Аромат запретной любви...

      Солнышко светило в окно, пробуждая многих ото сна, в том числе двух близнецов, которые до этих пор мирно посапывали на своих кроватях. Первым открыл свои веки Лен, он потер глаза рукавом от пижамы, дабы окончательно прийти в себя. Спускаясь со своей кровати, он остановился перед кроватью сестры, глядя на её умиротворенное личико, его взгляд пал на её чувствительные, нежные губы.       — Нет Лен, нельзя... — прошептал блондин, — Она же твоя сестра. — он занимался самоубеждением.       Запустив обе руки в свои волосы, он взъерошил их, пытаясь отогнать запрещенные мысли. Его процедуру прервала сестра, которая совсем недавно покинула Царство Морфея. Открыв свои очи, из под опущенных мягких и густых ресниц, раскрыв свои сухие губы, проговорила:       — Лен, доброе утречко, что-то не так?       Она соблазнительно увлажнила нижнюю губу языком, что тут же бросилось ему в глаза. Он не знал, принять это как за какой-то «особый» жест или же просто естественное действие после пробуждения? Его щеки покрылись легким румянцем, что явно не ушло от проницательных глаз сестрицы, которая обеспокоенно вымолвила, пододвигаясь ближе к брату:       — Лен, ты себя плохо чувствуешь? У тебя температура? — поинтересовалась она, приложив свою ладонь к лбу брата.       — Не говори ерунды, Рин! — грубо выпалил он, вскинув ладонь сестры со своего лба.       — Тогда... что такое... Лен? Плохое... настроение?... — неуверенно промямлила Рин, испугавшись от столь пренебрежительного отношения к себе со стороны брата.       — Прости, Рин, я наверное перегнул палку, не хотел тебя напугать... — опомнился тот, опустив взгляд в пол, почувствовав себя виноватым перед ней.       — Ничего страшного, Ленни, с кем не бывает. — воодушевленно пролепетала Рин, с ласковой улыбкой на лице, обхватив руками талию братца, заключая того в свои крепкие объятья.       Лен ответил тем же, прижимая ещё больше Рин к себе, вдыхая столь излюбленный им аромат духов и мёда. Ведь Рин любила сладости, включая и натуральные, в особенности мёд, она была способна за один день опустошить целую банку мёда. Притупившееся чувство реальности дало о себе знать, так как Лен невольно запустил руку в золотистые локоны своей сестры и по-собственнически оттягивал их. Порой накручивая локоны на свои пальцы, Рин это устраивало, ей было приятно от прикосновений брата к её волосам.       Но, увы, его собственный, непривычно ускоренный ритм сердцебиения, вывел Лена из сладких фантазий, он отстранился от неё. Надеясь на то, что Рин не прислушивалась к каждому его движению, вдоху, выдоху и уж тем более к его ускоренному сердцебиению. Повисло неловкое молчание между ними, Рин первая прервала эту скучающую идиллию, воскликнув:       — Лен, идём на кухню, к маме, я проголодалась!       — Ты же только встала, Рин. — жалобно отметил он.       — Ну и что, Лен, идём! — всё не унималась близняшка.       — Ладно. — коротко бросил он.       Она на быстрой скорости ринулась к кухне, оставляя позади Лена, которому сейчас было явно не до завтрака. Его мысли были заполнены совершенно иным, а именно ею, её лучезарной улыбкой, жизнерадостностью, вечно хорошим настроением. Ему нравилось в ней всё, до последней капли, нет, он с уверенностью мог себе сказать, что действительно влюблен в неё. В этот «ходячий праздник», на её лице никогда не было грусти или же боли, словно все негативные эмоции попросту обходили эту юную особу стороной.       И всё ничего бы, но он хотел большего, намного больше, чем ему дозволено как брату. Он жаждал почувствовать её всем своим телом, поддаться безумному огню страсти и этим пылким эмоциям. В нём бушевал словно какой-то животный инстинкт, который он всеми силами пытался подавить в себе, не выпускать наружу.       Инстинкт настоящего альфы, который хотел завладеть телом своего «предмета воздыхания», своей омеги. Он даже представлять не желал, что однажды, кто-то совсем чужой украдет у него «самое ценное». Его сестру, её девственность, её любовь. Это желание сделать её своей навеки появилось с тех пор как его сестра впервые поцеловалась. Она казалась ему такой счастливой в тот момент. Что, наверное, он бы отдал всё, лишь бы она обратила на него внимание. Нет, не так как всегда, ни как на брата, а как на парня. Он просто кипел от злости в тот момент, а сердце больно покалывало, пожалуй тогда он и осознал свои чувства к ней. Это была ревность...       — Лен, к сожалению мамы, да и папы нет дома. Но, тут есть записка, там напи... — хотела было договорить Рин.       Но, её заткнули страстным поцелуем, от чего она пошатнулась и впечаталась спиной в дверцу холодильника. Она распахнула свои глаза от удивления и всячески пыталась отстраниться от него, но Лен не позволял ей этого сделать. Он протолкнул свой язык в её приоткрытый рот и начал изучать его: проводя по нижнему ряду белоснежных зубов; игриво лаская языком небо рта; покусывая её нижнюю губу; танцуя с её язычком в пылком танце. Рин наступила ему на ногу, дабы он отстранился, но Лена это совсем не остановило. Ему помешал воздух, которого, увы стало категорически не хватать, он отстранился от опухших, покрасневших губ сестры.       Жадно вдыхая в лёгкие воздух, он не успел опомниться, как его «любимая» унесла свои ноги, найдя укрытие в комнате родителей. Как раз туда он и направился, когда восполнил запасы кислорода, распахнув дверь, его взгляд моментально пал на шкаф. Так как оттуда были слышны чьи-то вздохи и выдохи, попытки наладить это прерывистое дыхание и вероятно, вернуть спокойствие?       — О Рин, ты и не представляешь как долго я был вынужден сдерживаться, но твоё "мамы и папы нет дома" стало моей последней каплей. — иронично улыбнувшись, тоскливо проговорил Лен.       Он резко открыл дверцу шкафа и сам туда залез, закрыв за собой дверцу, так как шкаф был довольно большим и практически пустым, они оба туда вмещались. Голос девушки задрожал, она пыталась не пересекаться с ним взглядом:       — Лен, пожалуйста не на... — её вновь прервали эти беспардонные губы, но столь желанные.       Хоть Рин и не желала совсем этого признавать, но её тело хотело отдаться ему всегда, даже сейчас. Она лишь притворялась что не хочет его, что видит в нём лишь брата, играла роль «примерной сестренки». В душе она знала, что это так лицемерно. Но делала вид что прикосновения чужих парней ей куда приятнее, чем его. Это был «стоящий спектакль», а в действительности, её выворачивало от чужих прикосновений. Она испытывала лишь сплошное отвращение, когда встречалась с кем-то.       Из раздумий её вывели мокрые, смачные поцелуи Лена, который уже успел перейти к её шее. Порой покусывая чувствительные участки, ловя протяжные стоны сестры своими губами, затыкая её. Ей было достаточно больно, когда он прокусывал до крови нежную кожу и слёзы невольно наворачивались на её глазах, стекая по щекам.       Он слизывал её слезинки с щек и солоноватую кровь с шеи, шептав тихое "прости", но это его не остановило от «задуманного». Целуя её ключицы и оставляя засосы, он придерживал её за талию одной рукой, попутно лаская второй её грудь под пижамой. Сминая по очереди в своих руках её соски, тем самым он вынуждал её стонать ещё громче, чем прежде.       У неё больше не было никаких сил для сопротивления, да и, ей этого не хотелось, была бы её воля — отдалась бы ему без остатка. Но, «принципы» жизни мешали, ведь ей это казалось неправильным, запретным, столь грязным. Это чувство к нему, совсем не то что обычно испытывает сестра к брату. Именно это препятствует ей признать эти чувства истинными, чистыми, от всего сердца. Эти писаные «правила» о которых так щебетали родители, заставили её постоянно отвергать свои истинные чувства, запрятать их глубоко в душе и не показывать даже ему.       Лен снял с неё верхнюю часть пижамы, его прохладные губы припали к соскам, страстно покрывая их поцелуями. Он провел языком по соску, потом по ушной раковине, рукой прокручивая соски между своими пальцами. Она выгнулась ему навстречу, у неё не было больше ни малейшего желания сопротивляться, даже стоны, которые она пыталась сдерживать, выходили из неё. Заметив это, он хитро улыбнулся и воодушевленно прошептал ей на ухо:       — Наконец-то ты решила мне отдаться, сестренка.       В ответ лишь стоны, он прикусил мочку её уха и начал прокладывать дорожку из жарких поцелуев с шеи до пупка, попутно оставляя свои «метки» по её телу. Она запустила свою руку в его волосы, поглаживая, ощущая каждый волосок между пальцев. Чувствуя что стала неприлично мокрой внизу живота, её щеки покрылись густым румянцем. Запылали огнём, как и её тело, которое давным-давно позабыло о «рамках приличия» и не переставало требовать его. Лен снял с неё последний элемент пижамы, спускаясь к её бедру. Он слегка раздвинул ей ноги, проводя языком по внутренней поверхности бедра, рукой плавно водя по второму бедру. Блондин провокационным взглядом всматривался в её голубые словно море глаза. Лен был бы и не прочь утонуть в этих глазах, вернее, он уже это сделал, перестав действовать. Словно замер для того, чтобы лицезреть её выразительную красоту, которая отражалась в этих глазах.       — Лен, хватит... — замялась Рин, отведя от него взгляд из-за смущения, — Не тяни... Не дразни меня... сделай меня своей... — она неуверенно озвучила свою просьбу.       — А мне это нравится... — хищно улыбаясь, нагло пролепетал Лен, дотронувшись до её влажного нижнего белья, от чего та вздрогнула и простонала.       Его пальцы стали массировать возбужденный женский орган через нижнее бельё, порой плавными движениями проникая в неё. Рин постанывала, дабы заглушить эти стоны, она жадно впилась в губы Лена, проникая в его рот языком, соревнуясь с ним. Смачный и страстный поцелуй прервался, так как обоим нужно было вдохнуть воздуха. Лен же даром время не теряя, снял с Рин нижнее бельё и теперь она предстала перед ним в чём мать родила, как в детстве.       Но, теперь всё не так как тогда, тогда они видели в друг друге лишь брата и сестру, сейчас же они влюбленные. Без единого сомнения, их чувства взаимны и расцветают как самые красочные цветки, не поддаваясь «принципам», «нормам» этой жизни, только своим сердцам.       Лен провел языком по половым губками, Рин вздрогнула и слегка сжала колени, вынудив Лена вновь раздвинуть ей ноги. Он с взглядом полным доброты, ласково прошептал ей "доверься мне", от чего та явно расслабилась и посмотрела на него с доверием. Блондин начал проникать языком во влагалище, пальцами нежно стимулируя клитор, от чего та постанывала, сжимая в своих руках пижаму Лена.       — Пожалуйста... Лен... возьми меня уже!... — выпалила она в порыве страсти, находясь на грани возбуждения.       — Нет уж... я ещё не подготовил тебя. — тихо прошептал на ухо Лен, довольно улыбаясь.       Хоть он и сам желал поскорее взять сестру, но понимал, что стоит растянуть её для начала. Лен ввел в Рин сразу два пальца, от чего та вскрикнула, но сдержала слёзы. Он медленно задвигал ими, давая ей время привыкнуть к этому ощущению заполненности. Когда Рин привыкла, она начала томно постанывать, требуя продолжения или как минимум ускорения процесса:       — Лен... быстрей...       — Как скажешь. — тихо прошептал Лен, упиваясь сладким и манящим ароматом её тела.       Он добавил третий палец, глубоко вводя их во влагалище, пытаясь найти эрогенную зону Рин. Она же громко стонала, прикрыв глаза от наслаждения и порой сама насаживалась на них, лаская мокрым пальцем свой клитор, увлажняя себя ещё больше.       — Рин, а ты извращенка. — азартно пролепетал он, облизнув свою нижнюю губу.       Золотистоволосая не ответила, она начала эротично посасывать свой влажный палец, специально возбуждая Лена ещё больше. Но, он ответил ей тем же, найдя её эрогенную зону и вдалбливаясь пальцами в неё. Застонав ещё громче, она не выдержала, кончая на пальцы Лена, тот охотно слизал жидкость с пальцев и впился в её губы, страстным поцелуем, передавая жидкость её языку. Когда он отстранился от опухших губ, тонкая нить слюны потекла по его подбородку. Он не имел сил больше сдерживать затвердевший орган, который терся об его штаны от пижамы уже очень давно. Приспустив штаны, открывая взор на довольно большого размера член, что заметно обеспокоило Рин.       Он не дал ей и опомниться, как грубо вошёл в её разгоряченную плоть по самое основание, пройдя через болевой порог и начал небрежно двигаться, наращивая темп. Рин кричала так, что казалось она вот-вот порвет свои голосовые связки, дорожки слёз покатились по её щекам. Кровь, что означала потерю девственности Рин, испачкала штаны Лена, оставляя на них красное пятно.       Ей было не по-детски больно, а Лена лишь стимулировали её болезненные крики, он словно потерял рассудок. Вдалбливая её в стену шкафа, он сжимал бедра в своих руках и быстро двигался в ней, страстно покусывая соски. Спустя несколько минут, та боль покинула Рин и она начала получать сплошное удовольствие от этого, томно стоная во весь голос. Он вновь прильнул к нежным и столь желанным губам, терзая их своими, ускорился, сжав ещё сильнее её бедра. Вскоре, они почувствовали, что достигают своего пика и оба кончили, Лен в её киску, Рин на его член. Но, этого ему не хватило. Ему понадобилось взять её ещё раза три, в разных позициях, дабы в конец убедиться в том, что она принадлежит только ему. И больше некому, что она теперь его «собственность».       Они больше не брат и сестра... Наконец переступив через эту черту, они подняли свои отношения на совершенно иной уровень. В её глазах отражался он, только он, а в его глазах была та же любовь. Не было никакого признания, никаких наивных словечек, наподобие "Я буду с тобой навсегда и лишь смерть способна нас разлучить!". Но, их сердца бились в такт, глаза пылали жарким огнём, а тела слились воедино, они чувствовали эйфорию, которая накрывала их с головой. Ведь, тишина сближала их куда больше, чем любой диалог, ни о чём.       Это была их любовь... Может и не самая чистая и прекрасная снаружи, но самая чудесная внутри. Любовь, которая не поддаётся «человеческому пониманию», нарушает «правила», приносит ещё много таких «экстремальных» дней.

Сладкая запретная любовь...