/двумя часами ранее/
Чонгук дождь откровенно ненавидит, по одной (или не одной) простой причине — сигареты под дождем мокнут, почти не горят, а если и горят — быстро тухнут. Естественно, это раздражает, поэтому Чон с рыком закидывает Уинстон Синий в потрепанный жизнью, как и он сам, рюкзак. Дождь стекает по черным, будто выжженным или испачканными углем, волосам, Чонгук стряхивает капли, как собака, облизыает мокрые губы и вытирает нос рукавом сырого лонгслива. Слева что-то жалобно мяукает, надрывно плачет, пытаясь докричаться хоть до кого-нибудь. Чонгук, конечно, сразу осознает, что это кот, но внимания особого не обращает, натягивает капюшон по самые брови, хмурится, сутулится, будто бы пытается скрыться от дождя и идет дальше. Ему хватает своих проблем, загрузов, да и заботиться о животном будет некому: дома он почти не бывает — только и делает, что работает. Пустое сердце постоянно пытаешься заполнить чем-то или даже кем-то, лишь бы побыстрее, чтобы не ныло так болезненно и так рвано, не металость от боли в грудной клетке. Потому Чонгук и пашет, как проклятый, чтобы не отвлекаться на дыру внутри себя, не имеет отношений — разве что на один вечер. Не находятся как-то люди, которые смогли бы остаться подольше, да ему эта призрачная любовь особо не нужна. Характер слишком скверный, хоть и личико очень даже ничего. Чонгук сам по себе нервный и довольно грубый, срывается иногда даже на людях в метро, которые, конечно, в бедах его не виноваты, смотрит на всех со злобой и желанием заткнуть раз и навсегда, отрезав язык под корень. Он не злой, нет. Люди все просто одинаковые, будто под копирку созданные, болтают о всякой ерунде без умолку, улыбаются фальшиво и пытаются навязать Чонгуку бесполезную ненастоящую дружбу. Но он сам ведь человек, наверняка у кого-то на дурном счету висит, безусловно, но окружающий мир в пределах квартиры слегка его подбешивает, потому особо контакта он с ним не ищет. Но Чонгук возвращается, выдыхает через зубы со свистом и лезет с головой в отвратительную трясину канавы для сточных вод, натягивая на пальцы лонгслив — грязь под ногтями его раздражает. Цепляет едва держащего над поверхностью голову кота подмышку, хватается за земляной бортик и подтягивается на одной руке, стиснув челюсти и сдавливая животное до невозможного, будто оно вот-вот выскользнет из-за грязной шерсти из-под Чонгука. Грязь под ногти все же забивается, а земля сыпется прямиком в глаза, пока Гук выкарабкивается из канавы с пищащим котом. Парень берет его в обе руки, тяжело дышит и смотрит прямо в испуганные желтые глаза. Морда у него жалкая, серая от грязи, а на длинных усах повисла паутина, но смотрит кот на Чонгука почему-то по-доброму, совсем не так, как смотрят на него люди, тянет к парню нос, внимательно обнюхивает и ластится к мокрой щеке. — Ну и как тебя туда занесло, блять? — Выдыхает, затаскивает грязного кота прямо под лонгслив и ежится от прикосновения ледяной липкой шерсти к своей коже. Животное сначала пинается задними лапами, царапая Чонгуку живот, а потом успокаивается, прикладывается мохнатой щекой к груди и пытается отогреться. Дождь все еще льет как проклятый, и с Чонгука стекает грязными нитями вода, только теперь ему кажется, что стало немного теплее, а разорванное в куски сердце сшивается медленно нитями.🚬
— Чего тебе? — Чонгук смотрит дико, будто бы даже пьяно, пялится прямо Тэхену в глаза без стеснения, а тот, в свою очередь, краснеет от пят до ушей, неловко кусает губу и протирает пальцами шею. — П-простите, я… мой кот… мой кот, он… — запинается, не рискует поднимать на соседа даже мимолетный взгляд. Тэхен в легкой длинной футболке, которая явно чересчур больша ему, отчего сползает на худые плечи, и Чонгук без стеснения следит за движением ткани, отмечая, что у неизвестного для него придурка красивое тело. — Твой кот что? Ким строит недоумение, выгибает брови и округляет губы в букве «о». Будто бы действительно удивлен заданным вопросом. — Моя кот что? Еще Чонгук отмечает, что неизвестный придурок туповат. — О, господи, съебись, — закатывает глаза. Почти закрывает дверь, как в проеме застревает нога. Тапочки с перекошенной от стирки мордой кролика; Чонгук прыскает и почти позволяет себе умилиться, но сдерживается и хмурится, приоткрывая дверь. — Ну? Ты мне мешаешь, давай быстрее. У Чонгука волосы все еще мокрые, а сам он по пояс голый — это Тэхен замечает почему-то только сейчас, отчего вздрагивает и покрывается еще бóльшим румянцем. — Простите, мой кот перешел по карнизу на ваш балкон. Могу я его забрать? — ему стоит большого труда не отводить от Чонгука взгляд, потому как смотрит он все еще угрожающе, словно у него за спиной огромный нож, и уже через секунду Тэхена будет хоронить под плинтусом. — Кот? — Чонгуку с каждой секундой все смешнее, он скрещивает руки на груди, позволяя двери открыться еще шире. — Ты думаешь, я бы не заметил животное у себя в квартире? За идиота меня держишь? Чонгук не тупой, уже встречал таких мошенников, которые даже историю для удачной мелкой кражи получше выдумать не в состоянии. Он, конечно, может, и не особо внимательный в некоторых вещах, но животное в своей протухшей однушке наверняка бы смог заметить. — Ид-диота? — Тэхену стыдно до ужаса, он вжимает голову в плечи и смотрит Чонгуку под ноги. — Но я правда… Я здесь живу! — внезапно осознает, что смущаться ему не за что, это кот ведь на балкон перелез, а не он сам. Вот тогда бы точно краснеть было бы за что. Чонгук шумно выдыхает через нос, быстро смотрит себе за плечо, выискивая того самого «кота». — Как он выглядит? — глупый вопрос. — Сам найду. — Не найдешь, — глупый ответ. Резко переходит на «ты». Тэхен не особо смелый, но сегодня ему, наверное, гордость втаптывать ниже некуда, да и Чонгук особой вежливостью в разговоре не отличается, так что клин клином. — Он только на мой голос откликается, наверняка под диван или еще куда забился. Чонгук думает, что воришка изворотливый, но оправдание все еще остается идиотским. — О, вот же он! — Тэхен вскрикивает, забегает в квартиру без приглашения, и Чонгук почти успевает словить его за плечо, но проходится лишь пальцами по мягкой хлопковой футболке. Ким бежит за котом, который, в свою очередь бежит от него по кругу, и хозяину квартиры это действие кажется чересчур комичным, чтобы быть реальностью. В квартиру врывается парень, на вид которому лет семнадцать, заявляет о том, что здесь его кот, бегает за ним по-дурацки — и в это Чонгук должен поверить. Он точно не воришка, слишком неуклюж для него, потому что падает на ковер, пока пушистый, почти беличий, хвост скрывается под диваном. — Вот черт, — Тэхен трет ушибленные коленки и медленно садится за пол, намереваясь подождать, пока кот выйдет, — ушел, — констатирует и смотрит на Чонгука по-детски наивно. — Я заметил, — Чонгук все еще у двери, его ситуация не особо радует, но за последний год это самое яркое событие в его квартире, потому он даже не знает, как себя в подобных происшествиях вести и что говорить нарушителю спокойствия. Выпроваживать его? Как-то неудобно. Чон, может, и интроверт, грубиян, каких поискать, но в душе скромный парень, действительно боящийся людей и новых знакомств. Он никогда не подбирал с улицы животных, не пристраивал их у себя дома, где и человеку не особо комфортно живется, не купал их в своей ванне, так бережно счищая грязь с морды; и уж тем более, к Чонгуку никогда не влетали парни в квартиру с криками-воплями. — Будешь сторожить его здесь? — Буду сторожить его здесь, — Тэхен кивает в подтверждение, кажется, его совсем не смущает то, что Чонгука он не знает совсем, не говоря уже о том, что так нагло пользуется его квартирой без разрешения. — Чай будешь? Чонгук смеется, закрывает входную дверь, понимая, что неожиданный гость уходить без своей мелкой скотины не собирается. Осторожно проходит к шкафу, будто это и не его квартира вовсе, достает футболку и натягивает через голову. — Ты предлагаешь мне чай? — Ну да, — внимательно следит за движением лопаток, тихо сглатывает. — В моей же квартире? Тэхен глупо лыбится и отводит взгляд. Он все еще сидит на полу, но мысли заняты крепкой спиной соседа, а не ковром под жопой. — Почему бы и нет. Ты же предлагать не собираешься. Можно было бы легко отодвинуть диван и достать оттуда несчастное животное, только всем четверым в комнате делать этого не хочется. Чонгук еле сдерживает улыбку, зачесывает назад немного влажную челку и поворачивается на гостя. — Как и ты не собираешься уходить. Тэхен не отвечает, только встает с пола и медленно окидывает взглядом небольшую комнатушку, то ли гостиную, то ли спальню. У Чона интерьер в стиле минимализм, только в их неузких кругах он называется «нетденег»: дряхлый, но довольно широкий, наверняка скрипящий, диван, перекрашенный в белый кофейный столик, больше схожий на табуретку. На полу довольно новый ковер, который уже успел опробовать Тэхен, а на стене висит тоже не особо старая плазма. Небольшой шкаф, доверху набитый черными вещами, зеркало, письменный стол — вот и все богатство Чон Чонгука из 705 квартиры. В углу, почти у самого балкона стоит коробка, и Тэхен не стесняется подойти и заглянуть. — Кошка! — Кошка? Это кот, — Чонгук делает пару шагов поближе, чтобы не пришлось «кричать». — Какой еще кот? — Тэхен кривится, берет животное на руки. — Кошка, и довольно взрослая, у нее грудь, видишь? — переворачивает ее слегка на спинку, поглаживая большим пальцем между ушами. — Наверняка котят кормит. Или кормила. Чон хмурится, смотрит на нового жильца квартиры и не понимает, как сам сразу не увидел этого. Совсем ведь очевидно, стоило оставить беднягу на улице, если у нее есть котята, потому как целое семейство Чонгук прокормить точно не способен. — Ты нашел ее? — Тэхен прижимает полусонную кошку к груди, слышит ее мурчание и улыбается, поглаживает тонкими пальцами холку. — Угу. Попала в сточные воды, пришлось лезть за ней в канаву, — он наблюдает за тем, как кошка тыкается Тэхену в ключицы, тепло улыбается будто бы даже глазами и отмечает, что у внезапного нового знакомого хорошо получается ладить с животными. — Как назвал? Чонгук жмет плечами, шмыгает носом и идет на кухню. — Я только часа два назад ее притащил, искупал и покормил. Даже не знаю, как назвать. Я же думал, что это пацан. — Сам ты пацан, — бубнит под нос себе Тэхен, отпускает кошку обратно в коробку на подстилку и идет вслед за Чонгуком. — Назови Матильда. — Почему Матильда? — Чонгук смотрит тупым взглядом в полупустой холодильник и понимает, что кроме подмороженного хлеба у него ничего толком и нет. Цепляет пальцами пакет, швыряет его на стол. — У меня кота зовут Лео. Будет как в филь… — Того Леон звали, — кидает в две чашки пакетики с чаем, ждет пока закипит старенький чайник на конфорке, опираясь поясницей о столешницу, и смотрит на Тэхена. — А…Да? Я не смотрел просто, листал где-то в твиттере, вот и подумал, — Тэ трет покрасневшие от смущения щеки обеими ладошками, падает на стул. — Не смотрел? Это странно, фильм ведь знаменитый. — Потому и не смотрел, — поднимает на собеседника глаза. — Мне больше нравится говорить о фильмах, о которых никто почти не знает. — С кем же тогда о них говорить, если они никому почти не известны? Тэхен пожимает плечами, позволяя хлопковой ткани сползти по плечам еще ниже. Поправляет пальцами. К разочарованию Чонгука. — С самим собой? Или с тобой? Хочешь посмотреть со мной фильмы? Тэхен Чонгуку нравится. То ли оттого, что он давно с людьми не общался, то ли Тэхен действительно особенный. В нем есть что-то странное, чего у самого Чона нет. Что-то похожее на детский блеск в глазах, когда ты говоришь о своем любимом мультике, том самом, ради которого встаешь в шесть утра по воскресеньям, а потом с радостной улыбкой засыпаешь снова. Чон с людьми особо не общается, знакомиться не умеет, но он не отгораживается от общения, хоть со стороны всем и кажется, что тот нелюдим. Просто не знает, как начинать разговор. Тэхен же был первым, и на удивление, его общество Чонгука совсем не пугает. Он простой, как и сам Гук, но в то же время удивительный до невозможности. Таких людей хочется изучать медленно, прощупывать почву осторожно и трепетно, наслаждаться общением годами, молчать и не чувствовать дискомфорта и вины за отсутствие тем. Вот и сейчас у Тэхена горят глаза, он смотрит на Гука так, что тот едва не хвататется за сердце, и ему страшно от того, что такое с ним впервые. Страшно, что теперь сердце приятно гудит в груди, а не разрывается от колючей боли. Чонгук ему не отвечает, молча хлопает глазами и даже не замечает, как начинает свистеть чайник на плите. Через мгновение подскакивает, едва не обжигаясь о металл, и разливает кипяток по кружкам. — С сахаром, без? — Без. Убирает сахарницу со стола вовсе, развязывает пакет с заветренным хлебом и подталкивает к Тэхену. — Больше ничего нет, прости, — оправдывается Чонгук на ошарашенный взгляд со стороны. — И не смотри ты так. — Чонгук, мне что, как для маленького сходить за продуктами? Тебе сколько лет, что ты не можешь купить себе хотя бы яйца или рис? — Откуда ты знаешь мое имя? — чуть хмурится, сжимает в пальцах ручку кружки. Тэхен на секунду теряется, отводит глаза на клеенку, застеленную на стол. А потом вспоминает Линду, которая трещит о красавчике-злюке-Чонгуке-из-705-й. Черт бы ее побрал, болтушку. — Ну так это… Соседи же, — глотает чай и едва не выплевывает, обжигая кипятком губы. — Соседи, только я тебя впервые вижу. И имени не знаю тем более. Чонгук наблюдает за тем, как парень остужает рот, высунув язык, и машет на губы ладонями; улыбается и кусает щеку. — Шутишь? Мы постоянно в лифте видимся, почаще бы глаза поднимал — точно бы заметил. Меня не заметить трудно, — Тэхен самодовольно улыбается, строит из себя секс-символ, хотя сам шипит довольно сильно из-за ожогов. Чонгук снова жмет плечами, ему, вообще-то и сказать снова нечего, он только шумно хлебает чай, и сверлит глазами стенку напротив. — Тебя как зо… — Тэхен, Ким Тэхен, — ему будто бы невтерпеж было ответить на этот вопрос, он опускает голову, хихикает и прикусывает распухшие от кипятка губы. — Я из 704-й, мне двадцать два. Вроде как двадцать два. — Вроде как? — Чонгук выгибает бровь. — Потому что на вид, как все говорят, не больше девятнадцати. Чонгук подметил верно. На большее он и не тянет — чего только стоят острые плечи, торчащие из-под майки. — Тебя худоба выдает. Ешь вообще? — Кто бы говорил, — Тэхен фыркает, кивает на гудящий холодильник. — У самого целое семейство мышей повесилось. — Это потому что я дома почти не ем, — Чонгук ведет плечами, он вообще оправдываться не любит, но почему-то для Тэхена хочется быть хорошим, чтобы он не расстраивался. — А где ешь? — Да где угодно… Здесь как-то… — Неатмосферно? — Ага. Я покурю? — скорее, даже не вопрос. — Кури. Тэхен провожает Чонгука взглядом, тот идет на балкон, на автомате хватая с подоконника сигареты. Уинстон Синий. Тэхен про них прочитал, сразу как окурки соседские увидел, вроде второй самый продаваемый бренд. Мальборо, наверное, чересчур для Чонгука модные. Чонгук Тэхену нравится. Он с виду обычный, серый и безэмоциональный, но скорее все же просто изголодавшийся по нежности и доброте. У него будто бы в один день все внезапно рухнуло безвозвратно, а вместе с тем рассыпался и сам Чонгук, замыкая в себе на тысячи замков любовь и прочие чувства. И любовь не в том понимании, что человека у него дорогого нет, с которым бы они за руки ходили и целовались под дождем, есть ведь любовь и посильнее этого: к жизни, к свободе, к семье своей, к рассветам и закатам. Любовники они ведь так, на день-два, месяц, год, окрыляют ненадолго, а потом ломают кости, выворачивают наизнанку. А любовь к утреннему Солнцу, она ведь вечно может длиться, потому как звезда встает уже не первый миллион лет. У Чонгука будто никакой любви нет, точнее, он так думает: внушает себе, что ему ничего не осталось, кроме как курить днями. Только вот кошка в коробке, которую он притащил, говорит об обратном. Тэхен долго не ждет, встает со стула и сам идет на балкон, пережевывая противный хлеб. Дверь поддается со скрипом, он ступает все теми же тапочками с кроликами на продавленные доски паркета, опирается локтями о перила. Чонгук будто бы даже и не удивляется, боковым зрением внимательно наблюдает за каждым его движением, выдыхает горький дым через ноздри. — Что бы ты сделал, если бы однажды Солнце не взошло? — внезапный вопрос срывается с губ как неожиданный ливень среди ясного неба. — Что за вопросы? Хлеб действительно пропал? Тэхен хмыкает, пожимает плечами. — Нет, просто сидел, размышлял. Стало интересно твое мнение. Чон мычит, задумчиво смотрит на парковку под высоткой, где красная хонда пытается припарковаться чересчур неумело. — Не знаю. Разве можно что-то с этим сделать? Если Солнце не встало — значит, оно ему не нужно, заставить его нельзя. — Но ты бы расстроился? — Дурацкий вопрос, Тэхен. Я бы не просто расстроился, я бы умер. Как и ты, и кот твой, и Матильда, и даже та барышня за рулем, — он кивает на девушку, вышедшую из красного авто. Тэхена не может не обрадовать имя «Матильда», сказанное Чонгуком. — Но до такого как умер бы, что почувствовал? Что бы сделал? — смотрит на собеседника заинтересованно, кусает губы. Ему не то, чтобы действительно интересно узнать ответ. Ему интересно послушать Чонгука, разговорить его и убедиться, что на глупые темы говорить с ним можно. — Пошел бы к тебе? — Тэхен замирает, чуть хмурит брови, насколько ему это позволяет ступор, оставленный после сказанного. — Почему? — почти шепчет, все еще не дышит. — Потому что, — потому что с тобой спокойно и нет тугого чувства обязанности, будто нужно распинаться и веселиться лицемерно без надобности, потому что у тебя чертовы тапочки с кроликом, а на щеке засохшая зубная паста, — было бы неплохо поржать вместе над концом света. Тэхен хмурится, не скрывает своего разочарования и отворачивается. — А я бы тебя не пустил, — бубнит себе под нос, разворачивается к выходу и застревает в двери, будто бы натыкается на колючую проволоку. — Что… Что они делают? Чонгук смотрит в комнату и едва не заливается оглушительным смехом: Лео и Матильда обнюхивают друг друга нежно, тыкаются носами в чужую шерсть и мурлыкают непристойно громко. Тэхен покрывается румянцем, будто только что увидел само непротребство, даже не смеет поднять на Чонгука глаза. — Кажется, у них намечается курортный роман. — Почему курортный?.. — Разве ты собираешься здесь жить? Тэхен не отвечает, подскакивает с места будто ошпаренный. Хватает в руки Лео и мчится из квартиры вон, крикнув Чонгуку короткое «пока», оставляя его самого в изумлении, с распахнутой настежь дверью и недопитым остывающим чаем. Чонгук думает, что Тэхена он больше не увидит и снова будет томиться в своей однокомнатной тюрьме в одиночестве. Тэхен думает, что они с Лео оба вляпались по самые уши в жильцов из 705-й.🚬
Звонок в дверь, следом два ритмичных постукивания по деревяшке, и ко входу Матильда подлетает быстрее, чем Чонгук успевает проснуться, с тяжелым вздохом встать и подойти. Он хмурится, облизывает пересохшие губы и проворачивает стальной замок. — Кого могло принести в такую рань? За окном еле-еле взошло Солнце, оно отбрасывает еще холодный свет на старый диван, скомканные простыни, но трель звонка уже визжит как раненное животное вовсю, будто внезапному гостю невтерпеж поскорее увидеть хозяина квартиры. — Тэхен? Чонгук моментально «трезвеет», трет указательным пальцем заспанный глаз и смотрит удивленно. Тэхен еще в пижаме, волосы у него примяты, отчего торчат в разные стороны, словно воронье гнездо. Но сам он радостный, глаза у него горят будто кострище посреди леса ночью, в тонких руках он держит Лео. Лео, к слову, как и сам Чонгук, ситуацией не особо доволен, но стоит ему увидеть у дверного косяка Матильду, он прыгает с рук и с радостным воплем встречает подружку. — Кажется, сегодня Солнце встало как обычно, Чонгук.