Счастливого конца света!

Собачий ошейник будит ударом тока, и натасканное тело еще до пробуждения разума вскакивает с кровати и тащится к хозяину. Шэнь Цинцю запахивает халат и сонно бредет по длинному пустому коридору, залитому мертвым флуоресцентным светом. Вокруг ни души. Перемазанный белым порошком Юэ Ци приободряюще кивает, Лю Цингэ раздраженно отворачивается, отказываясь встречаться взглядом. Шан Цинхуа выставляет в приветствии кулак со сбитыми костяшками — Бро! Шэнь Цинцю улыбается ему и поднимает кулак в ответ. Бинхэ запер в склепе только самых близких. Шэнь Цинцю — всех своих друзей и еще миллиард незнакомых людей. Бинхэ об этом не знает. Это маленький секрет Шэнь Цинцю. Все началось с мора. Потом закончилась пресная вода. Затем всадник на вороном пронесся по всей планете. Остальные братья даже не понадобились. Россия ударила по США, и механические слуги уже мертвых Штатов ответили щедрой порцией смерти, Корея и Великобритания поспешили присоединиться к общему празднику, закручивая в гибельном вихре Китай, а потом весь мир слился в экстазе самоубийства. Бинхэ притащил из исторического музея на редкость уродливый меч. В ночь перед свадьбой, словно следуя традиции из средневековых рыцарских романов, он положил оружие на кровать между ними. Шэнь Цинцю попробовал перерезать себе глотку о ржавое лезвие. Ничего не вышло. Зато теперь Бинхэ обожал вылизывать шрам на его горле... Обсерватория обставлена уютно. Даже выхолощенный воздух, прошедший через десятки фильтров, здесь по-родному пахнет свежим бамбуком. Нин Инъин всхлипывает и нервно икает, неотрывно глядя в мониторы. Ша Хуалин встревоженно подливает ей виски в стакан. Руки у нее трясутся. Ло Бинхэ стоит перед огромным плазменным экраном во всю стену. Он тоже в пижамных штанах и халате на голое тело. На казнь мира по-домашнему, в кругу семьи. — Ты опоздал, мы уже начали, — говорит он, но вроде не злится. — Москва в руинах, связь с Вашингтоном потеряна, и старушка прямо сейчас делает свой… Шэнь Цинцю перестает вслушиваться. Он отлично знает, как все будет, они планировали и проверяли сценарий сотни раз. Вместо этого он рассматривает Бинхэ. Любуется им. Бинхэ невыразимо красив, и дело не только во внешности. Он соткан из величия — каждый взгляд, каждый жест, немудрено, что миллионы и миллионы пошли за ним до конца. Дошли немногие, но так ли это важно. Бинхэ — манифестация неудержимой воли, гнущая законы мира под себя, неприкасаемая для совести, сомнений и сожалений — для этого есть Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ пришел в этот мир для великих свершений, Шэнь Цинцю же… как злодей провалился с треском. Ло Бинхэ протягивает ему руку, и Шэнь Цинцю в тысячный раз очарован. — Добро пожаловать в новый мир, Учитель, — Бинхэ обнимает его, разворачивает к экрану и целует в макушку. Новый мир Шэнь Цинцю не так уж отличается от старого: у него горячие руки и широкая грудь, за которой можно спрятаться целиком. Шэнь Цинцю чувствует тепло на щеках, и кажется, что сквозь плазму прорывается жар первородного огня, затапливающего сейчас мир снаружи. Тени радиоактивного пепла оседают на пухе волос и ресницах. Поцелуй, чтобы забыть. Поцелуй, чтобы простить. Его? Себя? В этой могиле слишком тесно для двоих. Толпы вскидывали руки, и Шэнь Цинцю пробирало ознобом. Он уже видел что-то подобное в старых хрониках. Кончилось скверно. — Расслабься, бро, просто политика. Ты наши рейтинги видел? — солнечно улыбался Шан Цинхуа и передавал ему очередной конспект речи для Ло Бинхэ, пожимая плечами. — Так надо. Не бери в голову. Шан Цинхуа сиганул с крыши сорокоэтажки, узнав о смерти Мобэя. На опознании коронер в морге отогнул простынь, и Шэнь Цинцю с облегчением и толикой зависти рассматривал лицо мертвого друга. Легко отделался. Мир уже тогда похрустывал скорлупой. Шэнь Цинцю трогал уголки окоченевших губ и пытался вспомнить улыбку Шан Цинхуа. Что было раньше? Кто был раньше? Так ли он виноват? Давайте будем честными: Шэнь Цинцю видел этот изъян в Бинхэ с самого начала. Кровь, плач и затхлый запах паленого мяса. Предупреждал их: — Он чудовище. — Он наше чудовище. Отвечали идиоты. Ему не верили, его заклеймили, над ним насмехались. Адольф кусает локти в аду, но теперь сам ад горит в ядерном пожаре вместе с Сатаной. Ад может катиться к чертям, с тех пор как безволосые обезьяны дорвались до божественного горнила. Нельзя было, нельзя. Он говорил им — нельзя. Юэ Ци качал головой, не веря. Замученный пытками в застенках, он так и умер — не веря. Его труп закинули на кучу таких же дураков, посыпая антисептиком. Времени на нормальные похороны и утилизацию в те дни уже не оставалось. Шэнь Цинцю плакал, Шэнь Цинцю рыдал, не скрываясь, он хотел лечь рядом, оплести тонкие руки и ноги и целовать отдающие хинином губы, забываясь в покое смерти. Но смерть была недоступной роскошью. Бежать, бежать без оглядки… Шэнь Цинцю оббежал весь мир, чтобы снова упасть в объятия — ласковые, крушащие ребра в осколки. Замкнуть круг, замкнуть чудовище на себя. Когда расстреливали командование повстанцев во главе с Лю Цингэ, он уже не плакал. За него плакало небо. А он покорно смотрел в горящие огнем разочарования глаза Лю Цингэ, принимая вину, и вбирал каждую порцию свинца в сердце. Хотя бы это Шэнь Цинцю был ему должен. В грязи. Бинхэ взял его прямо там, под хлещущими струями дождя, рыча — мой, только мой. Они катались в комьях пропитанной кровью грязи, и Шэнь Цинцю кончил, глядя в мертвые глаза Лю Цингэ и вдыхая запах мокрой земли. Твой, твой... Кому он еще сдался? Снопы света лилиями вспахивают небо. Удивленные звезды заглядывают сквозь бреши реальности — ничего себе, вы и так можете? Да вы и половины не знаете — улыбается им Шэнь Цинцю, притворяясь безумным. Сумасшествие — тоже роскошь. Прекрасный новый мир. Они начнут заново. И не останется никого, кто бы мог вспомнить об их грехах. Только миллиарды покойников. Ночью мертвые дети обступят его кровать. Будут плакать и хватать его ледяными пальцами за руки. Он спрячет лицо в горячей груди, где бьется упрямое сердце. Прочь. Му Цинфан задохнулся в одной из спецкамер при осмотре трудового лагеря. Несчастный случай, записали в досье. Шэнь Цинцю мысленно поздравил друга с элегантным выходом из непростой ситуации. Мир качается и трещит по швам. Мир раскалывается перезрелым арбузом, и из хрупкого черепа льется божественный ихор. Они падают на колени и жадно лакают откровение: Шэнь Цинцю был прав с самого начала. Мир распадается на части, и время выходит из суставов. Сны-стервятники терзают его одинокими ночами: три тысячи лет назад ты сбросил ребенка в Бездну. Шэнь Цинцю на самом деле тридцать шесть, и он понятия не имеет, о чем это они, но все равно видит потрясение в глазах юного Бинхэ — взгляд преследует его даже наяву. Стоило оно того? Ша Хуалин, забившись в угол, успокаивает рыдающую Нин Инъин. Потерянная, ошеломленная, испуганная. Дошло наконец. Сквозь высокотехнологичное стекло Шэнь Цинцю и Ло Бинхэ смотрят на вспышки, раздирающие реальность в клочья, и целуются в зареве апокалиптического рассвета. Самозабвенно, до одурения, до потери дыхания, до остановки сердца. Его? Своего? Есть разница? Оно того стоило? Как-то раз, укутанные ночной духотой, они таяли в руках друг друга, и Бинхэ доверчиво признавался, покусывая его за ухо: — Мне иногда снится сон. Ты отталкиваешь меня, и я лечу в непроглядную тьму, и мне так страшно и больно… У Бинхэ глаза в темноте светятся красным. Но Шэнь Цинцю никому не расскажет. Еще один маленький секрет. — Просто кошмар. Я бы никогда, — заверил его Шэнь Цинцю, опутывая руками и ногами теснее, сливая их тела, пока граница не сотрется. Какой в этом смысл? Нет такой ямы, из которой бы Бинхэ не выбрался, чтобы вернуться по его душу. В этой могиле слишком просторно для одного. Хорошо, что он создал тварь себе в пару, тварь, сожравшую весь мир. Они снова придут в полночь. Юэ Цинъюань, Лю Цингэ, Му Цинфан, Шан Цинхуа, Ци Цинци, Лю Минъянь и миллиарды незнакомых людей. Будут смотреть с укором. Будут тянуть холодные мертвые руки. Будут гадать — стоило ли оно того? У него нет ответа для них. Он спрячет лицо в горячей груди и сосчитает сто ударов чужого сердца. Рука будет утешающе гладить его по волосам. Все в порядке. Все будет хорошо. Бинхэ все продумал, он все придумал. Просить прощения не у кого. Никого не осталось. Шесть сотен метров под землей, в свинцовом саркофаге он прячется в объятьях своего чудовища. — Все в порядке. Я люблю тебя. Снаружи в корчах умирает мир. Реальность вспучивается ртутными сферами, стонет в предсмертных судорогах. Время бежит по кругу, время отгрызает свой хвост, выворачивается наизнанку, проваливается в себя. Вчера — миллион лет назад — сейчас — Ло Бинхэ покачивается в шаге от ревущей пропасти, но быстро восстанавливает равновесие. В глазах мальчика тускло, углями под радиоактивной золой, загорается надежда. — Все в порядке. Шэнь Цзю берет ребенка за руку и отводит от края обрыва. Они вернутся на Цинцзин и что-нибудь придумают. Happy end