Всесильный

Самаэль ощущал, как Пэм от него уходит. Так же ярко он чувствовал приближающийся рассвет. Он убегал с девушкой на руках всё дальше в заросли, к земле, которую можно было быстро выкопать. Он перестал слушать Хиггинса и Антонию, но был уверен, что они его дождутся на своих местах. Он быстро, но аккуратно положил Пэм на землю, после чего руками вскопал яму так, чтобы они оба в неё уместились. Сначала он уложил в землю девушку, после — лёг Сам, кое-как присыпал землёй себя и Памелу. Времени стараться не было. Солнце начало всходить. Ваторе не понимал, уложился он в срок или нет. Самаэль переставал чувствовать то, что было снаружи. Это был знак: процесс пошёл. Вампир понял, что готов уснуть на эти сутки, и крепче обнял Пэм, стараясь не допустить просыпания меж их телами земли, ровным слоем их прикрывающей. Он должна проснуться к следующему утру, а там либо встретит рассвет обращённым вампиром, либо сгорит низшим. Самаэль принимал это. Время проходило не так быстро, как хотелось бы мужчине. Он вспоминал Антонию. То время, когда их конфликт в полной мере проявил себя. К тому моменту у Самаэля было лишь одно дитя. Лаэрт был прекрасным человеком. Он был единственным, кому к тому моменту Ваторе рассказал о письмах. Лаэрт знал о том, что за существо на самом деле Самаэль ещё при жизни. Он сам просил его обратить, и Ваторе не отказал в этом. Долгие века они скитались бок о бок, вместе принимая невзгоды. Лаэрт учился быть вампиром и принимал себя таким, он чувствовал, что бессмертие — это то, для чего он родился. К тому моменту, как Самаэль отыскал очередную записку, стояла зима. Снег ровным слоем накрыл землю у кургана. Было холодно, били морозы, но вампирам не суждено было это ощущать на своей коже в полной мере. Курган таил в себе погребальную комнату, куда оба вампира достаточно быстро проникли. Антония опередила их, сидела наверняка там не меньше суток, ведь на поверхности не осталось ни её запаха, ни следов от её ног. Она была совершенно босой и увешенной какими-то тряпками. Ваторе насторожился. В руках женщины была записка на папирусе, она уже ощущала превосходство в своих руках. Самаэль вспомнил, как прошлое письмо выбивал из её рук и рук её потомства, как она готова была бороться с ним до последней капли крови, а после умоляла, чтобы он не убивал. Ваторе слышал в её словах подлость и хитрость, но даже без этого не прислушался бы к ним, и Антония, моля, понимала это. Сейчас же, когда клочок папируса тлел в её руках, она внимательно изучала взглядом Лаэрта. Едва Ваторе сделал один лишь шаг, как Антония, казалось бы, исчезла. Самаэль понимал, что их отношения слишком сложны и отвратительны для того, чтобы она ушла, отчего вмиг обернулся к своему отпрыску. Самаэль готов был кричать, он был чертовски зол и подавлен одновременно. Антония же широко улыбалась, сжимая в руке, пронзившей тело Лаэрта, сердце. Тот не мог пошевельнуться. Ваторе замер. Антония, ехидно ухмыльнувшись, пожала своими узкими плечиками, после чего сжала сердце. Лаэрт, открыв рот, пытался хватать воздух, но было тщетно: он умирал. Самаэль, стоя на месте, ничего не мог сделать с тем, что его дитя тлеет. Едва Лаэрт обратился в прах, как Ваторе кинулся на Антонию, но было поздно. Та исчезла, и на этот раз окончательно. Долго после этого Самаэль не решался никого обращать. Они пересекались с Антонией ещё несколько раз, но та старалась убегать, всячески выдерживала дистанцию. Ваторе не стремился ей отомстить, он был уверен, что на этом их пути не разошлись. Годами он лишь копил злобу, которая сейчас достигла апогея. Он знал, что не бросит Памелу, как только они смогут покинуть своё «захоронение», но едва та встанет на ноги… Вампир собирался найти Антонию. Он знал, что точно уничтожит её душу, уничтожит тело. Не будет издеваться, а быстро положит этой твари конец, чтобы у неё не было возможности вывернуться, как она умеет. Самаэль знал, что нет у неё сил теперь уйти или наброситься на Уильяма Хиггинса и добить его. День проходил медленно, земля нагревалась. По ощущениям это было мерзко: горячая влага. Нельзя было открыть глаза, нельзя было отпускать Памелу. После обеда градус шёл на спад, и можно было немного расслабиться. Обращение человека в вампиры всегда было игрой в «угадай-ку». Обращающий никогда не знал, когда проснётся от смертной жизни его дитя. Оно могло очнуться после заката или во время рассвета, но необходимо было выдерживать срок и не дать вырываться, чтобы процесс не дал сбой. Пэм явно не хотела быстро возвращаться к жизни, даже после закатала она продолжала лежать в земле неподвижно. Шла ночь, и земля остывала. Самаэль чувствовал, как сверху пошёл дождь. Вампиру страшно было лишь за то, что непогода размоет землю, которой он присыпал тела. Чем ближе был рассвет, тем более волнительно становилось. Самаэль вновь стал чувствовать время в полной мере. Он переживал; впервые за долгое время. Когда Памела впервые сжала руку в кулак, вампир лишь крепче сжал её, предчувствуя, что та оживает. Это одновременно и обрушило часть мысленного груза Самаэля, и напрягло его ещё больше. Он не знал, получилось ли у него передать дар девушке в полной мере. К рассвету он покинул могильную яму первым. Весь в грязи, от головы до пят, Ваторе присел на такую же мокрую землю рядом. По-прежнему шёл дождь, но уже минорно. Капли отбивались от листвы с шелестом и падали вниз. Самаэль всё своё внимание сосредоточил на яме. Как только земля над Памелой задрожала, он оказался рядом. Солнце ещё было за горизонтом. Ваторе понимал, что девушка будет в лёгкой панике даже несмотря на то, что о процессе он ей рассказывал. Самаэль слышал, как она пытается двигаться, принялся откапывать её. Когда Пэм сквозь слой земли протянула руку, вампир схватился за неё и потянул на себя. Девушка приняла сидячее положение, будучи по талию в земле. Она была больше похожа на сонного подростка, явно ничего не понимала. Самаэль знал, что звуки, запахи и новые чувства оглушают её. Пэм смотрела из стороны в сторону, страх на её грязном личике был отчётливо заметен. В конечном итоге она взглянула на своего создателя и даже попыталась ему улыбнуться. Ваторе подал ей вторую руку, девушка ухватилась, и он её поднял. Памеле сложно было устоять на ногах, но она справлялась, вздрагивая от каждого звука. Мир был слишком громким. Капли дождя били по густой зелёной ароматной тропической растительности настолько громко, что девушка изначально даже не поняла, что это такое. Она ощущала буквально всё, что происходило вокруг. Самаэль не переставал держать её за руки. — Ты весь в грязи, — шёпотом, боясь крикнуть громко, сказала Пэм, после чего улыбнулась. — Я знаю, — так же тихо ответил Ваторе, зная, насколько сейчас непривычно ей с обострёнными чувствами. — Всегда будет так много всего вокруг? — Ты привыкнешь. Я научу тебя всему, что необходимо будет для комфортной жизни. — Я сейчас голодна. — Я знаю, — Самаэль улыбнулся. — Я чувствую твои потребности. — Ты всю меня чувствуешь? — Я твой создатель, Пэм. Мне это необходимо, чтобы тебя понять. Но сейчас у нас есть небольшое дело. Пэм могла лишь кивнуть. Солнце ещё не взошло. Самаэль взял её за руку и повёл к дому. Хиггинс, едва живой, лежал на полу, Антония продолжала рассматривать потолок. Мисс Форбс проходила вовнутрь дома неохотно, а увидев тело женщины и вовсе вжалась в стену. Самаэль знал: он успевает забрать Антонию, чем и решил воспользоваться. Истинная форма вновь пришла к нему практически мгновенно. Он укусил Антонию за шею, та улыбнулась и тихо сказала: — Фортуна всё равно за мной. Ваторе знал, что она может быть права, но предпочёл не слушать. Едва Антония начала рассыпаться в прах, он отстранился от места своего укуса. Он был не жаден, она в любом случае нежилец. Самаэль взглянул на Хиггинса. Тот был жив, но без сознания. Ваторе понимал, что такое возможно лишь в единственном варианте: его организм впал в летаргию до полного восстановления. С учётом того, насколько вымотала его Антония, период этого самого восстановления был неизвестен. Солнце, тем временем, подошло к линии горизонта. Самаэль взглянул на Памелу, которая в ожидании момента истины у разбитого окна застыла и сама. Сквозь небесную синеву пробились первые лучи.