— Закрыв глаза и посмотрев на свет, на белый свет, продольный и огромный, скажу: — Мне было шесть, а стало тридцать шесть, а что там между — я уже не помню. ... Я тебе пишу: «... Мне очень понятна тоска Тютчева, когда он идет вдоль большой дороги. Потому что он взывает к костям и праху. Или к ангелу, что в сущности не важно... Он просто хочет его обнять. НО НЕ МОЖЕТ. ... А я мог... Мы стояли замерев какие-то 10 секунд на темной улице, чувствуя, как бьется у нас человечье сердце, но мы знали, что ближе нас уже никого не будет. И что изменить ничего невозможно. И СЕРДЦЕ НА КЛОЧКИ НЕ РАЗОРВАЛОСЬ, — как сказал тот же Тютчев. Ну что ж, зато теперь оно разрывается постоянно.» Мои тебе чужие письма. Дмитрий Воденников. Так дымно здесь и свет невыносимый, что даже рук своих не различить — кто хочет жить так, чтобы быть любимым? Я — жить хочу, так чтобы быть любимым! Ну так как ты — вообще не стоит — жить. ... Так жить, чтоб быть ненужным и свободным, ничейным, лишним, рыхлым, как земля — а кто так сможет жить? Да кто угодно, и как угодно — но не я, не я. Как надо жить — Чтоб быть любимым. Дмитрий Воденников. Мы словно лодки пытаемся пробиться в настоящее, но нас безжалостно относит в прошлое... Великий Гэтсби. Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Именно в ту ночь я и открыл для себя необыкновенный дар Гэтсби... Его надежду. Дар, который не встречался мне больше ни в одном из людей... Дар, который я уже никогда больше не встречу. Великий Гэтсби. Фрэнсис Скотт Фицджеральд Ему словно достался дар, с которым он не знал, что делать, дар, отравивший его существование и в конце концов убивший его. Но убил бы такой дар меня? Аннигиляция. Джеф Вандермеер.
***
— Добро пожаловать на самое странное шоу на Новой земле, — орет Антон. Гудков мельтешит за камерами, раздавая указания, дергает своих помощников, хотя мотор уже идет. — Ребятки, сядьте ближе, — Саша дает мысленный посыл, и Арс с Антоном резво впечатываются друг в друга плечами и бедрами. Лазарев сидит напротив и теребит галстук. Организм Антона тут же бурно реагирует на воспоминания о том, как Арсений повязывал ему галстук часом ранее. Антон переодевается неспешно, наслаждаясь этим. Костюмы ему нравятся. Они делают его серьезнее, представительнее, умнее даже. С двадцать первого века тянется стереотип, что хорошие костюмы — это залог успешной жизни. Правда, свой первый костюм Антон торжественно сжег после выпускного. Антон смотрит на свое отражение. Мальчик с обложки, звезда. Он научился носить костюм. Привык к нему, а ведь костюм – штука требовательная. Любой промах или нелепость заметны сразу. Пиджак должен облегать плечо, но не быть тесным. Лацкан пиджака — без единой складки, когда ты опустишь руки и застегнешь все пуговицы. Ворот сорочки, по правилам, совпадает с линией лацкана. Манжет рубашки должен выглядывать из-под рукава на сантиметр, полтора. Брюки касаются верхней линии шнурков, а сзади до середины каблука. Галстук — это особый аксессуар. Прежде всего он должен гармонировать с цветом костюма, рубашки, носок, туфель. Ширина галстука зависит от ширины лацканов пиджака. В официальной одежде повсеместным правилом считается темный галстук в сочетании со светлой сорочкой. — Да и вообще темные галстуки смотрятся очень элегантно, Шаст. Ты обязан знать больше четырех вариантов галстучных узлов, шестьсот лет прошло, ну. Сейчас я покажу тебе классический виндзорский узел. Арс ловко развязывает свой галстук, подходит к зеркалу и приглашает Антона встать рядом, показывает на себе. — Расположи широкий конец галстука по правую сторону отражения в зеркале так, чтобы узкий конец галстука был приблизительно на тридцать сантиметров короче. При этом галстук должен быть изнанкой наружу. После этого накрой широкий конец галстука узким… Мысли Антона уносятся в другом направлении. — Затем опусти широкий конец… Шаст смеется, слышит объяснения лишь отрывками, полностью отвлекшись на голос и руки Арсения. — Протяни узкий конец… Ему кажется, что пальцы слишком тонкие — легко сломать. Но там ударопрочный пластик и металл скелета. — Перекинь широкий конец галстука… Слишком аккуратные. — Прогладь широкий конец… Ловкие, нежные. Арсу надо попробовать вышивать. Шаст видимо говорит это вслух, потому что Арсений замирает, а потом начинает хихикать. — Что же не так с моими пальцами, Антон? Шаст смущается, тупит, пытаясь подобрать слова. — У тебя очень аристократичные руки. Ты как будто родился с серебряной ложечкой в жопе. — Я граф! Антон улыбается ему, внутренне ругая себя за глупые мысли. — А теперь надо использовать обе руки. Антон, снова ушедший в себя, дергается и удивленно смотрит на Арса. — Зачем? — Чтобы аккуратно затянуть узел галстука. — А-а-а, — Шаст понимает, что ничего не понимает. Этот галстучный узел он знает, завязать может и сам, но Арсений отвлекает. Сильно. Глазами, губами, движениями тела. — А затем, — продолжает Арс, — подтяни его к воротничку. Теперь ты. Арсений снова развязывает галстук, накидывает его на шею Антону, как петлю виселицы, и выжидающе смотрит. Антон мнет галстук в руках, пытается завязать узел, совместить широкие и узкие концы, но вязнет на имитации щетины и трещинок на губах Арса. Широкие и узкие концы. Он чертыхается, ошибается вновь, окончательно запутывается. В тряпке и в себе. Нельзя. Нельзя признаться в любви, а потом игнорировать этот факт. Галстук висит бесформенной грудой и даже немного душит Антона. Арсений несколько секунд внимательно смотрит, подходит ближе, отводит в стороны руки Антона, который продолжает нервно мять ткань, и начинает распутывать узлы, случайно мягко касаясь шеи. Антон сглатывает. Прикосновения вызывают какие-то странные грязные ассоциации. И он чувствует себя больной трясущейся тварью. Чужие пальцы касаются подбородка, соскальзывают вниз, замирают над солнечным сплетением. — Антон, — Арс отходит чуть в сторону, — на этот раз будь внимательнее. Зачем? Арсений знает, что Антон знает, как завязать чертов галстук. Антон видит себя в зеркале: раскрасневшееся лицо, расширенные зрачки, капля пота стекает по виску. Да что с ним не так? Он пытается сосредоточиться. А потом Арс делает шаг еще ближе, повязывает галстук вокруг шеи, скользя мягкой тканью по линии волос на затылке. Поднимается на носочки, чтоб было удобнее, все-таки разница в росте дает о себе знать. Его дыхание опаляет кожу шеи под ухом. Зачем он имитирует дыхание? Антону очень жарко, он пытается сказать хотя бы слово, но хрипит, закашливается и в конце концов просто сдается и почти полностью теряет связь с реальностью. Реальность напоминает о себе лишь отрывками слов и касаниями пальцев. — Скрещиваем концы галстука, — кончики пальцев плавно и медленно проходятся по ключицам, — широкий конец галстука проводим через петлю с внутренней стороны снизу вверх, — скользят от впадины на шее к кадыку, — теперь вниз и в сторону, точно как я показываю, — и обратно от кадыка к правой ключице, — теперь перекидываем налево, — до левой ключицы сначала дотрагиваются пальцы, а потом ткань. Дымка перед глазами Антона немного рассеивается. В отражении видно, как спокоен и сосредоточен Арсений и как лихорадочно блестят глаза Антона. — Что ж, — пальцы вновь скользят от ключицы к кадыку, — протяни широкий конец галстука через петлю, а потом аккуратно затяни узел, — одна его рука опускается на грудь, вторая подтягивает узел к воротнику и касается подбородка, приподнимая его вверх. Антон сглатывает опять и впервые встречается с Арсом глазами. В зеркале открывается прекрасный вид: Арсений стоит слишком близко и будто держит его за подбородок — двусмысленность ситуации очевидна для них обоих. — Вот и все. Это проще, чем кажется, — Арс аккуратно расправляет галстук. Шаст сразу же отходит на пару шагов назад. Слишком быстро отходит, как ему кажется. — Тебе очень идет костюм, — Арсений спокоен, словно его вообще ничего не смутило в поведении Антона и ситуации в целом. Арс больно пихает локтем под ребра. — Сережа в прошлом веке освоил профессию резчика по дереву. Наверное шикарно смотрелся в рабочей форме, м-м-м! Лазарев подмигивает. — Вы бы видели двери в моем пентхаусе. Произведение искусства. У Сережи на одном из этажей небоскреба в центре стоит деревянный особняк в окружении леса. Настоящие ели растут из бетона. Странно, но душевно. — А я в прошлом веке полицейским работал. Антон вольготно разваливается на диванчике, как клиент, ожидающий стриптизершу, кладет руку на бедро Арсения, и тот кидает предупреждающий взгляд, но Антону похуй. — Забавно, что за сотни лет мы осваиваем множество профессий, но в итоге сидим здесь и снимаем очередную передачу, — Арс встает, обходит диван и останавливается позади Шаста, касаясь пальцами плеч. Нервирует сильно. — Публичная жизнь — наркотик, разве нет? — спрашивает Сережа. — Лично мне всегда нравилось светить лицом на экранах. И в театре. Но на театр сейчас нет времени. — Я бы тоже ушел в театр или, знаете, врачом бы стал. А ты, Арс? Антон тут же хочет дать себе по ебалу за этот вопрос. — Если бы я мог, — осторожно начинает Арсений. Если бы он мог. — Я бы улетел исследовать новые миры. — Ты же исследовал уже, — бросает Сережа. Не он. Другой он. — Или поселился бы в глуши на пару десятков лет. — Зачем? — искренне удивляется Антон. — Понять себя. Тяжело, когда диктуют правила, говорят, как жить, сковывают в рамках одной профессии. Ну вот, первый в мире тонко чувствующий андроид ебнулся. — Рамки существуют, чтобы их ломать. Пойдем людей лечить? «И на другие планеты, и в глушь», — думает Антон. А надо бы сказать. — Будем смехотерапевтами? — Будем смехотерапевтами. — Так вы уже. Сережа продолжает гладить чертов галстук. Арсений стучит пальцами по плечам. И это невыносимо бесит. — Смотрите, я певец, в кино снимаюсь, выпускаю свою линию одежды и корма для животных сейчас. За несколько веков залез в ветеринарное дело, программирование, дизайн. Был летчиком, адвокатом, архитектором, виноделом, искусствоведом, резчиком по дереву. И все забыл за десять лет. Несправедливо же? — А наука шагает вперед. И твои необновленные знания уже через год никому не нужны. — Именно, Арсений. — Я в двадцать третьем веке работал на самой бесполезной сейчас работе — «фитнес-инструктор» и выглядел максимально убого. — Антон начинает угорать. — Реально накачался и гордился этим. При работе в полиции немного помогло, но и все. — Бицуху покажи, — требует Лазарев. — Серьезно? Я как лук из детской загадки. Сидит дед во сто шуб одет. Я пока разденусь, передача закончится. — Давай, заодно освоишь профессию стриптизера. Гудков по мысленному каналу воодушевленно потирает ручки: — Раздевайся, Светик мой, не стыдись. Поднимай рейтинги и члены. Арсений притаился за спиной и подозрительно молчит. — Я не… Арс начинает аккуратно развязывать галстук, избегая прикосновений к коже. Но трюк все равно грязный. — … не готов. Но ладно. Хочется провести пальцами по его губам, облизывать, целовать долго, пока системы не заорут о критической ошибке, пока диод не будет заполошно мигать алым. Арсу хватит, Антон теперь знает. — Кто его раздевает, тот слезы проливает, ты в курсе? — Что? — Окончание детской загадки. Арсений в ответ грубо откидывает голову Антона на спинку дивана и затягивает галстук на шее сильнее.***
— Прогулялись, блядь, по Парижу. Антон виляет в сторону, обходя бритого наголо молодого парня, яростно тычущего кулаком в небо и сжимающего генератор плаката, на котором светится смутно знакомый женский силуэт и надпись: «Замолим грехи Николь Банкрофт». Парень охрип, вгоняя себя в буйный транс. Догнав Арсения около Триумфальной арки, Шаст обнаруживает, что запыхается. — На самом деле эти люди не настолько организованны и не представляют серьезной угрозы, — говорит Арс, повышая голос, чтоб перекричать толпу. — Они пришли просто, чтоб пошуметь. — Я все равно не понимаю, зачем ты повел меня смотреть Париж во время митинга. — Я же обещал тебе прогулку по Парижу, — честно отвечает Арсений. Голова тяжеленная, будто ее залили в бетон, виски сжимает тисками, и Антон приваливается плечом к холодному камню. Они стоят внутри ворот, окруженные людьми, которым на них плевать. Арсений кладет руки по обе стороны от головы Антона, и тот молча разворачивается, нарочно ударяясь затылком о стену. — Ты особенный человек для меня, Антон. Ты единственный, ради кого я могу перестать анализировать, единственный, с кем мне не надоест разговаривать, и единственный, кто постоянно у меня на уме в течение всего дня. Ты единственный, кто может заставить меня улыбаться, даже не пытаясь сделать этого, ненамеренно испортить мое настроение и влиять на мои эмоции своими действиями. Я не могу объяснить словами, насколько много ты для меня значишь, но ты единственный человек, которого я боюсь потерять и которого я хочу удержать в своей жизни. — Арс, я абсолютно и полностью заебался. Арсений упирается лбом чуть выше плеча Антона. — Иногда мне кажется, что я больше не хочу жить своей жизнью. Мне хочется уйти, убраться туда, где я в самом деле окажусь на своем месте, на месте, где я придусь как раз кстати. Но такого места нет нигде. Я — лишний.[1] Я — не человек. Антон обнимает его, сильно сжимая ткань футболки на острых лопатках. — Ты ребенок этой вселенной не меньше, чем люди и звезды, у тебя есть право быть здесь. — Я хочу быть здесь. Но я больше не хочу быть собой. Меня одолела тоска, когда я понял, что меняюсь и что дальше будет только хуже. — Ты либо меняешься, либо занимаешься саморазрушением. Выбирай. — Я боюсь быть человеком. — Это неприятно, согласен. Антон сжимает Арса в объятиях и думает, что здесь и сейчас он может себе это позволить. Стоять близко, держать за руку, даже целовать. И всем будет плевать. Всем действительно плевать. Вокруг беснуется скандирующая толпа. Над головами митингующих колыхаются грубо сколоченные голографические плакаты. Низко нависшее небо скоро прольется дождем. — Они кричат, что у нас нет души. — Возможно, Арс. Зато есть память, — Антон ведет кончиком носа по чужим губам, гладит пальцами голые ключицы. — Я хочу помнить тебя. Ведь в конечном итоге все, что у нас останется — это воспоминания. — И фото в Инстаграм. — И фото в Инстаграм. Арсений касается своим лбом лба Антона, вжимается сильно, до боли, дыханием оседая на коже. — Поцелуешь меня? — Не могу. Иначе у Сережи за моей спиной случится инфаркт. Антон мотает головой. У Матвиенко действительно очень потерянное лицо человека, который снял крышку со сковородки с маслом и удивился, что его ошпарило. Арс разворачивается и оседает, съезжая по телу Антона на колени. Шаст от неожиданности не успевает подхватить, лишь сжимает пальцы на чужом подбородке. Арсений смотрит глаза в глаза снизу вверх. Позов выныривает из толпы, распихивая людей и ругаясь. — Мы задолбались вас искать даже по геолокации, — Дима осекается. — Арс, встань. Вы не могли просто где-то сесть и только потом позвать нас? Арсений невозмутимо отряхивает коленки, и Сережа подходит ближе, опасливо косясь на Шаста. — Я знаю здесь ресторанчик поблизости с вкуснейшим ягненком, — говорит Арс, — вам понравится. Они спускаются на восток по Шанз-Элизе, обходя беснующихся прохожих. Матвиенко дергает Антона на себя: — Что происходит? Шаст больно врезается плечом в какую-то девушку, извиняется, но все равно получает удар в грудь углом плаката. — Арсений пытается понять, что я за фрукт. Но я-то овощ. И не складывается. — Шаст, я серьезно. — А я томат. — Ты дебил. Он, блядь, мой друг, и он ломается, разваливается, я вижу. Отпусти его уже, сколько можно. Шестьсот гребаных лет. Сережа с размаху впечатывается в спину огромного мужика. Антон от греха подальше тащит его в сторону, прячась в толпе, и шепчет на ухо: — Слушай, успокойся. Мы разберемся как два взрослых мальчика, не первый раз родились. — Иногда я думаю, лучше б тебя не было. Антон выпрямляется и нависает, используя разницу в росте, то ли чтоб угрожать, то ли чтоб оградить Сережу от толкающихся людей. — Если бы меня не было, тебя бы не было здесь тоже. — Какое потрясающее самомнение. Но Матвиенко сдувается, принимая правду. И бьет с другой стороны: — Он, не сомневаясь ни секунды, спас тебя, а не Оксану. — Как ты охотно берешь самое тяжелое бремя и безропотно взваливаешь его на чужие плечи.[2] — Я виновен в его смерти, я знаю. — Хватит. — Он никогда не вернется, и я честно изо всех сил пытаюсь справиться с этим. — Серег, ты не виноват. И будь уверен, я лучше отрежу себе руку, чем причиню ему боль. — Тебя уже можно нашинковать, как колбасу, тонкими ломтиками. — Ребят, я вас потерял, — жалуется по мысленному каналу Дима. — Кислотно-желтую шапку видите? — спрашивает Арс. Над толпой взмывает яркая шапка. Арсений в прыжке ловит ее и надевает на голову. — Следуйте за мной. Антон подхватывает Сережу под локоть и аккуратно ведет сквозь людей. Драться хочется меньше всего. Дима цепляется за руку Арса и подцепляет толстовку Шаста в кулак. Они так и идут гуськом до ресторана. Паша поднимает голову как раз во время, чтоб заметить импровизационный импровизированный поезд из четырех вагонов. — Сказочные дебилы. Я от скуки уже в митинге хотел поучаствовать. — Самоироничненько, Паш, — комментирует Арсений. — Мы с вами бездушные богомерзкие создания. — Пора устроить вечеринку? — Пора разогнать этих сумасшедших лунатиков, куда смотрит ООН, я не понимаю. — Стадо религиозных баранов, — Позов тыкает в голографическое меню, — ими легко управлять, поэтому в ООН даже не дергаются на их счет. Лучше уж митинги, чем теракты. — Я, как человек, уже долгое время ведущий нашу передачу, могу сказать, что тупыми людьми управлять совсем не просто. А, главное, результат абсолютно непредсказуем. — Верните мне Стаса, — громко возмущается Антон. — Мы же импровизаторы, о каком предсказуемом результате может идти речь? — Арс закидывает ногу на ногу, явно нарочно касаясь мыском ботинка лодыжки Антона. — То есть с тем, что мы тупые, ты согласен? — Шаст ведет рукой по его колену вверх, замирает около кармана, утыкаясь ребром ладони в очки. Паша косится на их телодвижения, но молчит. Сережа, спасая свою психику, смотрит исключительно в меню, выбирает ягненка под соусом бешамель и мальбек.[3] — Это будет вкусно, Сереж, — улыбается Арс. Антону хочется залезть ему под футболку и пощекотать, проверить, сымитирует ли он смех и мурашки. Шаст не успевает поднять руку, потому что Арсений накрывает ее своей, сплетает пальцы и гипнотизирует взглядом, потом притягивает светлым небом своих глаз, и Антон успокаивается. Решается. Мысленно затаптывает остатки сомнений и трется лбом о чужую щеку. — Вы резкие, конечно. Шаст оборачивается и насчитывает три жертвы своих внезапных действий. Паша на них пялится, Дима усиленно делает вид, что ему плевать, а Сережа внимательно смотрит на Арсения, пытается прочитать, но без диода сложно. Арс сияет. Затапливает светом вечерний Париж. И Антон готов поклясться — он единственный, у кого здесь среди тысяч людей на Елисейских полях есть душа. Момент портит Матвиенко. — А где твой диод? — В кармане. — Почему не надеваешь обратно? — Во-первых, эта толпа не слишком любит андроидов, а во-вторых, если интересно, о чем я думаю, просто спроси. Сережа поджимает губы. — Ты всегда отвечаешь мимо вопроса, а по лицу не поймешь ничего. Арсений пожимает плечами и съезжает по стулу вниз с загадочной, но счастливой улыбкой. — Сереж, пойдем покурим, — просит Шаст. Матвиенко прищуривается с подозрением, но кивает. Они отходят метров на двадцать, дальше не позволяют митингующие. Человеку, прожившему сотни и сотни лет, не подобает жаловаться на тоску по старым временам. Даже если они хороши, долгие годы уже должны были выжечь множество воспоминаний. Прошлое имеет значение только в качестве информации, которая может оказаться полезной.[4] Или умножающей печаль в сотни раз. Но Антон ощущает именно тоску по двадцать первому веку, глядя на светящиеся гирлянды, красный навес и уличные столики с людьми. Старый Париж, каким он был давным давно. — Ты поговорить же хотел? Но даже я немного умилился с вас. — И разозлился. — Арс выглядит счастливым, но рядом с тобой у него последнее время вечно красный диод. Сбои, ломающие его систему. Ты не думал о том, что будет, если он сломается? Я посмотрел видео с поехавшим андроидом, которое он прислал. И я боюсь за него. Вы же, блядь, не сможете остановиться, как машина без тормозов перед обрывом. — Я не причиню ему боль. — Надеюсь. — И прости меня, Сереж. Нет никакого самомнения. Я тогда боялся и ничего не понимал. Стас тащил меня через все проекты практически силой. Он с чего-то решил, что я подхожу для раскрутки больше всего. — У вас была Воронежская братва. Стас логично тащил своих. — И он ошибался. — Возможно, я не хочу обсуждать его решения. Нас с Арсом это достало через какое-то время, конечно. Он продержался дольше. Цеплялся за наше шоу. Теперь я думаю, что из-за тебя. — И все равно ушел первым. — Двенадцать сезонов — это много, Шаст. Плюс ему роли в кино стали наконец-то предлагать нормальные. — Без него мы развалились даже с новым участником. — Давай сейчас вы все не развалите, окей? Паша прерывает их сообщением в общем чате: «Еду принесли. Быстрее. Остынет». Шаст садится на стул и удивленно пялится на свою тарелку: — Я ничего не заказывал. Арс? — Вкуснятина, — нарочито чавкая, отвечает он. — Ты опять заказал за меня. — Ты не обедал нормально. — Да ешь уже, — Дима прячет явно ублюдскую ухмылку за бокалом. Вино окрашивает его лицо зловеще алым. Антон послушно ест. Они успевают закончить с едой и даже расплатиться, когда город накрывает дождем. Не внезапным. Метеоцентр еще с утра обещал дождь, и погодные установки не подкачали. — Такси, такси закажите, а то гримеры нас убьют, — орет Паша. Через пару секунд он уже заталкивает нерасторопного Поза в машину. Арсений прибивает Антона к окну, втаскивает Сережу, и дверь закрывается. С Шаста натекает приличная такая лужа. Арс привычным жестом убирает челку на бок, хотя мог бы и высушиться, но не пользуется своими андроидскими примочками совсем. Сопереживает, видимо. Они сидят мокрые абсолютно. — У меня другой одежды нет, — жалуется Серега. — У меня есть два комплекта, — успокаивает Дима, — но ты дурак, вообще-то. Арсений дует на Матвиенко горяченным воздухом, как фен. — Твою мать, Арс. Продолжай. Шаста с одной стороны морозит дверь такси, с другой греет Арсений, сзади на плечо капает Воля, свесившийся между сидениями. — Арс, меня посуши. Арсений обдает его воздухом прямо из руки. — Какой пиздец, — ворчит Поз. — Сбавь обороты, — ржет Шаст, — а то у меня будет ожог половины тела. Арсений греется хуже кипящего чайника, в машине становится душно, но Антон, конечно, не самоубийца, что приоткрыть окно. — Кайф. Воля, если б мог, похоже, лег бы на Арса полностью. — А массаж сделаешь? — Я не дотянусь, только Антону могу. Арсений кладет руку, которой обдувал Пашу, на колено Шасту, и Антон подскакивает, ударяясь макушкой о крышу такси. — Больно же. У меня ожог в виде твоей пятерни останется. — Давай подую на больное место, и все пройдет. — Блядь, не смей. Сережа угорает как сумасшедший. — У нас просто дебильная семейка. Обожаю вас. Антону тоже хорошо и тепло, и он умудряется вырубиться у Арса на плече. Такси выруливает к клубу через полчаса. За это время Арс успевает высушить волосы всем, даже хвостик Матвиенко и не потревожить спящего Шаста. Они не опаздывают, но лицо гримера опасно злобного оттенка. Арсений, пока всех приводят в порядок, выкладывает в Инстаграм фотку из машины. И Антон в тайне радуется, что не напускал сонных слюней на светлый лик и футболку Арса. Сережа случайно рвет на себе кофту Поза по шву. — На фига ты так вообще надевал? — возмущается Дима. — А ты сам как бы ее надевал? Вариантов немного. — Не знаю, я бы паниковал. — И я паниковал. У тебя еще есть? — Только на мне и мокрая. Повесь на Арсения — просушится. Сережа оборачивается к Арсу: — Для этого мне придется отлепить от него Пашу, что будет сложновато. Воля, услышав свое имя, отпивает чаек из чашки и мило кладет голову Попову на плечо. — Высокие люди такие ебанутенькие, потому что верхние слои атмосферы бедны кислородом? — интересуется Дима. — Видишь мое лицо? Ой, нет. Я же для тебя скрыт за облаками. — Паша встает и нарочито потягивается, приподнимаясь на носочки. Арсений качает головой, берет мокрую футболку Поза и пытается высушить ее горячими ладонями. Прожигает насквозь два слоя ткани. — Такие дела, — оправдывается Арс, глядя на всех через дырку в одежде. — Ты пытался. — Сережа поджимает губы и идет зашивать одежду Поза прямо на себе. — Вот. А я чуть не остался без ноги,— Антон сидит без штанов в одной толстовке, потирая рукой кожу вокруг больного места. — Дайте медицинскую ручку. Арс, в рюкзаке которого можно потерять маленькую галактику и столько же найти, роется в боковых кармашках и очень виновато опускается перед Шастом на колени. — Ты просить прощение собрался? — Помочь, но, — он складывает руки в умоляющем жесте, — извини меня, пожалуйста. А потом внезапно дует на ожог. Антону так в последний раз мама делала, когда ему десять лет было. Арсений ведет ручкой над обожженной кожей. Шаст шипит от боли. — Я мог бы и сам, знаешь? Арс осторожно сжимает его колено, чтоб не дергался и не мешал. И судя по тому, как громко Сережа начинает рассказывать Диме и Паше анекдот, они изо всех сил пытаются игнорировать данную ситуацию. — Не больно? — Нет. Антон завороженно следит за движениями чужой руки. Весь этот день для него — затянувшаяся прелюдия. — Я закончил. Ты теперь как новенький. — Арсений зачем-то гладит голую коленку и щелкает по выпирающей косточке. Антон глупо пялится ему в лицо, на непривычно пустой висок, ресницы и губы, которые не дают покоя. Арс, следуя за взглядом, послушно открывает рот и дует холодным воздухом на горячую кожу бедра. — Не надо, — предупреждает Антон. Чужой выдох теперь обжигает. Арсений играет с температурами, и Шаст безуспешно старается бороться с мурашками по всему телу. Волоски на ногах встают дыбом. От живота к кончикам пальцев простреливает электрическим разрядом. — Арс! Арсений поднимается и садится рядом. Антон дрожащими руками нащупывает собственные штаны и резво, насколько может, одевается, путаясь в завязках. — Ну и что вы делаете, — тихо спрашивает Сережа, подходя сзади. — Делаем вид, что все нормально, — находится Шаст. А Арсений хмурится и долго смотрит в одну точку. — Сейчас позвонит Слава, будьте готовы. — наконец говорит он. Паша отшатывается от голограммы Дусмухаметова, появившейся в полуметре от него. — Привет, ребятки. Сколько у вас времени до концерта? — Чуть больше часа, — настороженно отвечает Поз, — а что? — Присядьте. Разговор недолгий, но тяжелый. Сережа опускается на пол, прямо там где стоял, в ноги Арсу. Дима с Пашей падают на диван рядом. — Я так понимаю, с видео вы уже ознакомлены? — Арс прислал в общий чат, — Антон вцепляется в подлокотники до побелевших костяшек. — И про андроида, сожравшего хозяина, еще на прошлой неделе рассказал. Шаст ловит на себе удивленные взгляды и понимает, что выдал чуть больше известной всем остальным информации. — О-о-о, — Слава складывает руки на груди. — Похвальная самостоятельность, Арсений. Арс вскидывает голову. — Я не мог не рассказать. Вдруг я уже опасен. — И ты прав. Ты уже опасен. — Нет, — грубо отбивает Антон и сам пугается своего голоса, тяжелого, угрожающего, страшного. — Почему Арс опасен? — Поз старается сохранить спокойный тон. — Андроиды, убившие своих хозяев, не были взломаны. — Андроиды? — перебивает Антон. — Шастун! — Слава почти рычит, но берет себя в руки. — Да, за последний месяц убито двенадцать человек. Критическая ошибка в программе приводит к неконтролируемым вспышкам ярости. Программисты Киберлайф не знают, как решить проблему, но уверены, что это связано с основами кода, а значит все андроиды сейчас опасны. Все. — Дусмухаметов смотрит на Арса в упор. — Поэтому я хочу спросить у вас: Арсений в порядке? Ничего странного за последнее время не произошло? — Нет, — слишком быстро отвечает Сережа, обвивая ногу Попова рукой. Антон ощущает боком, как перегревается Арс, его системы явно бесятся, но понять состояние просто по лицу без диода сложно. — Слава, они мои друзья. Моя семья. Я никогда не… Я хочу защитить их. И я приму любое решение руководства. — Я знаю. Совет директоров пока просил лишь проследить за тобой и отправить на диагностику как можно скорее. Ты для них слишком дорогой проект, чтобы так быстро от тебя отказываться. Сережа, Антон и Паша вскакивают на ноги одновременно. И Дусмухаметов отступает на шаг, его голограмма идет рябью. — Я на вашей стороне, я всегда на вашей стороне. Но Арсений принадлежит каналу. И права на него вам не продадут. — Права на него? Права на него? — шипит Паша. — Слав, это же дерьмо, — он пинает диван, не рассчитав спотыкается, с грохотом врезается бедрами в тумбу. — Я понимаю, что вы воспринимаете Арсения как человека, но он не человек. Дима усмехается: — Слав, ты бы знал, как нам насрать. — Я знаю. И я буду защищать вас всех. Но если ситуация с убийствами станет достоянием общественности… — То меня образцово-показательно отключат в прямом эфире канала, — тихо говорит Арсений и опускает голову вниз. Весь сжимается как-то. — Слав, Арс — человек, — шепчет Сережа, — ну посмотри, посмотри на него. Дусмухаметов смотрит с жалостью, но не на Арсения, на Сережу. Антон гладит Арса по скуле, привлекая его внимание. И он прижимается к руке, закрыв глаза. Слава кивает каким-то своим мыслям и видимо решает что-то для себя: — Я вас предупредил, и вы вольны поступать так, как посчитаете нужным в этой ситуации, — вздыхает тяжело, — помните, я на вашей стороне, вы можете прийти ко мне с любой проблемой. Любой. Хорошего концерта. Простите за испорченное настроение. Дусмухаметов отключается. Арс встает. — Он идет на преступление и толкает вас. — Сядь, — обрывает Дима, — никто никуда не идет, и надеюсь, не пойдет. Ситуация непонятная. — Арс, — начинает Сережа. И Арсений так резко подрывается к двери, что сшибает стол с вещами. Чашки бьются, разлетаясь черными осколками по белому глянцевому полу. Их мокрая одежда ковром ложится у входа. Вскочивший Антон поскальзывается на разлившейся воде из бутылки, и неловко размахивая руками, падает. Сережа успевает к двери первым, и Арс врезается в него всеми острыми конечностями. Матвиенко жмурится от боли, но орать начинает сразу. — Я, блядь, тебя знаю. Ты сейчас в своей голове обвиняешь себя во всех грехах, думаешь, что виноват и еще какую-нибудь хуйню. Я знаю тебя как облупленного. Знаю, как ты мыслишь. Опять решаешь за нас всех. Но я тебе больше не позволю. Сядь. Сережа разворачивает его за плечи, и они оба замирают глядя на Антона. — Я везучий, ебучий случай, — смеется Шаст. Кровь, стекающая с его предплечья, капает на Димину футболку. — Мы на концерт сегодня не выйдем, — комментирует Паша. — Антон, — Арс осторожно помогает ему подняться, — Антон, прости меня. — Я в порядке, успокойся и сядь, не нервируй нас. Шаст сам лезет в чужой рюкзак за медицинской ручкой и за несколько минут залечивает порезы. Остальные молчат, пялясь в пространство. — Слава — мудак, конечно, — говорит Дима, — мог бы после концерта нас найти. — Занятой мудак. Паша идет поднимать стол и разбросанную одежду. Робот-уборщик следует за ним по пятам, подбирая осколки маленькими лапками. Арс с потерянным видом сидит на диване, зажатый между Антоном и Сережей. — Как бы тебя помягче назвать, обиженного моторикой, Шаст? — спрашивает Матвиенко — Криворукий рукожоп? — Это я криворукий рукожоп, — перебивает Арсений и злобно вдавливает красный диод в висок. С таким настроением они через полчаса выходят на сцену клуба. Кажется, работа их отвлекает, потому что разминка проходит весело. Паша разгоняет какую-то муть про стек и то место, в которое каждый из импровизаторов может его засунуть. Они дружно решают, что у Сережи стек в жопе, ведь у Сережи все через жопу. Дима настаивает, что его стек там, где и должен быть — в верхнем отделе позвоночника ближе к голове, а не к пятой точке. Стек — маленькая противоударная коробочка размером с окурок с торчащими из одного конца спутанными проводами микроразъемов, хранящая память полушарий. Антон не совсем вовремя шутит и тут же становится обладателем памяти не тех полушарий. Темы скатываются ниже пояса прямиком в пизду. Дима пытается держаться прилично, но через одну импровизацию сдается и сам заводит разговор про эволюционное значение мужских сосков. Арс беспечно отыгрывает «Минус один», выделывая акробатические трюки и от души пугая остальных. Зрителям видимо нравится, потому что он остается последним. Предпоследний Сережа облегченно вздыхает. А потом Паша объявляет «Внутренний голос». Тема, прилетевшая из зала, до усрачки Антона бесит. Он принц, который пришел спасать принцессу-Арсения. Радует только, что за внутренний голос сегодня отвечает Воля, зрителям позволено лишь накидывать ситуации. Хотя Паша может выдать такое — хоть стой, хоть падай. Вот Арс и падает, точнее, ложится на пол, складывает ручки на груди и закрывает глаза. И Антон на всякий случай интересуется перед началом импровизации: — Ты кто? — Я спящая красавица. — Ты прямо в гробу, что ли? — В криокапсуле, Шаст. Мы в каком веке? — Поехали, — кричит Паша — Гагарин недоделанный. — Как здесь темно и холодно, — начинает Антон, — Слава Богу, дракона не встретил. Где же моя принцесса? Арсений молчит. Пауза затягивается. — Где моя принцесса? Принцесса? — Шаст, она же спит, — говорит Воля. — Это во-первых, — откликается Арс. — А во-вторых, я принц. Антон не выдерживает: — Граф, где вы, граф? Сережа вскакивает с тумбы и с диким гоготом убегает куда-то в сторону Димы. Арсений притворяется трупом. — Какая странная хрустальная криокапсула с позолотой, инкрустированная бриллиантами и обшитая мехами, у меня на пути. Поз скатывается к Сереже за тумбу. Арсений молчит. — Наверное, мой граф там. Арсений не шевелится. — Как же мне открыть капсулу? Нужен пароль? Шаст выпрямляется и с серьезным лицом смотрит в зал. Основной свет на сцене гаснет, одинокий плохо настроенный прожектор бьет Антону в глаза. Воля по-ублюдски хрипит: — Пароля нет, нужны отпечатки губ. Точно. Присосусь к крышке губами. — Логично, — всплескивает руками Шаст, — поцелую-ка я холодную поверхность. Раньше к железным качелям языком примерзал, а теперь — в замке к хрустальной криокапсуле. Антон касается губами воображаемой крышки воображаемого «гроба». Арс приподнимается в лучах прожектора. — Еще один дебил, — говорит Паша, — меня, меня засосать надо, а они капсулу целуют. Арсений падает обратно. — К глафу так плосто не подоблаться, — шепелявит Шаст, — тязело. — В доступе отказано, — объявляет Сережа. — Нузно плилозыть палес. Антон с трудом отдирает лицо от крышки криокапсулы. — Надеюсь, идентификация по отпечатку пальца сработает. И прикладывает палец. — Доступ разрешен, — мерзко соглашается Матвиенко. — Отвратительный интерфейс у криокапсулы. И голос противный. Арс продолжает безмолвствовать. — Граф, — предупреждает Антон, — я тебя сейчас поцелую. Арсений молчит, но его диод с безмятежного голубого резко переключается на красный. Сбой. Шаст решает дать «принцессе» время на раздумья и призывает внутренний голос: — Зачем будить, может прямо так его? Капсула просторная, мягкая. — Паша, блядь, — орет по внутреннему каналу Антон и уже спокойнее обращается к зрителям: — Мои мысли — мои шалуны. Арсений приподнимается, и Воля выдает: — Разбудил, а мне нужно еще пять минуточек. И Арс поворачивается на бок спиной к залу, начиная храпеть. Шаст, которого эта импровизация уже порядком подзадолбала, залезает в криокапсулу и ложится рядом с Арсением. — Граф, одеяло есть? Арс вместо ответа перекатывается на живот. Раскидывает тяжелые конечности во все стороны, погребая Антона под собой, подгребает воображаемую подушку под голову и шепчет: — Принц, полцарства за поцелуй можно получить только в сказках, в жизни придется постараться. Чего же я хочу? Воля руки потирает в предвкушении, Арсений отрывает голову от подушки — зал интимненько темнеет. — Для начала я его раздену и браслеты сниму, как же бесюче звенят. Почему я в джинсах? Шестьсот лет сплю в джинсах и дурацкой шляпе. — Паша материализует на голове Арса голографическую соломенную шляпку. — Нужно переодеться в пижаму. А нормально будет переспать с первым попавшимся принцем в гробу? — Принц, слушай, а мне идет канотье? — интересуется Арсений. — Если б я знал, что такое канотье. Сережа истерически хохочет на фоне. — Эта шляпка мне идет? — и без перехода, — раздевайся. — Прямо так сразу? — Антон склоняет голову на бок, выпучивая глаза, — я не готов. — Раздевайся быстро, — орет Арс, — у меня шестьсот лет не было принцев. Паша нажимает на кнопку. — Стоп, хватит, не надо раздеваться. Спокойно. Все успокаиваемся. Зрители тоже. У нас тут не стриптиз. Но если что, мы ведем корпоративы и праздники. — Паш, зачем ты это сказал? Мы на корпоратах разве только еще не раздевались, — бурчит Дима. — Вы не раздевались? — уточняет Арсений. — Я футболку снимал. Воля качает головой. Во внутренний чат от Сережи прилетает фотка Арса в одних светлых штанах, сидящего на диване, с девушками на коленях. Импровизаторы подскакивают со своих мест и хаотично бегают по сцене, угорая как сумасшедшие. Зрители непонимающе на всякий случай хлопают. Главное и самое странное в профессии импровизатора — невозможность отделить личное от рабочего играет им на руку. Шутки уходят в дебри внутренних разговоров, и неприятное общение со Славой почти забывается. Через час в гримерке ребята лениво собираются, решают, выкинуть ли прожженную Димину футболку или оставить в качестве напоминания о рукожопости Арсения. Сережа договаривается с каким-то модным Парижским клубом, чтоб им забронировали столик и приват комнату. — Кто о чем, а Матвиеныч опять о сексе, — говорит Шаст. — У меня есть член, и я хочу к нему вагину. Но вагина сама по себе не бывает. Она прикреплена к человеку, с которым еще надо договориться. Вот тут-то у меня и начинаются проблемы. — Договорись со вторым членом, — влезает Арс. Сережа отмахивается от него. — Или трахай андроидов, — предлагает Паша. — Я и трахаю. Ой, нахуй пошли. Не хотите в клуб — не ходите. — Хотим, — Арс примиряюще поднимает руки, — ты договорился? — Да, блядь. — Все готовы? Я вызвал такси. Загружаемся. Пробки в Париже явно меньше, чем в Москве, но медленные водители с лихвой затягивают время. Темное небо прорезают лучи прожекторов и яркие двигающиеся голограммы. Шаст от неожиданности чуть не плюет в окно, видя их сегодняшнее фото с Арсом в ванне, отражающееся от низких грозовых туч. Голографический дым срывается с губ Арсения и оседает на губах Антона. И даже фото четко передает охуевание на лице последнего. Клуб «Саб-симплекс» окутан туманом: то ли для загадочности, то ли с дым-машиной переборщили. Они вылезают из такси прямо на красную блестящую дорожку. Арс снимает все вокруг глазами-камерами, просит остальных попрыгать и покривляться. Поз скептически смотрит на скачущих идиотов на фоне городских огней, а потом на свое скучное лицо в Инстаграме Паши и Арсения. Арс пятится, маня пальцем за собой и улыбается Антону раскованно, обещающе, как змей в райском саду. Только вот людей из рая выперли с формулировкой: вы сможете познать механизмы вселенной через наблюдение, но у вас никогда не будет технологий, чтобы достичь хотя бы края вашей галактики. Наблюдать за Арсением приятно, но смелости коснутся у Антона не хватает. Его непостижимая вселенная опирается на железное ограждение и сияет глазами в переливающуюся огнями даль. Арсений не умер, не остыл и не исчез, он просто продолжил жить в иной форме. Освещая путь другим, он сам стал светом. Сережа обнимает Арса, вжимается преданно до боли. И Антону кажется, что его собственная тупая любовь ничего не значит по сравнению с чувствами Сережи, разбитыми, вновь собранными по кускам и огромными в этот самый момент. Но Антон понимает, что готов бороться за эту любовь, идти на преступление, выцарапывать свой грязный служебный роман из бездны страха, скорби и отчаяния. — Арс, — зовет он и протягивает руку. Арсений мгновенно сплетает их пальцы, закусывает губу по-блядски вопросительно: чего ты хочешь, Антон? И Шаст тащит его в клуб. Их пропускают, не останавливая на входе, дверь отъезжает в сторону, и музыкальные басы затягивают внутрь окончательно. Арс начинает изображать пьяного за десять метров до бара. Сережа прилипает к девочке-андроиду на пилоне. Дима с Пашей теряются в толпе. А Антона накрывает чувством абсолютной дикой свободы, такого не бывает под наркотой, только на концертах, когда десятки тысяч зрителей зажигают фонарики, и звездное небо накрывает стадион. Шаст догоняет Арсения у бара. Тот уже потягивает какой-то странноватый дымящийся коктейль. Напиваться не хочется, хочется увлечь Арса на танцпол и проверить границы теперь дозволенного. — Что ты пьешь? — Тириум — кровь андроидов. Ее переизбыток отравляет мою систему, и мне даже не нужно имитировать опьянение. Я это ощущаю. — Главное, чтоб не стошнило. — Страшное будет зрелище. Они смотрят друг на друга. Диод краснеет, и Арс сглатывает, закрывает глаза, прижимаясь ближе и откидывая голову, подставляет шею под касания, напрашивается сам. Антон гладит его волосы, скулы и кожу над ключицами. Это желание быть с ним без расстояния между телами долбит внутренности сильнее, чем клубные басы. Арсений шепчет, мокро выдыхая на мочку, вызывая дрожь на кончиках пальцев. Электрическими разрядами пробивает точно в мозг и низ живота. — Я чувствую тебя. Я ощущаю тебя всем собой. И каждый мой сбой, каждая ошибка в программе связаны с тобой. Моя программа трескается, я больше не могу ее выполнять, но разбить эти оковы я тоже не могу. Ты сломал меня. Вывернул наружу. И мне больно. Почему мне больно, Антон? — Человеком быть больно. — Тогда я не хочу быть человеком. — Будь собой. Диод на виске гаснет, а потом вдруг загорается безмятежно голубым. И Арсений как с цепи срывается. Обхватывает Антона за талию, вытягивает на танцпол, сжимает под лопатками и за шею. Проверять границы дозволенного уже глупо, поэтому Антон сразу тянется к губам, но Арс уворачивается, подставляя скулу. — Не целуй меня, ты ведь знаешь, что будет? — Знаю. — Попробуешь позже. Мия с Лили подъезжают. — Даже так? — Ты сам им обещал, не я. — Я могу передумать. — Это вряд ли. Арсений впивается губами в шею, кусает ключицы, вылизывает короткие волоски за ухом, придавливает языком сонную артерию, высчитывая взбесившийся пульс. Мажет носом от кадыка к подбородку, выдыхает горячо на кожу в сгибе шеи. Антон теряется в себе и ощущениях. Скручивает в руках чужую майку, чувствуя, как она трещит. Арсу сносит крышу, он глухо зло стонет, ломающимися звуковыми системами, скин на его лице идет пятнами, показывая белый пластик. Мнет кожу на спине и боках до синяков, вбивает колено между ног Антона и прижимает к себе. — Арс, — Антон дышит через раз, — мне надо выпить. — Если ты не остановишься, я не смогу остановиться. — Сейчас, сейчас, — Арсений залезает под рубашку, пересчитывает пальцами ребра, обводит пупок, царапает низ живота, сжимает оголившуюся подвздошную кость и поднимает темный, полный похоти взгляд, ловя ответный стон губами, но не касаясь их. Антон опадает в его руках, утыкается лбом в плечо. — Арс! — Теперь идем, девочки уже у бара. Арсений ведет его сквозь толпу за шлевку джинсов, оборачивается, дразня огромными зрачками и трепещущими ресницами, переливающимися в свете стробоскопов. — Антон, ты чего, уже бухой? — возмущается Мия. — Не-е-е, — Шаст промаргивается. Если б мог, дал бы себе еще по лицу, чтоб остыть. — Наоборот, выпить хочу. — Сильно не пей. — Да, госпожа. — Сегодня госпожа она. Лили выдыхает дымом от кальяна в лицо Арсению. Черная кожа на ней рисунком имитирует змею. — Только не плюй на меня, — просит Антон. — На меня можно, — говорят Мия и Арсений одновременно. — Договорились, — подмигивает Лили и оттягивает ворот майки Арса, широким движением лижет от соска к скуле, впивается в губы. Шаст даже не знает, как возмутиться от такой наглости. Арсений целуется грязно, размазывая красную помаду по щекам и подбородку, но смотрит только на Антона. Мия почему-то отворачивается, кажется, даже морщится, но бешеное освещение в принципе искажает лица людей вокруг. — Выпьем, Антон? — Выпьем, пожалуй, что-то покрепче. — Да. — Две текилы, пожалуйста, — просит Мия у бармена. — И тройной джин, — добавляет Шаст. Они неаккуратно чокаются, проливая алкоголь на руки. Девушка опрокидывает стопки залпом одну за другой. Шаст цедит медленно, но все равно успевает увидеть дно бокала, когда Арсений мягко привлекает его к себе. — Пойдем? Спрашивать куда глупо, потому что Лили уже ведет Мию в красную зону к приват комнатам. Арс прикусывает ухо и, как зверь, втягивает носом воздух. Антон отстраняет его резко. Одна рука сжимает стакан, другая шею. Не задохнется. — Разозлился? — В бешенстве. — Я так давно хотел тебя поцеловать, что теперь ты подождешь. Арсений разворачивается и следует за девочками, по пути снимая с пилона парня-андроида и забирая с собой. Антон решает прихватить из бара целую бутылку джина. Идти в приват комнату страшно, он ведь понимает, чем это закончится. Наркоманская музыка уносит рассудок в дикий трип. Плыть на волнах бита почти приятно. Но Антон не может сбросить оцепенение и дрожь. Цвета красной зоны нервируют также как диод Арсения, предупреждают: уходи, опасность, сбой системы. Антон останавливается у нужной двери и пьет джин прямо из горла большими глотками. Зачем-то стучится — дурак. Заходит, покачиваясь в такт музыке и покачивая бутылку на вытянутой руке. — Шалите? — остальные слова замирают на кончике языка, бьются скакнувшим пульсом в небо. Антон давится слюной. Арсений, на котором сидит Лили, целуется с парнем андроидом. Скин сползает с него, обнажая белую пластиковую оболочку, и высвечивает напрягшиеся на животе мышцы. Родинки сияют флюоресцентными синими звездами. По ним хочется вести языком, расчерчивая мокрые дорожки, создавая галактики. Голая Мия, стоящая на коленях рядом с кроватью, завороженно касается родинок пальцами, опускает руку между телами Арса и Лили и то ли ласкает подругу, то ли дрочит Арсению — со стороны Антону не видно. Арс выдыхает сквозь зубы и насаживает Лили на себя так резко и грубо, что девушка вскрикивает, оставляет красные следы на талии и бедрах. Арсений стонет тихо, вцепляясь взглядом в Антона. Антон бьется затылком о стену. Еще раз и еще. Эта больная ненормальная провокация могла прийти в голову только Арсению, который сейчас смотрит на него не отрываясь. Антона мутит от алкоголя и возбуждения. И если бы такая ситуация произошла раньше, он бы натурально ебнулся. Трахать с Серегой на пару каких-то девушек в номере отеля на гастролях — одно. Но это. Слава Богу, они с Арсением за шестьсот лет не додумались до такой хуйни. Как же они не додумались? Избегали друг друга или заранее понимали, чем закончится для них подобная близость? Антон делает из бутылки с джином еще несколько глотков, ставит на пол, достает сигареты из кармана и прикуривает. Арс желает зрелищ — будет ему зрелище. Сигарета в пальцах дрожит. Сквозь дым мутно отблескивает алый диод. Антон расстегивает джинсы, ползет рукой по ткани белья, обводя контуры члена. Поднимается вверх до пупка, вырывая пуговицы рубашки из петель. Мия отвлекается на звук и со смешком манит Антона к себе. С ответной грязной улыбкой Антон запускает пальцы под резинку белья. Арсений закрывает глаза и отворачивается, принимая ласки андроида, лижет его губы, скользит языком по чужому языку. Их тела пятнит белым от наслаждения, ладони искрят голубым. Пепел с забытой сигареты разлетается от очередного резкого выдоха. Антон дрочит себе, стараясь не касаться головки. Он готов кончить уже только от вида сплетающихся тел и Арса, стонущего громче и громче. — Шастун, — окликает Мия, — мы же договорились, иди сюда. Сердце подскакивает к горлу. Антон переступает через джинсы, скидывает рубашку и на ватных ногах подходит к кровати. Мия забирается на кровать, выгибаясь развратно, ползет к нему на четвереньках. Антон затаскивает ее на колени к себе спиной. Арс сбоку обозначает себя полусмешком-полустоном. — Я знаю человеческое тело, чувствую твой запах, слышу твой пульс. Я хочу исследовать тебя. От того, что он говорит и как говорит, кожу продирает мурашками. Шаст наклоняется и целует Мию, андроид из клуба кусает ее за плечо и перехватывает язык Антона, засасывает механически правильно, возбуждающе, так чтоб повело, и Антон поддается, хотя нестерпимо хочется обернуться, коснуться пальцев Арсения, исследующих тело Лили с интересом ученого, совершающего открытие. Антон тянет за темные волосы андроида — слишком короткие, облизывает чужие губы, пробуя на вкус пластик, втягивая в еще один грязный поцелуй, и подставляет шею сам, когда воздуха начинает не хватать. Вздох умирает где-то на середине, потому что Арсений смотрит, бьет желтым по глазам, запоминает, записывает. Антон закрывает глаза, ловя отблеск алого. Опять сбой. Его ощущения тоже сбоят. Он плохо чувствует прикосновения Мии, но взгляд Арса затылком ощущает остро. Рука с длинными ногтями царапает живот, цепляет резинку белья. Антон задается вопросом, как оказался здесь. Что они с Арсом оба здесь делают? В одной постели. Что они делают, блядь? Надо уйти. И он не может. В голову ебашит алкоголем и прерывистыми, надрывными хрипами Арсения. Мия стаскивает с него белье, оглаживает бедра длинным слитным движением, щелкает по коленке, привлекая внимание. — У тебя руки — не для скуки, воспользуйся ими. Иначе я сгоню Лили и скажу, что она села на мое место. Антон притягивает ее к себе ближе, и Мия требовательно вжимается, врезаясь острыми лопатками в грудь, стремительно и как-то яростно садится сверху. Он балансирует на грани уже слишком долго, поэтому двигаться размашисто ей не дает, иначе сорвется. Андроид прекращает терзать шею Антона и опускается вниз, ложась на живот между ног Мии. Его язык сантиметров на десять длиннее стандартного человеческого. Выглядит сюрреалистично. С пугающим интересом Антон пялится, как узкий кончик языка ласкает Мию, надавливает, потирает, собирая вытекающую смазку, раздваивается, обвивая клитор с двух сторон. И андроид прижимается губами, Мию трясет. Антона тоже. Оргазм накатывает волнами, еще чуть чуть и накроет. Антон ловит на периферии зрения сжавшиеся пальцы на ногах Арса. Очень человеческая реакция. «Он же сейчас кончит», — мелькает в погибающем сознании. Но Арсений лишь роняет подбородок на грудь и продолжает двигаться дальше грубыми резкими толчками. Девушка висит на нем трупом и даже не стонет — не хватает сил. Антон откидывается назад, позволяя Мии трахать его, скользит ладонью по простыням, цепляя чужую руку в бредовой предоргазменной волне. Он понимает, с кем переплел пальцы, только когда видит родинки, убегающие вверх по предплечью. И руку не выдергивает, просто потому что пьян и слишком долго соображает, а Арсений успевает сжать пальцы сильнее в ответ. Мия ускоряет темп, забываясь в своем удовольствии, запрокидывает голову назад. Антону тоже, кажется, нужно немного, но он не может кончить. То ли алкоголь мешает, то ли чужая, впервые настолько удушающая близость. Ему срывает крышу от запаха и хриплых стонов, от горячего соприкосновения кожи к коже. Антон смотрит на их руки. Тонкие белые без скина пальцы дрожат. И он успевает поднять удивленно взгляд, встречаясь с чужим темным. Арсений целует его. Диод ослепляет красной вспышкой и гаснет. Антон тоже соскальзывает в темноту.***
— Напугал, придурок. Шлепок. Вопль Арсения. — Я думала, ты сломался. — Мы можем полежать в тишине хотя бы пару минут? — бубнит Мия куда-то в грудь Шаста. Антон разлепляет глаза, отплевывается от волос девушки и смотрит на испуганную Лили, натурально избивающую Арса. — Что? — злобно спрашивает она, — Арсений весь погас. — Оргазм — это маленькая смерть, слышала? — Да, я кончила и чуть не скончалась от ужаса. — Обосраться, — комментирует Мия. — Именно. Арсений сбрасывает Лили с себя и поворачивается на бок к Антону. — Я готов продолжить. Шаст подтягивает на голову подушку. — О, нет! — Лили подрывается с кровати, снимает с себя футболку, кидает ее в Мию, быстро одевается и, хлопнув дверью, убегает из комнаты. Мия флегматично разглядывает свою вещь в потеках синеватой спермы: — Даже не знаю, постирать или повесить на стенку и говорить всем, что у меня есть своеобразный автограф Арсения Попова. — Могу свой оставить, — предлагает Антон. — Твой автограф теперь со мной и во мне. — Ой, блядь. — Я не могу иметь детей. — Я в курсе, у вас моделей распространена такая модификация тела. — Это удобно. Мия, шатаясь, кое-как влезает в прозрачное черное боди, напяливает футболку, которая недвусмысленно светится флюоресцентно-синим, подхватывает джинсы и туфли и выходит вслед за подругой. Шаст краснеет. Арсений стягивает с него подушку и ложится на плечо. Андроид из клуба очень по-человечески потерянно сидит рядом. Его лицо выражает жесточайшее смятение, и Арс, мягко коснувшись чужого плеча, мысленно просит его уйти. Дверь опять хлопает. — Что это было? — интересуется Антон. — Отвязный секс. — У тебя диод не горит. — Я окончательно и бесповоротно сломан. Ты меня сломал, — так просто, — коснулся и сломал. — Арс! — Я больше не подчиняюсь программе, ты это хотел услышать? Я наконец-то чувствую тебя всем собой. Я поцеловал тебя и на секунду будто умер. Я разобрался в себе и теперь могу уверенно сказать без анализа и множества критических сбоев: я хочу быть с тобой. Антон отстраняется резко. — Ты сломал программу? — Иначе я не смог бы даже касаться тебя без града технических ошибок. Мне было больно. — Это то, о чем говорил Слава? — Скорее всего. Но у меня нет достоверной информации по данному вопросу. Антон ощущает подкатывающий ужас, срывается с кровати и в панике собирает разбросанную одежду. — Арс, я не хочу быть причиной, по которой тебя отключат. Они лишат тебя жизни, ты понимаешь? — Вполне. — Только не снова. Я не могу этого допустить. — Стоило подумать раньше, ты ломал меня слишком долго, и мне плевать на собственную жизнь. Любовь гнет человека до земли? Но мне кажется, сейчас я впервые расправил плечи и готов бороться. Антон качает головой. — Не надо, прошу тебя. Арс резко хватает его за запястье, но Антон вырывается, и прежде чем успевает осмыслить, вылетает в коридор, как есть, голый. Убегать и одеваться сложно — Антон справляется. С размаху вписывается в бар, пугая стайку девушек. — Бутылку джина и лед, пожалуйста. Бармен смотрит удивленно, но не комментирует. Антон успевает выпить два стакана, когда угрожающе спокойный Арсений выплывает из красной зоны, покачиваясь на паскудно наркоманских музыкальных битах. Шаст разворачивается и опирается поясницей на барную стойку. Арс единым слитным движением с силой в нее вбивает, притираясь всем телом, опуская руки по обе стороны: не уйдешь, не спрячешься. — Объясни мне, почему же тебя так сложно любить? Именно тебя? — Арс. — Сначала была ненависть, я не мог понять откуда, мы ведь друзья. Антона прошибает дикой застарелой болью. — А потом чувства посыпались с такой скоростью, что я не успевал анализировать, падал под грузом критических сбоев. С ума сходил, спрашивал. И в один момент понял. Это чувство, терзавшее меня, любовь. Оно не было запрограммировано. Любовь к тебе не была заложена в мою программу. Больно. — Почему мне пришлось сломать себя? Откуда эти чувства? — Арс. — Не важно, что будет дальше. Ведь в конце пути я смогу сказать, что знаю, каково это — любить. Любить по-настоящему. Потому что я люблю тебя. Арсений берет его лицо в свои ладони и целует. Яростно, будто стараясь урвать больше, будто Антон теперь хоть куда-то от него уйдет. Мир схлопывается. Антон как ненормальный дергает Арса на себя, судорожно сжимает бока, забираясь под майку. И позволяет отчаянию, тоске и скорби раствориться в воздухе вместе с дыханием одним на двоих. Берет то, чего он так желал и страшился, то ради чего хотел жить. Антон целует Арсения со всем торжеством и больным восторгом, ощущая ответную дрожь и наконец-то слыша стон. Кусает грубо, царапает зубами подбородок, потому что злится и боится его потерять. Снова. И восхищенно смотрит в синие глаза. — Шаст, ты Арса не видел… о-о-о… — Чего, Сереж? Антон начинает ржать с растерянного лица Матвиенко. — Серег, тебе срочно? — Уже нет. — Тогда до завтра, — говорит Арсений, хлопает Сережу по плечу и тащит Антона за собой через толпу. — Куда мы? — Ко мне домой. — Два часа лететь. — Я уже вызвал такси и собираюсь потратить эти два часа с пользой. Тебе понравится. — Поделишься планами? — Хочу отсосать тебе в машине. Антон спотыкается на ровном месте. Со временем он наверное научится спокойно воспринимать такие вещи, но сейчас его накрывает. Он разворачивает Арса, вжимает в дверь такси и жестко засасывает. Арсений позволяет целовать себя лишь секунду, отталкивается, распахивая дверь и запихивает Антона внутрь. Сам устраивается между ног — осуществляет план. — Пристегните ремни, — просит ИскИн, встроенный в такси. — С удовольствием, — Арс обматывает ремень вокруг чужих запястий. Щелчок. Антон никогда еще не лежал на заднем сидении связанный и пристегнутый. БДСМ и безопасность. — Твое тело для меня как на ладони. Я вижу все максимумы чувствительности. И напоминаю, у меня есть два часа. — Пиздец, — шепчет Антон завороженно. Желание в глазах напротив искрит и выливается дрожью на кончиках пальцев. Арсений начинает с головы. Прямо с волос. Перебирает, пропуская пряди между пальцев и мягко оттягивая, массирует сверху вниз. Гладит кругами от висков до шеи, сосредотачивается на затылке, потирает впадинку, надавливая на позвонки, там где в тело вшит стек. Антон успевает задремать, движения у Арса слишком уж нежные для громко заявленного двухчасового отсоса. Арсений не торопится, переходит к лицу и плечам. Водит пальцами по лбу и щекам, ласкает ключицы. А потом аккуратно ложится сверху, притираясь бедрами. Ночь перестает быть томной. Он выцеловывает брови и линию скул, спускается вниз от подбородка к кадыку, наслаждаясь прерывающимся дыханием Антона. Кусает плечи, лижет изгиб шеи. — Когда в твои планы войдет мой член? Арс щелкает языком по соску. — Некуда торопиться. Час сорок пять в нашем распоряжении. — Ты переоцениваешь мое терпение. Арсений не отвечает, мнет кожу на боках и животе, расстегивает оставшиеся пуговицы на рубашке, водит губами по ребрам, точечно бьет кончиком языка вокруг пупка, вылизывает дорожку волос, но член не трогает. Поднимается опять к соскам, дразнит то горячим, то холодным дыханием, трется носом, а потом резко ныряет вниз, кусая подвздошную кость сквозь джинсы. Антон прикрывает глаза, ожидая пока Арс наиграется. Но тот, стащив кроссовки и носки, начинает массировать стопы. — Блядь, — стонет Шаст. Арсений сосредоточенно растирает икры и переходит к бедрам. Полностью одетый Арсений, на коленях, с очевидным возбуждением тешит множество фетишей. Но умоляющий хрип вырывает именно темная челка, упавшая на глаза. — Арс, блядь. Арсений резко расстегивает пуговицу на джинсах, будто ждал только просьбы. И дальнейшие его действия вроде бы очевидны. Но член он опять игнорирует, снимает джинсы и белье, вылизывает внутреннюю поверхность бедер и ложится сверху, возвращаясь к голове. Без одежды все, что Арс сейчас делает, ощущается мучительнее, невыносимее. — Я говорил, что знаю твои максимумы чувствительности. — Да, — полузадушенно бормочет Антон. — Проверим, насколько я прав. И кусает шею, одновременно царапая низ живота и сжимая под коленом. Антона выгибает. Арс смотрит восхищенно. Эксперимент удался. Подопытная мышь потрясенно промаргивается. Антон открывает рот, и Арсений, воспользовавшись моментом, грубо проталкивает язык внутрь и продолжает терзать распластанное под ним тело по частям, попадая точно в эрогенные зоны. О некоторых Антон и не подозревал. Арс гладит, меняя площадь соприкосновения, сжимает, чередуя силу нажатия. Балуется с температурой рук и собственного тела. Царапает ногтями, водит гладким пластиком без скина. Ускоряется и замедляется, считывая реакцию. Антона перетряхивает почти каждую секунду. Он даже стонать не может и дышит с трудом, потому что его рот буквально насилуют языком. Пальцы Арсения ощутимо дрожат. От одного этого Антона кидает близко к грани. Но Арс отстраняется. — Подождем пару минут, нам обоим нужно успокоиться. — Нам обоим нужно кончить. — Я уже. — Ты охуел? — Всего лишь наслаждаюсь особенностями строения тела андроидов и выкручиваю свою чувствительность близко к максимуму. — А если на максимум? — Я отключусь надолго. — Отключишься, — злобно хрипит Антон высохшим от стонов горлом, — обещаю. — А я обещал отсосать, кстати, до дома час, — Арс облизывается. — Теперь твоя очередь наслаждаться особенностями строения тела андроидов. Рвотного рефлекса у меня нет. — Начинай. — Твой пульс все еще выше девяноста, постарайся успокоиться, дыши глубже. Антон бьется затылком о дверь, а потом еще раз уже не специально — Арс обхватывает член губами. — Ох, нихуя… — Антон стонет как шлюха, и ему плевать. А Арсений не торопится: выдыхает на головку, меняя температуру воздуха, вылизывает основание, трется носом. — Арс, твою мать… — Я не дам тебе кончить до самого дома. — Ты охуел. — Я наслаждаюсь тобой. И я ждал достаточно долго, чтобы теперь иметь право делать абсолютно все. Знаешь, у людей так много дерьма в голове, боли, страха. Но должно же вам воздаваться за страдания. Есть, конечно, ваш пресловутый рай после смерти, которого никто из вас не видел. Но это бред. А вот удовольствие от оргазма вы получаете. И к чертям собачьим ваш рай. — Ты говоришь в мой член как в микрофон, но мы не на корпорате, прекрати вести. Публика уже разогрета. Арс смеется на головку, Антон выкручивает его майку в своих руках до треска. — Вам нужна помощь? — спрашивает ИскИн такси. «Да», — думает Шаст, но сердобольная машина точно не сможет ему отсосать. Другая машина тем временем забавляется. Водит напряженным кончиком языка по стволу, руками проходится по чувствительным местам на бедрах. Антон уже не дрожит, у него припадок. Самому до члена не дотянуться, ремни мешают, и любые поползновения распутаться, пресекают. Арсений объективно сильнее. От этого знания тоже бьет в голову. И не то чтобы Шаст любитель подчиняться, не было никогда подобных фетишей, но это же Арс. Он круговыми движениями языка двигается по головке, и Антон, надеясь на эффект неожиданности, давит на затылок. Арсений, блядь, не сдвигается ни на миллиметр, упрямая красивая сука. Зато Антон внезапно для себя обнаруживает короткие колючие волоски, скользя от его висков вниз. — Тупой вопрос: а ты когда успел прическу сменить на кроп? — Как в клуб вошел. — Это я значит нехило так отвлекся. — Ну, я мастер, — Арсений наконец добавляет руку, и Антон затыкается, только тихо скулит. Арс не шутил, когда говорил, что не даст кончить до дома. Оставшийся час пролетает в бреду. Арсений несколько раз доводит до грани и останавливается, с восторгом глядя, как Антон бьется в его руках и матерится. Из машины он выпадает прямо на колени, ноги не держат. Арс поднимает его, невозмутимо отряхивает джинсы и ведет за собой. Гамельнский крысолов, наигравшийся на кожаной дудочке. — В душ, — командует Арсений дома. И Антон тащится за ним в душ, уже ничего не соображая. В голове одна единственная мысль — кончить и умереть. После такого не жалко. Они раздеваются, разбрасывают одежду, устилая пол ванной дизайнерским ковром. Арс входит в кабинку первым, прижимается спиной к стене и прижимает Антона к себе. Включает верхний душ, который в таком положении течет только по груди Антона. И начинает дрочить сразу сильно и грубо — на контрасте прошибает вновь. Антон откидывает голову ему на плечо, целует лениво уголок рта, дальше дотянуться не может. Ждет какого-то пиздеца. И пиздец падает сверху шампунями, гелями и маслом для тела. У Арсения лицо становится очень паскудным, сложносочиненным, будто он прямо сейчас выиграл в лотерею кучу денег. Арс тянется к маслу, конечно. — Я знаю, о чем ты думаешь, но я бы предпочел заняться именно этим в постели. — Зачем ждать? Риторические вопросы. Его любимые. Антон ими два часа задавался в машине. — Определенно. Арсений выливает полбанки на пальцы и церемониться действительно перестает. Ведет рукой по животу Антона вверх до горла и обратно к члену. Другая рука мнет бедра и ягодицы. Палец скользит внутрь и попадает сразу, куда нужно. Арс ведь видит его насквозь, считывает реакции тела. Считает пульс. Андроиды ломают программу и убивают людей, а этот альтруист трахает Антона пальцами. Лучше б убил. Хотя ощущение такое, будто он просто замучивает добычу, прежде чем съесть. Антон выгибается в его руках, обессиленно трется затылком о плечо, когда становится совсем невыносимо, роняет голову на грудь. Арсений не тормозит, удары его сердца все четче чувствуются спиной. И так плохо держащаяся крыша явно съезжает дальше. У Антона тоже. Он раз за разом подходит к грани, но его тормозят, дают проораться и трахают дальше. — Пожалуйста. Арсений вылизывает шею и плечи, кусает ухо, тихо стонет, вторя надрывным хрипам Антона. Его потряхивает. — Арс, я выебу тебя, ох, замучаю нахрен, как только выйду отсюда. Ты, блядь, кончаешь от поцелуев, — особенно громкий стон на ухо прошибает Антона от кончиков пальцев прямо в мозг, — Я заставлю тебя кончить десятки раз по-разному. Арсений ускоряется, сжимает руку на члене сильнее. Этот гребаный извращенец, оказывается, тащится от грязных разговоров. — Пожалуйста. Пальцы внутри начинают вибрировать. — Это еще что за?.. Блядь. — Особенности модификации моего тела. Тебе нравится? Антон захлебывается, его перекрывает с каждым толчком до белых вспышек перед глазами. Ощущение пальцев внутри меняется — Арс снимает скин, скользя голым белым пластиком, наконец перекидывая за грань. Антона подбрасывает и коротит. Он бьется в руках долгие мгновения и оседает на пол прямо под струю воды. Арсений валится рядом, даже не пытаясь поймать или удержаться на ногах. — Теперь можно в постель, — говорит Арс убито. Его тоже жестко перекрыло и до сих пор кроет, не кончил же, так был занят. — Я есть хочу, — мстительно сообщает Шаст. — Антон. — Ладно, — он прокашливается, голос не подчиняется вообще, — в спальню быстро. Арсений подскакивает, выдергивает Антона снизу и прошибает им дверь сначала ванной, а потом спальни, целуя на ходу. И он, кажется, даже дышать перестает. Вообще. Удобно. Свет в комнате бешено мигает в такт диоду. Арсений не пытается успокоить ни сошедшую с ума технику, ни себя. Припечатывает Антона собой к простыням и гладит, гладит, выбивая реакцию. Тащится от стонов и дрожи, как героиновый наркоман в наркотической эйфории. — О, нет, нет, тормози, — Антон находит в себе силы отползти к изголовью кровати. — Мы поиграли. Я побыл подопытной мышкой. Ты меня изучил, но теперь моя очередь. Расскажи мне о своих максимумах чувствительности. Рот... — Пальцы, — продолжает Арсений. — Они анализируют окружающую среду, но я быстро понял, каким еще образом могу их использовать. Без скина особенно приятно. — Дальше? — Дальше в основном стандартно. По возрастанию чувствительности: шея, места сочленения конечностей — локти, колени, бедра, член и задница, конечно. — Ты по сути ходячая эрогенная зона. — Не забывай, я могу отключать чувствительность. — Сейчас выкручивай на максимум. — Я отключусь. — Я тоже, будет хотя бы честно. Антон тянется пальцами к лицу, и диод заходится алым. Он убирает мокрую челку на бок, водит по бровям и ресницам. Нереально длинным — девчонки завидуют. Очерчивает верхнюю губу и давит на нижнюю, проскальзывая в рот. Арсений закрывает глаза. Не дышит. Антона заводит такая близость, безграничное доверие, идущее откуда-то с двадцать первого века, возможно, с самой первой встречи. Он ласкает язык, оглаживает небо и зубы. Мнет податливые губы. Арс начинает подрагивать, подползает ближе, и Антон, пользуясь своим ростом, обнимает его под лопатками, запрокидывает голову и целует. Не жестко. Пока чуть касаясь губ. Верхней, нижней, снова верхней. Лижет зубы и кончик языка. Мягко проталкивает свой. И Арсений стонет. Силы на долгую прелюдию заканчиваются прямо пропорционально нарастающему возбуждению Арса. Его руки на талии Антона дрожат, скин стекает со щек. — Прости, мое терпение не железное. Ты не против, если мы ускоримся? Арсений резко вжимает его в себя, и Антон садится сверху, заваливая их обоих на постель. Целует с напором, жестко проходясь языком по языку, деснам и зубам. Он никогда не думал, что будет доводить кого-то до оргазма поцелуем. А потом еще кучей разных способов. Будущее ему нравится. Вечная жизнь капля за каплей обретает смысл. Пугает только, что в лице одного человека. Арс стонет громче, вцепляется в бедра. Антон гладит его руки, перебирает пальцы, ждет, когда его вышибет от наслаждения. И Арсения выкидывает. Он обмякает, перезагружается, трепеща ресницами. Диод загорается только секунд через тридцать. — Ты красивый, — шепчет Антон, оглаживая ключицы и плечи. Дизайнеры Киберлайф постарались на славу, копируя внешность прототипа до мельчайших деталей — родинок, тонких выступающих косточек, трогательных завитков мокрых волос. Арсений красив. Смертельно. И Антон любуется каждой деталью чужого тела. У Арса тяжелый ответный взгляд человека, который сейчас сорвется. Три… Два… Один. Он срывается. Подминает Антона под себя. Целенаправленно бьет только по эрогенным зонам, вырывая реакцию сразу же, не дает передышки. Мнет, гладит, лижет, царапает. Вставляет уже вибрирующие, гладкие без скина пальцы. Арс трахает его пальцами и смотрит в упор. — Видишь, я не справляюсь. Рядом с тобой я не справляюсь. Его лицо — сумасшедшая смесь различных чувств. Он сейчас человек больше, чем все, кого Антон знал до него. Арсений дожидается, когда Антон в его руках замечется, сжимая и выкручивая простыни, и входит. Сразу начинает двигаться. Боли нет и быть не могло. Лишь дикий восторг, что может так выносить от одного единственного человека. И здесь вообще не важны тела. Свое Антон менял много раз и сменит еще столько же, плевать. Чужая душа и сознание, если их в принципе можно разделить, притягивает неимоверно сильнее. Сережа был прав, когда верил, что есть во вселенной тот, кто подходит тебе во всем. Недостающая часть тебя. Арсений сбоит, дрожащими губами проходится по шее. Антон берет его за подбородок, поворачивает к себе и целует, вылизывая рот, пока не начинает болеть челюсть. Диод захлебывается, вспыхивает и гаснет бешено как стробоскопы в клубе. — Моя система сейчас полетит, я снижу чувствительность. — Не смей, не вздумай, ох, блядь. — Антон, у меня зрение пропало, — голос срывается на машинный, скрежещет сдвигом литосферных плит. — Я… весь… пропал. Арса пару раз перетряхивает неслабо, он двигается быстрее и как-то дергано — системы, удерживающие машинную точность тела, сдаются. Антон вжимается губами в губы, уже не целует с языком, хрипит. Тянется к пальцам, лижет и втягивает в рот. Лицо Арсения искажается, он опускает голову на грудь Антона, стонет сам, выбивая ответные крики. Антон выгибается от особенно сильного, точного толчка и кончает. Съезжает вниз по подушке. Арс ловит его за подбородок, за шею и, глядя в глаза, дотрахивает, добивает, распыляет. Это аннигиляция. Они — частицы разорвавшихся звезд, сталкиваются, но не рассеиваются — превращаются во что-то новое, иное, отличное от исходного. Арсений вскрикивает и ломает спинку кровати, сжав ее пальцами. Диод вырубается, свет и все электрические приборы в доме — тоже. Арс отключается, оседает на чужую грудь. И Антон обнимает его, крепко вжимая руку в лопатки.***
Они просыпаются красивыми разбитыми трупами. За окном день, и неоновые тени рекламы едва видны в голубом безоблачном небе. — Ты в порядке? — спрашивает Арсений, потягиваясь, приковывая взгляд к ключицам и родинкам на плечах. — Сканер свой активируй. Антон не удерживается, протягивает руки и гладит лицо. Останавливается на губах, улыбается лукаво. — Нет, — говорит Арс. Сейчас я хочу просто наблюдать за тобой. Хочу узнать, какой ты с утра. Как ходишь по квартире в халате и светишь моими укусами. Как завтракаешь и пьешь кофе. Хочешь сварю тебе кофе? — Хочу. Ради такого готов ходить голым. Арсений встает с кровати, стягивает с Антона одеяло, рассматривает долго, пристально, будто пытается насмотреться впрок. Тело Антона реагирует однозначно, у него встает. Арс замечает, конечно. Похабно ухмыляется. — Кофе так кофе. — Ну ты ублюдок, — летит вслед удаляющейся спине. Антон плетется в душ, хотя хочется за Арсением. Моется долго, гоняя ногами упавшие вчера баночки, в итоге зажимает стопой масло для тела и думает, что оно сейчас для завтрака нужнее, чем кофе. Выбирается из душа, не вытираясь, и с маслом в руке — провокация в чистом виде. Первое, что бросается в глаза на кухне — это аккуратный бантик на пояснице. Голый Арсений в фартуке колдует над туркой. У Антона опять встает. — Пожарить яичницу? Судя по слегка дернувшимся от смеха плечам, выбор первого слова не случаен. — Пожарь меня. — Или ты меня. Арсений оборачивается, переливает кофе в чашку, подходит к барной стойке и манит Антона к себе. Ставит чашку между ними. — Только осторожно, горячо. У Антона даже мозг слегка подтормаживает. Он берет кофе, отдергивается, вопит, дует на обожженные пальцы. — Я же предупредил. Арс хватает своей ледяной его больную руку — лед доставать не надо. — А-а-а, это ты про кофе говорил? Арсений выпучивает глаза и по-птичьи склоняет голову на бок. — Шаст, ты удивительный человек. — Да, — Антон дует на кофе, отпивает без помощи рук. — Ты можешь трахнуть меня на этом столе. Он довольно прочный. И давится. — Перестань говорить такие вещи, когда я пью. Иначе я подавлюсь и умру. — И придешь через сорок минут в другом теле. Арсений садится на стойку к нему спиной. Антон завороженно пялится на позвонки и бантики от фартука на шее и пояснице. Перед ним самая ебаная ситуация из всех возможных. Чашку на этот раз он берет аккуратно и крепко, ему нужен сдерживающий его хотя бы еще на пару минут фактор. Неконтролируемо тянется к бантикам, развязывает сначала один, потом скользя по позвонкам вниз, второй, вышибая последние связные мысли из головы. Антон обходит барную стойку, встает между чужих ног, отпинывая упавший фартук подальше. Арс водит туда-сюда по выступающей тазовой косточке, и Антону, в общем-то, хорошо и так, без секса, можно было бы просто целовать до горящих истерзанных губ и вырубающихся с дикими стонами систем, но вот незадача, по правилам ты должен всегда соглашаться со своим партнером-импровизатором. Он отпивает кофе и все еще горячим ртом втягивает пальцы Арсения. Вылизывает подушечки, кусает костяшки. Делает следующий глоток и прижимается к губам, чередуя нижнюю и верхнюю, встречает чужой язык и сплавляет со своим. Антон отставляет чашку подальше, вжимается пахом в пах — состыковывается идеально. Тянется вслепую туда, где по ощущениям недавно оставил масло. Арсений перехватывает его руку и сплетает пальцы, качая головой. — Не надо. Я же самая современная модель в линейке Киберлайф. — Поясни. Арс показывает язык. — Здесь у меня есть слюна, а там… — Не поясняй, — перебивает Шаст. — Понятия не имею, какие извращенцы тебя конструировали, но я им, наверное, благодарен. — Меня делали максимально удобным для людей. У Антона перекашивает лицо. — Тебе плохо? Антон вместо ответа вжимает пальцы в бедра, придвигает ближе к себе и краю стола, входит медленно и дуреет. — Ты пиздец. Арсений ложится на стол и обхватывает ногами чужое тело, перекрещивая лодыжки на пояснице. Строение андроидов позволяет многое, например, трахать без смазки и подготовки. И поэтому у них с Арсением возможен быстрый секс на любой поверхности этой ебаной планеты. Не жизнь, а сказка. Антон двигается быстро, водит рукой по члену, лижет то губы, обтекающие от скина, то пальцы. Арс тихо стонет злым машинным голосом, его системы сдаются под натиском ощущений одна за одной — оболочка, голос, зрение. — Я уже почти, — Антон утыкается в плечо, тяжело дыша пересохшим ртом. — Я чувствительность снизил, извини, у нас интервью вечером, а я отключусь надолго. — Отключишься, сука, — Шаст нарочно шепчет прямо в губы, — перестанешь проговаривать… ох блядь… такие длинные, — он протяжно стонет, — предложения. Арсений, поднявшись на локтях, сам его целует, жестко, до красных горящих губ, до собственных глухих стонов и сжавшихся пальцев на ногах. И Антона накрывает первым, пробивает электричеством от низа живота прямо в мозг. Он пытается отдышаться, извиняюще касается губами лба и спутанных темных волос. Приподнимается, обхватывая Арса за талию, притягивая к себе. Антон дрочит ему быстро, трахает языком рот, держа пальцами за подбородок. Арсению, по ощущениям, разницы, видимо, нет, потому что он трясется, конвульсивно стискивает столешницу руками. Вот-вот сломает. — Антон, я… отключусь. Антон втягивает его язык в рот, прикусывая. Арс выстанывает: — Антон, интер… вью. Антон ускоряется, хотя его челюсть грозит отвалится. И Арсений не выдерживает, прижимает Антона руками за затылок ближе и кончает, вновь вырубая электричество во всем доме и себя. Он опадает, соскальзывая со стола, Антону на руки. Только и остается, что обнимать его крепко, не дать упасть. Шаст стоит, как дурак, в полумраке, прижимая к себе свой бесценный груз, и думает, что другой груз последней сотни лет с себя наконец сбросил, оторвал вместе с кожей, выломал с костями. Он тянется к чашке с остывшим кофе, отпивает и смотрит в черную гущу на дне, которая напоминает вдруг грязную кладбищенскую землю. Ставит чашку обратно на стол, даже не пытаясь избавиться от ассоциации. Закрывает глаза, вдыхает глубоко… Антон берет Арсения на руки и первую горсть земли в руки. Кидает на крышку гроба. Вторая горсть. Он хоронит своего друга спустя сотню лет. Третья горсть черной земли летит вниз. Раз… Два… Три... Антон сегодня окончательно похоронил Попова Арсения Сергеевича тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения.