Летопись аска

Вэй Ин, если честно, не помнил, когда в последний раз брал в руки кисть с целью нарисовать ей что-либо, а не наскоро начертить нужный символ на талисмане. Вся его жизнь после двадцати с хвостиком лет превратилась в сущий кошмар, полный боли, потерь, войн, а после — жестокой скоропостижной смерти. Уже сейчас, оглядываясь на такое прошлое, он и вовсе не был уверен, что пробовать рисовать снова — это хорошая идея. Его руки отвыкли от кисти, держали ее неуклюже, будто не желая выводить плавные ласковые линии нежных цветов и чужих лиц — эти руки привыкли держать только флейту, Чэньцин, что влекла за собой разрушение, грех и смерть. Но Вэй Усянь, ко всему прочему, был до чертиков упрям. Сидя за рабочим столом главы Цзян, он, высунув язык от усердия, выводил на листе линии, напоминающие своими изгибами лепестки кувшинки. Получалось ужасно. Мужчина скривился, отбрасывая рисунок в сторону, и недовольно засопел. Во всем виноваты эти дрянные пальцы! Он не растерял всех своих умений, вовсе нет. Все дело в том, что эти пальцы совершенно не привыкли рисовать. Да! Может быть, не стоило и пытаться?.. Уныло вздохнув, Вэй Ин покрутил меж пальцев кисть. Капля туши отлетела от нее и плюхнулась прямо на скулу Усяня, скатываясь по щеке и оставляя темный след. М-да уж, не быть ему великим художником, но разве это повод сдаваться? Великим не быть — так станет гениальным! Усянь радостно ухмыльнулся промелькнувшей в голове мысли и, крепче сжав кисть в руке, схватил новый лист бумаги и принялся рисовать старательнее прежнего. Он не мог сказать точно, сколько времени прошло, но, когда он наконец-то оторвался от своего занятия, на улице уже было темно. Зевнув, мужчина лениво поднялся с насиженного места, разминая затекшие от работы кисти рук и шею. Он придирчиво посмотрел на почти истлевшую свечу, освещавшую рабочий стол его мужа, и сменил ее новой, чтобы продолжить занятие, но вернуться к нему не успел: дверь распахнулась, а в ее проеме показалась статная фигура главы клана. Тот, точно боясь, шагнул внутрь кабинета и осмотрелся, щурясь. Вэй Ин невольно залюбовался своим мужем: тот выглядел сосредоточенным, собранным и властным, да еще и таким взрослым и мужественным — от созерцания этой картины на душе становилось дурно и радостно одновременно. — Почему ты здесь? Что ты тут делаешь? — Безо всякого приветствия спросил он, скрестив руки на груди. Весь его вид демонстрировал высшее проявление недовольства, но какого-то наигранного, уставшего. Вэй Ин беспокойно скользнул взглядом по родному лицу и не сдержал вздоха: он не видел его несколько дней, в течение которых Ваньинь наносил визиты другим кланам. Он хотел завершить эту формальность как можно быстрее и, очевидно, совсем не отдыхал за все время своего путешествия, а потому сейчас смотреть на осунувшееся и уставшее лицо Цзян Чэна было выше сил Вэй Ина. — Слуги сказали, что ты не выходил отсюда целый день, — так и не услышав ответа, продолжил Ваньинь. Он недовольно прищурился, придирчиво оглядев скрытые в тени части комнаты, а потом перевел взгляд на мужа, чье лицо было измазано то ли в туши, то ли в чем-то на нее схожем. Он едва сдержался, сейчас желая лишь подойти и рукой вытереть темные разводы с белых щек. — Опять притащил сюда свою груду мусора для артефактов? Учти, Вэй Усянь, если тут опять что-то взорвется… — Не взорвется, — беспечно заверил его Вэй Ин. Не то что бы он точно это знал. — Сегодня я ничего не создавал, не до того было. Он подошел к мужу, зевая и протягивая руки для объятий, но тот, зараза этакая, прошел мимо него, прямиком к своему столу, а Вэй Ин тут же помчался за ним следом. Мужчина было открыл рот, чтобы накричать на Усяня за очередной беспорядок, но замер, внимательно глядя на рисунки, разбросанные по столу: какие-то из них были не завершены, какие-то — и вовсе скомканы в комок, а потом развернуты и тщательно разглажены руками. А посередине, на тщательно расчищенном месте, лежал лист с его, Цзян Чэна, портретом, бока которого были усеяны сердечками. Вэй Ин вспыхнул, когда заметил их. Вот черт! Он вовсе не планировал их рисовать! Это вышло как-то… Бессознательно? Он всего лишь рисовал своего мужа, а после задумался о том, как было бы хорошо, вернись тот поскорее, и вот… Усянь замер рядом со столом, беспокойно поглядывая на непривычно молчаливого мужа. А Ваньинь прикусил нижнюю губу, взглядом вперившись в свой портрет. Когда-то давно Вэй Ин и впрямь очень часто рисовал: кувшинки, пристань, сестрицу и даже матушку, а еще, помнится, когда-то в шутку рассказывал, как нарисовал Лань Ванцзи с цветком на голове. Но он никогда, даже шутливо, не рисовал самого Цзян Чэна. Мужчина сглотнул, протягивая руку к своему портрету, и провел пальцами по высохшим линиям лица. Нарисованный Ваньинь выглядел таким беспечным, нежно улыбающимся и спокойным, что настоящий не без сожаления подумал о том, что сам так выглядит непозволительно редко. Особенно по отношению к Вэй Усяню. — Тебе не нравится? — Раздался тихий вопрос, и Цзян Чэн вздрогнул, покосившись на мужа. Он сначала не понял даже, о чем тот, а после — едва подавил тихий смех. Как же ему может не нравиться? Цзян Ваньинь повернулся к мужчине и взял его за руку, притягивая поближе, чтобы заключить в объятия. Вэй Усянь шумно выдохнул. Он прижался поближе к родному телу, прикрыв глаза, и привычно затараторил: — Так тебе понравилось, да? О, я целый день тренировался! Это просто кошмар! Представляешь, совсем позабыл, как кисть в руке держать… Но это ничего, еще пару недель, и я всякого художника в умении переплюну. Только подумай, у тебя муж будет художником. Кстати, этот тебе пока что дарю, а потом лучше нарисую, если тебе не понравился. А еще… Цзян Чэн положил голову на чужое плечо и ласково улыбнулся, зарывшись носом в черные спутанные волосы. Спустя почти пятнадцать лет он наконец-то почувствовал, что оказался дома.