Летопись аска

Цзян Чэн совершенно не понимал, что на него так благотворно влияет: не то сама обстановка летнего юньмэнского фестиваля, не то хоть в кои-то веки спокойные улыбки, красиво легшие на лица родителей, не то и вовсе глупость — Вэй Ин, приклеившийся к нему еще в самом-самом начале дня. Цзян Чэн не понимал, но это чувство покоя и счастья, плотно осевшее в груди приятной тяжестью, ему определенно нравилось. Сегодня не хотелось думать о чем-то насущном. Сегодня хотелось веселиться, смеяться и немного петь, как те девушки и юноши, собирающие лотосы, сидя в шлюпках и вспоминая ушедшие веселые деньки в Пристани. Цзян Чэн, кстати, тоже среди них был, и тоже с Усянем, но после того как он, повздорив, выкинул шисюна прямо в воду… В общем, их попросили уйти. Не то чтобы Ваньинь этим был опечален — Вэй Ин, чтоб его нечистая побрала, все равно последовал за ним, перед этим сбежав переодеться. В итоге, оба юноши забрались на один из отдаленных домов в Пристани, где мадам Юй, занятая фестивалем, вряд ли бы смогла их найти. Музыка и песнопения отсюда слышались чуть приглушенно, но даже это не могло омрачить настроения Цзян Чэна: он поудобнее устроился на крыше и прикрыл глаза, наслаждаясь ветерком, что ласкал ресницы и волосы. И даже бесконечный глупый треп Усяня, скачущего с темы на тему, не раздражал так, как то было раньше. Цзян Чэн действительно был счастлив здесь и сейчас. С закрытыми глазами и целым ворохом мыслей в голове он даже не заметил, как Вэй Ин замолчал, а после оказался так близко-близко, что его горячее дыхание сменило приятную прохладу ветра. Ваньинь от неожиданности распахнул глаза и резко отстранился, по итогу спиной падая на черепицу крыши. — Какого черта ты творишь?! — спросил, так и оставшись лежать: руки напряглись и сжались в кулаки, уже готовые скинуть шисюна с крыши к чертям, а грудь вздымалась быстро-быстро, от возмущения. — Не спи, фейерверк проспишь, — авторитетно заявил на это Вэй Ин и голову в бок склонил, рассматривая шиди со смешком в глазах. Цзян Чэн прищурился и резко сел, фыркнув. Вот умеет же испортить настроение! Впрочем, нет, как бы сильно Ваньинь ни хотел обвинить его в такой оплошности, правдой это не было: Усянь отстранился почти сразу, тихо посмеиваясь с реакции шиди, а оттого и злость на него испарилась быстро и стремительно. Цзян Чэн вздохнул и перевел взгляд на шисюна: тот сидел близко, практически плечом к плечу к нему, любовался звездами и наконец-таки затих. Темные волосы Вэй Ина все еще были влажными после недавнего «купания», а еще немного завивались на концах, будто заигрывая. Цзян Чэн даже внимания не обратил на то, что откровенно замер, рассматривая друга, а вот тот — да. Выпрямился, заулыбался и в его сторону покосился, а после, в самый неожиданный момент, по носу пальцами щелкнул, снова расхохотавшись. Ваньинь отмер и опешил. — Цзян Чэн, вся красота не здесь — она в небе. Или я красивее него? Скажи же! Скажи, что красивее! — Что ты несешь, дурак, а ну иди сюда! Вэй Ин резво подскочил и понесся по крыше, совершенно не боясь упасть. Впрочем, того не боялся и Цзян Чэн — побежал следом, выкрикивая имя шисюна делано озлобленно, потому что и впрямь браниться на него сегодня не получалось. Сегодня вообще многое было не таким как всегда, необычным и непонятным. Единственным, что оставалось неизменным, был Вэй Ин, но отношение к нему, казалось, тоже было не таким. Или поменялся все же он, а Ваньинь не заметил? — Целоваться хочу, — изрек Усянь задумчиво, стоило обоим упасть на траву на опушке леса, запыхавшимся и уставшим. — Если ты снова будешь приставать к девушкам на берегу, матушка будет ругаться, — отозвался Цзян Чэн и по чужой коленке ногой лязгнул, почувствовав разрастающийся в грудной клетке гнев. Вэй Ин ойкнул, шикнул на него и притих. Фейерверк начался. Искры рассыпались по небу, будто новые недолговечные звезды, тут же потухая и расщепляясь на миллионы блекло сверкающих частиц. Ваньинь сел под деревом, но на небо смотрел недолго — почти сразу на шисюна взгляд перевел. Тот, как оказалось, уже давно смотрел на него, совершенно не стесняясь. — Целоваться хочу, — повторил Вэй Усянь и плечом повел, подмигнув шиди. — Представляешь как это красиво? Пара целуется под сотнями ночных огоньков! — Целуйся. Кто тебе не дает?! — рыкнул Цзян Чэн, совершенно непроизвольно любуясь сияющими от праздничных огней глазами шисюна. — Заладил он: «хочу» да «хочу». Раз хочешь, то целуйся на здоровье! Вон, с деревом поцелу- Гневную тираду Цзян Ваньиня прервали губы на его щеке, а после — на губах. От неожиданности он окаменел, спиною прижался к древесной коре и глазами захлопал быстро-быстро, точно надеясь, что ему померещилось. Вэй Ин же времени не терял: губами касался чужих губ и глаза закрыл от усердия, опаляя чужое лицо горячим сбившимся дыханием. Было жарко, немного стыдно и мокро от чужого языка, неловко проникшего в рот. А еще смешно до одури, когда Цзян Чэн, испугавшись, укусил шисюна за язык, заставляя отстраниться, обиженно засопеть, а после снова приблизиться, целуя вновь неуверенно, но, тем не менее, более привычно и приятно. Со стороны они, наверное, выглядели, как Вэй Усянь и сказал, красиво. Вспышки фейерверка продолжали освещать и без того яркое ночное небо, а яркие огоньки, будто падающие звезды, ниспадали к земле и радостно поющим людям с фестиваля. Вот только им двоим, на тот момент, на фейерверк было наплевать — важными оказались только чужое дыхание на своих губах, тихие смешки и неловкие шутки, а еще приятное, разливающееся по грудной клетке медленно, словно мед, чувство нежности, разделенное на двоих.