Витраж

Норт знал, что отец за такое отругает. Точно отругает… сбросить сестру в Раскол. Наверное, даже накажет. Отец, конечно, не любит Василису, но от Елены же защитил? И ни один раз, если верить рыжей. Так с чего бы Норту соглашаться? — Знаешь… отец… он не поймет. Маришка лишь хмыкает. На ней шелковое платье, такое… взрослое. И пахнет от нее по-взрослому, не как от Дейлы или, сохрани Время, Василисы. Нет, от Маришки веет чем-то… будто обещанием, да. Тонким, едва уловимым, с нотками жасмина и гвоздики — так иногда пахнет от Елены, когда она приезжает в Черновод и остается на ночь. — Думаешь? — Маришка подходит ближе, платье колышется в такт шагам. — Сам же рассказывал, что он только ищет повод от нее избавиться. Нортон жмется. Рассказывал, да. Тогда они сидели все вместе, и Марк весь вечер трепался, как скоро он объездит огнеящера, самого опасного часового зверя. Огнеящер-то был его, Норта, но об этом будто все позабыли. Вот он и сказанул, что отец скоро сам натравит эту зверюгу на Василису, ну или даст Норту это сделать. Все притихли. Дейла тихо фыркнула, но Норт вовремя пихнул ее под столом, и сестра смолчала. — Время… он думает, что время еще не пришло. Рыжая же не раскрыла секрет своего ключа, — точно, ее проклятый ключ. Нужно всего-то почаще припоминать его. — Вот все раскроется, и ЧерноКлюч сам ее укокошит. Чего мараться? Разочарование в глазах Маришки было словно пощечина. Она остановилась. Платье мерцало в тусклом свете вечноламп, будто лунная пыль. — Елена так не думает, — Маришка ловко перекинула завитой локон на шею, и Норт на миг забыл, что нужно слушать. — Она уверена, что сейчас самое время. Чем дольше твоя сестра пробудет ключницей, тем больше опасность для тебя. — Какая уж тут опасность? Она так и останется негодной фейрой… в семье Огневых отродясь не было рыжих. — И все же, твоя сестра во многом преуспела, будем честны. По шее, кажется, пошла краснота. Норт ненавидел, терпеть не мог рассуждать об успехах Василисы: о ее крыльях, ключе, степени и постоянном, маровом везенье. А как иначе она выскакивает живое и невредимой из каждой передряги? Ее смерти желал даже Астрагор, великий Дух, и что? Сестренка вернулась на Эфлару, забрав главный приз. — Просто ей пока везет. Драгоций ей помогает, — Норт осекся. Взгляд Маришки полыхнул синим пламенем. — Говорят, они близки. При другом раскладе он бы не рискнул так открыто бередить рану Резниковой, но сейчас редкий миг: она нуждалась в нем больше. Так пускай слушает и улыбается. Слушает, как ее ненаглядный Фэш ухлестывает за его сестрицей — хорошая пара, проклятая и будущий затерянный. — Это все слухи, — Маришка быстро справляется и вновь пускает на губы ослепительную улыбку, — Драгоция больше волнует собственная судьба, а младшая Огнева просто… путается у него под ногами. Но вот нас должен беспокоить ты и твои права. — Я? — Норт растерянно моргнул, — я наследник Черновода и всего прочего состояния отца… вот скорее бы кончилась эта беготня с ключами, чтобы он объявил об этом на торжественном приеме. Маришка покачала головой. Ее улыбка из ослепительной стала жалостливой. Норта против воли пробил пот. — У Василисы больше прав. У нее высшая степень. И ваш родовой Дар. С чего бы господину Огневу не выбрать наследницей ее? Норта затрясло. Перед глазами мелькали картинки, как отец каждый завтрак отчитывал Василису за полеты вокруг замка, за грубость, за растрепанную прическу, за громкий смех в коридорах, за… как он редко, но подолгу расспрашивал ее об уроках с Мираклом, кивал чему-то, задавал вопросы и слушал ответы Василисы, внимательно слушал. Как отец бывало настаивал, чтобы Василиса спускалась на общие приемы, здоровалась с гостями, говорила с ними. Стал бы он так выставлять на показ будущую покойницу или позор семьи? — Он… папа так не сделает! Она же… да она наполовину фея! Отец не допустит, чтобы Черноводом заправляла дочь этой… этой… — он запнулся. — Наследник я. Это проговаривалось сотню раз. — Да ну? — Маришка намотала на палец локон, — и кем в последний раз? Господином Мандигором? Еленой? Когда об этом в последний раз заявлял твой отец? Нортон задумался. Вспомнить бы… на Остале такое случалось часто. Отец вечером звал его в библиотеку, сажал рядом у камина и рассказывал про историю рода, Черновод и какая жизнь ждет их на Эфларе, дотерпеть бы. Нортон закрывал глаза и представлял фамильный замок, зачитывал до последней строки каждую эфларскую книгу, засыпал с мыслями о далекой родине. С тех пор, кажется, их отношения чуть поменялись. В библиотеку Норта больше не звали, да и долгих разговоров у них не было. — На прошлой неделе… он позв… пригласил меня в кабинет и показал все бумаги. Они готовы и хранятся у него в столе. — Допустим, — по голосу Маришки было ясно, что ему не верят. — И все же нам не мешает страховка. Если твоя сестра… исчезнет, то и вопрос о возможных наследниках отпадет. У тебя не будет конкуренции. Ну, пока Дейла не отрастит крылья, конечно. Из горла вырвался хриплый смешок, который тут же разбился в тишине. Вопрос отпадет… и все же, все же Норт боялся. Да, мара его дери, он трусил как последний луноптах в гнезде! Шутка ли замышлять уб… исчезновение своей сестры. Пускай они с Василисой родные лишь по крови, да и то на половину, сути это не меняет. Она Огнева, пускай и порченная. — Отец ни разу не назвал ее наследницей. Да он даже замечать ее стал совсем недавно! — Ты же понимаешь, как быстро все может поменяться? Вчера она была жалкой фейрой, сегодня ключницей с высшей степенью, а кем станет завтра? Норту казалось, что Маришка подпирает его. Все ближе и ближе… будто у бездны стоял он сам. Запах духов окружал, заволакивал ноздри, баюкал. — Подумай, чем ты рискуешь? В раскол она упадет сама… В экспедициях так опасно, за всеми не уследишь. Особенно за остальскими девчонками, что лишь год по воли Времени держат стрелу. Елена поможет убедить Нортона, что то была случайность. Василиса слишком долго бежала от судьбы и вот та настигла. Маришка так близко, что протяни руку — упрешься в гладкий шелк. — Она моя сестра. — Лишь на половину. Подумай о другой своей сестре, родной. Что будет с тобой и Дейлой, когда Василиса унаследует Черновод? Думаешь, вас оставят приживалами? Нет, милый, она отыграется за все годы унижений, выставит вас вон, словно безродных шавок. И что тогда? Ты-то со своей первой степенью еще пробьешься, а Дейла? Перед ней все двери запрутся. Пока ее спасает лишь фамилия. — Я… я боюсь, — так тихо, что даже он сам не расслышал. Но Маришка все поняла, прочитала по губам. Она шагнула еще ближе, заставив Норта отшатнуться к стене. Куда еще? Они и так почти… почти прижаты друг к другу. Руки заныли. Он столько раз мечтал, что сожмет ладони на талии Резниковой, что привлечет ее к себе, заставив забыть о Драгоции, о Марке — обо всех. Но вот она сама идет в руки, а Норт медлит. — Сделай это, — теперь она тоже шепчет. — Сделай. Для меня. Только для меня. Ее глаза мерцают морозной синевой, серебрятся летним звездопадом и жгутся, жгутся… Норт отворачивается. Сердце будто пробьет грудь, и само прыгнет в руки Маришки — хоть останавливай ему время. — Почему? Почему ты ее так ненавидишь? Маришка замирает. На миг ее лицо заостряется, и губы опадают. — После исчезновения Василисы не только твоя жизнь изменится к лучшему. А жизни многих, многих влиятельных людей. Я лишь слуга обстоятельств. — И твоя?.. твоя тоже изменится? Маришка молчит, кладет руку на плечо. Норт вспоминает, как Дейла как-то запустила ему снежок за шиворот. Тогда было до жути холодно, а потом расплавленный струйки огнем стекли по спине. Также и сейчас — холод сметает жар. — И моя. Ее губы так близко, что ответ доходит вместе с дыханием. Норт жмурится. Руки так и лежат на стене, прибитые. — Поцелуй меня, — Маришка замирает, — ты заслужил. Когда герой побеждает страх, то его награждают. — Можно… сейчас? — Да. — Но я еще… еще не согласился. Ее рука сжимает плечо. Норт вспоминает, как мимолетно увидел в окне Черновода два силуэта: мужской и женский. Мужской явно принадлежал отцу, тот же разворот плеч, а женский — Елене, больше некому. Они стояли так близко, что их силуэты сплелись в один. Елена обнимала отца, а тот почти не трогал ее, лишь позволяя себя касаться. Норт не знал, почему вспомнил об этом сейчас… может потому, что отец бы никогда не дал так наседать на себя?.. а к маре все! Он целует ее. Целует, будто пьет из истока в самую душную жару. Выпивает вместо воды этот дурманящий аромат, тонет в цветах жасмина и гвоздики, тянет гладкий шелк. Руки оживают, и с запоздалой прытью бегут по ее телу. Талия — Время, какая же она тонкая — плечи, шея… это точно не сон? Время, еще… поцелуй все не кончается, а в горле уже першит. Где воздух? Как ему дышать, когда их размокнуть губы — кощунство. Маришка отходит первой. Ее прическа сбилась, даже щеки раскраснелись, а глаза заблестели. Сейчас она красивее, чем когда-либо. Норт тянется за ней, будто слепой за последним огоньком, но спотыкается об ее взгляд. — Теперь согласился? В голове все еще грохочет. Жасмин и гвоздика. Время… за такое можно и самому прыгнуть. — Мы… мы повторим? Маришка тихо смеется. Ее взгляд сияет. — Конечно. И не только это… когда ты станешь наследником Огнева, то мы будем общаться по-другому, Норт. Совсем по-другому. Он сглатывает, и опять вспоминает два силуэта. Один толчок, и его жизнь изменится к лучшему. Что будет при этом с жизнью сестры Норт старается не думать.