Из разговоров за спиной. — Господи, какие же они все несчастные люди. Они обязаны — рассказать о себе всё. Иначе их усилия напрасны. — Но ведь это уже обыкновенный стриптиз! Снимаются покровы, один, второй, третий. Нетерпеливый зритель ждёт. Ждёт и боится, что занавес упадёт раньше, чем стриптизёр разденется. И это — понятно. Непонятно только — бывает ли им когда–нибудь стыдно? (Бывает.) Один мой знакомый сказал мне, что формулы отрицанья — в моей речи похожи — на формулы утвержденья. Другой мой знакомый сказал мне, что на все предложенья — я всегда отвечаю — категоричным отказом... Не уверен. Не знаю. Никогда не думал — об этом. Однако — с тех пор — на все предложенья и просьбы (вольныя и невольныя, личные и не очень) — ДА, — отвечаю я, — ДА, ДА, ДА, ДА! ДА! НЕТ! (Не — царское это — дело.) Мужчины тоже могут имитировать оргазм. Дмитрий Воденников. Чего уж тут спорить, мраморное надгробие может быть настоящим шедевром. Твоя роль „пигмалиона-наоборот“ меня не обижает, нет. Ты на самом деле не виноват. Я не хочу, чтобы ты за прошлое винил себя. Просто имей ввиду — мне вполне хватит одного надгробья. И больше не надо, договорились?» — Почему ты меня до сих пор боишься, Сеня, — спрашивает меня иногда мой отец. — Потому что у тебя никогда не было детей, папа, — отвечаю я. Черновик. Дмитрий Воденников.
10
Небо над городом напоминает телеэкран, включенный на мертвый канал. — Разве ж я употребляю, — слышит Антон голос Паши, подходя к столику. — Просто у моего организма острая алкогольно-наркотическая недостаточность.[1] Поз качает головой. — Я, конечно, понимаю, что вы считаете свои тела одноразовыми, но не одобряю, знайте. — Не нуди, — просит Сережа, — и без тебя голова болит. Воля паскудно ухмыляется: — Жизнь одна, я должен попробовать все, — и радостно поворачивается к Антону: — Тотошка пришел к нам по дороге из желтого кирпича. А где Элли потерял? — Я железный дровосек. Арсений садится рядом с Шастом, закидывая ногу на ногу. — Тогда, главное, на морозе не трахайтесь. — Главное, чтоб крышу ураганом не унесло. — О, поглядите, Арсюха не в духе. Вы вчера из клуба когда свалили? — Паша пошло поигрывает бровями. — Вдвоем. — Не спрашивай, умоляю, — говорит Сережа, — пожалей нашу психику. — Да ладно, мне же интересно, что у нас в коллективе происходит, — Воля наклоняется прямо к лицу Арса, с любопытством заглядывая в глаза. Арсений вжимается спиной и затылком в диван. — Нам было хорошо, — выдает он смущенно, и его щеки приобретают синеватый оттенок. — Вау, — Паша хохочет. — Я рад. — Давайте закроем эту тему, — предупреждающе произносит Антон. Сережа согласно подхватывает: — У нас по району два раза сегодня электричество вырубалось — ночью и с утра. Слышали? Арсений хмурится, что-то выискивает в сети и поворачивается к Шасту. — Представляешь, совпало. Антон выпучивает глаза. — Серьезно? Это из-за тебя? Ебануться. — Я предупреждал. — Офигеть. — Чувствуешь себя лучше? — У меня эго ударилось о небесный свод. Сережа с подозрением следит за их разговором. — Вы о чем? — Твоя психика пострадает, Серый, — отвечает Антон. — Это как-то связано с тем, что Арс пришел в прозрачной куртке? — Скажи спасибо, что не голый, — Дима растирает ткань куртки между пальцами. — Прикольно кстати, но, если б я так оделся, люди в ужасе разбежались бы. — Дим, — Арсений смотрит мягко, — у тебя шикарное тело, ты ж накачался опять. — Я, может, из-за рожи своей страдаю, поменял бы с удовольствием, но она моя родная, узнаваемая. Оставлю Арса единственным красавчиком в нашей компании. — Арсений очень красивый, — бездумно выдает Антон. Лица остальных вытягиваются. — Так, — Воля грохает чашку об стол, — вы такие загадочные, что я не могу не уточнить: вы встречаетесь? Я мечтал задать этот вопрос уже давно. — Паша потирает ручки, как муха у капельки меда. — Данную тему мы еще не обсуждали, — осторожно начинает Арсений и палит себя дернувшимися уголками губ. Антон кивает: — Встречаемся. — Пиздец, — Поз массирует пальцами переносицу. — Я не удивлен, конечно. Просто столько времени прошло. — Мы подзатянули, — соглашается Шаст. — На несколько сотен лет, — хлестко добивает Сережа. Арс непонимающе моргает. — Тот, кем я был раньше, не имел таких чувств к Антону. Предположим, давным-давно вы были с кем-то знакомы. Вы делили с этим человеком радости и печали, упивались друг другом. Затем ваши пути разошлись, жизнь разметала вас в разные стороны, связывавшие узы оказались недостаточно прочными. А может быть, вас разъединили внешние силы. И вот, много лет спустя, вы снова встречаетесь с тем самым человеком, в той же оболочке и начинаете все сначала. Что такое взаимное влечение? Тот ли это человек? Возможно, у него с тем, кто остался в ваших воспоминаниях, одинаковое имя, приблизительно одинаковая внешность, но достаточно ли этого для того, чтобы считать их одним и тем же человеком? А если недостаточно, то не отодвигаются ли перемены на второй план, на задворки? Со временем люди меняются, но насколько? В детстве Антон верил, что существует некая суть человеческой личности, неизменная основа, на которую налагаются внешние переменные факторы, тем не менее, не трогающие ядро. Позднее он начал понимать, что это представление было ошибкой, обусловленной метафорами, которыми привыкли окружать себя люди. То, что мы принимаем за человеческую личность, столь же мимолетно, как и поднимающиеся перед нами волны. Или песчаные барханы, сформированные под внешним воздействием. Ветер, притяжение, воспитание. Генотип. Все меняется и разрушается. И единственный способ избежать этого — отправиться на вечное хранение.[2] Как сделал сотню лет назад Стас. После слов Арсения все резко замолкают. Паша нахмуривается, пялясь в одну точку на столе. Сережа открывает рот, хочет что-то сказать, но понимает, что и так махнул лишнего, и закрывает, прижимая кулак к губам. Дима сидит пару секунд со вздернутыми бровями и все же аккуратно интересуется: — С чего ты взял, Арс? — Я создан из ваших воспоминаний и остатков сознания прототипа, у меня есть основания так говорить. Или нет? Вы не считаете меня... Арсений старательно не называет Арсения по имени — ревность к самому себе или что-то еще? Антон определить не может, и внутри, в солнечном сплетении медленно сжимается тугая пружина. — Бздык, — орет Сережа. — Арс, ты прав. Вы были просто друзьями. Шаст, подтверди. — Да. Антону хочется зашить себе рот после этих слов. Или прополоскать кислотой. Одно дело догадываться, другое — получать прямое доказательство. Это уже не имеет значения, но застарелой болью продирает все внутренности. Дима с Пашей синхронно прячутся за чашками. — Я затронул неприятную для вас тему, я прошу прощения, — говорит Арсений и поворачивается к Антону, ища понимания в глазах. Антон надеется, что не выстрелил своей болью в упор — они близко сидят. — К чему вообще этот разговор? Диод заходится алым. — Антон? — спрашивает Арс по мысленному каналу. И к чертям сносит внутренние системы безопасности — Антон ночью закрылся от всех, чтоб не беспокоили. — Блядь! Виски и затылок сдавливает страшным спазмом. Антон кричит, хватаясь за голову. Кровь из носа пачкает стол, футболку и шорты, растекаясь отвратительными бурыми кляксами. Человеку, вырубившему все электричество в центре города, ничего не стоит выбить пробки из одной маленькой тупой башки. — Шаст, — Паша подскакивает. Антон заваливается на бок Арсению на колени. — Врача вызови, — говорит Дима срывающимся голосом. — Я уже, — Арс дрожащими руками прижимает Антона к себе, гладит голову, пытается стереть кровь рукавом своей рубашки. — Похоже на передоз. Шаст, ты опять переборщил с наркотой? Паша, матерясь, помогает Арсению уложить Антона на диван. Люди с соседних столиков в ужасе оборачиваются. — Не надо врача, — сквозь зубы стонет Антон, — дайте пару минут. Он боится реакции Арса — Славе сдаваться побежит ведь — поэтому из последних сил сжимает чужие запястья, не давая отойти от себя ни на шаг. Дикая пульсация диода почти отвлекает от ввинчивающихся в затылок и виски раскаленных шурупов. Антон воет на одной ноте, по ощущениям, еще немного — и потеряет сознание. Но чужие запястья под пальцами белеют, трясутся. Арс весь трясется. — Блядь, — Антон стискивает зубы, — сейчас отпустит. Боль действительно отступает. В голове разливается приятная тишина — все импланты полетели. Арсений их сжег. — Наркотики зло, — сообщает Антон охуевшим друзьям, — не долбите наркоту. Вы, конечно, будете, но… — Господи, что за хрень ты принял? — спрашивает Серега и оседает на кресло. — Не помню. Дима тоже садится, ноги его не держат. — Не помнишь? Шаст, это пиздец. Тут все в твоей крови. А Паша молчит, единственный знает, как выглядит передознувшийся Антон, и молчит. Спасибо ему. — Арс, спустимся до тебя, одолжишь мне еще футболку и шорты? — Все забирай, — сразу же откликается Арсений. У него пустое лицо — лицо человека, в эту самую секунду надумывающего какую-то лютую хуйню. Поэтому Антон целует его, заходя в лифт. Из всех известных способов отвлечься — этот, пожалуй, самый действенный. Арсений не вырывается, не истерит, честно целуется до двери в ванную. И Антон в общем-то не против повторить вчерашнее, но Арс мягко отстраняется и тихо говорит: — Я принесу тебе одежду. В итоге одежду приносит его домашний робот, а хозяин дома обнаруживается на балконе, где обычно проходят вечеринки. — Ты нормально себя чувствуешь? Тебе в любом случае надо к врачу. — Мне импланты менять. Схожу вечером после интервью. Антон целует снова. Ему теперь постоянно хочется касаться, а Арсений тактильный, но сейчас не отвечает, вжимается в перила и гипнотизирует взглядом. — Слава был прав, я опасен. — Это случайность. — Сколько еще будет таких случайностей? — У меня неограниченный запас тел. — Антон, пообещай мне одну вещь, — Арс расстегивает рубашку, с груди стекает скин, обнажая белый пластиковый корпус. — Если ты поймешь, что я угрожаю твоей жизни или жизни ребят, ты сделаешь вот так. Он давит на солнечное сплетение, проворачивает и вытаскивает тириумный насос, и синяя кровь разлетается во все стороны. — Мое сердце. Дарю. Антон с ужасом берет насос в руки. Арсений смеется. — Сцена — как в лучших драматических произведениях. И, шатаясь, хватается за ограждение. — Полное отключение через сорок пять секунд, — оповещает система. — Арс, — рычит Антон. — Арс! — он подхватывает оседающее тело. — Как вставить это обратно? — А надо ли? — Полное отключение через сорок секунд. — Как оно вставляется? Блядь, Арс! Антон вдавливает деталь, поворачивает, но она даже близко не состыковывается, будто лишняя. — Полное отключение через тридцать секунд. — Арс, помоги мне. Арсений улыбается. Он с такой улыбкой и гордо поднятой головой принимает все удары судьбы. Он с такой улыбкой уже умирал. — Полное отключение через двадцать секунд. — Сука, — Антон вбивает насос в грудь, наваливаясь всем телом, и наконец слышит щелчок. Сдохнуть хочется прямо здесь, захлебнувшись синей кровью — они оба в ней по уши. — Не смей, — Антон прижимает Арсения к себе, — не смей! Я же, блядь, не переживу. А я хотел долго и счастливо. Слышишь, ты? — Я столько всего к тебе чувствую. И не справляюсь. — Будь добр, начни справляться и вот так больше не делай, — Антона колотит, накрывает остаточной адреналиновой волной. — Пойдем в душ. Вдвоем. Потом переоденемся и к ребятам вернемся. — Вдвоем в душ нельзя, до интервью два часа. — Я могу быть крайне поспешным. Они действительно справляются быстро и через двадцать минут уже стоят в лифте. У Антона раскалывается голова, туманная дымка висит перед глазами. Или над городом. Он разобрать не может. Арс держит его за руку и прислоняется к плечу — вроде бы спокоен. Антон выходит из лифта первым, машет заметившему их Сереже и медленно оседает под ноги Арсению. Спустя секунду рядом оказывается Паша. — Что происходит? Арсений подхватывает Антона на руки и замирает. — Арс, что происходит? — Кровоизлияние в мозг. Я его убил. — Врач нужен, — Дима впечатывается Паше в спину. — Не нужен уже, — отмахивается Паша. — Он что, мертвый? — с ужасом спрашивает Сережа. — Мертвый. Приедет к нам из хранилища прямо на интервью, с корабля на бал, так сказать. Но у нас есть проблемы и посерьезнее. С Арсением.***
Антон открывает дверь гримерки с ноги. — Соскучились? — Без тебя здесь сложновато, стоит признать, — флегматично отвечает Поз, поднимая глаза от планшета. — А где остальные? — Там. Антон сам слышит за дверью напротив мягкие, несвойственные Матвиенко интонации. Он втолковывает что-то Арсению. Эту дверь Шаст тоже открывает ногой. — О, привет! — радуется Паша. — Обожаю заходы Арсения на «Вечеринку» и твои первые фразы, когда ты в очередной раз помираешь, ну-ка! — Я восстал! — Ай, молодец. — Насколько прикольно я двинул кони сегодня по десятибалльной шкале? — На двоечку, — отвечает Сережа, — когда ты взорвался в звездолете, было эпичнее. Твой прах до сих пор летает по галактике. — А что происходит-то? Арсений сидит на стуле, прикованный за руку к металлической трубе. Паша расположился рядом на полу, поджав ноги к груди, положив голову на пистолет, а пистолет — на колени. — Арс пару раз порывался пойти к Славе. Я сказал, что отстрелю ему ноги, если он не успокоится. — А приковали зачем? — Это Сережина идея, я хуй знает. Антон сильно сомневается, что наручники Арсения сдержат. Он садится перед Арсом на колени, складывая руки на его ногах, как первоклассник на первом в своей жизни уроке. — Царевна Несмеяна? — Я граф. — О, оно разговаривает, — Паша хлопает в ладоши. — Пойдем, Серег. Пусть разберутся. Матвиенко с подозрением смотрит на Антона, но все же дает Воле себя увести. — Эй, ключи от наручников оставьте. — Не надо, — Арс двумя пальцами наручники ломает. — У нас с тобой может быть нормально? — интересуется Антон. — Хотелось бы. — Арсений, понимаешь в чем фишка? Я свою бессмертную вечность собираюсь провести с тобой. А ты, блядь, хуйней какой-то страдаешь. — Я тебя убил. — Это случайность, — Антон тяжело вздыхает, — теперь будешь знать, что мы человеки — хрупкие. И еще. Я уже сотню лет понятия не имею, зачем живу. И тут вдруг обрел смысл в тебе. Ты — моя причина жить. Ты для меня все. Поэтому я прошу тебя, останься со мной. Если ты умрешь, я найду способ себя уничтожить. — Я тебя понял. — Вот и отличненько, пойдем к остальным. Мы их сегодня достаточно пугали. Антон приваливается к двери плечом, прежде чем ее открыть. — Кстати, в этом теле я девственник. Информация тебе к размышлению. Арс прищуривается. Антон, хихикая, распахивает дверь, и Арсений, собиравшийся, видимо, полезть целоваться, получает в лоб. Звук громкий и странный, как будто встретились две железяки. Ребята удивленно оборачиваются. Паша начинает громко ржать. — Ой, — говорит Антон. — Ничего, я заслужил, — мрачно отвечает Арс, потирая лоб и возвращая колыхнувшийся скин на место. — У нас тут проблема, — вмешивается Поз. — Интервью будет в прямом эфире. — С хуя ли? — Антон, порывшись в рюкзаке Димы, прикуривает сигарету. — Понятия не имею. Но если откажемся, развоняются. — Вся надежда на Арса, — говорит Сережа. — А я чего? — Будешь каламбурами сжигать неприятные для нас вопросы. — Ладно. — Надеюсь, — Антон затягивается, медленно выдыхает дым сигареты и продолжает, — пройдет нормально. Уже сидя на интервью и глядя в паскудно-счастливое лицо мужчины-интервьюера, Антон понимает, что ошибался. — Вас загрузили в оболочки через шестьдесят два года после колонизации Новой земли. Что вы чувствовали? — Ой, держитесь, — мысленно просит Паша паникующих во внутреннем чате ребят и вслух произносит: — Сколько вам лет? — Тридцать четыре. Мужчина был молод, то есть слишком молод по их меркам. Ему было всего тридцать четыре, он считал себя вечным и думал сейчас, что вселенная нарочно вращается вокруг него, что значение прошлого опыта безумно важно. — Мы пьем кофе, находясь так далеко от нашей родной планеты, что едва ли сумеем найти в ночном небе звезду по имени Солнце. — Звезда по имени Солнце, — пропевает Дима во внутреннем чате. — А Цой жив. — Нас унесло сюда ветром измерения, которое не то что невозможно увидеть, а нельзя даже представить. Наши сны хранятся в памяти машин, способных выносить о нас суждения и настолько совершенных, что эти машины заслужили право называться именем Бога. Нас воскрешают, перенося в новые тела, выращенные в тайных местах, не имеющих ничего общего с утробой женщины. Так как вы думаете, мы себя чувствовали?[3] Антон пораженно-одобрительно смотрит на Пашу. Интервьюер слегка теряется. — Мне тяжело понять вас, поэтому я задал этот вопрос. — Тогда поговорим про колонизацию? — Паша — мастер уводить тему, — пишет Серега в чат. — Первая волна тел, рост которых начался еще в полете, уже приняла загруженный в них разум колониальной элиты. Они проснулись, чтобы занять свое место в устройстве нового, с иголочки, мира. Правда, этот мир — совсем не волшебная страна возможностей и приключений, как внушали нам летописцы. Как и везде, первыми на окружающую среду нападали средства для ее моделирования. Один или два компьютера, рассчитывавшие экологические последствия, участвовали в любом из мало-мальски важных этапов колонизации. Как стало очевидно после катастроф на Марсе и Ойкумене, всякая попытка привить местной экосистеме какие-либо чуждые, но дозированные образцы выглядела более чем неуклюжей. Первые марсианские колонисты, начавшие дышать воссозданной атмосферой планеты, умерли через несколько дней. Большая часть людей погибла, прячась в домах и пытаясь спастись от бесчисленных прожорливых жучков, о существовании которых никто не имел понятия. Жучки оказались далекими потомками одного из видов земных клещей, и в среде, созданной моделировавшим экологию компьютером, они почувствовали себя неожиданно вольготно. Вот так. И лабораторные опыты продолжались. Сменилось два поколения, прежде чем обитатели Марса смогли дышать свежим, не из баллонов, воздухом. На Ойкумене людям досталось еще хлеще. Их корабль — огромная баржа под названием «Иерихон» — стартовал за несколько десятков лет до происшедшей на Марсе трагедии. «Иерихон» строили с небывалым энтузиазмом, чтобы отправиться наконец к ближайшему пригодному для обитания миру. Разумеется, подходящую планету обнаружили на древних картах марсиан. Как теперь понятно, акция была отчаянным жестом добровольцев, брошенных на танки с «коктейлем Молотова» в руках. Здесь мы устроили совершенно безнадежную атаку против «вооруженного до зубов» космоса. Или попытку осуществить технологическую революцию, вовсе противную законам вселенной. Акт бессмысленный, но отражавший слепую веру людей в едва расшифрованные ими марсианские знания. Судя по всему, в успех миссии не верил почти никто. Даже энтузиасты, сдавшие гены в общий банк и позволившие скопировать свой стек для комплектования экспедиции необходимыми клонами, и те сильно сомневались, доберутся ли носители их личных воспоминаний до конечной цели путешествия? В полном соответствии с названием Ойкумена предстала как воплощение мечты. Мир, окрашенный в зеленый и оранжевый цвета, действительно имел пригодную для человека атмосферу, составленную из кислорода и азота в той же пропорции, что и атмосфера Земли. Соотношение между площадью суши и океана выглядело еще более удачным. Прибывшие в трюмах «Иерихона» клоны животных с удовольствием поглощали местную растительность, а хищников на планете почти не было. Те немногие их виды, что имелись, легко шли под выстрел. Сами поселенцы — то ли от набожности, то ли из-за ощущения, будто они в настоящем Эдемском саду, — первым делом построили собор и принялись воздавать хвалы Господу за столь счастливое окончание путешествия. Прошел год.[4] — А я могу уже начать говорить? — спрашивает Сережа. — А ты хочешь добавить что-то умное? — Паша ржет. — Нет. — Ну и отдыхай тогда. Так вот. В то время сверхнаправленная гипертрансляция лишь начинала свое развитие и не могла вместить больше, чем самый простой информационный код. С трудом фильтруя помехи, на Земле разбирали тексты сообщений, и последние все больше напоминали крики животных, запертых в глубине заброшенной хозяевами постройки. Столкновение экосистем стало сражением двух армий, ни одна из которых не желала отступить. Из миллиона с лишним прибывших на «Иерихоне» поселенцев за первые восемнадцать месяцев погибло больше, чем семьдесят процентов. Опять назад, в лабораторию. Сегодня колонизацию превратили в искусство. Ни один органический объект не покидает корабля до тех пор, пока экологическое моделирование не покажет его полного соответствия экосистеме. Сперва новые миры исследуются автоматическими зондами, собирающими образцы всего, что возможно. Затем данные на огромной скорости обрабатываются искусственным интеллектом машин, а полученная модель обкатывается с возможными вариантами присутствия форм земной жизни. Моделирование ускоряет ход событий примерно в две тысячи раз по сравнению с их реальным темпом, позволяя куда быстрее обнаруживать потенциальные опасности. Наконец, усовершенствованное моделирование не только выявляло, но и решало проблемы. Компьютер сам предлагал необходимые, на его взгляд, шаги и варианты генетического или нанотехнологического вмешательства. После распечатки не содержавшего ошибок заключительного протокола оставалось лишь приступить к освоению нового мира. В сборнике сводок с результатами моделирования более чем тридцати уже освоенных миров можно встретить несколько планет, развитие которых происходило с периодическими всплесками. По своей сути это иллюстрации истории успеха планеты Земля — мира, породившего сильных, высокоодаренных, быстро адаптирующихся к обстановке существ, настоящих атлетов. Большая их часть — растения, микробы и насекомые. Обычно их невероятно тяжело стереть с лица планеты.[5] А вот людей проще простого. Но через пару десятков лет даже люди приспособились. И мы, как видите, приспособились тоже. Нас загрузили в оболочки, когда Новая земля стала полностью безопасной, обросла достаточной инфраструктурой, чтоб мы не чувствовали себя запертыми в высокотехнологичной банке с дырочками для дыхания. Мы были одними из первых медийных личностей, ступивших на Новую Землю, уж не знаю, почему именно мы. Видимо, надеялись, что мы начнем импровизировать и не сойдем с ума. — Мы и импровизировали, — говорит Антон, — приспосабливались. Было страшно, непонятно, тяжело. Нас спасла дружба. Когда вокруг ни одного знакомого лица, и мир кажется враждебным, мы просто сильнее цеплялись друг за друга и работали до изнеможения, выступали с концертами чуть ли не каждый день. Мы понимали, что вытаскиваем людей из бездны пережитого ими ужаса, знали — наша цель — дать надежду, что дальше будет только лучше. И посмотрите — все замечательно. И я безумно горд от мысли, что это самую малую долю, но из-за нас. — Какие замечательные слова, — восхищается интервьюер. — А Антоха — молодец, — говорит Паша во внутренний чат и присылает влюбленный смайлик. Арсений кидает синее сердечко. — Я люблю вас, ребят, — шепчет Антон. И Воля подскакивает, чтоб всех обнять, как сотни и сотни лет назад в двадцать первом веке. — Сейчас я хотел бы задать немного личный вопрос Арсению, раз уж мы говорим о вашем прошлом. — Ну еба, — пишет Сережа. — Задавайте, я постараюсь ответить. — Лично вы присоединились к ребятам семьдесят четыре года назад, если я не ошибаюсь. Что вы чувствовали по этому поводу? — Чувствовать — не совсем правильное слово по отношению к андроиду. Хотя цель моей программы была как раз имитировать чувства и эмоции моего прототипа. Я справился, справляюсь. Ребята меня приняли и полюбили сразу. Мы не притирались. Я счастлив быть с ними рядом. — Вы ведь знаете, как погиб ваш прототип? Сережа деревенеет. — Да. И я сожалею, что люди с такой легкостью лишают жизни других людей. И причины этого не важны, — Арсений с легкостью обходит тему религии и другую больную тему, мысленно извиняясь в чате. — Вы самая современная модель в линейке Киберлайф. Поделитесь с нами особенностями? — Конечно, я люблю говорить о себе. В части физического строения моя модель стандартна: пластиковый корпус, металлический скелет, тириум — синяя жидкость, заменяющая андроидам кровь, тириумный насос — мое сердце, высокотехнологичный мозг, диод еще. Из необычного — встроенный анализатор окружающей среды в пальцах и во рту. Иногда я хожу и все облизываю. Антон закрывает лицо рукой. — Он у нас любознательный, — усмехается Паша. — Но моя программа сложнее, чем у большинства стандартных моделей. Я, в отличие от них, способен учиться. Копировать и воссоздавать чувства и эмоции людей, реагировать на раздражители, получать удовольствие, если вы понимаете, о чем я. — Арсений подмигивает. — Вы о сексе? Нам в эфир сейчас приходит множество вопросов именно об этой стороне вашей жизни. — Догадываюсь. Могу сказать только, что я считаю секс одним из лучших изобретений человечества. Это безумно приятно. Спасибо Киберлайф и мистеру Камски за возможность приобщиться к этой стороне человеческой жизни. Уж извините, что без подробностей. — Арсени-и-ий, — тянет Паша. — Вы сейчас в отношениях? — Да. Не буду раскрывать личность своего избранника, вы понимаете. Антон присылает влюбленные смайлики, Паша и Сережа вслед — блюющие. — Вас не смущает быть единственным чувствующим андроидом в мире? — Иногда я жалею, что другие андроиды не могут чувствовать. Надеюсь, в будущем ситуация изменится. Интервьюер улыбается. — Ребят, тогда вопрос ко всем. Вы смогли бы жить рядом с машинами, которые чувствуют и ведут себя как люди? — Такими, как Арсений? Конечно. Нам нужно больше Арсениев, поверьте, — говорит Антон. Арс пихает его локтем под ребра. Ревнует. — Новая раса? — спрашивает Паша. — Может быть андроиды помогли бы человечеству познать себя, усовершенствовать наш вид, уничтожить оставшиеся предрассудки. Представьте, мы стали бы богами. — Интересная позиция. Многие люди до сих пор боятся восстания ИскИнов, считают, что они уничтожат человечество. — Если только залюбят до смерти. Я вот смотрю на Арса, и он у нас солнечная ромашка. Любит всех и все вокруг. Андроиды не опасны, — настаивает Паша, — люди всегда были куда опаснее и беспощаднее. Мы убивали друг друга тысячи лет, вы же знаете нашу историю. — Да, я понимаю вас. И ваше отношение. Особенно после теракта. Я видел одно из ваших прошлых интервью, где вы резко высказывались на тему религии и ее радикальных сторонников. — Я имел право так высказываться, мы потеряли двух своих друзей. — Паш, не закипай, — умоляет Дима в общем чате. — Я не закипаю, — отвечает Воля, — просто пытаюсь донести информацию, — и продолжает уже через рот: — На нас напали с использованием информационного вируса. Погибло много людей. Их сознания стерли без возможности восстановления по стеку, перед этим заставив невыносимо страдать. Я боюсь представить, что они испытывали в последние секунды своей жизни. Интервьюер молчит, видимо, не ожидал такой речи. Воля обычно и не позволяет себе подобных высказываний. Особенно в прямом эфире. — Вы всегда негативно относились к религии… — С тех пор, как религия перестала выполнять функции уголовного права и объяснения мира, в общем-то от нее и остались только самообман и двойные стандарты. Чего вы ожидаете от этого регулярно бальзамируемого жмурика? Дима настойчиво стучит пальцем по коленке Паши. — Нам прилетит от руководства. Теперь точно. Внутренний чат оживляется дебильными стикерами. — Хорошо же сказал, — пишет Шаст. — Раз уж мы все-таки остановились на этой теме: расскажите ваше отношение к поправке шестьсот пятьдесят три. Арсений был одним из первых сенаторов, кто внес это предложение на рассмотрение в парламент. — Я его поддержал, — говорит Дима. Мир стал бы справедливее и чище, если б поправку приняли. — Вы не думаете, что его смерть связана с политической деятельностью в ООН? Свет в студии гаснет, камера напротив Арсения искрит и дымится. — Ну что такое? — интервьюер подскакивает, его звездный час так некрасиво накрылся медным тазом. У Арса торжествующая улыбка, и он даже не пытается убрать ее с лица. — Неполадки с электричеством во всем здании. Судя по всему, устранять будут долго, — сообщает ассистент. Злоба и раздражение в голосе интервьюера чувствуются физически: — Кажется, нам придется прерваться. Я приношу свои извинения. — Нам тоже жаль, — врет Паша. — Но у нас нет времени ждать. Вы же понимаете? — Да, конечно. Надеюсь, мы сможем продолжить в следующий раз? — Если нас предупредят обо всех условиях интервью заранее, вполне. Мужчина злобно сверкает глазами в ответ. В свете флюоресцентных палочек выглядит как обещание жестокой мести. Камера-дрон падает с потолка и разбивается, впечатляюще разлетаясь пластиковыми осколками. — Не драматизируй, Арс, — просит мысленно Сережа. — Раньше надо было начать, еще на вопросе про поправку, — возмущается Воля. — Знали же, что этот еблан полезет дальше. — Он, кстати, под нас копает, — пишет Арсений и кидает в чат статьи интервьюера про Импровизацию и лично самого Арса: «Бессмертные, которые играют в игры», «Андроид или высокотехнологичное сумасшествие», «Служебный роман», «Кто виноват в теракте и что делать?». — Мерзость, — говорит Антон вслух, — пойдемте отсюда быстрее. Они залетают в гримерку, тыкая друг в друга светящимися палочками. Арс и Паша подхватывают заранее собранные рюкзаки и дерутся на манер звездных войн, имитируя звуки световых мечей. Сережа отхаживает Арсения по жопе и спине. У Антона вещей нет, он из хранилища бежал на интервью, не заходя домой. — Я готов, — сообщает Дима. И они резво поднимаются на крышу к Сережиной машине. Матвиенко, ворча, развозит всех по домам. Арсений в середине поездки говорит, что ему нужно к руководству, и на настороженные взгляды ребят отвечает: — Вызывают по поводу диагностики у Камски, еле смогли договориться на послезавтра, он тоже занятой человек. И, Шаст, перезвони Славе, у него паника, — и добавляет мягко на ухо Антону: — Я приеду вечером, ладно? — Обязательно, все равно с утра вместе на съемку пилить, — Антон трется носом о его висок. Паша не сдерживается — закатывает глаза. Шаст выпрыгивает из кабриолета, не открывая дверь. — Пижон, — орет вслед Сережа. Антон спускается с крыши, прислонившись лбом к панорамному стеклу лифта. Продуктивно день прошел: и потрахаться, и сдохнуть успел — все тридцать три несчастья. — Прикольный прямой эфир был, вы разъебали лунатиков. Смело. Мия сидит на полу около его двери, подтянув колени к груди. Огромная желтая толстовка в купе с такими же огромными глазами делает ее похожей на ребенка. Если бы дети умели ебаться, конечно. — Сколько же ей лет? — мысленно задается вопросом Антон. — Привет, — она поднимается навстречу. — Извини, что без предупреждения. Я хотела поговорить. Это быстро. — Тебе понравилось трахаться, и ты хочешь повторить? — Быстро? Остроумно. — Работу работаю, не обращай внимания. Заходи. Антон открывает дверь, пропуская девушку вперед. — Чай, кофе, что покрепче? — Кофе. Она прямо в кроссовках заваливается на кухню, запрыгивает попой на стойку и как-то удрученно пялится на домашнего андроида, возящегося с туркой. Шаст думает, что у нее и Арсения явные проблемы со зрением — они не видят стулья. Или не знают, как ими пользоваться. И грязную обувь не снимают на пороге. — О чем ты хотела поговорить? — Для начала — вот. — Мия кидает на стойку стопку листов в ярко-розовом файлике. — Это?.. — Это одна тысячная часть того, что есть на вас у Майкла Коллинза — человека, которому вы сегодня давали интервью. — Откуда? — Антон просматривает содержимое распечаток. В них гораздо больше того, что они когда-либо говорили о себе в прессе. И фотографии. Много фотографий. Арсений на них устало улыбается ему. И сколько бы лет ни прошло, внутренности будет скручивать все равно. — Мы с ним встречались. — Сочувствую. — Нормально все. Но я сегодня как увидела ваш эфир, сразу рванула к тебе. Коллинз сумасшедший. Верит в теории заговора, марсианское всемогущество и что Арсений Попов — рептилоид с планеты Нибиру. Антон выпучивает глаза. — Арс, возможно, был не с нашей планеты, но он не рептилоид, уверяю тебя. — Он думает, что Попов связан с действиями ООН касаемо марсианских раскопок и военным конфликтом на Шарии, с использованием информационных вирусов. Что он имел отношение к королевской семье Инненина и копал под нескольких олигархов Старой Земли, контачил с посланниками. А еще — что его убийство кем-то тщательно спланировано. — Я, блядь, вообще не понимаю, о чем ты. Арсений не… У него, конечно, были ебнутые поклонники, но этот… Бред какой-то. Убийство спланировано? В теракте погибло больше двухсот человек. Не могли же… блядь! — Не могли, Антон. Коллинз фантазер. Но он опасный фантазер. И его почему-то до жопы интересует поправка шестьсот пятьдесят три и Попов. И он не остановится ни перед чем. В окна к вам полезет и в анус без смазки. — Пиздец, где ты шлялась раньше с этой информацией? — Не спрашивай, я не помню, что вчера-то было. — Мы трахались. Мия закрывает ладонью глаза. И через пару секунд молчания тихо спрашивает: — А ты сам-то в курсе, что Арсений делал в ООН? Когда успел поправку предложить и почему? — Нет, конечно. Мы тогда не общались особо. Виделись максимум раз в год. Я же жил на другой планете лет пятьдесят. От Димы что-то прилетало, но это максимум. — Пиздец. — Пиздец. Ладно, допустим про марсианские раскопки я могу понять. Арс какое-то время мотался с археологами по галактике и даже всякие прикольные штуки привозил. У меня браслет на руке как раз из одной такой экспедиции. Шаст показывает Мие запястье, тыкая пальцем на нить с идеально круглыми бордовыми бусинами разных размеров, непонятным образом соединенными друг с другом. — Марсианское дерево. Арс говорил, что оно должно петь, но я не слышал. Мия странно смотрит на Антона. — Ты до сих пор его носишь? — Он крепкий. За пару сотен лет не рассыпался и не стесался. Конечно, ношу. — М-м-м, — девушка хочет что-то сказать, но обрывает себя, — ладно. — Про королевскую семью Инненина не знаю. Но это же Арсений. Он же граф. — У него был титул? — Прозвище в узких кругах. Антон хохочет. — Да, действительно, — заторможенно откликается Мия, — слышала, кажется. — А вот военный конфликт на Шарии, олигархи, посланники — бред сумасшедшего. Арс любил людей и ненавидел причинять боль. Для него это означало бы крах собственной личности. — А ради справедливости или из-за вины? Насколько я его знала тогда… — А ты хорошо его знала? — Хуже, чем сейчас. Ники с ним обща… — Мия резко осекается, закашливается, давясь то ли кофе, то ли слюной. Антон участливо бьет ее по спине ладонью. Сильно, потому что давится у них обычно Серега. Мия морщится. — Ники? — Моя подруга. Она погибла больше сотни лет назад без возможности восстановления по стеку. — Мне жаль. — И мне, — девушка отмахивается. — Неважно. Почему Коллинз спросил вас про политические мотивы смерти Арсения? — Ты мне скажи, ты же с ним встречалась. Зачем мы вообще говорим с тобой об этом? — Я даже не знаю, на фига я к тебе приехала. Предупредить про Коллинза и о-о-о… — Мия щелкает пальцами у своего лица. — Кстати. Вчерашний андроид, которым мы разбавили нашу компанию на поебаться, пропал из клуба, прикинь? — Может, украли? — Владелец тоже так думает, объявил сегодня о пропаже. Антон запрыгивает на стойку рядом с девушкой, забирает чашку с кофе у своего домашнего андроида и задумчиво отпивает. Мия сжимает губы в узкую полоску. — Я думала, это мне. — Ой, — говорит Шаст, — на, забирай. Они несколько секунд сидят в молчании. Мия пьет кофе, а Антон думает, о чем спросить — вопросов в голове слишком много. — Слушай, мне ребята сказали, что вы с Лили вчера поссорились у клуба. У тебя все в порядке? — Какой ты милый. Все в порядке, просто непонятки в дружном женском змеином коллективе. — Понял, — Шаст поднимает руки в защитном жесте, — не лезу. — Ладно. Еще раз извини, что ворвалась к тебе без приглашения. Будьте осторожны с Коллинзом. И ознакомься с распечатками. Может, найдешь что-нибудь полезное. И засудите его к чертям собачьим. Сталкерство — это плохо. Я побежала. — Спасибо. Антон провожает Мию до двери, но не открывает. Блокирует перед носом девушки. Нависает. — Мия, я стар и уже не обращаю внимание на детали, но я не идиот. Девушка выныривает из-под его руки и пятится, спотыкаясь об кроссовки. — Выпусти. — Наш с тобой разговор не имеет никакого смысла для того, кто не знает его цели. А я не знаю. Расскажи мне, что происходит? — Тебя слишком долго не было на этой планете. — Ты хотела что-то узнать у меня? — Неважно. — Расскажи мне. Я могу помочь все исправить. У меня есть деньги, связи… Взгляд Мии меняется, она стареет мгновенно. Иногда человек живет себе, живет, жизни радуется, а потом его ломает, резко, больно. Существование внезапно делится на до и после. Мир рвется. И этот надрыв отпечатывается на его душе — в его глазах. Такого нет у Лили. Антон в ужасе понимает, что такого нет и у Арсения сейчас. — Исправить? — Мия горько смеется. — Смерть. Как ты можешь это исправить? Девушка разблокирует дверь сама. И через порог шепчет: — Как ты можешь каждый день видеть лицо любимого человека и знать, что в этой гребаной оболочке его нет? Антон каменеет. По венам горячо растекается кислота и жжется. Он лишь краем глаза отмечает, как Мия срывается вверх по лестнице. Не на лифте. Сколько этажей ей бежать? Семь? Десять? Антон закрывает дверь и сверяется с часами. До приезда Арса еще есть немного времени. Он бросается в гардеробную, надевает мотокостюм, хватает оружие и шлем. Подзывает мотоцикл прямо к панорамному окну, чуть не падая, залезает на сиденье и сходу врывается в автомобильный поток. Сверху сигналят, но Антону плевать, даже если ему сейчас снесут руки или голову. Лучше голову. Легче. — Антон, может, поужинаем? Есть места в «Белом кролике» в вип лаунже. Свечи, вино, романтика, а? — в личку падает сообщение от Арсения. — Я согласен. Ты для меня все, я уже говорил? Антон тоже падает вниз на перекрестке. Ветер свистит в ушах. Воздушная подушка не спасает от удара о землю. Он думает, что переборщил и надо успокоиться. Дышит несколько минут глубоко и медленно идет к По. Нижний город все такой же смрадный. Вонь проникает сквозь шлем, и хочется выскрести внутренности на землю, залив внутрь новые. Двигателя от звездолета у двери По уже нет, но технологический хлам приходится переступать с особой осторожностью, иначе можно остаться без ноги. Антон проходит по коридору как балерина, исключительно на носочках. По, обернувшись, ржет над его па, но серьезнеет мгновенно, когда Шаст снимает шлем. — Что с лицом? — Воняет тут у вас. — Шастун, а хули ты хотел в нижнем городе? Романтики, свечей, лепестков роз? Ради тебя я, конечно, в следующий раз организую, ты только предупреди. Но вонять будет все равно. Антон прыскает. — Романтика ждет меня наверху сегодня в восемь. — Ой, блядь, ну поздравляю, че. Можно с тобой? — Арс не оценит. — Арс? — Ой, блядь. Сколько хочешь за молчание? — Причину твоего стремного ебала. По поднимается из кресла, почти насильно сажает Антона на диван, падает рядом, раскидывая кроссовками детали. — Жги. — Найдешь мне инфу вот про этих людей? Антон пишет в личный защищенный чат с По имена Коллинза и Мии. По нахмуривается. — Так. Один вроде журналюга, а вторая моделька, элитный эскорт. — Я в курсе. Мне нужно их прошлое, особенно Мии. — Понял, не вопрос. Завтра скину. А чего ебало стремное? Секс с андроидом оказался не таким сказочным? Антон кидает горсть деталей По в лицо. — Заткнись. — Могу наркоты подогнать для охуенного траха. Сам пробовал. Крышесносно. — Я после твоей прошлой наркоты отойти не могу до сих пор. — Охуенно, да? — Нет, — шипит Шаст. — Я пошел. И не смей ничего больше мне подкидывать. Если будет информация по стеку Арсения, пиши. По пожимает плечами и закидывает ногу на ногу. — Информация уже есть. Антон опускается обратно на диван. По наоборот подрывается к компьютеру, путаясь в ногах и проводах на полу. — А чего молчал? — Это промежуточная стадия. Но раз уж ты здесь. С чего вы взяли, что стек Арсения находится именно в хранилище ООН? — Нам так сказали. — Напиздели. В картотеке стек числится, а в хранилище его нет. — Не понимаю. И что это значит? — Видимо, перенесли в военное хранилище или к безопасникам на изучение. По быстро печатает на голографической клавиатуре, иногда отхлебывая из железной кружки рядом. — Предупреждаю, Шаст, к безопасникам я не полезу. Это верная смерть, нас либо убьет черный лед во время взлома, либо сотрут после как преступников, когда мы попадемся. А мы попадемся, безопасники… По замирает на долю секунды. А потом орет: — На пол. Антон с грохотом скатывается с дивана вниз. И это его спасает. Стены над головой разлетаются ошметками обоев, пластика и бетона. Врубается сирена, выключается освещение. По в кромешной тьме находит руку Антона и тянет ползком за собой, мысленно призывая к тишине. Автоматная очередь разрывает перепонки еще раз. Шаст глохнет. Они ползут по какому-то узкому проходу в противоположную от основного входа сторону. Судя по запаху, бывшая канализация, только дерьмо зачерствело и стало частью бетона. По вытягивает его за руки, кривясь, помогает подняться и, хромая, кое-как тащит за собой. Они останавливаются в переулке: Шаст приваливается спиной к стене, тяжело дышит, а По оседает на землю. Антон пялится на кровь на его футболке и своих руках. — Где ты ранен? Дай, я взгляну. — Нет времени. Я умру минут через пять. — Дай, я могу помочь. — Шастун, если я уберу руку, у меня вывалятся кишки. Оно тебе точно надо? У Антона желчь подкатывает к горлу, губы начинают неконтролируемо дрожать. — Блядь, что мне сделать? — На, спрячь, — По протягивает литой алмазный диск размером с дно чашечки для эспрессо. — Вытащил с ближних серверов ООН. Там интересная информация. Думаю, узнаешь много нового. — Да вы, блядь, сегодня все сговорились, что ли? Охуеть просто. — Не ори, придурок, — По бьет его по плечу и стонет от боли. Антон осторожно накрывает пальцы По на животе своими. Крови вокруг так много, что воздух тяжелеет, сгущается чернотой, душит. — Держи еще, — он достает из-за пазухи длинный нож и передает Шасту. — Когда я умру, вырежи у меня стек. Я сохранялся последний раз месяц назад. Мы потеряем кучу информации и время, если я откачусь к предыдущей версии. И выбирайся отсюда. И тушку мне найди побыстрее. Давай. По закрывает глаза и обмякает, заваливаясь на бок. Асфальт вязко блестит. Шаст пинком отгоняет помоечную крысу, почувствовавшую возможность пожрать тепленького и без гнильцы. — Блядь. Антон кладет голову По к себе на колени. То, что он собирается делать, вряд ли можно назвать тонкой биотехнической операцией. Шаст вскрывает участок позвоночника, старательно игнорируя чавкающий треск разрезаемых хрящей, чтобы добраться до основания черепа, и ковыряется внутри, пытаясь определить местонахождение стека. Наконец резко давит на рукоятку ножа и вытаскивает большим и указательным пальцами маленькую противоударную коробочку, испачканную кровью. Сейчас Антон понимает, почему католики упрямо отказываются верить, что стек является хранилищем человеческой души. — Пиздец, пиздец, пиздец, сука! Шаст, пошатываясь, встает, прижимается спиной к стене и вызывает мотоцикл. В ответ тишина — связь оборвана. — Этого еще не хватало. Ладно. Где здесь метро? Он пытается сориентироваться, вызвав голографическую карту, но метро не видит, зато замечает на коленке лазерный прицел и рывком прячется за мусорные баки. — Шастун Антон Андреевич, я не ошибаюсь? — А кто спрашивает? Антон весь в крови в луче фонарика должен бы сейчас выглядеть как опасный маньяк, но для этого человека он наверняка пойманная с поличным ссущая за гаражами школьница. — Я бы не хотел вас убивать, мне нужен лишь стек мистера По. — Охуенно. Шаст поплотнее складывается за баками, матеря свои длинные конечности. — Отдайте стек, Антон. — А хуй вам не показать? В ответ слышится заебанный вздох. — Показывайте, но потом стек. Антон истерически хохочет, активирует защиту и, стреляя наугад, выпрыгивает из-за баков. И, похоже, от него таких активных действий не ждут, потому что автоматной очередью накрывают только на выходе из переулка. Защита и расстояние спасают. Шаст бежит, петляя, как бухой, и ежесекундно вызывая мотоцикл. Связи нет. Метро нет. Людей мало, а те, что встречаются на пути, разбегаются как тараканы при виде окровавленного Антона. Пули прилетают в спину и на этот раз защиту ломают, но не пробивают броню мотокостюма. Шаст ныряет за чью-то машину, складывается за колесом и орет: — Замри на месте, чувак. У нас с тобой патовая ситуация: стек я тебе не отдам, а если подойдешь ближе, сожгу его нахер. Понятно? — Я правда не хочу вас убивать. Кстати, смотрю ваше шоу. Мне нравится «Внутренний голос». Антон понимает, что его отвлекают, и пытается просчитать, с какой стороны нападут. — Автограф, и разойдемся? Тишина в ответ намекает: это произойдет с секунды на секунды. Антон замечает движение сверху и уклоняется, стреляя на звук. Человек в черной матовой броне получает пулю почти в упор, но отмахивается как от назойливого насекомого, не более. Он спрыгивает с крыши машины, бьет огромным кулаком, целя в грудь. И промазывает. Шаст открывает дверь машины, ныряет внутрь. Вовремя. По нему снова палят. Радует, что не из автомата, его б на клочки разнесло с такого расстояния. Он вышибает дверцу с другой стороны. Стреляет в черную маску на лице, одновременно разбивая кулак о чужое оружие, направленное ему в живот. Пуля попадает в асфальт. — Связь восстановлена, — сообщает интерфейс мотоцикла. — Хотите вызвать? — Да, — орет Антон во всю глотку и удаленно врубает двигатель. И закатывается под машину. Нападающий наклоняется за ним. Зря. В следующую секунду воздушная подушка тормозящего мотоцикла размазывает человека по земле. Броня сминается с отвратительным треском костей. Но Антону даже жаль, что он не видел охреневшего лица этого человека, если тот в принципе успел понять произошедшее. Кровь из раздавленной брони затекает под машину, будто консервную банку неудачно вскрыли и соус разлился. Шаст выползает, оглядываясь и крепко сжимая оружие в руках. Вокруг ни души. Сбоку раздаются предсмертные хрипы, заглушаемые гулом двигателя. Антон обходит машину, резво, насколько может, запрыгивает на мотоцикл и взлетает наверх. Он не успевает оторваться от земли даже на десять метров, когда его мощным ударом сбивают с сиденья. Шаст ударяется об асфальт до темноты перед глазами, и прояснившееся спустя несколько секунд зрение пугает его сюрреалистическими картинами, достойными кисти Босха. Он то ли поехал кукухой, то ли умер, потому что к нему идет ангел. Черные матовые крылья отбрасывают гигантские тени на землю и стены домов. Антон отползает назад. На всякий случай хочется еще и помолиться. В его ситуации — дьяволу. Ангел останавливается рядом с машиной, достает пистолет и добивает человека, которого Антон раздавил минутой ранее. — Блядь! Шаст выхватывает оружие, надеясь успеть выстрелить себе в голову и уничтожить свой стек, но его пришпиливают крыльями к стене. — Я восхищен, — говорит ангел машинным абсолютно не человеческим голосом, склоняя голову набок. — Твою мать, только андроида или управляемого робота здесь не хватало, — проскальзывает мысль в сознании Антона, а вслух он выдает: — Я не пойму, на хуя вам сдался По? — Отдашь стек сам или мне обыскать? Шаст обмякает. — Обыскивай. Его обшаривают быстро и вполне профессионально, культурно даже, не находят ничего, конечно. — Может, сам? — Ты в жопе не посмотрел. Молчание в ответ пугает до усрачки. Чужая рука сжимает шею, в плечо медленно входит шип — наконечник верхней части крыла, и Антон хрипит. — Я не хочу тебя убивать, но причинять боль могу долго. Не боишься страданий? — Боюсь. А вот смерти — нет. И ты, сука, забыл про мотоцикл. Антон, глядя на быстро приближающийся свет фар, надеется, что их обоих разнесет взрывом. Но ангел разворачивается, защищаясь от удара крыльями. Его впечатывает в стену рядом с Антоном. Мотоцикл отлетает на пару метров назад и зависает в воздухе. Шаст падает на колени, заваливается на бок. Даже не пытаясь подняться, ползет и подзывает мотоцикл ближе. Тело болит, слушается плохо, он залезает на сиденье, на всякий случай активируя режим защиты. Но ангел лежит без движения на своем сломанном пополам крыле, другое искрит. Догнать теперь не сможет точно. Антон взмывает вверх. И надо лететь либо в больницу, либо домой, но здравый смысл и отбитая голова машут ручкой. Шаст катится по пизде с ветерком и в ресторан. Время: восемь пятнадцать. Опаздывает на первое в жизни свидание с Арсением, наряженный в кровищу и грязные порванные шмотки. Антон заезжает за букетом цветов, и андроид продавец интересуется, все ли в порядке? Нет, но будет, стоит только увидеть Арса. Дворецкий на крыше в ужасе провожает Антона взглядом, зато мотоцикл паркует быстрее и не лезет с разговорами. Хостес «Белого кролика» отшатывается, прячась за свою стойку. — Добрый вечер. Вип лаунж. Меня там ждут. — Антон Шастун? — Он самый, — Антон обворожительно улыбается. — Извините, я вас не узнала, — девушка теребит планшет. — Ничего страшного, мой вид сегодня не располагает… Можете не провожать, я сам. Антон доходит до лаунжа, распугивая гостей ресторана, открывает нужную дверь и замирает, с восторгом рассматривая Арсения. Он в белой рубашке, черных узких джинсах и почему-то босой сидит, забравшись на диван с ногами. Его диод при виде Антона резко меняется с голубого на красный. — Антон… — Блядь, ты красивый. Ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо знал. — Антон, — Арс бросается к нему, перепрыгивая стол, — ты весь в крови. Ты ранен, — касается осторожно лица и предплечий, забирает букет, странно на него глядя. — Нужен врач. — Цветы тебе, — Антон вжимается носом в чужую шею. — Прости меня, я испортил вечер, но… мне очень нужно тебя сейчас… а потом хоть врач, хоть конец света. Он целует Арсения, вжимая в стену, размазывая кровь по белой рубашке и лицу. В глазах напротив паника и какая-то неконтролируемая жадность, прорывающаяся дрожащими пальцами. Арс под таким напором сдается быстро, отвечает мягко, но хищно — ты мое, мое. Гладит бедра нежно, лижет шею с другой стороны от раненого плеча. — Вырубишь для меня электричество сегодня? Антон валит его на стол, прямо на белоснежную скатерть, разбрасывая бокалы и еду, сминая букет так, что лепестки роз разлетаются вокруг. Арс только и успевает затушить ладонью свечи, прежде чем подсвечники с грохотом разбиваются об пол. Джинсы поддаются с трудом. Антон, кажется, вырывает болты подчистую с кусками ткани. Снять до конца не получается, они остаются болтаться на лодыжках. Арс расстегивает молнию на мотокостюме и проходится пальцами по ребрам, продолжает целовать, осторожно снимая костюм с плеч. Антон жмурится, когда ткань отрывается от раны, и лезет под резинку чужого белья. Арс стонет, выгибаясь навстречу, стягивает свободной рукой мотокостюм к коленям. И Антон разворачивает Арсения, утыкая лицом в стол. Вылизывает позвонки, задирая рубашку к лопаткам, стаскивает белье вниз. Разводит ягодицы, толкается языком внутрь, трахает, пока Арсения не начинает потряхивать, а электричество — беситься. Антон вылезает из мотокостюма полностью, медленно входит на всю длину, и его вроде бы отпускает. Он не извращенец и не больной, чтоб возбуждаться от вида страданий и крови. Но он маф, и, видимо, это приговор. Нормального в нем не осталось. Арс отжимается на руках и целует, изгибая шею под немыслимым для человека углом. Как его еще можно согнуть, прежде чем он сломается? Антон стонет от боли и наслаждения. Когда его начинает перекрывать, отстраняется, разворачивает Арсения и стягивает на диван к себе на колени. Арс садится сверху, мгновенно присасываясь к губам, его тоже несет, может, даже похлеще Антона. Кто бы знал, что андроид может быть таким ебливым? Или это реакция на Антона. Кто бы знал, чья из них двоих это проблема? — Целуй меня, пожалуйста, — просит Арс. И Антон целует, сминая губы, скользит языком по языку, вылизывает зубы, тянет чужие пальцы в рот, своими лаская член. Арсений втрахивает его в диван, шаря рукой по телу. Между ними летят голубые искры, ток расходится в местах касаний — направленный поток электронов внекожно. Антон понимает, что слышит мысли Арсения, случайная неконтролируемая трансляция шибает по мозгам не хуже оргазма. Арс собой не управляет совершенно: скин сползает с лица и всех открытых частей тела, диод переливается из голубого в желтый и красный или гаснет совсем, электричество бесится, сломанной световой азбукой Морзе. И в голове Арсения мешанина слов: Антон, люблю, Антон, со мной, здесь, останься, будь, Антон, будь, Антон, Антон, Антон. Антон берет его лицо в ладони, притягивает к себе и целует жестко, грязно, чрезмерно, катастрофически честно для них обоих, транслируя свои больные мысли в чужой мозг. Арс бьется током, и его выкидывает на несколько секунд. Он трясет головой, приходит в себя быстро, доводя уже Антона. И Шаст держится меньше минуты, срываясь следом в блаженную тишину, вырубаясь то ли от оргазма, то ли от потери крови. Антон до последнего хриплого вздоха смотрит Арсению в глаза. Смотрит, проваливаясь в синий грозовой океан. И не находит то, чего искал.