Связи

      Вечно тянуть кота за облезлый хвост — не её удел, поэтому Саша наперёд знает: полчаса, и ссора останется неприятным осадком на дне того, что романтики называют душой. Ей бы радоваться, да только послевкусие чужих слов до сих пор не даёт покоя, и в голове зажёванной кассетой мелькают слова и разозлённое лицо. Кому как не ей знать, что может выразить Лёша в пылу злости — она и сама наломала дров, ударив точно в цель, как долбанный снайпер, — и как может он сожалеть о сказанном. Другое дело, что извиняться в разы тяжелее, и им срочно надо что-то делать, а не усугублять ситуацию губительной тишиной.       Но Саша как всегда — не может извиниться первой, подступиться, протянуть руку… А уж у Лёши с этим дела ещё хуже. И как они мирились всё это время? Раньше и такие серьёзные темы не поднимались, а сейчас на кону стояло всё, без преувеличения.       Они оба знали: молчанием делу не поможешь, и если сейчас вновь струсить и пойти на попятную, то ничего толкового из этого не выйдет. Они вернутся обратно, и навсегда потеряются в спальных районах Москвы… Их трепетная дружба не заслуживала такой печальный конец, и срочно нужно выравнивать ситуацию, спасать от гибели дорогие сердцу отношения.       Лёша делает шаг первым. Вместо слов — дело, в этом весь Горелов. Он аккуратно подступается к Саше, берёт её за запястье, едва обжигая холодную кожу теплотой рук, но та вырывается. Обида всё ещё клокочет внутри, подступает к горлу и увлажняет глаза до жжения.       — Да чё ты дёрганная такая?!       — Да ничего, Лёш, моча в голову ударила! — гневно слетает с губ, и об этом Саша уже не жалеет, — У меня же повода психовать нет! Всё отлично, как всегда!       — Да ты объясни… — ему важно знать, за что, в конце концов, сейчас извиняться. Он слишком накосячил, но знал, что сердечная подруга злится на что-то одно, но на что именно — не поймёшь. Саша сыпала таинственными фразами, будто Лёша должен понять её с полуслова и разгадать, какие на этот раз тараканы в этой славной голове разбушевались.       — А тебе всё объяснять надо?! — то и дело, что укусит, только руку протяни и отцапает по самое плечо.       — Ну так я же тупой, куда мне до тебя.       Саша вмиг захлопнула рот, сомкнула губы в тонкую линию и отвернулась от созерцания бесстыдного лица. Как в глаза этому человеку смотреть вообще возможно? И ведь всё равно будет смотреть, и тонуть, как пропащая в омуте. Таков её удел, и сейчас Саша тратит силы на бесполезное сопротивление, только затягивая разговор.       — Ты мне обещал, Лёш, что в жизни с наркотой не свяжешься, — Баглеева не могла отступиться от главного.       — Да кто связался? Я что ли? Сань, да у меня всё под контролем…       — Да ни черта у тебя не под контролем! Я из-за твоего «контроля» в каталажке просидела.       — Ну виноват я, Сань, виноват, — он подбирается ближе, и уже стоит на расстоянии вытянутой руки. Саша задыхается то ли от близости, то ли от возмущения и недоверия. Горелов, вызнав причину заминки в туманных глазах напротив, добавляет:       — Исправлюсь, обещаю.       — Честно? — от этой участливой заботы щимит сердце.       — Честное комсомольское!       — Тебя бы уже на флагшток посадили за такую ложь…       — Вогнали бы кол прям в жопень.       — В неё родимую… Лёш, ну ты же знаешь, как это для меня важно, — она опускает голову вниз, и находит увлекательным разглядывать сухую землю под ногами и крепкие пальцы друга.       — А другое не важно? — самое время перевести тему, иначе они никогда не доберутся до нужных вопросов.       — Важно.       — Тогда почему морозилась от меня? — пусть Лёша и не предпринимал открытых попыток поговорить именно о совместной ночи, он всё же пытался вывести её на контакт. Саша же скрывалась на работе, в ВУЗе и в стенах собственного дома.       — А что я ещё должна была делать? Позвонить твоей девушке и всё рассказать? — Баглеева прикладывает руку к уху, изображая телефон, — Алло, Насть, я тут с Лёшей переспала, ты только не обижайся, ладно? Ты так это себе представляешь?!       — А со мной не судьба? Язык в задницу и проблем нет?!       — Просто… Ты с Настей… Зачем мне ваши отношения рушить?       — Об этом надо было думать прежде, чем ко мне в койку прыгать.       Саша громко выдохнула, ощутив моральную пощёчину. Её совестливые терзания и гроша не стоят, потому в ту ночь она о Мадышевой и не вспомнила. Горелов хотя бы не разыгрывал спектакля, что ему жаль. Безусловно, с Настей получилось некрасиво, и он виноват, он та ещё сволочь, но сейчас перед ним стоит его чёртова зазноба и мысли уходят в другое русло. Он мудак, и он это знает. Мадышева не раз ловила его на попытках измены, но продолжала быть с ним.       Саша вместе с ним никогда не была, но вместе с этим всегда оказывалась рядом, как спасательный круг, оплот спокойствия и верная подруга. Горелов с десятого класса был влюблён в неё, но Саша жила своей личной жизнью, и рушить её идеальный паззл, медленно собирающийся в картину «нормальная жизнь», ему не хотелось. Он не подходил, не вписывался в картину… И за три года научился не придавать значения целомудренным поцелуям и жестам заботы с её стороны.       Если бы он знал, что после того случая изменил взгляд Сашки на себя, то не медлил бы. И Настино сердце было цело, и они не потеряли целый год… Но звёзды сошлись иначе, не так, как того бы им хотелось.       Хорошо, что представилась возможность поговорить по-человечески и больше не иметь недомолвок.       — Саш, ты мне честно скажи, жалеешь?       — Нет, — Баглеева ответила без промедлений. — Я со злости ляпнула…       Горелов заулыбался как мальчишка, широко и весело.       — Иди сюда, — он потянул подругу за руку и та, не сопротивляясь, доверчиво юркнула в объятия. Саша прижалась лбом к его плечу, запустила руки под полы распахнутой кофты и скрепила пальцы в замок.       И это всё?.. Так действительно можно было?.. Просто поговорить и решить большую часть своих любовных мучений за считанные минуты?.. Не иначе, как чудеса сентябрьской ночи.       Под наплывом эмоций Лёша сильнее сдавливает её плечи, и Саша поднимает голову, жмётся к его щеке своей. Как же порою они всё усложняют...       Баглеева отстраняется от тёплого тела, не расцепляя пальцы, и смотрит на довольное лицо перед собой. Горелов без лишних вопросов подаётся вперёд, путается ладонью в мягких волосах, чиркает пальцем по скуле.       — Лёш… — Саша останавливается, напрягается, и кивает в сторону.       Рядом с ними, на расстоянии пары шагов, стоит огромный чёрный джип. Явившийся из ниоткуда как всадник апокалипсиса, он внушал волнение.       — Эй! Привет! — Лёша ступает вперёд и заглядывает в окна, пытаясь разглядеть лицо неизвестного человека.       Когда Горелов подходит слишком близко, машина срывается с места и скрывается за ближайшим поворотом.       — Фетишист какой-то, — фыркает Саша, чувствуя себя неуютно от произошедшего.       — Что это было вообще?       — Хрен знает, но я чуть не обосрался.       Баглеева соглашается кивком головы. Жутковатое происшествие.       От всей эмоциональной кутерьмы сдают нервы, и через пять минут ходьбы девушка открыла свою барсетку. Не сумка, а настоящая кладовая Гермионы Грейнджер с бездонным дном. Чего там только нет…       Саша достала пачку своих любимых «LD», выудила две тонкие сигареты, одну зажала между губ, вторую протянула Лёше.       — Куришь дрянь какую-то.       — Мне что, «Беломором» затянуться, чтобы ты оценил?       — Да вот, «Самца» гони мне, — намётанный глаз без труда замечает на дне барсетки бежевую пачку с верблюдом. Горелов нагло запускает руку, и тут же получает несильный шлепок по загребущей ладони.       — Это на крайний случай! — случайно найденные сигареты Максима служат неприкосновенным запасом.       — Сейчас уже крайний, Сань, бошка слетает!       — От чего она там слетает-то?       — От тебя!       — Дурак! — Саша смеётся, бьёт его пальцами по лбу, всё равно, что гладит.       — Какой есть, терпи уж…       — Теперь всё, обречена? — нет конца и края игривости и нежности в её голосе, и Лёша усмехается в ответ.       — А ты ещё думаешь обратно повернуть? — нет, теперь дороги назад нет. Бежать некуда, и не только потому, что их окружает лес и полосы асфальтированных дорог. Саша отрицательно замотала головой. Теперь от своего креста никуда не деться, да и она и не хочет никуда бежать, когда ловушка так неожиданно захлопнулась.       — Тогда гони.       — Вымогатель…

.

Москва. Октябрь 2011.

      Саша внимательно следила за тем, как Лёша вертел между своих недлинных крепких пальцев сигарету, не решаясь закурить. Он сидел, сгорбившись, положив локти на колени и упрямо уставившись на коричневую линию фильтра. Тень от жёлтого фонарного света причудливо преображало его лицо, визуально вытягивая и выделяя резкие очертания скул, носа и подбородка. Лёша всегда выглядел несколько старше своего возраста, несмотря на невысокий рост, но сейчас, в этой игре света и тени, он казался ещё и безумно уставшим.       Баглеева прекрасно знала причину такого поведения друга и чувствовала повиснувшую в воздухе тяжесть предстоящего разговора. Мать Лёши тяжело больна. Чем именно — неизвестно. Врачи в местной поликлинике только и могли, что разводить руками и выписывать дорогие препараты, на которые уходило большая часть бюджета семьи Гореловых.       Саша не хотела насильно вытягивать из Лёши информацию, зная о том, с какой неохотой он раскрывается даже перед самими близкими людьми, но посчитала нужным подтолкнуть его в правильном направлении.       — Очень плохо? — интересуется она, не формулируя чёткую направленность вопроса и давая Лёше возможность не конкретизировать ответ. Он морщит нос и медленно, устало моргает.       — Да просто пиздец, — Горелов проводит ладонью по уставшему, осунувшемуся лицу и в очередной раз смыкает веки. Так проще абстрагироваться от ситуации и расслабиться в подобном подвешенном состоянии. От привычного балагура Лёши с неисчерпаемым запасом откровенных шуток не осталось и следа. Ситуация к этому не располагала.       — Врачи вообще ничего не говорят?       — Ничего. Вчера ходил с ней к врачу и ничего, кроме пиздежа о море и горах, не услышали.       Лёша прекрасно понимал, что наилучшим решением для его матери будет лечь в больницу. Ему самому будет куда спокойнее, если родитель будет круглосуточно находиться под присмотром специалистов. Только профессионалов не сыщешь в бесплатной клинике. Там куда проще обнаружить с утра в своей постели таракана, нежели исполнительную медсестру, делающую обход не для того, чтобы смерить безразличным взглядом койки пациентов.       Горелов делает паузу, а потом продолжает:       — Ей бы в больницу лечь… В нормальную, блядь, больницу, — он трёт большим пальцем левый глаз и зажмуривается, доставая из кармана осенней куртки зажигалку. Один щелчок, и конец мятой сигареты вспыхивает.       — Знаешь, что самое херовое? Меня с работы попёрли, — Саша сдерживает громкий вздох и скользит взглядом от напряжённого лица к сильным ладоням. Горелов был не из тех, кто жалуется, но даже ему порою надо было просто выговориться.       — Где денег на лекарство брать — не ебу. Дядя вроде говорил, что дополнительный калым нашёл, мол подсобит хотя бы на первое время.       Баглеева вынимает ладонь из кармана и просовывает её под локоть Горелова, обнимает его руку и склоняет на крепкое плечо голову.       — Я спрошу у отца насчёт работы, — если Саша видела хоть единственный способ помочь своему близкому человеку, то не могла упустить этой возможности.       Лёша втянул дым дешёвых сигарет, а потом отвернул голову в сторону, выпуская сизое облако. В последние пару месяцев Лёша стал смолить всё больше и больше, и множество из его вещей впитали в себя крепкий никотиновый запах.       — Лёш, ты главное знай, что мы с Пашкой тебя всегда поддержим, поможем.       — Знаю я, Сань, знаю.

.

Москва. Ноябрь 2011.

      С некоторых пор Саша появлялась в больнице чаще, чем обычно. Она не любила это место, запах медикаментов и тяжёлое ощущение надвигающейся беды, будто люди в белых халатах являлись яркой и единственной символикой горя и отчаяния. Саша с отвращением переносила вид вычурно-белых стен, иголок и капельниц. Неприязнь тянулась из детства, соединяя красной нитью её нынешнее отношение и воспоминания о наложенных на разбитую голову швах и неделе заключения в стенах детского отделения травматологии. Но сейчас другого выхода у неё нет, как и у Лёши, что с недавнего времени больницы просто ненавидел.       Наталья Валерьевна Горелова не по своей воле смешала сыну все карты. Болезнь была тяжёлой, сжигающей жизненные силы по щелчку пальцев. Женщина знала прекрасно, что осталось ей не долго, что диагноз уже давным-давно известен, и что она, к своему глубочайшему сожалению, выпускной сына так и не увидит.       Каждый раз, провожая спину своего ребёнка поблёкшими глазами, она глотала горечь, заедала её принесёнными мандаринами. Терпкий вкус оранжевых долек оседал на языке, запах впитывался в пальцы. Визиты сына с цитрусами — единственное спасение.       — Тётя Наташа, здравствуйте, — Баглеева вежливо улыбается и присаживается на стул рядом, трясёт пакетом, — Мы фруктов вам принесли. И вот, книга, лично от меня.       — Спасибо, Сашенька, — отвечает Наталья Валерьевна, улыбаясь в ответ. Зелёная обложка произведения «Дверь в лето» Роберта Хайнлайна оказывает у неё в руках, и пару секунд женщина водит указательным пальцем по корешку. Толстая, больше двухсот страниц. Оптимистично…       Женщина поднимает голову и встречается взглядом с серыми девичьими глазами, пышущими молодостью и желанием жить.       Спокойная, печальная улыбка невольно оседает на губы.       Наталья помнит эту смешливую девчонку ещё с самого первого сентября. Саша стояла с краю на первой классной фотографии, светила огромные белыми бантами с Юга и неловко придерживала большой букет дачных пионов. Лёшка её стоял посередине, улыбался во весь рот и цвёл той детской мальчишеской непосредственностью.       Если бы она только могла вернуться в прошлое, она бы всё изменила, всё… И в свои семнадцать лет сын не остался бы сиротой.       Но у неё в руках только зелёная книга и оранжевый мандарин. Никакой фантастической машины времени.       — Где Лёша?       — Он там, с врачом разговаривает, — Саша махнула рукой себе за спину, обозначая местонахождение друга. Перед палатой его перехватил лечащий врач Натальи Валерьевны, и Саша не стала мешать личному разговору, а просто юркнула в нужную палату и без труда нашла исхудавшее знакомое лицо.       Женщина опустила голову вниз, зацепилась пальцем за тоненькие дешёвое серебряное колечко — подарок сына с первой зарплаты. И что ей теперь делать?.. Она долго скрывала от Лёши настоящий диагноз, предпочитая отвлекаться и отвлекать его. Незачем морочить себе голову неминуемым концом, потому что в их положении выхода нет.       — Саш, можно тебя кое о чём попросить? — нужно пользоваться моментом, потому что другого не будет, — в этом Наталья была странно уверена. Одну руку она положила себе на горло, другой обхватила маленькую ладонь школьницы.       — Можно… — Саша придвинулась чуть вперёд, нагнулась, чтобы лучше слушать собеседницу. В зелёно-голубых глазах напротив, точь в точь, как у Лёши, она видела горечь и нестерпимую тоску. Ей тут же стало неуютно и печально.       — Присмотри за Лёшей, пожалуйста. Мне немного осталось…       — Тётя Наташа, не надо та…       — Не перебивай. Ты же сама прекрасно видишь, в каком я состоянии, и знаешь, чем это скоро кончится… Это не моё дело, и знать я наверняка не могу — ты же знаешь, что он со мной мало чем делится, чтобы я не переживала, — но мне кажется, что он тебя любит… — она замолчала, подбирая слова, — Когда это случится… Будь рядом. Ты и Паша ему ближе всех…       Прибывая в смущённых чувствах, Саша только кивнула и сжала ладонь женщины в ответ. Они никогда не были близки, их разговоры всегда сводились до вежливых вопросов, но сейчас Наталья Валерьевна могла обратиться только к этой девочке.       — Привет, ма… — в палату зашёл Лёша, и по влажно блестящим глазам Саша поняла, что ей лучше удалиться.       На дворе стоял промозглый ноябрь, за окном шёл снег.

.

Москва. Декабрь 2011.

      Школьная дискотека не была верхом веселья. То ли дело клуб «Ореон», куда можно было попасть без особого труда и оторваться на полную катушку, но Саше по нраву было находиться в полутьме актового зала собственной школы, чем тащиться через полгорода в неведомые дали и искать на свою несовершеннолетнюю фигуру лишние приключения. При особом желании даже школьный зал мог превратиться в пристанище радостных воспоминаний. И не стоило большого труда веселиться без алкоголя, достаточно нужной компании.       Хотя Саша всё-таки подозревала проворных одноклассников и девятиклассников, потому что сок и кока-кола немного горчили, и голова после них удивительно быстро пустела. Рамки опускались, веселье продолжалось, а номинально присутствующие учителя, стражами стоящими по углам помещения, испортить веселья могли только через час, когда время подойдёт к десяти вечера и их разгонят по домам, как стайку нерадивых кошек.       А сейчас в ушах гремела музыка, на душе было легко и беззаботно. Дрыгаться в нелепом танце, щипать подруг за бока и тянуть их за руки на «танцпол» всякий раз, когда они возвращались к столику с напитками, было Саше в радость. Ещё лучше, когда руки любимого человека нежно обвивают талию, и медленный танец подслащен интимными переглядками.       Но апогей всего — плясать и вовсю горланить «он тебя целует», выворачивая душу наизнанку и ощущая себя безумно счастливой в момент, когда хиты ушедших лет кружат голову.       Всё перерубает звонок. Сначала Саша его не слышит — телефон позабыт в кармане зимней куртки, что покоилась где-то на стульях в углу зала, — потом её одёргивает подруга из параллели, и Саша мчится к трубке.       Короткого Лёшиного «выйди на улицу» чересчур спокойным и усталым голосом хватает для того, чтобы наспех накинуть куртку и выбежать во двор. Саша находит друга за углом школы, кидается на шею и крепко целует в подрумяненную морозом щёку. Ей хорошо, и она искренне хочет, чтобы хорошо было и Лёше в этот момент. Но он не спешит радоваться, и Баглеева чувствует себя неловко. Она отстраняется на шаг, держится за его локоть рукой и заглядывает в глаза. Горелов на неё не смотрит, и неприятное предчувствие растёт в геометрическом прогрессии, тревогой заполняя организм.       — Что случилось?       — Мама умерла.       — Что? — это новость ударила точно обухом по голове. Саша вмиг протрезвела, съёжилась, окончательно теряя последние искорки веселья. Страх перед неизбежным и осознание потери ошпарило кипятком во второй раз. — Когда?..       — В эти выходные, — Лёша стоял, нервно крутил меж пальцем зажигалку и смотрел на носки своих потасканных кроссовок.       — Лёш… — Саша не знала, что сказать. Язык вмиг завязался в узел, голова опустела, и всё, что в ней было в этот значимый момент — рой беспорядочных мыслей. Подобрать слова было попросту невозможно, а стоять так, на расстоянии вытянутой руки и глотать морозный воздух, обжигающий горло, не было больше сил. Баглеева сделала шаг вперёд и обняла Лёшу за плечи. Немного погодя, крепкие руки сомкнулись кольцом на её спине.

.

      Как только Паша завидел друзей на горизонте, всё понял сразу. Лёша придуривался, Саша отвечала ему либо смехом, либо шутливыми пиханиями. Значит, поговорили. И судя по лицам и издали сверкающим глазам, всё сложилось удачнее некуда. Видеть друзей счастливыми Паше безусловно нравилось, и не только потому, что они хотя бы временно перестанут ссориться и играть на его нервах.       Вершинин кинул взгляд в сторону притихнувшей Мадышевой, что заняла дальний столик и медленно пила свой яблочный сок. Разбитому сердцу вряд ли поможет чужая жалость, а Вершинин не тот, кто способен залатать такие раны. Он повернул голову в сторону, краем глаза заметив, что Гоша робко наблюдает за Настей.       Паша усмехнулся. Мелькнувшая на секунду мысль об отношениях яркой бунтарки Насти и замкнутого нерешительного Гоши заставила улыбнуться. Хоть что-то забавное за прошедший день…       — Ребят, тут видео у Подкастера вышло! — и окончание сумасшедшего дня не могло быть другим.       На улице давно стемнело, и когда Саша с Лёшей не появились в течении получаса, Вершинин занервничал и отправил смс. Ребята шли по навигатору. Они бы могли переночевать и здесь, но потеряли бы время на поимку вора…       — Да он в жопу пьяный! — усмехнулся Лёша, следя за происходящем на экране.       Подкастер на видео шатался из стороны в сторону, нелепо размахивал руками и выглядел как человек, выпивший бутылку деревенского самогона. Этот придурок забрёл в какую-то деревню, подарил местным молодожёнам белый жигуль, который кто-то умудрился разбить в первый же день… Теперь Игорь кричал о том, что оплатит починку автомобиля, и о том, что Чернобыль — рулит.       Паша фыркнул, провёл по лицу влажной от пота ладонью.       — Пиздец, Гош, вырубай.