войди медленно, садись рядышком
а волосы вьются опять, надо же
ты прядь выпустишь, ей дашь вольную
и скажешь, что «хватит с меня, довольно»
♫ Princesse Angine — Шиповник
Бран слушал Миру и понимал — все, что она говорит, правда, и ее обида оказалась гораздо глубже, чем он думал. Он не знал, в чем заключается смысл клятв болотных жителей, думал, это просто красивые слова, тогда он еще был совсем мальчишкой, не Трехглазым Вороном. Мира выполнила свою часть клятвы, он свою — нарушил. Но если бы не нарушил, она бы погибла. Нужно было просто сказать ей об этом. Поговорить с ней, как раньше: за Стеной они очень много разговаривали, там их не разделял титул, там их иногда разделяла только медвежья или волчья шкура и слои одежды. Теперь их разделяет пропасть, и важнее не дарить королевства, а просто сказать ей… Что бы ответила Мира, если бы он сказал ей, что любит ее? Бран прикрыл глаза. Вокруг все еще шумел пир, танцевали пары, звучали шепотки: лорды и леди увлеченно сплетничали, перемывая кости наследнице дома Ридов и королю. «С чего он так благосклонен к ней?» «Ясное дело, почему, его величество молод и его решения могут быть обоснованы не разумом, а леди Рид — привлекательная девушка» «Может, она его невеста? Старки союзничают с Ридами, их отцы были друзьями» «Все равно, она и ее болота того не стоят» «Вы видели ее платье? Сплошная безвкусица» Открыв глаза, Бран остановил взгляд на Юджине Лейке, который в отсутствие своей леди учтиво беседовал с Лоллис Стокворт — той мало кто уделял внимание, и бедняжка скучала, но Юджин подошел к ней вряд ли из сочувствия, просто от Лоллис было гораздо легче отделаться, когда вернется Мира. Бран с горечью подумал, что очень мало знает о том, как жила Мира до знакомства с ним. Они разговаривали не об этом. Не о прошлом. Он не хотел касаться своего и не расспрашивал ее, а она не упоминала, и они говорили о другом, обсуждали насущные проблемы, Мира рассказывала сказки, и… все. Бран знал только, что она близка с Жойеном, но Жойен был вместе с ними. Он не задумывался, что, кроме брата, у Миры могли быть друзья, подруги, даже возлюбленный или жених. И что, если он найдет в себе силы признаться ей, но услышит, что хоть она его и прощает, и снова согласна считать его своим другом, а не только своим королем, а все же на чувства его ответить не может, ибо у нее уже есть тот, кого она любит? И какая девушка выберет калеку, пусть даже короля? Не из желания власти, а по любви? Трехглазый Ворон, который снился Брану, говорил, что он не сможет ходить, но сможет летать. Бран подумал, что отдал бы все, чтобы не летать, а всего лишь ходить по земле.***
Ночью после бала ему приснился новый сон. В этом сне он летел над Семью Королевствами в обличье ворона — от Королевской Гавани к Простору, к Речным Землям, к Дорну и Железным островам, он облетал все регионы, глядя на них с высоты, и последним был Перешеек. Бран сел на подоконник одной из башен Сероводного Дозора, заглянул в окно: в постели лежал мужчина, еще не старый, но изможденный болезнью. Он был очень похож на Миру: такие же черные волосы, даже сейчас немного вьющиеся, потускневшие глаза хранили отпечаток былой зелени, и улыбался он тоже совсем как его дочь. Хоуленд Рид, последний Болотный Король, читал письмо, написанное Мирой. Его жена сидела рядом — хрупкая светловолосая женщина; если Мира была копией отца, то Жойен унаследовал все от матери. — Королева Болот, — сказал Хоуленд, обернувшись к Жиане. — Как тебе, госпожа моя? — Прекрасно, — тихо ответила Жиана, прижавшись лбом ко лбу супруга. Он переплел с ней пальцы, прикрыв глаза. Бран видел печать Неведомого на его лице — скоро, очень скоро у Перешейка останется только королева, и не Жиана, а Мира. Практика Дорна, где наследовать трон могли и дочери, понравилась Брану, и он уже начал работать над вводом такого же закона для всех Семи Королевств: после войн мужчин осталось мало, зато было достаточно умных и амбициозных женщин, которые могли править даже лучше. К тому же, так великие дома меньше рисковали исчезнуть: если бы Санса преодолела свой страх перед браком, или Арья бы решила изменить мнение о замужестве, и у них появились бы дети — то даже дочери могли бы стать правительницами. В сущности, пол того, кто занимал престол, мало что менял. Бран взмахнул крыльями, вновь поднимаясь в серое небо, где зависло ожидание дождя. Ветер ударил под крыло — неожиданно, Бран не смог выровнять полет, перекувырнулся, начал падать, но не испугался: он уже понял, что это сон, что во сне с ним ничего не случится. Его окутала белая мгла. Из мглы черным силуэтом появился другой ворон — трехглазый. Тот самый. …но он же сам и был этим вороном? Или?.. «Ты летаешь, король, — прозвучал в голове Брана голос ворона. — Ты летаешь, и ты падаешь. Чего ты хочешь? Лететь или упасть? Вверх или вниз?» Вверх или вниз… Бран ничего не ответил. Закрыл глаза, позволяя себе продолжать падать и падать вниз, бесконечно — пока не проснулся. Проснулся с уверенностью, что сегодня это произойдет — он скажет Мире все, как есть, и пусть она решает его судьбу.***
Приглашения на аудиенцию с королем леди Рид ожидала, и не удивилась, когда слуга, склонившись перед ней, проговорил, что его величество Бран Сломанный желает ее видеть. Ступая по коридорам Красного Замка к тронному залу, она не чувствовала ни капли страха — только решимость и какой-то азарт, сравнимый со злостью или с ожиданием поединка, и не стала бы робеть перед престолом, даже тем, железным, которого уже не было. Не хотелось лишь преклонять колено, но и не пришлось — в последний момент провожающий ее слуга свернул, ведя Миру в сторону от зала, к более уединенным покоям, похожим на кабинет. Бран сидел не на престоле, а за столом. Слуга испарился так быстро, словно умел становиться невидимкой. Бран поднял глаза на Миру. — Ваше величество, — она не поклонилась, лишь слегка дернула подбородком. — Миледи, — Бран кивнул более учтиво. — Я рад, что вы пришли. — Как я могла не прийти? — Могли, — он сложил пальцы домиком под подбородком. — Разве вы еще не поняли? Вы все можете. Вы обладаете властью несоизмеримо большей, чем я, ибо хоть я и зовусь королем и владею Семью Королевствами, вы, миледи, целиком и полностью владеете мной. Мира растерянно моргнула. — Даже если вы меня ненавидите, — то ли ей показалось, то ли в стали его глаз мелькнула улыбка. — Я вовсе… да, — не стала она отпираться, — я так сказала. — Вы не изменились. Вы были и остались храброй, — одобрительно кивнул Бран. — И я очень рад, что вы все еще честны со мной. Мира молчала, не зная, что ответить. Полагалось «благодарю, вы очень добры», как обычно принято отвечать на комплименты, но эта притворная вежливость жгла губы. Она не хотела быть вежливой. Она злилась на Брана, а еще больше — на то, что совсем не понимала ни его, ни себя. — Я вел себя глупо, — наконец тихо сказал Бран. — В первую нашу встречу здесь, в столице, мне стоило поступить иначе. Меня извиняет — если извиняет — лишь то, что я был растерян. Мира все так же молча смотрела на него. Пытливо, с интересом; Брана жег ее взгляд, он бы предпочел, чтобы она опять разозлилась, чтобы говорила она, чтобы ему не пришлось подыскивать правильные слова, ощущая себя ступающим по болотной трясине. Неосторожный шаг — неизбежная смерть. — Я предал вашу клятву, — сказал Бран. — Это так. Но если бы я знал, что вы клянетесь кровью, то эту клятву я бы и не принял. Я мало чего знал… тогда. Теперь я знаю все. Или думаю, что знаю, потому что на самом деле все чаще понимаю, что я не знаю ничего. Кроме одного. За окном кабинета громко раскаркались вороны. Бран посмотрел Мире прямо в глаза. — В битве за Винтерфелл вы бы погибли. — Что? — она шире распахнула глаза. — Я видел сон. Я знал, что ваша судьба будет именно такой, если вы останетесь. Как я мог допустить это, Мира? Как я мог позволить тебе умереть? — Но если бы Иные… — Если бы Иные прошли дальше, они не добрались бы до твоего дома. Их бы пожрали болота, бездонные болота твоего края, которые защищают Сероводье лучше любых стен. Ты была в безопасности там, и ты никогда бы не ушла, если бы я сказал тебе это прямо, я прав? Мира поджала губы. Все это время она усиленно настраивала себя против Брана, убеждала себя, что он просто использовал их с Жойеном, что ему было наплевать на все их жертвы, и хотя в ее мысли закрадывалось понимание, что Иные не добрались бы до ее дома, все равно… она не связывала это с холодными жестокими словами своего лорда. — Прав. — Мира, — Бран закусил губу. — Я счастлив видеть тебя живой. И если ты думаешь, что мое желание спасти тебе жизнь даже ценой обиды было продиктовано благодарностью или дружбой… нет. Я благодарен тебе, но уже давно не вижу в тебе друга. Как будто прыгать в холодную воду, подумал он. Или падать с башни Винтерфелла. — Я люблю тебя, Мира Рид. — О-о, — протянула она. И без того большие глаза распахнулись еще шире. Бран смотрел в них, тонул в их зелени и внутренне дрожал: она скажет «прости, но я тебя не люблю» или что-то вроде того. Она должна так сказать. Время тянулось, как липкая смола. Взгляд Миры метался по лицу Брана: он смотрел на нее ровно, но совсем не так безразлично, как когда-то. Он был напряжен, будто ждал удара. Он ее любил. Он спас ей жизнь. Он говорил правду — зачем ему врать? Для него нет никакой выгоды в том, чтобы с ней помириться, брак с ней ничего ему не даст… …брак? — Допустим, — сдержанно сказала Мира. — Это многое объясняет. Но что потом? — Если мои чувства не взаимны, то ничего не изменится. Ты останешься наследницей Болотного королевства, а твои дети продолжат твой род. Если взаимны и ты дашь свое согласие — то станешь королевой. Королевой… ни Юджин, ни столичные сплетники не ошибались. Все действия Брана вели к тому, чтобы Мира стала его женой: он сделал ее дом великим, он вернул ее землям статус королевства, и все это сделало Миру достойной брака с королем. Он вел ее на вершину. Мире не хотелось на вершину, Мире хотелось домой — к отцу и матери, к родным местам. Ей не нравилась Королевская Гавань с ее пестротой, жарой и вонью на улицах, не нравился Красный Замок, где в каждом шорохе звучали голоса давно умерших королей, не нравились жители столицы, практически все лживые и жадные до власти. Она была дочерью болот, она любила свободу, и эта свобода была для нее ценнее всего. Но… Брана она тоже, наверное, любила. Как бы ни старалась заглушить в себе это чувство, оно все равно упрямо росло, пуская корни в душе. Он стал еще красивее: повзрослел, лицо стало острее и мужественнее, глаза приобрели пронзительность и глубину, и в душе это, как оказалось, был все тот же знакомый ей Бран, который грел ее замерзшие руки и восхищенно слушал ее сказки. — Бран, я… Он по-птичьи склонил голову набок. — …я не знаю, — честно сказала Мира. — Я не знаю, что сказать. Не знаю, что чувствую. Дай мне время, ладно? Бран улыбнулся краем губ. На самом деле улыбнулся, и вдруг на миг стал тем, прежним Браном. — Я не смел рассчитывать на большее, миледи. — И прекрати быть таким официальным, — попросила Мира. — Когда мы наедине, это же не обязательно? У Брана будто камень с души свалился: если она говорила с ним так, то уже не злилась. — Совсем не обязательно, — он улыбнулся еще шире. — Ты можешь подойти ко мне? Было стыдно, что приходится просить, что сам не может встать и приблизиться к ней, но Мира не видела в этой просьбе ничего особенного — она легко поднялась, обходя разделяющий их стол. Взяв ее руку, Бран приложил ладонь к своей щеке, глядя снизу вверх. — Спасибо, — сказал он. — Спасибо, что простила меня. Если простила. — Конечно, — другой рукой Мира погладила его по немного отросшим жестким волосам. — И ты меня тоже прости. Бран лишь снова повел носом по ее ладони — так когда-то ласкался его лютоволк, и все внутри Миры запело от нежности. Ее Бран, снова ее Бран… но это не только радовало, а и пугало. Он говорил, что Мире можно все. Юджин предлагал ей его очаровать… и если бы она была более амбициозной, если бы она была игроком в престолы, то могла бы победить. Победить, как только на ее черные кудри возложили бы корону, провозгласив «Да правит она долго». Юджин… что, если у него были какие-то свои планы? Или у нее разыгралось воображение, поэтому душу терзают дурные предчувствия? Все хорошо, сказала себе Мира. Она помирилась с Браном, и даже если не сможет ответить на его чувства, они будут снова друзьями. Она решит, чего хочет, и либо останется здесь, либо вернется домой. Она справится. Она должна справиться.