если бы притащил больше, то скрыть их всех уже не получилось бы, крыса обязательно заметила бы и испугалась. Но, кажется, даже этого пока маловато. Дерьмо. Осаму стал рассуждать логически, где удобнее всего было бы ему самому скрыться на время основного действия. Они с Федором мыслят примерно одинаково, так что ничего не лишено смысла. Будь Осаму на его месте, он бы в первую очередь позаботился о том, чтобы рядом в максимальной доступности имелись пути отступления из города. И это точно был бы не аэропорт, для скоростного побега из Йокогамы это слишком сложный вариант. Железная дорога тоже не подошла бы, поскольку по ней легко узнать, где ты в последствии окажешься, да и обогнать поезд не трудно. Разве что, пришлось бы сойти с поезда еще на перегоне и через лес выбраться к ближайшему населенному пункту, но в таком случае необходим заранее спланированный транспорт для побега. На такое Дазай бы не пошел, потому что способ слишком ненадежный и нестабильный. Какие еще варианты? Ну конечно! Сбежать на корабле! Для крысы нет ничего лучше! На любую грузовую баржу при определенных знаниях и сноровке можно попасть зайцем, никто даже не заметит присутствия посторонних. Порт сейчас как раз свободен от четкого контроля и наблюдения мафиози, потому что Портовая Мафия занята перестрелками и битвами! Прошмыгнуть мимо них мышкой вышло бы даже у ребенка. Прямо на корабль с контрабандой, потому что так дотошно их в Порту никто не проверяет благодаря все той же работе Портовой Мафии. Вот ведь сучий сын! Все в его пользу! — Работай, — Дазай передал рацию и бинокль коллеге из Черных Ящериц, что находился рядом. — Просто на все запросы делай вид, что изучаешь и приглядываешься, а в ответ говори, что кандидат не подходит. — Зачем это? — удивился боец, но рацию и бинокль забрал, приготовившись к явной актерской игре. — Наш оппонент знает, что мы на него охотимся, он наверняка точно так же взял с собой рацию, чтобы слышать наши переговоры. Частота-то у нас ведь не закрытая, — исполнитель вздохнул. — Если я вдруг перестану отвечать, то он поймет, что я знаю его местоположение. — А вы знаете? — Верно. Я поеду. Вы оставайтесь тут. — Есть. Дазай-сан, сопровождающий отряд и водитель уже ждут вас внизу. Очень хорошо, что отряд оказался совсем маленьким, всего-то четыре человека, считая водителя. Это будет максимально неподозрительно, чем если бы в Порт вдруг сорвалась целая толпа народу. На улицах, мягко говоря, было опасно и неспокойно. Действо вот-вот закончится, время поджимало. Уже через полчаса Йокогама сможет выдохнуть, как и Василиса. Осаму не позволял себе думать ни о чем таком, его голова была чиста и свободна от всего, он не мог ошибиться из-за каких-то переживаний и тревог. Потом он напьется, завалится пьяный к лисице и будет ластиться к ней, жаловаться, переживать, а она будет его жалеть и называть балбесом, но все равно любить и никому не отдавать. Такой награды за старания будет предостаточно. Машина ехала к четвертому сектору доков, Дазай был уверен, что Федор предпочтет скрыться конкретно там, потому что именно из доков четвертого сектора отправлялась вся контрабанда. И сейчас именно там меньше всего мафиози. Риск попасться минимален. — Останови на подъезде к Порту. Дальше рассредоточимся и двинемся пешком по двое. Я один. По сигналу все ко мне, держите меня в поле зрения и дистанции сиюминутной боевой готовности. Свою территорию вы должны знать как пять пальцев, — указывал Дазай, его голос звучал твердо и серьезно, как и всегда, когда Осаму был на важных заданиях и миссиях. — Есть, — синхронно ответили мужчины. — Враг славянской наружности, предположительно в идиотской белой шапке и темном тяжелом плаще с меховым воротом. Ростом чуть выше меня. Может иметь при себе огнестрельное оружие. Наша задача взять его живым в такой кондиции, чтобы его можно было подвергнуть допросу. — Есть, — снова синхронное подтверждение. Итак, игра в кошки-мышки началась. Мышке на такой территории спрятаться не так уж и просто хотя бы потому, что Дазай знал тут каждый проход и каждый укромный уголок, где можно было бы скрыться от людей. А все из-за того, что в свое время Осаму сам в таких зонах прятался от работы и спал. Все к лучшему! Ну и кто после такого посмеет высказать Дазаю за лень? Молодой человек первым делом проверил контейнерную площадку, но никого там не нашел, его подчиненные тоже. Ни следа, ни намека. Дальше мафиози стали осматривать зону выгрузки, никого не обнаружилось и там. Тогда Осаму решил отправиться в пакгауз, как раз именно этим днем была запланирована передача груза, а именно контейнеров с нелегальным оружием. Силы Портовой Мафии уже отвели основную перестрелку от этого места, выстрелы раздавались где-то намного дальше. Очень удачное стечение обстоятельств, Дазай незамедлительно воспользовался этим и двинулся к своей цели, будучи готовым к чему угодно. Портовый пакгауз не сильно отличается от железнодорожного, такое же широкое просторное вытянутое здание для хранения коммерческих грузов, не более. Храниться в таких зданиях могло что угодно, по большей части, разумеется, более мелкие контейнеры с различным содержимым. Огромное складское помещение, затеряться в котором крысе очень удобно. Внутрь отряд проник бесшумно, Дазай жестами приказал подчиненным занять позиции у всех входов и выходов, а сам направился в помещение дежурного оператора по складу. Исполнитель рассудил, что сам предпочел бы спрятаться именно там. Самое удобное место для ожидания, ведь там имелась мощная радиостанция, с помощью которой можно уловить переговоры на огромных расстояниях. А еще удобна конкретно эта локация, потому что дежурные операторы по складу работали только по ночам, ведь действо по выгрузке и загрузке в четвертом секторе Порта происходило только ночью. Ибо нелегально. Дазай поднялся по ступенькам на уровень выше и достал пистолет из кобуры, приготовившись открыть огонь в случае, если начнется шоу уродов в исполнении главной крысы севера. Теперь медлить было уже бессмысленно, молодой человек выбил дверь плечом и выставил оружие перед собой. И это было ошибкой. Дверь открывалась внутрь, а значит прямо за ней крыса и поджидала! Достоевский накинулся на свою жертву со спины, тут же выбив пистолет из его рук, нож у глотки не заставил себя долго ждать. — Так вот оно как, — с нескрываемым удовлетворением произнес Демон прямо возле уха Осаму, прижимая парня к себе и блокируя его руки, — я надеялся, что ты не догадаешься. Какая досада, придется потерять такого необыкновенного противника в шахматах. — Могу сказать то же самое, — Дазай усмехнулся и с силой оттолкнулся ногами от пола. Импульса и силы хватило для того, чтобы недурно так врезаться спиной вместе с Федором в стену. Кажется, русский ударился об нее головой, этим коротким мгновением и воспользовался Осаму, чтобы высвободиться из плена цепких рук, выхватить нож Достоевского и приставить его уже к горлу владельца. Мафиози прибил всего Демона к стене одной только рукой, удар был такой силы, что у Федора из легких выбило воздух и он был вынужден согнуться в три погибели от боли. Да, чего-то такого и стоило ожидать от Дазая. Федор, все-таки, не боец, а, скорее, проповедник или друид, кому как удобнее. Он допустил классическую ошибку: будучи злодеем, нельзя ни в коем случае излишне много времени тратить на разговоры, нужно было сразу резать без задней мысли. Теперь уже поздно. Достоевский предпринял еще одну попытку вернуть себе лидирующую позицию, он ударил Дазая коленом в живот, не жалея сил, мафиози оказался выбитым из баланса, Федор воспользовался этим и ударил еще раз, а затем, когда Осаму ослабел от ударов, оттолкнулся от стены и навалился собственным телом на исполнителя, руки тут же освободились, последовал удар прямо по лицу. Дазай свалился на пол, ножа в его руке уже не оказалось, но поблизости лежал выбитый пистолет. Самое лучшее решение! Достоевский сразу понял, что его оппонент попытается дотянуться до огнестрела, поэтому с наглой сладострастной улыбкой наступил на его руку, абсолютно не удерживая собственного веса. Демон выделил себе лишь секунду, чтобы насладиться миной истинного страдания своего врага, а сразу после начал бить его второй ногой по всему, что попадало под удары. Дазай попытался схватить ногу Федора второй рукой, как-то расшевелиться всем телом и опрокинуть крысу, но тот стоял слишком уверенно, а стоило только оказаться чужой руке на его ноге – Достоевский тут же начинал бить по голове с каким-то особенным усердием. Еще пару ударов Осаму выдержит, но дальше начнутся проблемы. Эсперы намного сильнее и выносливее обычных людей, Дазай еще даже в перерывах между ударами успевал подумать, как ему лучше поступить. В голову не пришло ничего умнее, чем зацепиться собственной ногой за плащ Федора и потянуть его назад. Дальше дело техники. Натренированное множественными битвами тело Дазая молниеносно реагировало на каждую возможность, даже рассудок не поспевал за реакцией и рефлексами. Уронить Демона все-таки вышло, первым делом мафиози все же дотянулся до своего пистолета, дальше он совершил удачный выпад ногой и обездвижил Федора окончательно. Русский одаренный был дезориентирован последним ударом, к этому моменту Черные Ящерицы уже успели забежать в помещение оператора и направить оружие на их цель. — Ну вот и все, — сладко и с наслаждением произнес Осаму, смотря на поверженного оппонента сверху вниз, возвышаясь над ним одним темным безликим силуэтом с ярко горящим алым глазом. — Теперь ты никуда от меня не денешься, Демон Федор. Достоевский смотрел на Дазая широко открытыми глазами, в его взгляде читались и испуг, и шок, и ступор, и какое-то мазохистское удовольствие от произошедшего, как будто искреннее безумное желание получить справедливое наказание за это идиотское поражение и от себя лично, и от победителя. Молодой человек вдруг тихо рассмеялся, но так неподдельно, так по-настоящему, неужто ему и в правду было смешно от ситуации? Смех его был хоть и тихим, но таким чистым и бархатным, как будто не побитый домашний сыч валялся в ногах мафиози, а самый настоящий молодой аристократ. Обезумевший либо от своего поражения, либо от терминальной стадии рака головного мозга. Осаму, глядя на все это, нахмурился. Он уже знал, что в такой ситуации нельзя недооценивать врага, Федор мог оказаться не только игроком, но еще и актером, уж слишком симпатичное личико, чтобы не эксплуатировать его для различных целей. Двое ящеров подошли ближе и схватили русского одаренного за руки, чтобы поднять, сковать наручниками и утащить куда следует. В этот момент время словно замерло. Дазаю хватило лишь доли мгновения, чтобы ощутить энергию чужого дара. Она заполнила собой все здание. Такая холодная, мрачная, кровавая и страшная, до ужаса тягучая и противоестественная. Ощущения можно было сравнить с таким страшным до визга чувством, когда нога в водоеме внезапно прикасается к чему-то, что мозг неспособен идентифицировать. Захотелось закричать и задергаться всем телом. Но было слишком поздно. — Нет!!.. — только и успел выкрикнуть Дазай перед тем, как подчиненные все же плотно ухватились за свою жертву. Их жизни завершились кровавым фонтаном. Так быстро. Так легко. Так беспощадно. Разве заслуживает живой человек такой смерти? — Чтобы умно поступать, одного ума мало, верно, Дазай? — смеялся Федор, будучи абсолютно не в уме, но и не в безумии. Что-то в нем еще сидело, какая-то живучая тварь и гадость, которой и удары, и унижения, и поражения нипочем. И этот черт плясал в багряных глазах так ярко и вызывающе, что Дазаю невольно захотелось их выколоть. Дрянь, вот ведь какая дрянь. Достоевский сам поднялся на ноги, не сразу, не быстро, но поднялся, постепенно его смех стихал. Оружие все еще было направлено на него, ему от выстрела никуда не деться. Исполнитель стоял напротив, его рассудок уже приведен в порядок. Он подумает обо всем потом, когда ситуация успокоится. Когда будет момент приложиться к бутылке, вспомнить все, что было, тогда-то Осаму и засыплет солью все свои раны. Но не сейчас. Сейчас цель была одна, известная, простая – допрос. И допрашивать придется с пристрастием. Дазай подошел к Федору ближе и ударил его рукой точно по затылку с такой силой, чтобы не убить, но лишить сознания. Нечего Достоевскому знать, куда его поведут. А увели совсем недалеко. Этот пыточный подвал находился все там же в Порту, только в соседнем секторе. Руки Демона приковали к вертикальному пыточному алтарю, это свидетельствовало о предрасположенности Портовой Мафии к пыткам попроще. Скукотища. Федор знал намного больше и интереснее. А что тут? Какие-то скучные избиения, да где такое видано, чтобы Достоевский на такую глупость тратил свое время. Побить его мог кто угодно, едва ли здоровому ментально человеку это принесло бы удовольствие. В чем кайф избивать такого милого слабенького зяблика? Впрочем, зябликом он был лишь с виду. Высокий, статный, немного худой, но эта худоба была здоровой и в какой-то степени даже эстетичной, художественной. Хорош собой, безусловно, очень хорош и тем ужасен. Зло всегда привлекательно, без красоты ни единая чистая невинная душа не поддалась бы искушению и не решилась на грехопадение. А добрые души оттого всегда уродливы, что к свету тянуться должно быть и сложнее, и больнее, ведь свет беспощадно сжигает все, на что он попадает, слабым в сладость отвернуться от такой страшной непривлекательной перспективы и выбирать для себя иной путь, в то время как сильным суждено идти вперед, сгорая с каждым шагом все сильнее. Но только за этим мучением Истина и Власть. Мысли в сумбуре, в голове словно затихал шторм, перед глазами пелена. Федор приходил в себя недолго. Он сразу понял свое положение, попробовал пошевелиться и ощутил, что с его телом все было относительно нормально. Да, недавняя битва немного размяла его и даже согрела, но после себя не оставила ничего кроме синяков и слабеньких гематом. Ну, а легкое головокружение и без того вечный спутник Достоевского. Молодой человек, сколько себя помнил, всю жизнь страдал от пониженного давления, оттого взгляд у него редко бывал ясным, походка практически всегда медленная, нестабильная, речь вечно уставшая и приглушенная, с каким-то аккуратным придыханием. Ну прямо-таки чахнувшее без солнца и воды домашнее растение. — Холодно… — тихо-тихо проскрипел на русском Федор, сощурившись. Он смотрел вниз, куда-то в пространство, находясь, частично, в какой-то прострации. Совершенно никакого ощущения времени, хотя судя по тому, что после ступенек, уходивших наверх, виднелся теплый оранжевый свет, наступил поздний вечер. — Мх, ты моя радость, — раздался где-то неподалеку притворно нежный ласковый голос Дазая, тоже тихий и аккуратный, заботливый, — ничего, сейчас я тебя согрею. А дальше череда ударов. Действительно согревали! Достоевский даже успел подумать о том, что его узкоглазый друг, кажется, начал изучать русский, иначе как он понял это слово? Больно, безусловно, должно было быть очень сильно больно. Но боль и Федор давно существовали в этом мире отдельно друг от друга. Нет, он мог ее чувствовать и осознавать, однако между ними будто возникла какая-то особенная призма, через которую ощущения утрачивали всю свою силу. Достоевский, естественно, знал истинную причину этого явления, но предпочитал списывать все на то, что он даже в такие критические моменты предпочитал думать и витать в своих грезах, а не сосредотачиваться на реальных событиях и беспокоиться о них же. Федор, вообще, был большим любителем подумать. Настолько серьезно у него был развит навык размышления и грез, что порой молодой человек предпочитал отдавать этому делу все свое время, и свободное, и рабочее. Это уже не просто как привычка, это рефлекс, мышечная память. Сознание только думает, думает, думает, бесконечно много думает даже тогда, когда стоило бы отвлечься на собственную целостность, ведь так недолго было и умереть. Удары все же закончились, кровь хлынула изо рта вниз, Достоевский закашлялся удушающим тяжелым кашлем, вновь согнувшись и гремя своими оковами на весь подвал. Смешно. Как все было смешно и бесполезно. Ну ничего, пусть малютка Осаму позабавится, поразвлечется тем единственным, что он умел хорошо в этой жизни. Пусть этот мафиози всецело почувствует себя победителем еще час, два, он ведь еще не знает. О, как же он не знает! Как же он не знает, что ждет его совсем скоро. Глупец. Идиот. — Так теплее? — все тем же ласковым голосом поинтересовался одноглазый истязатель, сверля свою жертву таким взглядом, будто вот-вот сожрет. — Намного, — Демон кивнул и тяжело выдохнул, прикрыв глаза. — Че интересного расскажешь? — поинтересовался исполнитель, скрестив руки на груди. Он улыбался, будучи довольным. Да-да, настолько довольным, как еще ни разу в жизни не было! Какой же он придурок! Какой же он глупец! Федору от осознания того, насколько сильно Осаму чувствовал себя победителем в данный момент, стало даже радостно! Какое прекрасное окрыляющее чувство! О, Дазай ведь еще не знает! Совсем не знает! И никто не знает…но самое главное, что не знает Дазай. Томление и ожидание вытянули сущность Достоевского как струну. Как же чертовски сильно он был уверен в себе и своей правде, и как же чертовски страшно ему стало от одной только мысли, что что-то вдруг пойдет не так. Нет, это исключено, ничего не могло пойти не так. Он уже чувствовал. Он четко ощущал приближение той единственной, ради которой все было затеяно. И тем не менее, это противоречие, несогласие, этот, практически, первородный конфликт в человеческом сознании ощущался как соленая карамель: где соль раскрывала сладкий вкус карамели и усиливала его десятикратно, там и страх поражения подпитывал гордыню и предвкушение триумфа превосходной идеальной победы. Господи, как будто школьник у школьника что-то отжал, но с каким огнем в глазах, с какой страстью! С какой гордостью за себя! — Расскажи-ка мне лучше вот о чем: как лисица оказалась в Йокогаме? — Лисица? — удивленно повторил Достоевский, вдруг резко отойдя от всплеска собственного эго. Он хлопнул глазами, затем очень презрительно нахмурился. Какая еще к черту лисица? Эта-то? О да, эта мерзавка могла быть кем-то и похуже лисицы. Гадина. Тварь. Лисица, пожалуй, еще слишком лестный комплимент по отношению к этой суке. — Василиса… — Федора вдруг поплавило, как блаженно он протянул это дорогое сердцу имя, так тихо и трепетно, невинно, аккуратно. И даже взгляд его смягчился до уровня практически здоровой человеческой влюбленности. Произнося это имя, каждый раз Достоевский чувствовал, как что-то внутри него очень сильно сжималось. За этим чувством он иногда и сам гнался, как за желанной дозой, а порой он и всячески отвергал его в себе, да с таким напалмом и агрессией по отношению к виновнице душевных терзаний, что, казалось, мог схватиться за топор и убить. Очень часто именно в приступе какого-то негативного наваждения Федор агрессировал и в свою сторону, причем в этом случае существовало две крайности. При первой одаренный считал себя недостойным и конченым человеком, незаслуживающим ни капли нежности и заботы этой девицы, а при второй ненавидел себя за такие глупые деструктивные чувства и смеялся над тем, как жалко все это в нем существовало и пыталось проявить себя. Ну какая в нем любовь? На несколько секунд Достоевский откровенно потерял коннект с реальным миром, провалившись в собственные грезы, а потом неожиданно резко опомнился. И стал рассуждать, вспоминать, и восстанавливать в голове те события. А как Василиса оказалась в Йокогаме? Какой-то туман в голове, будто уровень еще не разблокирован. А как же они так расстались? Он ведь точно помнил тот вечер, прямо до мельчайших подробностей, каждый день прокручивал этот эпизод из памяти в голове. Куда эта информация делась сейчас? — Блядь… — почти страдальчески выдал Федор, склонив голову набок и нахмурившись. Почти губы надул, неужто обиделся на собственную память? Вот ведь непутевый. — Я, короче… Да не помню я, чего ты пристал ко мне вообще? Не твое дело. — Снова от холода кислород перестал в мозг поступать? Могу еще согреть. — А чего ты у нее-то не спросил? — Достоевский без интереса начал хлопать глазками. — Так потому что она ничего не помнит, идиот. Вернее, не не помнит. Она и не знает, — Осаму хмыкнул и чуть задрал нос. — Я провел с ней достаточно времени, чтобы убедиться в том, что она вообще не знает ни тебя, ни твоей паршивой организации, ни вашего паршивого совместного прошлого, о котором ты соловьем заливался. Абсолютно. На это заявление Федор тоже только хмыкнул в ответ, утвердив тем самым собственную мысль о том, что по какой-то совершенно клоунской причине все события решили поиграть на его нервах и испытать их на прочность, а очевидный факт истинности именно его воспоминаний решили просто игнорировать какое-то время. Так, забавы ради. Всем ведь абсолютно нечем больше заняться, им только дай повод порассуждать о глупостях и этой несусветной чушью пораздражать всякого. Однако семя сомнения уже было посеяно, Достоевский задумался. Нос он задирал так, для удовлетворения чувства собственной важности и недосягаемости, разумеется, но по факту же одаренный был сбит с толку таким заявлением. Что-то подсказывало ему, какое-то особенное внутреннее чутье, или же, может, гениальный склад ума, что конкретно в этом объяснении Осаму не врал. Что за ересь? Как это не знает? Что, голову надуло ветром что ли? Как можно не помнить целую свою жизнь? Может, Василиса сильно ударилась своей темной головушкой и это стоило ей воспоминаний? Но не до такой ведь степени. Что-то тут было не то. Прямо бесит! Какого черта с этой девкой не так? Почему вообще эта информация всплывает только сейчас, когда Федор сильнее прежнего решил положиться на Василису? Это точно ирония, издевательство. Нет. Надругательство! Самое настоящее надругательство! Да разве можно так с ним? Вдвоем сговорились поиздеваться что ли? Нет, не могло такого случиться. Губы Осаму растянулись в зловещей довольной улыбке, практически оскал. Вот ведь чудовище, и не стремно ему вообще быть таким и существовать в этом мире. Сдох бы уже давно да не позорился. — Что же ты так испугался? Да у тебя все на лице написано! Ха! — мафиози рассмеялся. — Так значит я прав! Не при делах, получается, лисица, а ты ее оболгал и почти под расстрел пустил! Да как так можно… — в ход пошли обыкновенные детские попытки задеть и обидеть посильнее. — Так в чем же, все-таки, дело? Что же с вами двумя не так? Вы оба какие-то ненормальные, но ты хотя бы эспер, это многое объясняет. А что же с ней не в порядке? Вроде обычная милая девочка, — Осаму загадочно улыбнулся. А вот это уже была не детская попытка задеть, а вполне себе взрослая и однозначная. Нет, это все блеф, не мог он с ней спать. Она бы такому мерзавцу не далась ни при каких обстоятельствах, хоть с памятью, хоть без памяти. Дазай, конечно, обольстительный мерзавец, который своим языком доберется до любой сути, но это сработало бы на ком угодно, только не на Василисе. Уж в этом Федор был абсолютно и даже категорически уверен. Молодой человек не отвечал где-то с полминуты, смотря в пространство. Постепенно на его лице расцветала какая-то странная скромная улыбка, аккуратная, деликатная, немного снисходительная и с легкой толикой яда. — Действительно, что же не так с Василисой… почему же она ничего не говорит о своем прошлом? — вслух начал рассуждать Достоевский, не меняясь в лице. Голос его звучал по-прежнему тихо, с какой-то загадкой. — Какое странное поведение. Я бы допустил, что ты просто очень плохо старался, но теперь я уверен в том, что ты просто не в ту сторону искал. Ты, кажется, зацепился за идею о том, что мы все это время говорили о двух разных девушках, ну, всякое же в мире бывает, да…бывает и такое, что действительно, одинаковые как две капли воды, а по сути разные. А я вот тебе сейчас скажу, что нет, нет, абсолютно нет, мы говорили все это время об одной и той же девушке, только вот для каждого из нас она разная. Своя. Видел ту знаменитую картинку с платьем? Так какого же оно цвета? — Оно бело-золотое, — категорически утвердил Дазай. — Оно все же оказалось сине-черным. Правда кроется в том, что это простая оптическая иллюзия, возникшая из-за несовершенства хроматической адаптации половины всех наблюдателей. Мозг людей, что видят платье бело-золотым, сосредотачивается на ярком освещенном фоне и игнорирует голубые оттенки, заменяя их белыми, а черные таким образом превращаются в золотые. Это работает и в обратную сторону, разумеется, только вот…платье, знаешь, все-таки оказалось сине-черным. Улыбка Достоевского стала какой-то особенно странной. Это не предвещало ничего хорошего.