Запомнился намертво, четко, мгновенно, почти буквально. Сердце кипит, волнуется, чую, влюбилась фатально я В тебя, ты странный, скуластый и веришь, в себя безумно. Ты — волк, я — волк, закапали кровью, слезами друг друга мы.
Около часа ребята потратили объезжая банкоматы поблизости. Но ни один чёртов аппарат не работал, все разом решили отключиться в самый неподходящий момент. Глупо было предъявлять претензии бездушным кускам металла; ехать в Москву долго и по времени невыгодно, оставалось только импровизировать. Паша заприметил стоянку дальнобойщиков, возле которой они не так давно проезжали, и решил сунуться туда, в надежде выручить денег за телефоны. От Александра Константиновича, отца Саши, он много знал о дальнобойщиках, о том, что они не брезгуют бэушной техникой, нарочито занижая расценки, и о том, что главным развлечением являются азартные игры. Протолкнуть телефоны не получилось. Оставался лишь один вариант. — Играть буду я, — заявил Паша, когда они отошли в сторону от группы водил. — Нет, Паш, играть буду я, — Горелова усмехнулся, стянул с руки навязанную бандану, — Так больше шансов, поверь мне. Лёша говорил это так самоуверенно, что у Паши тут же закрались неприятные подозрения, но он откинул их в сторону. Прежде всего, надо раздобыть денег и забрать Сашу. Играл Лёша куда лучше своего закадычного друга. — Лёсик, может не надо? — Настя положила свою ладонь на руки Горелова и заглянула в глаза. Ей меньше всего хотелось, чтобы её парень пропустил пару карточных партий в компании малоприятных и подозрительных дальнобойщиков. — У тебя есть другие варианты? — Лёша вопросительно вздёрнул брови и легко улыбнулся, несильно сжав ладонь Мадышевой, — Да всё путём будет, Настюх. — Путём… — эхом повторила Настя, сомкнул губы. Другого варианта у них сейчас не было, а бросать Баглееву в КПЗ будет просто не по-человечески. — Ты играть вообще умеешь? — подал голос доселе молчавший Гоша. Вся эта идея не внушала ему доверия, ровно, как и Насте. Но последняя предпочла доверить ситуация в руки Горелова, Гоша же нутром чуял плохой исход этого опрометчивого поступка. — Умею. Могу хоть в дурака, хоть в покер, — заверил Лёша. — Как бы ты сам в дураках не оказался, — Паша пропустил нервную усмешку. — Я смотрю никто тут пятнадцать штук получить не хочет?.. — Ладно, фиг с тобой. Лёх, давай без дури только. — Пф, да конечно! Когда Горелова с небывалой уверенность подсел за стол к дальнобойщикам, Аня легонько дёрнула Пашу за рукав, останавливая на полпути. Вершинин обернулся, встретился взглядом с Антоновой. — Откуда он во всё это умеет играть? — Отец у Саньки дальнобойщик, Лёха с ним в хороших отношениях, ну так и научился..
Саша нашла Андрея на балконе. Он сидел на своём излюбленном табурете времён Совка, сосал сигарету и с высоты четвёртого этажа наблюдал за ночной дворовой жизнью. На его плечах болталась растянутая любимая футболка, на запястье — деревянный браслет; отблеск лунного света ловило толстое чёрное кольцо с гравировкой. Саша точно помнила, как долго крутила незамысловатый предмет в своих пальцах и чувствовала неровность фразы «Спокойная ночь». Цитата из Цоя. Саша усмехнулась, села на табуретку напротив, согнула одну ногу в колене. Подперев голову рукой, она какое-то время рассматривала сосредоточенное лицо брата, затем повернулась в сторону двора. Тусклый оранжевый свет фонарей давно освещал родные улочки и придавал живого шарма. С сумерками молодёжь повылазила из своих домов, и сейчас небольшая компания оккупировала одну из лавочек дома напротив. Было забавно наблюдать со стороны за веселящимися ребятами. — Как дела у тебя, гаврик? — Андрей затянулся, поднёс сигарету к пепельнице и ударил большим пальцем по ней; столбик серого табака тут же отвалился. Сколько Саша себя помнила, брат всегда называл её гавриком. Ласковое, но вместе с тем смешливая кличка привязалась к ней настолько, что первое время несносный Лёша активно дразнил её этим. Потом история забылась, но звать её так Андрей не перестал. Саша не была против. К тому времени она уже поняла всю очаровательность ситуации и более не противилась шутливому обращению. Она называла его грубоватым «Дрюбен», и никогда не переходила на материнское «Андрюша». Оставила все эти сопли матери и его девушкам, а сама предпочла занять роль до гробовой доски верного друга. Такой расклад устраивал обоих. — Да нормально, ничего нового. Скоро экзамены — волнуюсь. — Главное сильно себя не накручивай, и всякую фигню не придумывай — хуже будет, — Андрей разблокировал свой телефон и на минуту опустил взгляд на экран. Через минуту полилась приятная умиротворяющая музыка 80-х. В жизни Баглеева далеко не всё шло так гладко, как он рассказывал близким. Его маленькой сестре совсем незачем знать о тёмных делах, и о том, что взрослая жизнь преподносит отвратительные сюрпризы. Андрей бы с удовольствием отказался от парочки неприятных подарков, но, увы, шутница судьба не написала обратного адреса на посылке. Всё, что оставалось делать — вертеться удавом и пытаться жить, не втягивая во всю грязь близких людей. Андрей старался как мог. Он повернул голову в сторону сестры и встретился со взглядом добрых серых глаз. В этих прозрачных зрачках определённо было что-то тёплое, потаённое и близкое. Таким взглядом Саша смотрела только на него и на мать. Не то чтобы она не любила Максима или своего отца, но духовная близость у неё была с другой половиной семьи. Андрей особой связью с родителями похвастаться не мог. Он любил их, об этом не могло быть и речи, но не делился и частью своей жизни. С одной стороны, отгораживал, оберегал; с другой, прекрасно понимал, что не поймут его увлечения и мироощущение. С Сашей же всё было по-другому. Они были близки, по-настоящему близки. И именно она знала больше, чем кто-либо. — Легко тебе говорить, — Саша лениво улыбнулась, покачивая ногой в такт мелодии, — Тебе не так накладно было сдавать ЕГЭ. Андрей прыснул, кивнул, вспомнив школьные времена. Три года старшей школы были по праву беззаботными и самыми запоминающимися. Это то волшебное время, когда ты уже не ребёнок, но ещё и не взрослый. Ты можешь гулять допоздна с друзьями, мнить себя реинкарнацией Гераклита и со странной грустью думать о своём дурном будущем, попутно отрываясь в школе с близким доверенным кругом. А ещё страх последних экзаменов меркнет перед заоблачными мечтами о грядущем и горячим желание хорошенько оторваться на своём выпускном. — Я всё у Машки скатал. — Вот и я о чём. — Но ты за мной не повторяй. Мне повезло тогда, что Машка в хорошем настроении была. — Ты по жизни везунчик, — в её голосе проскользнуло детское возмущение такой вопиющей несправедливости. Андрей усмехнулся, весело фыркнул. — Неа, просто фартит время от времени, — он никогда не признавал своего везения, предпочитая думать об этом не как о каком-то даре, а как об удачном стечении обстоятельств. — Когда у тебя первый экзамен? — Во вторник. Русский. Саша не была рада предстоящей нервотрёпки, и это угадывалось по тому, как часто она брала его сигареты или гуляла допоздна с друзьями. В последние дни школьница, замученная учёбой и подготовкой к последнему звонку, хотела только развеяться. С чем ей, конечно, помогали верные друзья шалопаи. — Тогда звякни мне в понедельник, я приеду, отдам тебе талисман. — Талисман? — Кольцо, — Андрей поднял руку, показывая толстый ободок на пальце, — Это теперь мой талисман. Нацепишь на шею или в карман спрячешь. — Ты же его никогда не снимаешь. — Чего не сделаешь ради сестры. Будешь должна мне пиво. — Хоть ящик, если всё нормально сдам! — Замётано! На фоне играл Цой..
Баглеевой давно пора забыть о том моменте, не лелеять надежду на исполнение мечт и перестать грустить, совершать до омерзения глупые ошибки и чувствовать за собой непомерный груз вины. Набраться бы сил и начать жизнь с чистого листа, но все мысли превращались в мифический понедельник, который никогда не наступал. Может, хватит всего этого? Всей этой суматошной жизни и вечных сомнений?..А так все больше по миру шатаюсь, захлебываюсь своим секретом, Бросаюсь навстречу, других бросаю и слушаю песню ветра…
Жизнь не может подстроиться под «Ночных снайперов», нет… Поэтому Саша сидела на скамье в КПЗ, подтянув к себе ноги и уткнувшись лбом в колени. И без того склонная к меланхолии и самокопанию Баглеева чувствовала себя просто отвратительно. До этого момента ей никогда не приходилось оказываться в подобных ситуациях. Конечно, с подачи Горелова было много потенциально опасных моментов, но все они обходились куда лучше. Они из раза в раз выходили сухими из воды, то при помощи Пашиного благоразумия и умения договариваться, то благодаря Саше и её влиянию на Горелова. В особенно напряжённые моменты Саша могла его отдёрнуть, вернуть к реальности и напомнить о последствиях. Не то чтобы Лёша слушался её безоговорочно, но зачастую учитывал факт её существования и собственное мнение. Из рациональных размышлений он огораживал Сашу от большей части своего окружения, потому что Баглеева — девочка из хорошей семьи. Незачем ей вариться в том болоте, в котором он вырос. Обласканная заботой и материнским вниманием, благоприятными условиями жизни, она была для Горелова глотком свежего воздуха. Чем-то земным, реальным и надёжным. В период их крепкой дружбы и особенно яркой влюблённости он доверил ей семейные секреты, вскрыл некоторые гниющие раны. Саша приняла его таким, какой он есть. Она была не первая из девчонок, что нравилась Лёше, но первой, кому он так раскрылся. Лёша рос без отца, мать тянула лямку в одиночестве и уделять много времени ребёнку не могла чисто физически. В роли отца выступил его трижды сидевший дядя. Не самый лучший прототип поведения для одинокого мальчишки. Саша мысленно перебирала воспоминания. То натыкалась на Андрея с их долгими разговорам на балконе, то на Лёшу с его клятвенным обещанием не принимать ничего запрещённого. Оба соврали. Оба предали. И если брата она не могла винить в последнем, то на Горелова это не распространялось. После того случая, перевернувшего всю её жизнь, она стала относится к наркотикам резко негативно, и щипцами вытянула из друзей обещание в жизни к этому не притрагиваться. Только сейчас Саша поняла, что запретить им что-либо не в силах, и что вытянутые клятвы были только для её успокоения. Глупая и самонадеянная, она внушила самой себе, что может так сильно влиять на чужие жизни. И она могла, только в наихудшем смысле этого слова. Ситуация с Лёшей стал такой запутанной, что голова шла кругом, и всё, что она смогла придумать — молча дожидаться развития событий. Но всё оставалось по прежнему, и Баглеева уже не знала, хорошо это или плохо. Её тошнило от самой себя, от этой дурацкой подставы, и от чувства предательства и преданности. Всё это смешалось в малоприятный комок чувств и гложило её ещё сильнее, чем до поездки. Это странное приключение оборачивалось не в их пользу. Вместе с этим Саша закипала. Медленно, но верно. От мыслей её отвлёк резкий звук открывающейся двери, чьи-то тяжёлые и быстрые шаги. На пороге возник Паша, и Баглеева соскочила со своего насиженного места, тут же прилипнув к решётке. Встретившись с ней взглядом, Вершинин ободряюще дёрнул уголками губ. — Вот деньги. Гаишник довольно улыбнулся, вальяжно протянул ладонь и принялся медленно пересчитывать купюры, нарочито смочив пальцы слюной. — Можно побыстрее? — А чё, Чернобыль закрывается? — Саша не стала скрывать правду о пункте назначения от чересчур любопытных дпсников. — Нет, я ссать хочу. — Выпускай девчонку, — Крылов лениво махнул рукой своему молодому коллеге, и тот, подскочив со стула, принялся отпирать клетку. Саша выскочила как ошпаренная, схватилась за тёплую ладонь Паши обеими руками. Вершинин выглядел нервным и раздражённым, кидал быстрые взгляды на круглые настенные часы и нетерпеливо сжимал её пальцы в ответ. — Мы идти можем? — Не хулиганьте так больше, ребят, — старший лейтенант Крылов протянул Паше их документы и кивнул в сторону выхода. Паша с Сашей выбежали из отделения, направились к оставленной поблизости машине. — Паш, что случилось-то?! — такая спешка была непонятна. — Сань, в машину садись быстрее! Баглеева юркнула к девчонкам, краем глаза отмечая, что Гоша снова занял место в хвосте машины. Пусть так, в этой суматохе было удобнее держаться подле людей, чем трястись в багажнике. — Ну чё, Сашка, как в каталажке время провела? — Лёша сидел спереди, не терял своего странного веселья и получал извращённое удовлетворение от общего напряжения. И своей непосредственностью старался сгладить углы… Дурной… — Зашибись! — Заценила жизнь бандитскую?! — Лёша, заткнись! — Саша попытку развеселить не оценила. — Что вообще происходит?! — Мы рабочих банкоматов поблизости не нашли, решили к дальнобойщикам сунуться. Ну и Лёху за мухлежом спалили. Деньги в охапку и бежать, — бегло пояснил Паша. — А сейчас он за нами гонится. Вон, на фуре своей. Придурок чёртов. На встречной полосе нёсся грузовой автомобиль. — Лёша, это ты придурок! — припечатала Саша, воображая всю плачевность ситуации. Где этот выращенный в московских застенках оптимизм?! Ей бы ухватить всего кусочек, чтобы перестать нервничать. — Я не понял, чё тебе не нравится?! — Да ты нас уже второй раз подставил! — умом понимая, что сейчас не время и не место, свой внутренний вскрик Антонова сдержать не смогла. Вопиющее поведение Лёши не могло оставить равнодушной даже такого спокойного человека, как она. — Я хоть что-то сделал, а ты со своей чёртовой кредиткой нихрена не сделала! — Паша, он сейчас развернётся! — Гоша паниковал больше всех. — Он пока это делать будет, мы уже оторвёмся. — Он догоняет! — Давай, Пах, вперёд! Газуй! — Да жму я, жму! — Он нас не задавит? По сравнению с УАЗом фура выглядела внушающе. Даже без прицепа она производила впечатление огромного непробиваемого танка, что стремительно двигался в их сторону. — Задрот, ты вроде с виду умный, а такой тупой. Не задавит он нас. — Зато сбить может с лёгкостью! — Да ты панику тут не разводи, — сейчас был иной случай, и роль стоп-крана выполнял Лёша, а не Саша. Успокаивать её ему не в первой, но ситуация к уединенной беседе не располагала, а Горелов не обладал обширными запасами терпения. — Это фура, Лёш, ему нас чуть стукнуть и мы на обочину слетим. — Насть, ну вот только ты не начинай. — С хрена ли такой спокойный, а?! — Саша ударила ногой в переднее сидение так, что Горелова тряхнуло. — Ты совсем долбанулась?! — Да заткнитесь вы оба! Сейчас высажу вас нахрен, и пешком у меня обратно в Москву потопаете! Быть регулятором их отношений Паше не прельщало, но если так продолжится дальше, то далеко они не уедут. И без чужих ссор голова трещала так, что хоть вешайся! А он не давал своего согласия на методичное вскрытие собственного мозга. Ему хватает и того, что родительские деньги везут в Чернобыль, а за ними в эту минуту гонится обворованный дальнобойщик. Дела… Последующие полтора часа они проехали в тишине. Из зеркала заднего вида можно было заметить только петляющую ленту дороги и изредка проезжающие легковушки. Значит, оторвались. Гоша занялся своим гаджетом, Паша вёл машину. Изредка они переговаривались друг с другом, устанавливая предстоящий маршрут по виртуальным картам. Казалось, что наступило спокойствие. Паша готов был выдохнуть, выбросить из головы нервные мысли и вновь сосредоточиться на одной единственной цели. Но всё разрушил Анин неосторожный вопрос. — Ты зачем мухлевать стал, Лёша? — У меня другой вопрос, откуда у тебя вообще травка была?! — Саше нужен был только повод для того, чтобы вспыхнуть. — Началось… — выслушивать занудные объяснения о разницы плохого и хорошего Горелову хотелось меньше всего. — Ничего ещё не началось! Ты совсем тупой или как?! — Чё ты сказала?! — вывести Лёшу на эмоции было делом нехитрым. Саша распалялась всё больше и больше: — А то! Мало того, что ты с травой связался, так ещё и сюда её притащил! — Ничего не попутала, Сань?! Уж не тебе мне нотации читать! — Всё, задолбали! — Паша свернул на обочину и выскочил из машины. Выслушивать весь этот срач в замкнутом пространстве было попросту невыносимым. Вершинин надеялся, что свежий воздух поможет развеять мысли и успокоить разгорячённых друзей. Но это было совершенно не так. — Не трогай меня! — Саша брыкнулась в цепких руках Лёши, упёрлась в плечи и оттолкнула. Раздражённая и обиженная, она не хотела, чтобы Горелов как-то к ней прикасался. — Да чё ты дёргаешься-то, а?! Я накосячил — я исправил! Всё! — Да ничего ты не исправила, Лёша! Ты вообще понимаешь, что ты меня подставил!? Подставил, мать твою! — Закрыли тему! Всё обошлось... — Обошлось… Ты забыл, что мне обещал?! Или тебе вообще пофиг?! — у Саши отлично получалось делать ему больно с непричастным выражением лица и лицемерными претензиями, будто он — её сраный проект, который вечно обязан соблюдать договорённости и не тявкать в ответ. Саша — хорошая девочка, такая хорошая, что тянет блевать от приторности. Сахар скрепит за зубах, и Лёша уже не в силах терпеть горькую сладость. Оставалось только рвать и метать, резать, кромсать, отсекать на куски, потому что иного выхода нет. Строить иллюзии и играть установленные роли, когда в груди ноет, Горелову не по нраву. Может он и шут, но не придворный. Вечно плясать под одну дудочку не получится. — А ты чё, самая умная, делаю, что хочу?! Тоже мне, моралистка! Скажи уже, что тебе надо. Извинений хочешь?! Или чтобы я ещё раз тебя трахнул?! — права была Светка, без устали повторяя, что Саша не раз обожжётся об это пламя. И некого винить, кроме себя… Саша отвесила Горелову звонкую пощёчину. На глаза навернулись горячие слёзы, и Баглеева облизнула губы перед тем, как припечатать вязкую ложь. — Я уже пожалела, что с тобой в постель легла. Бить друг друга не норма. Совершенно. Слова ядом растекаются по венам, отравляя кровь, заставляя отвечать агрессией на агрессию. Это не правильно, но клокочущие внутри чувства находят выход только в этих незаурядных предложениях. Легче не становится ни на секунду. Никакого удовольствия от причинённой боли, потому что за грудиной ноет, и стоит немного отойти от ссоры, станет тошно и горько. Рушить своими руками прелестную жизнь им не в первой. Они заварили эту кашу — им и расхлёбывать, но почему-то на деле это оказалось куда сложнее. Это не рядовые школьные шалости, где потолком является выговор от директора, это — убийственная машина самоуничтожения, беспощадно кромсающая на лоскутки общее прошлое. Всё не будет как прежде. Им бы стоило задумать об этом ещё две недели назад, когда они легли в одну постель, наплевав на условности. Или на утро, когда одна приняла решение молчать и притаиться, а другой, сбрасывал звонки Мадышевой и методично проклинал подругу за внезапное исчезновение после совместной ночи. Саша затихла, и Лёша не стал лезть к ней с расспросами, боясь уверится в своих догадках. Было неприятно осознавать себя аутсайдером и рисовать несбыточные картины, когда Саша закрылась в своём уютном мирке и терзалась бессмысленными опасениями и муками совести. Дурацкое, откровенно тупое молчание вылилось в громкую ссору при посторонних. Горелов молчать больше не мог. — Лёш, это правда? — Настя и сама не знала, зачем задала этот вопрос, но он сам вырвался изо рта. Её голос дрожал. Она плакала. — Правда, — Лёша бегло посмотрел в сторону рыжей и, сомкнув губы, засунул руки в карманы штанов. Паша, наблюдавший за светопреставлением со стороны, не был так удивлён. О том, что Лёша влюблён в Сашу было известно давно. Ещё со школьной скамьи тянулась эта странная любовная история, и когда-нибудь всё должно было обернуться подобным образом. Вершинин не был любителем ворошить чужие отношения, но Лёша и Саша далеко не чужие ему люди, и сторонним наблюдателем ему приходилось быть часто. Горелова и Баглеева — идиоты. Чёртовы галоши из одной пары. Паша знал их слишком давно, чтобы не понять простого исхода этих отношений. Они велись к логическому концу. Счастливому или нет — время покажет. Вершинин сомкнул губы и смерил дрожащую Настю виноватым взглядом. С Мадышевой получилось очень некрасиво. Сейчас её было жалко гораздо больше поссорившихся идиотов, хотя днём ранее он сам прикрыл друга от неудавшейся измены. — Тут гостиница недалеко. Вы вдвоём пойдёте пешком, мы на машине. Поговорите нормально, ваш срач уже достал. — Паш, я… — Саша попыталась возразить. — Я сказал вдвоём.