Всесильный

Самаэль был чертовски зол. Он по-прежнему сверлил взглядом стоящую напротив него рыжую стерву, но ничего не мог с ней сделать. Она не вызывала страх, но в её руках было две жизни. Она держала двух существ, которые по-разному были дороги вампиру. Вжавшись в угол уборной с отбитым от ударов кафелем уже тряслась от животного ужаса Памела, а в руках вампирши до сих был обессиленный Хиггинс. Её истинная форма практически не отличалась от человеческого облика, что делало её особенной. Менялся только взгляд: из стервозного превращался в озлобленный. Ваторе ждал. Мужчина знал, что он ей не по зубам, но страх за Уильяма брал верх перед импульсивным прыжком. Он мог спасти только одного. Она либо вытрясет душу из Хиггинса, либо уничтожит за долю секунды Пэм, и Самаэль был не уверен, что до рассвета сумеет найти место, где мог бы закопаться вместе с ней. — Антония, если ты их отпустишь, мы поговорим, — Самаэль не решался принять свою вампирскую форму. Она явно была не в себе. — Я тоже пыталась поговорить с тобой, Ваторе, но ты уничтожал всё, что дорого было мне.

***

Это утро было сказочным. После бурного занятия любовью на пляже Пэм долго смывала с себя песок, но оно того стоило. Довольный Самаэль ждал её на кровати, всю ночь обнимал и отвечал на вопросы, а ближе к рассвету исчез. Но девушке было не до этих исчезаний, она проснулась гораздо позже, когда на прикроватной тумбе стояла чашка заварного кофе с чарующим ароматом. Самаэль под руку гулял с ней по острову. Пэм много думала о том, действительно ли стоит вечная жизнь отречения от ряда человеческих радостей. Ваторе предупредил, что ощущения от жизни станут совершенно иными. Он рассказал о том, что солнце больше не будет припекать и греть, загара на пляже добиться не получится, а вода станет просто водой, а не чем-то живительным и сказочным. Но, несмотря на это, девушка была в своём решении до конца уверенной. Она понимала, что её смертная жизнь слишком коротка и хрупка, чтобы увидеть действительно всё, а бессмертие эти границы уничтожит. У неё будет целая вечность, чтобы увидеть мир и лучше узнать Самаэля, который поглащал её с каждым днём всё больше. Памела впускала мужчину в своё сердце, а он пытался сберечь эту хрупкую связь. Мисс Форбс, пожалуй, впервые в жизни была настолько счастлива. — Ты меня убьёшь для того, чтобы обратить? — она крепче сжимала руку вампира, шагая рядом с ним вдоль береговой линии. — Прости, Пэм, но мне придётся это сделать. — Ты сделаешь это безболезненно? — Я не знаю, как люди ощущают боль, — Ваторе улыбнулся, взглянув на спутницу. — Но я постараюсь причинить тебе как можно меньше дискомфорта. — Как это будет происходить? — После заката я выпью твоей крови, дам тебе выпить своей. Тебе не понравится её вкус, но ты почувствуешь, что становишься сильнее, — вампир остановился, встал напротив девушки и взял её за обе руки. — Мне придётся убить тебя после этого, Пэм. Я не хочу этого делать, но это необходимо. Чтобы ты не стала низшим вампиром, до рассвета я должен буду лечь с тобой в землю и провести в этом положении день и ночь. После того, как ты очнёшься, ты сможешь понастоящему вкусить бессмертие. — Низшим вампиром? — Тебя всю жизнь будет мучить жажда. И ты никогда не сможешь выйти на свет. Ну и, конечно же, ты в нашей иерархии будешь находиться на самых низах, даже если рядом с тобою всё время буду я. — Ты точно сможешь меня правильно обратить? — Пэм забеспокоилась. — Ты не первая, кому я передаю свой дар. Не переживай по этому поводу. — То есть, я стану низшей, если ты не успеешь похоронить меня до рассвета, но ты исключаешь вероятность подобного исхода? — Да, всё так. Исключаю этот вариант полностью, — Ваторе улыбнулся. Остаток дня прошёл вполне неплохо. Пэм пыталась надышаться перед смертью, а если конкретнее — съесть как можно больше фруктов, которые к утру доставлял им тот самый пузатый мужичок, показавшийся девушке добродушным. Она не знала, как изменится её восприятие в «другой» жизни, а Самаэль этого предугадать не мог. Когда солнце стало снижаться по небосводу до линии горизонта, Памела внимательно за этим процессом наблюдала. Ей нравились закаты, а этот и вовсе казался последним в жизни. Становилось грустно, но грусть эта была светлой. Девушка была уверена, что впереди её ждёт больше, чем она потеряет, оставив свою смертную жизнь. Самаэль всё это был рядом, чувства Памелы он прекрасно понимал. Он старался быть ближе к ней не столько физически, сколько морально. Весь день он продолжал обдумывать решение о том, стоит ли обращать или лучше убить и выпить, из раза в раз приходя к выводу, что первый вариант не только более гуманный, но и ни к чему плохому привести не сможет. Она в любом случае пропадёт из жизни родителей, из жизней своих знакомых, но так Ваторе не прозовут убийцей. Не будет мёртвого неподвижного тела, не будет и заведённого на вампира дела. Но это всё мелочи… Самаэль продолжал анализировать слова Эделии, не понимая, из-за них или же по своей воле к Памеле он проникался светлыми чувствами. Да, было и собственничество, и некое пренебрежение как к человеку, но их вытесняли желание заботиться и страх лишний раз причинить боль. Когда солнце практически скрылось за линией горизонта, Пэм грусстно вздохнула. Ваторе подошёл к ней со спины и осторожно обнял, после чего переложил волосы девушки на один бок. — Пора? — тихо спросилла она, стараясь не вздрогнуть от холодных прикосновений вампира. — Если ты передумала, я не приму отказа, — Самаэль был предельно честен. — Кусай, — девушка закрыла глаза. Мужчина выпустил Пэм из объятий, после чего повернул лицом к себе. Он улыбнулся ей, но та глаза открыть не решалась. Боялась. Ваторе чувствовал это. Страх был естественен. Он осторожно приблизился к шее девушки и вдохнул её аромат. Провёл рукою от ушка до ключицы, после спустился своим нежным прикосновение до груди. Душа боялась, организм возбуждался. Вампир почувствовал, как встали её соски, лишь после чего укусил. Самаэль старался делать всё предельно нежно, этот обряд не должен быть насильным. Конечно, были исключения, ряд их шёл во благо, пример тому — Вито, но здесь этого Ваторе не хотел. Он выпил не много, Пэм не почувствовала бы даже после этого прилива слабости, проживи она немного дольше. Отлучив губы от шеи девушки, Самаэль сделал шаг назад и прокусил себе кожу на запястье. Памела наконец открыла глаза. Она никогда ранее даже не видела его крови. — Быстрее, — Ваторе улыбнулся, стараясь лишний раз не напугать. — Мои раны быстро затягиваются. Пэм прислушалась. Она прильнула губами к месту укуса и попыталась сделать несколько глотков. Это было тяжело. Когда первые капли попали мисс Форбс на язык, она готова была их выплюнуть. Да, Самаэль предупреждал, что это противно, но она не думала, что настолько. Его кровь была горькой и острой, помимо этого ничего не ощущалось. Девушка не успела сделать третий глоток, когда ощутила, что рана действительно затянулась. — Я не думала, что настолько быстро, — она улыбнулась Самаэлю в ответ, стараясь не морщиться от его вкуса. — Тебе, в любом случае, хватило бы и капли. — Когда ты убьёшь меня? — Тебе так не терпиться на тот свет? — Ваторе едва не засмеялся. — Мне страшно. Я думаю, ты это слышишь. — Отчётливо. Я не хочу, чтобы ты этого ждала, — он обнял девушку. — Попытайся расслабиться. Я сделаю это незаметно. Возможно, даже не этой ночью. От этого легче не стало. Памела смогла лишь улыбнуться в ответ, крепче прижимаясь к мужскому телу. Страх циркулировал по ней вместе с кровью. Самаэль взял девушку за руку и повёл в спальню. Сначала уложил её, после — лёг рядом сам. Он не знал, измениться ли её запах после обращения, насколько она будет сильна изначально и со временем, но был уверен, что в любом случае сможет обуздать норов молодого вампира. Сама же Памела начинала расслабляться. Прикрыв глаза, она всё глубже и глубже погружалась в сон. Ваторе понимал: пора. Он прижался к девушке крепче, та не просыпалась. Вампир привстал и обхватил её голову руками, собираясь повернуть до характерного треска, но… Раздался лишь звук битого стекла. Самаэль резко подскочил от внезапного звона, чуть медленнее это сделала Памела. Вампир ощутил запах… Антония. И Хиггинс. Довольно странно. Рыжая выразительная женщина. Она быстро отыскала нужную комнату и ворвалась в неё. Пэм не закричала, вампир прикрыл её собой. Уильям явно пытался Антонии противостоять… Самаэль давно его таким не видел. Хиггинс буквально увядал. Судя по всему, он пытался из рыжей стервы вытрясти всю её душу, но та оказалась хитрее. Она всегда была хитра. Ваторе знал, что ни одному её жесту нельзя верить. Антония всегда всё пыталась контролировать и за прожитые тысячелетия научилась это делать виртуозно. — Я не ждал сегодня гостей, — в ответ на враждебный жест Самаэль показал свои клыки. Антония же молчала. Она широко улыбнулась. Лёгким жестом женщина буквально швырнула Уильяма в сторону. Тот, открыв своим телом незапертую дверь в ванную комнату, врезался в итоге кафель. Раздался едва уловимый слухом треск. Он что-то простонал и быстро попытался встать, но давалось ему это с большим трудом. Самаэль же не отходил от Памелы. Та вжалась в стену крепче, по-прежнему не издавая ни звука. — Антония, какого чёрта? — Ваторе был зол. Он был готов атаковать, но понимал, что на кону стоит многое. Старая знакомая, как и ранее, продолжала молчать, сохраняя на своих пухлых губах улыбку. Хиггинс в итоге встал. Он посмотрел сначала на своего давнего друга, после — на его живую спутницу. Всё было ясно, ведь от неё за версту несло его кровью, что и помогло Антонии. Уильям одним лишь скачком оказался рядом с женщиной и крепким хватом в неё вцепился. Антонии было словно всё равно. Она схватила Хиггинса в ответ, да так, что тот едва не застонал: ни то от боли, ни то от чувства, что сей момент лишится конечности. Пэм сковывал страх. Она как никогда ощущала себя беспомощной, ведь приходилось созерцать, как какая-то хрупкая дама пытается одновременно сожрать морально и физически двух вампиров. Форбс дотронулась до плеча Самаэля, и тот немного оттолкнул её дальше. Оба понимали, что ей бежать бесполезно. Но Пэм всё же попыталась: она рванула с места в сторону уборной и упала в угол, поскользнувшись, где мигом раньше был Уильям. Ваторе мог лишь попытаться преградить Антонии путь. Они молча продолжали стоять, сверля друг друга взглядом, пока проходила ночь. Пока Памела была жива, вампир был за неё относительно спокоен. Но все прекрасно понимали: часы на месте не стоят, а Антония всё чувствует. Когда часовая стрелка сместилась на одно деление вперёд, Памела лишь начала замерзать. Хиггинс ощущал, как неправильно пытаются срастись его сломанные кости. Ваторе ждал, сверля чёрными глазами Антонию. Второй час, третий. Ничего не менялось. Самаэль был чертовски зол. Он по-прежнему сверлил взглядом стоящую напротив него рыжую стерву, но ничего не мог с ней сделать. Она не вызывала страх, но в её руках было две жизни. Она держала двух существ, которые по-разному были дороги вампиру. Вжавшись в угол уборной с отбитым от ударов кафелем уже тряслась от животного ужаса Памела, а в руках вампирши до сих был обессиленный Хиггинс. Её истинная форма практически не отличалась от человеческого облика, что делало её особенной. Менялся только взгляд: из стервозного превращался в озлобленный. Ваторе ждал. Мужчина знал, что он ей не по зубам, но страх за Уильяма брал верх перед импульсивным прыжком. Он мог спасти только одного. Она либо вытрясет душу из Хиггинса, либо уничтожит за долю секунды Пэм, и Самаэль был не уверен, что до рассвета сумеет найти место, где мог бы закопаться вместе с ней. — Антония, если ты их отпустишь, мы поговорим, — Самаэль не решался принять свою вампирскую форму. Она явно была не в себе. — Я тоже пыталась поговорить с тобой, Ваторе, но ты уничтожал всё, что дорого было мне. — Ты сама меня к этому привела, — вампир ощущал, как-то, что он так долго и старательно сдерживал последнее время, начало рваться наружу. — Тем, что пыталась стать сильнее? — Ты убила моё дитя! — Самаэль бесконтрольно и мгновенно вошёл в свой вампирский лик. Антония пошатнулась. Взбодрился и Уильям. Никто из них не видел ничего подобного, это было невозможно. Казалось, что вот-вот Ваторе взлетит. Голос его звучал гораздо ниже обычного, что также сильно действовало на нервы. Пэм от страха закрыла глаза. Она ощущала, как под ней неконтролируемо возникает мокрая лужа. Хиггинс вновь попытался вырваться, но тщетно. Самаэль оскалился и ринулся на женщину, но та… увернулась. Ваторе потерял контроль. Антония вновь откинула Уильяма Хиггинса в сторону. Самаэль не сразу понял, что направилась она к Памеле, но когда он это осознал было уже поздно. Антония схватила девушку так, что та закричала, причём не столько от страха, сколько от причиняемой ей боли. Ваторе в этот миг понял лишь одно: Пэм ему дорога. Все чувства его обострены были до предела. Он ощущал мощь в свои руках, и этими же руками накинулся на Антонию. Та поступила подло. Она откинула Пэм в сторону, и та, ударившись головой о край раковины, упала. Пульс смолкал. Рассвет был близко. — Я сам умру, но тебя уничтожу, — голос Самаэля до сих пор был ниже. Ваторе кинулся на женщину, и та в ответ лишь отдалась ему. Она знала, что он не успеет закончить обряд. Она помнила, что он ненавидит низших. Она ощущала тот же самый вкус победы, как и тогда, когда убила первое дитя Самаэля. Их вражда длилась веками. Даже сейчас, умирая, Антония чувствовала себя победителем. Из неё уходили силы, но она не сопротивлялась. Она не могла уже и пошевелиться, когда Ваторе вдруг остановился. — Быстрее, Самаэль, — прозвучал на фоне Хиггинс. Ваторе словно испарился. Вкус победы не пропал. Солнце было слишком близко к восходу, чтобы он успел что-то сделать. Антония улыбнулась. Так же широко, как и тогда, когда вырывала сердце из первого обращённого Самаэлем в вампиры человека.