***
Под пристальным наблюдением строгой Лилии и её подельников-медбратьев Юра провёл в медсанчасти без малого трое суток — достаточно, чтобы прийти в себя, поразмышлять и заодно постараться вспомнить, как же всё-таки было дело. Вряд ли Яков Карлович спустит подобный косяк на тормозах, значит, рано или поздно допрос состоится, а что говорить и как оправдываться, Юра не имел ни малейшего понятия. События путались между собой, не желая выстраиваться в логическую цепочку. В ушах гулко и противно позвякивали отголоски ангарных сирен, да так сильно, что он иногда вскакивал с койки и на автомате обыскивал тумбочку в поисках вещмешка: думал, реально тревога. Единственное, что Юра ещё помнил чётко и ясно, это разговор перед самым началом теста и фееричное заявление Никифорова о том, что он уходит из пилотов в научный отдел к этому своему ушлому япошке. А ещё — злость. Собственную ослепляющую ярость, которой он даже не пытался противиться, которая с головой захлестнула в один момент так, что он чуть не бросился на Виктора с кулаками: — Да ты охуел, старик! Маразм подкрался незаметно? Первый же мой тест решил по пизде пустить?! Да я... — Плисецкий! — гаркнул Яков Карлович прямо над ухом, железной хваткой скрутив ему руки за спиной. — Юрочка, — ласково и до омерзения спокойно отозвался Никифоров, — у тебя ещё всё впереди. Ты обязательно найдёшь себе другого напарника, а пока... — А пока я тебе ноги из жопы вырву и вставлю знаешь куда? — Плисецкий, отставить! — ещё громче заорал маршал Фельцман и встряхнул Юру за плечи. — Вообще отстраню от боевых машин, понял меня? — А потом обратился к Виктору так, будто ничего нового для себя он не услышал: — Витя, ты точно хорошо подумал? — Я всё решил, Яков Карлович, — ответил Никифоров с просветлённым лицом будущего апостола. И всё, на этом брифинг заканчивался. Или обрывалась кратковременная память самого Юры — в любом случае, вспомнить, где он был и что делал до момента, когда самовольно оказался в гудящей кабине головы егеря, он бы не смог даже под пытками. Только чувство горящей в груди обиды так и не прошло, значит, Виктор действительно ушёл, Яков Карлович не отдал ему приказ остаться и продолжать испытания, а Юра всё-таки решил доказать, что он чего-то стоит и без покровительства главной звезды их революционной программы, и запустил егеря в одиночку. Вот дурак, отстранённо подумал Юра, на что он рассчитывал? Всё равно что в трамвае проехать зайцем сразу на двух местах и понадеяться, что тебя не поймают. К концу второго дня мимо поджавшей губы Лилии за ширму прошагал сам маршал Фельцман с таким кислым лицом, какого Юра у него не видел даже в день, когда из четверых егерей после ожесточённого боя с кайдзю не вернулись трое. Как всегда, не здороваясь и не размениваясь на подсластители пилюль, Яков Карлович надавил пальцем на самую любимую мозоль: — Я не обещал твоему деду, что на войне ты будешь жив и здоров. Но дал слово офицера, что не спустишь жизнь в унитаз по глупости. Юра кивнул. Спорить пока было не с чем. — Я тебя предупреждал, — продолжал буравить его взглядом Фельцман. Юра снова кивнул. — На симуляторы первое время тоже не пущу. Потренируешься пока в зале, потом посмотрим. — Надолго? — получилось сухо и почти безразлично. — Пока не научишься носить голову на плечах, — Яков Карлович достойно отзеркалил интонацию. — А что Виктор? — Уже занимается в лаборатории новым прототипом. — Заебись, на все руки мастер... — Придержи язык! — в голосе маршала зазвенела сталь. — В отличие от некоторых, Виктор знает, что делает, и понимает последствия своего выбора. Юра фыркнул в сторону. Знает он, конечно. Все кругом всё знают и понимают. И молчат, как партизаны, один Юра ни хрена не в курсе дел, даже внутри своей же команды. От обиды грудь снова начало припекать изнутри. Что ему теперь, из кожи вылезти, чтобы его наконец начали воспринимать всерьёз? — Почему вы сразу не сказали? — Юра глянул исподлобья. Вопрос в пустоту, и так всё понятно. Но пусть маршал озвучит это вслух. — Вы же знали, что тест не состоится. — А почему ты думаешь, что он не состоялся? Яков Карлович переступил с ноги на ногу так грузно и внезапно, что задетая коленом тумбочка неуверенно застучала по полу короткими ножками, а по столешнице раскатилась новая порция таблеток. По-прежнему караулившая у выхода Лилия поджала губы ещё сильнее, но промолчала. А голос маршала совсем заледенел, когда он сказал, глядя Юре в глаза: — Просто ты его не прошёл. А потому приказом маршала по Шаттердому пилот Юрий Плисецкий разжалован до звания курсанта и отстранён от высадок на боевых машинах вплоть до особого распоряжения. Развернулся на каблуках и чеканным шагом направился к двери. Переглянулся о чём-то с Лилией, застыл на месте. А потом ровно бросил через плечо: — И чтобы близко к ангарам не подходил. Узнаю — голову оторву. Это я тебе обещаю не как офицер, а как друг твоего деда. Юра зажмурился, задышал часто и глубоко. Ничего, они ещё увидят. Они ещё услышат и заговорят, дайте срок. Он слепо зашарил по тумбочке в поисках таблеток, собрал их поштучно и одним хлопком отправил всю пригоршню в рот. Лилия протянула стакан с водой и строго объявила долгожданное: — Отбой.***
На следующий вечер, выпущенный из медсанчасти вместе с безжалостно длинными, но «совершенно необходимыми» инструкциями и рецептами Лилии, Юра первым делом бросился туда, куда ему запретили приходить под страхом кары пострашнее, чем просто смерть. Но удержаться не было никаких сил: он должен был убедиться, что его Берсерк стойко пережил тот мародёрский запуск и в итоге ничего не проломил. Подходить близко к мастерским и не требовалось — вдоль ангаров во всю многометровую высоту бетонных стен тянулись надёжные обслуживающие леса со всяким строительным хламом, ящиками, коробками, проводами и прочим. При желании можно спрятаться так, что несколько дней будут искать — не найдут. Правда, если всё-таки найдут и доложат маршалу, тот вряд ли станет разбираться, сколько там метров оставалось между ним и очередным актом техно-вандализма, так что Юра нырнул за ближайший металлический контейнер и осторожно осмотрелся. Суровая голова Берсерка и часть его раскуроченной грудины высилась над ремонтными перегородками, даже несмотря на то, что он был одной из самых низкорослых и подвижных моделей во всей российской серии. Из полости реактора торчали обломки арматуры, а у самого визора на страховочных тросах висел и что-то весело насвистывал человек, похоже, кто-то из техников или биомехаников. Второй стоял боком к Юре прямо в реакторном разломе и вертел в руках какие-то приборы. Оба вроде бы азиаты, хотя издалека трудно разглядеть, да и поди пойми, кто есть кто в их международном Шаттердоме. Сам егерь равнодушно смотрел куда-то в пустоту под потолком и на приветственный взмах рукой не отреагировал. Обиделся, подумал Юра. Он никак не ожидал, что из-за той выходки его Берсерку — который теперь вроде как и не его вовсе, — вскроют обшивку и станут ковыряться во внутренностях. Он предпочёл бы думать, что это всего лишь плановый техосмотр. С вектором на капитальный ремонт. Или даже финальный демонтаж... Тут второй техник махнул тому, который висел на тросах: — Талгат, давай-ка ещё раз. Талгат перестал свистеть и принялся ковырять что-то на панели огромного визора. И вдруг сквозь фоновый шум, перебивая даже далёкий визг металла и скрежет инструментов, на весь ангар зазвучал Шопен. Какой-то этюд, Юра не смог вспомнить навскидку, но, ахнув от неожиданности, вскочил на ноги, опрокинул раскатившийся набор отвёрток и едва не вывалился из-за контейнера. Что-то невероятное, какое-то наваждение, даже чудо посреди вечной серости и угрюмости войны. Почти как когда-то давно, в детстве, когда ещё молодая и незамужняя Лилия не подсовывала в карман недельный запас таблеток, а в огромном зале с зеркалами помогала мальчикам и девочкам красиво тянуть носок у станка и садиться на шпагат. Пианинная трель оборвалась одновременно с тем, как второй техник поднял большой палец и Талгат снова ткнул в панель. Так быстро, что рабочие шумы почти оглушили этим вырванным куском мирного прошлого. Плисецкий даже не успел подумать, прежде чем с языка сорвалось: — Эй, куда?! Техники синхронно обернулись. И Юре словно хлыстом прижгло пятки. Он рванул с места так быстро, как только смог, расслышав обрывок того же самого вопроса, прилетевшего в затылок, и надеясь, что они разглядели его так же плохо, как и он их.***
Другие курсанты, пилоты, техники и офицеры по Шаттердому ожидаемо тоже оборачивались и косились на него сотней разных оттенков во взгляде. Но каждый раз Юра просто шёл мимо задрав нос или огрызался, если кому-то хватало смелости отпустить комментарий вслух. В целом же на базе мало что изменилось: та же суета и толчея в коридорах, то же шоколадное молоко с трубочкой в столовой, тот же металлический грохот со стороны взлётных площадок, те же однотипные тренировки в зале с татами. Альтернативы не радовали вариантами. Юра сразу прикинул, что на лекциях курсантов ему точно делать нечего — всю военную теорию он успешно сдал на днях перед тестовым дрифтом, — а на симуляторы ему тоже путь пока закрыт, поэтому тратить там время бессмысленно; технических навыков и знаний ему явно не хватало, чтобы следом за тем же Виктором напроситься ассистентом в мастерские или в научный отдел. Ещё до войны, когда был жив дед, Юра неплохо готовил пирожки с капустой или с мясом, но вряд ли местные повара оценят его расточительную инициативу... Постепенно приказ маршала об индивидуальных занятиях в зале начал казаться почти отеческой заботой — а то же с ума можно сойти от скуки и острых зубов кусачей совести! Рутинные техники единоборств всегда помогали собраться с мыслями и сосредоточиться, особенно сейчас, когда он так бездарно продолбал всё, что наработал собственным усердным трудом, учёбой и стажировками. Никифоров, конечно, тоже отличился, охрененную рекламу Юре дал как пилоту и напарнику: «Всем ты, мальчик, пригож, спору нет, но я лучше буду дохлые члены кайдзю препарировать, чем с тобой в одном егере сидеть». А тот пошёл и попытался этого егеря в одиночку угнать. Молоток, так держать. Кому нужна эта реклама, он и сам себе репутацию испортит — быстро, качественно, недорого. На первое время Лилия строго-настрого велела пить много воды, спать не меньше восьми часов, вовремя принимать лекарства и следить за умеренными физическими нагрузками. И Юра, конечно, следил — оптимальной мерой для него было работать до тех пор, пока силуэты кривящих рожи пилотов и курсантов не начинали расплываться перед глазами, а руки тяжелели настолько, что он едва ли мог бы с кем-то из них затеять драку. И он тренировался. Дни напролёт проводил в дальнем углу длинного зала с татами, изо всех сил игнорировал чужие рядовые спарринги и проверки на совместимость, не замечал летящего времени и чувства голода. Иногда только ёжился будто от чужого пристального взгляда, но стоило оглянуться, как это чувство исчезало, мурашки прятались обратно под кожу, и бой с собственной тенью продолжался. Однажды, посреди отработки подсечек, его прервали деликатным похлопыванием по плечу. Юра подавил первый порыв с рычанием швырнуть этого бесстрашного через бедро и выпрямился в полный рост. Снизу вверх на него совершенно непосредственно, почти по-детски восхищённо смотрел большеглазый паренёк с какой-то нелепой крашеной чёлкой и улыбкой до ушей. — Чё надо? — буркнул Юра, выравнивая дыхание. — Почему ты тренируешься один? — всё так же наивно моргая, спросил тот. Плисецкий мельком глянул вправо: отбившаяся от основной массы бойцов группа из нескольких, видимо, друзей наблюдала со смесью ужаса и любопытства на лицах. Юра бы даже не удивился, если бы они сейчас делали ставки на жизнь юного камикадзе. — Ты новенький, что ли? — он скрестил руки на груди. — Меня зовут Минами, — с готовностью отозвался паренёк. — Если у тебя нет напарника, давай тренироваться вместе? Юра длинно выдохнул ещё раз, давая мелкому шанс испариться самостоятельно. Тот намёков судьбы, очевидно, не понимал или намеренно игнорировал, а значит, не оставлял Юре выхода. — На хуй иди. И отвернулся, снова принимая боевую стойку. Собрался, представил себе схему приёма и уже замахнулся на воображаемого противника, как вдруг из-под локтя вынырнул и ухватил опускающуюся на лоб руку противник реальный. — Почему? — неподдельно удивился Минами, встав, как полагается, левой ногой к оппоненту. — В егере же два пилота, какой смысл постоянно тренироваться одному? На этот раз Юра не сдержался, в горле заклокотало и вырвалось наружу новым потоком ругани. Грубо и совсем неспортивно он с разворота пнул мальчишку под колено и ухватил за грудки тренировочной майки, пока тот не успел осесть на пол. Минами практически повис в его руках и захлопал глазами. — Сколько раз вам объяснять, пиздюки желторотые, мне никто не нужен! Проваливай, пока цел, и остальным передай, чтоб не лезли, иначе начну то же самое вам на лицах рисовать. Всё ясно? Не слышу! — Плисецкий, твою мать! — раздалось от входа в зал одновременно грозно и досадливо. — Вот у меня дел больше нет, как тебя пасти. Пальцы на чужой майке разжались сами. Юра деревянно обернулся к двери через левое плечо и принципиально не тронулся с места. Маршал Фельцман тоже немного постоял, но всё же шагнул через порог. — Значит, и вы здесь не просто так. Какие-то новости, маршал? — Для тебя — никаких, — ответил он, сунув руки в карманы своего вечного серого пиджака. — До тех пор, пока не перестанешь бросаться на всех подряд. — М-м. Яков Карлович как будто ждал от него чего-то ещё, но Юра умело строил дурачка. — Зря ты отказываешься от спаррингов, — как бы между делом добавил маршал. — Дело полезное, особенно для будущего пилота. — Вы же меня отстранили. — То есть звание курсанта тебя устраивает? Может, ты и на егеря возвращаться не собираешься? — Ни хуя себе! Может, вы мне ещё прикажете самому себе второго пилота искать по Шаттердому? — А как, по-твоему, это происходит? Или тебе его на рушнике вместо каравая принести? Зажрался ты, Плисецкий. Война в разгаре, боевой егерь простаивает, совсем скоро появятся новые кайдзю, и у меня нет времени на твои истерики. Короче, так: не найдёшь себе напарника до окончания ремонта — отдам твоего Берсерка, вон, канадцам. Те хоть спасибо скажут, давно его выпрашивали. Сжавшиеся в кулаки пальцы занемели, ладони заныли от впившихся в кожу обкусанных ногтей. Каким-то невероятным усилием воли Юра промолчал. Сказать хотелось много разного, но ничего из этого не смягчило бы его участь. — Лилия спрашивала, принимаешь ли ты лекарства, — дежурно передал маршал напоследок. Как будто и не спросил, но вроде поинтересовался. — Ага. Осознание, что именно сейчас не стоило отводить глаза, пришло слишком поздно. Маршал Фельцман скрестил на груди руки, потом махнул, развернулся и ушёл. Но не к выходу, как Юра ожидал, а к группе курсантов, обступивших круг для спарринга в другом конце зала. А точнее — к парню с планшетом, который стоял у бойцов над душой и следил за ходом поединков, давал указания, засекал время и что-то постоянно записывал. Его смутно знакомый стриженый затылок чем-то зацепил внимание, не дал отвернуться вовремя, а когда Яков Карлович не глядя ткнул толстым пальцем в его сторону, Юра встретил тихий и спокойный — какой-то совершенно железобетонный — взгляд. Прямо как у его Берсерка. Между лопаток царапнуло всё теми же колючими мурашками и отпустило сразу же, как только парень отвернулся, кивнул маршалу Фельцману и показал ему планшет. Правда, что ли, следит? И за ним тоже? — Да вот ещё! — рявкнул сам на себя Юра и принялся месить воздух с удвоенной силой.***
Вряд ли в привычной суматохе Шаттердома что-то изменилось, Юра бы скорее поверил в то, что это его собственный вектор внимания в какой-то момент вдруг тронулся с насиженного места и понемногу стал скатываться в лёгкую манию преследования. Спустя несколько дней он даже был готов добровольно явиться в медсанчасть с повинной: «Так и так, Лиль Михална, про таблетки забыл, в зале переработал, окончательно спятил. Помогите». Как ещё объяснить эти постоянные столкновения по всей базе, Юра не знал. Возможно, они и раньше много раз встречались, только он не обращал внимания, а теперь каждый день Юра обязательно хоть пару раз, но натыкался на всё тот же стриженый затылок. И железобетонный взгляд азиатских тёмных глаз. В отличие от Плисецкого, тот парень не походил на бесцельно шатающегося по Шаттердрому курсанта, но в нём легко можно было заподозрить действующего пилота — явно тренирован, широк в плечах, жилист, невысок и крепко сбит. Он, как и Юра, часто оставался в зале под конец дня, когда остальные уже расходились, и очень эффектно занимался даже в одиночку. А во время общих тренировок наблюдал, поправлял, давал рекомендации бойцам, как настоящий тренер. И всё же Юра до сих пор ни разу о нём не слышал, значит, всё-таки не совсем пилот: об успешных или провальных испытаниях новичков быстро становилось известно всей платформе, за примерами далеко ходить не надо. Каждый раз тот парень молча кивал Юре при встрече и шёл себе дальше, вытянувшись по струнке, но при этом, как и Юра, почти всегда был один, словно не вписывался ни в одну из уже сколоченных тут компаний: редко подсаживался к надменным американцам, вежливо обходил местных китайцев, пару раз уверенно осаживал шумных итальянцев в тренировочном зале. То ли не принят, то ли сам сторонился чужих. Скорее, второе, подумал Юра, когда в один из дней случайно оказался у него за спиной в очереди их общей столовой. Казалось, что с ним старался поздороваться поголовно каждый, руки бы тянули жать, если бы не были заняты подносами. Засмотревшись и задумавшись, Юра незаметно для себя вышел за ним следом в проход между рядами столов в поисках свободного, когда сзади донеслось по-французски картавое: — Какими судьбами, Юр-рий Плисецкий! Привет, пр-ринцесса. Юра обернулся медленно и аккуратно, исключительно из желания удержать поднос: не хотелось бы ахнуть на пол молоко, последнее забрал. — Канадский лось тебе принцесса, — сказал он, попытавшись передразнить эту французскую «р». Не то чтобы очень вышло. — Что, зубы лишние завелись? — Ай, какая злая, — развёл руками Леруа, — я же только поздравить хотел. Отличный пр-роменад! Говорят, благодаря тебе, мы наконец получим эту крошку-Берсерка. Как р-раз то, чего не хватало в нашей коллекции металлолома. — Да пошёл ты, — лениво отозвался Юра и окинул взглядом соседние столы на предмет свободных мест. — Да ну, — неверяще уставился на него Жан-Жак. — Где тот Плисецкий, который тигром гр-рызёт глотки врагам? Что, всё? Дали по ушам, так ты теперь только пр-ровода егерю гр-рызёшь? — Слушай, ты, жаба пучеглазая, я же сказал, отъе... — попытался огрызнуться Юра, когда перед ним вдруг снова возникли знакомые затылок и спина. — Жан, ты закончил? Я тогда займу твоё место. — О-о, да наша принцесса нашла себе в защитники р-рыцаря! — хохотнул Жан-Жак, привлекая всё больше внимания. — Как жизнь, Алтын? Всё те же, всё там же? — Да, всё те же лекции маршала о подстрекательствах на базе. — Ой, да очень надо кого-то тут подстр-рекать, — как-то резко сдал назад Леруа. — Я пилот новейшей модели егеря во всём вашем ср-редневековом Шаттердоме, что мне ваши жестянки! — А я всего лишь скромный биомеханик, который имеет к ним прямой доступ. Такая тонкая и капризная техника, никогда не знаешь, в какой момент начнёт сбоить... И кстати, я встретил Алана час назад. Он искал тебя и был чем-то крайне недоволен. — А, чёр-рт! — Леруа в сердцах стукнул кулаком по столешнице и почти бегом бросился из столовой. Алтын сдвинул его забытый поднос с пустой посудой в сторону, поставил рядом свой, перекинул ногу через лавку и присел, не смутившись даже оставшейся на столе вмятины. Поднял глаза на застывшего посреди прохода Юру и сказал: — Ты садишься или нет? Юра отмер, огляделся по сторонам — кое-кто на них ещё поглядывал, но в целом спектакль закончился, и большинство зевак снова вернулись к еде, — пожал плечами и занял место напротив. — Я не просил за меня заступаться. — И в мыслях не было. По-моему, ты и сам способен за себя постоять. Но всё равно ты его извини. Жан-Жак — отличный пилот, но единственный авторитет для него, кажется, даже не маршал, а только его отец. Поэтому иногда ему надо напоминать о манерах. — Пиздюлей ему надо, — буркнул Юра и уставился в тарелку. Ему даже показалось, что он услышал короткий смешок. — Отабек Алтын. Казахстан, — парень протянул руку через стол. Юра тупил долгую секунду, прежде чем её пожать: — Юрий Плисецкий. Россия. — Да, я знаю. — Откуда? — нахмурился Юра. — А, это же ты нас пасёшь в зале с татами. Или это маршал на меня нажаловался? — И то и другое, — снова коротко и почти неуловимо улыбнулся Отабек. — Но вообще я не надзиратель, а скорее... инструктор. Ставлю пилотам подходящий стиль боя, исходя из модели их егеря и личных склонностей. — Стоп, — тряхнул головой Юра. — Ты же только что сказал, что ты биомеханик? — Так и есть. — Не понял. — Одно не исключает другого. Я же не каждый день в зале. Отабек одной рукой потянулся к стакану с водой, а другой поправил на шее чёрный и толстый то ли шнур, то ли провод. Концами тот уходил куда-то под ворот рабочей рубашки, и, если приглядеться, можно было заметить неровность на груди под рядом пуговиц. — Что это у тебя? — спросил Юра, подпирая щёку кулаком. Остывающая на подносе мятая картошка постепенно отходила на задний план. — Я пропустил выдачу каких-то специальных пропусков? — Что? А, это, — Алтын легко потянул шнур наружу и опустил на грудь круглый чёрный девайс, размером и формой очень напоминавший большую батарейку. — Просто плеер. — В смысле... прям с музыкой? — Ну да. Слушаю, когда много приходится работать руками, но везде ношу с собой. А что тебя так удивляет? Удивляло много чего: от внезапно встреченной старой технологии до самого факта, что кто-то в Шаттердоме ещё её не забыл. Иногда казалось, что всё, что было до войны, осталось где-то там, далеко в мирном прошлом. А когда настанет мирное будущее и что выжившие возьмут туда с собой, можно было только гадать. — Да так, — вдруг замялся Юра. На языке настойчиво вертелось совсем другое, но совести ещё пока хватало помолчать. — Не думал, что кто-то на базе вообще слушает музыку. Только на днях случайно услышал, как кто-то в ангарных мастерских врубил Шопена. Это было неожиданно. Настал черёд Отабека замереть, удивлённо распахнув глаза: — Так это всё-таки был ты? Талгат сказал, что разглядел только светлый хвост, но я не поверил, что ты решился бы нарушить запрет маршала. — Погоди-ка... — Юра выронил вилку, хлопнул ладонями по столу и чуть не лёг животом на собственный поднос. — Так это ты ремонтируешь моего Берсерка?! Отабек сделал сложное движение бровями в знак согласия: — Мы тестировали системы вывода. Только вместо стандартных семплов с командами я подключил свой плеер, чтобы не пугать народ боевыми тревогами лишний раз. А тебя даже не успел рассмотреть. Не узнал, надо же. Быстро бегаешь. Юра криво ухмыльнулся и сощурился: — Ты же меня не выдашь? Железобетонный взгляд вдруг превратился в такое оскорблённое выражение, как будто Юра только что послал по матушке и Отабека, и всю его родню вплоть до седьмого колена. Обед окончательно остыл и превратился в мерзостное месиво калорий на тарелке, но обедать, разговаривая, всё равно было неудобно, а самое интересное, похоже, только начиналось. Они болтали до тех пор, пока большая часть столовой не опустела. А потом пришёл Талгат: — Алтын, ты где ходишь вообще? — размахивал руками техник. — Весь Шаттердом обежал, пока тебя нашёл. Там маршал требует отчёт по уязвимостям, а разбирал-то их ты, я даже не в курсе, где... Э-э, в смысле? Ты что, ещё даже не поел?! Отабек с Юрой переглянулись и молча договорились пообедать завтра на этом же месте в это же время.