Ты уже такой взрослый...

      — Отец, — юноша стоял на одном колене перед надгробием, — расскажи мне маме. Какая она была? Мужчина оторвал взгляд от могильной надписи с именем и обратил взор на сына. Он хотел как-то деликатней подобрать слова, хоть как-то начать, но не выходило. Мужчина тяжело вздохнул, усаживаясь на мягкую траву рядом с памятником любимой. Шелестела зелёная листва деревьев, ветер пел свою незамысловатую песню. Статный в костюме мужчина смотрел в синеву облаков, мирно плывущих по блёклому небу. Щебетали птицы. Юноша же провёл пальцами по имени. Анастасия Романова… она умерла очень давно. Её маленький сын навзрыд рыдал над могилой матери, ни в какую не соглашаясь уходить. Наверное, в тот день он стал совсем взрослым. Даже выбросил все игрушки, оставив лишь одну — плющевого зайца, подаренного мамой. Рука не поднялась выбросить единственное, что напоминало Анастасию. А когда отец «ехал в командировку», то заяц стал единственным другом и оплотом в грубых душевных терзаниях. «Это из-за тебя она умерла!» Юноша прикусил губу, опуская взгляд. Маленький мальчик внутри затаил обиду. Обиду на отца, который съехал с катушек после смерти жены. Ушёл в отрыв, пьянствовал. Но ведь образумился, вспомнив, что у него осталось маленькое продолжение девушки. Вернулся, поплакался, а мальчик его простил… Простил, ибо сильно любил. Да и оставаться одному — совсем плохо. «Взрослый» хватило ненадолго. Всё же, мальчик был совсем мал, чтобы жить самостоятельно. А вот его няньку, Миссис Пенкинс, он ненавидел. Не нравилась, почему-то. Поэтому не слушался.       — Она была прекрасной девушкой, — прошептал мужчина, заставляя юношу вздрогнуть. — Верила в чудеса, верила всему. Доверчивая, улыбчивая, но такая живая… — голос начал хрипнуть, на глаза наворачивались слёзы. — Бывает, зальётся смехом, а мне и отрадно. Сам улыбаться начинал. Я ведь когда её из России увёз, она молчала долго, дичилась меня. А потом подходит и говорит, что беременна. Я тогда испугался, не знал что и делать. Аля казалось такой хрупкой. Доходило иногда до смешного — носил её на руках целыми днями, ибо казалось, что шагни она шаг, … да и развалится. А какой голос у неё певчий…. Душевно так, словно капель в апреле. Я любил её… сильно, — слова довались Америке с трудом. Шептал он уже через град слез. Пришлось закрыть лицо руками. Последний раз он плакал на похоронах жены. С тех пор никто не видел слабости с его стороны. Даже Великобритания как-то обмолвился, что «отпрыск совсем взрослый стал, но не так, как хотелось мне. Слишком большую цену он заплатил за это». — И до сих пор люблю. Зерно тяжело вздохнул. Ещё чуть-чуть — сам заплачет. Вытерев белой перчаткой набежавшую слезу, юноша поднялся с земли. Белое каре из волос мерно качнулось, когда тот повернулся к отцу. Зерно хотел что-то добавить, но горло стянули слёзы и горечь. Лучше будет, если уйдёт. Отцу, скорее всего, нужно побыть одному. Вот и щебет птиц утих, ветер стал настойчивей дуть в лицо, развивая волосы… Юноша ушёл тихо. Так и не смог сказать что-то отцу. Хлопнув дверью машины, Зерно уже только там, закрыв лицо руками, зарыдал. «Слишком рано стал взрослым, слишком…» ***       — Мама, а кто это? — мальчик зажал в руках маленького мышонка, что сжался, чёрными глазами-бусинками осматривая вокруг и пуговичным носом втягивая воздух. Девушка, отложив вышивку в сторону, посмотрела на сына.       — Это мышка, — пусть Аляска и не боялась мышей, притрагиваться к ним не хотела. — Где ты её поймал?       — Она сидела на крылечке, ну и я хоп! И поймал, — улыбнулся Зерно, поглаживая мышь по крошечной головке. — Давай её у себя оставим? Мамочка, пожалуйста, пожалуйста, — умолял мальчик, сделав умилительные глаза. Девушка мотнула головой, тихо выдохнув:       — Папа боится мышей, мой милый, поэтому… пойдём, выпустим её. У неё, наверное, есть детки. И их нужно кормить.       — А у мышек тоже бывают дети? — беззаботно пролепетал мальчик, смотря на грызуна. — Ой, ну… тогда её нужно быстренько отпустить, а то мышата начнут плакать без неё. Мышь убежала, как только почувствовала свободу под ногами. Мальчик долго просидел на корточках, высматривая серый комочек. Он задумался: если бы мама позволила оставить мышку у себя, то что было бы с её малышами? Они бы умерли с голоду, ведь совсем ещё крошечные. Крошечные, глупые и беззащитные… Как только Зерно хотел уходить, как увидел соседского кота, сидящего на заборе и держащего в пасти ещё живую мышь. Внутри что-то рухнуло, и малыш замер, ошарашенно смотря на кота. Мышка… Мальчик в тот день стал чуточку взрослее. «Мой мальчик уже такой взрослый…»       — И Маленький принц возвратился к Лису. «Прощай» сказан он. «Прощай. Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь» сказал Лис. «Самого главного глазами не увидишь» повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить. «Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей все свои дни», — Аляска, накрыв уснувшего сына одеялом, отложила книгу в сторону. Мальчик крепко спал, прижимая к себе игрушечного кролика. Малыш выглядел таким беззаботным и умиротворённым, что Аля не сразу заметила, как на руку ей капнула алая кровь. Кровь уже шла где-то с неделю. То изо рта вместе с рвотными массами, то из носа. Врачи лишь разводили на этот счёт руками, мол «внутреннее кровотечение из-за повышенного давления, сосуды лопаются», но Аля знала: недолго ей осталось. Собственную смерть чуяла. — «Люди забыли эту истину, но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за свою розу» сказал Лис… Девушка еле выбралась из комнаты сына. Уже на кухне её словил Америка. С того момента Аляска не помнила ни единого дня без болей и крови. Если боль можно было глушить морфием или опиумом, то кровь была практически везде и всегда. Однажды, во время пикника, маленький Зерно так перепугался, увидев маму в крови, что начал заикаться. Америке пришлось на время отправить мальчика к отцу. Между младшим из английской короны и отпрыском держались достаточно натянутые отношения. Если с Шотландией Аме хоть как-то нормально контактировал, то с Англией, отцом, собачился по-чёрному. Великобритания очень долго упирался, нервно стуча пальцами по столу. У него самого дела обстояли не самым лучшим образом, а тут ещё внучок… В итоге, скрипя сердцем, Америка попросил Российскую Империю. Император даже удивился, но, поняв ситуацию (при этом чуть не избив Америку), взяв внука под своё крыло. Так маленький Зерно познакомился с грозным дядей Союзом, который научил играть племянника в ножичек, рыбачить, стрелять из мушкета, а ещё — «правильно» подшучивать над дедом, чтобы у того волосы дыбом вставали. Тётка, Российская Республика, часто брала племянника на всякие светские встречи. Однако мальчику не нравилось. С дядей было намного интересней.       — Звёздочка, — Аляска вышла с кареты, когда приехала за сыном. Мальчик даже заплакал от счастья, когда увидел здоровую маму, что улыбалась ему тёплой улыбкой. Зерно повис на ней, пока девушка гладила сына по головке. Соскучился.       — Мамочка, смотри, — мальчишка держал на руках большого и толстенького щенка гончей, — это мне дедушка подарил. Я назвал её Люси. Правда, Люси милая?       — Очень, дорогой, — американка поцеловала сына в лоб, искоса поглядывая на отца, который с холодным молчанием смотрел за всей этой сценой. — А ты сказал дедушке «спасибо»?       — Конечно, я же воспитанный мальчик, — активно закивал Зерно. — Мне дядя Николай такую штуку показал, а ещё… а ещё вот, — воодушевлённо щебетал наследник, вынув из кармана штанов складной ножик. Резная ручка была украшена резьбой и рисунками, а на пере стояла гравировка царской семьи.       — Какой красивый, ты только не поранься, — улыбнулась Аляска, взяв сына на руки. — Здравствуйте, папенька, — наконец, поздоровалась она с Империей. Мужчина ничего не ответил. Развернулся и ушёл прочь. Знала бы Аля, как и ему больно на душе.       — Мама, — тихо позвал юнец, — а почему дедушка ничего тебе не сказал?       — Не знаю, Звёздочка, не знаю… — всё она знала: не нужна отцу и всё тут. Больно. Кивнув лакею, тот пошёл за вещами мальчика, чтобы поскорее отправляться обратно в порт. — А где дядя Николай?       — Я не знаю, — мотнул мальчик головой. — Но обычно он сидит в саду и что-то читает. Знаешь, мамочка, он часто рассказывал о тебе, и о том, что ты заставляла его учить противные языки, — юнец поморщил носик, явно подражая Коле. Аля тихо рассмеялась в кулак. Нужно поздороваться с братцем, сколько уж не виделись… — А ещё он говорил, что у меня твои глаза. Разве так возможно, чтобы у меня были твои глаза? Ты же тогда не будешь видеть!       — Он имел ввиду такого же цвета, что и у меня, — улыбнулась грустно Аляска. Неужели братец ещё помнил её? В саду тихо. Даже ветра нет. Белые лепестки яблонь издавали потрясающий аромат. Аля то и дело зацеплялась волосами за ветки, поэтому, выбравшись на небольшую полянку, в локонах изрядно потрепавшейся причёски торчали белые цветки. Можно сказать, что они даже подходили к белому платью с золотой лентой и белым перчаткам до локтя. Всё также тихо и безлюдно. Словно птиц и не существовало тут. Резко наплывшее беспокойство охватило с головой. Руки задрожали, а по спине пробежал противный холодок…       — Не думал, что ты приедешь, — такой взрослый, грубоватый голос послышался за спиной. Девушка обернулась. — Ну, здравствуй, сестрица. Давно не виделись. — Союз даже не улыбался, навалившись плечом на ствол дерева. Военный мундир сидел на нём отлично. А как вырос и возмужал…       — Дядя Николай, здравствуйте, — тихо поздоровался Зерно. Американка опустила мальца на землю и скрестила руки. Не то, что смущена или напугана, больше шокирована, ибо брат так изменился. Голубые глаза смотрят с таким хладнокровием…       — Здравствуй, Коля… — также тихо отозвалась Анастасия, а юноша, сложив руки за спиной, медленно начал подходить к Насте. Внутри всё сжалось. От Союза веяло такой тяжёлой аурой, — вот-вот придавит. — Ты так вырос, — пискнула испуганная Аляска, заставляя Николая замереть, внимательно и непонимающе посмотреть. Даже голову наклонил на бок, не мигая льдинками глаз. — Ростом уж с папеньку… а как Катенька? Я её не видела сегодня. Как сам папенька? Он всё что-то молчит да молчит. — Аля не договорила, изумлённо опешив. Союз прижал к себе сестру, крепко сжимая в объятиях.       — Я скучал… — прошептал юноша. — Думал, не увижу больше. Писал письма, но никогда не получал ответа. Подумал о самом худшем. Сестрица, не уезжай… пожалуйста. Я слышал, ты сильно больна каким-то недугом. Съездим на Кавказ, тебе там станет лучше, правда…       — Коля, — Аля не смогла сдержать слёз, руками вцепившись в чёрный мундир. Уткнувшись лицом в грудь братца, девушка тихо зарыдала, — ты не представляешь, как я скучала по всем вам. Даже Америку еле уговорила, чтобы он разрешил мне съездить за Максимом* лично. Господи…       — Ну всё, тише-тише, — Союз погладил сестру по голове, подмигнув Зерну, который, спрятавшись за спину мамы, смотрел на дядю. — Теперь всё будет хорошо. Я тебе обещаю, Настенька. Сошлись на том, что Аляска с Максимом на три дня осталась в имении Империи. И действительно: Аляска на три дня забыла о сухом кашле, мучавшем её. Родные стены лечат. На прощание вновь пришли только Республика да Союз. Отец пожелал остаться у себя в покоях, ссылаясь на плохое самочувствие. Он все эти три дня не высунул своего носа из комнаты.       — Аля, — Союз сунул в руки девушки какую-то бархатную коробочку, — это тебе. Назад не приму, ясно? — под строгим взглядом юноши пришлось без пререкании кивнуть. Союз впервые за столько долгое время улыбнулся.       — Доброго пути, душечка! — перекрестила Республика корабль, вытирая слезинки платочком. — Максимка, поцелуй от меня мамочку!       — Обязательно, тётя Катя, — махал Зерно ручкой с корабля. — До свиданья! «Мама, а что в коробочке? — Серьги, дорогой. Дядя Николай подарил мне серьги».       — Откуда это у тебя? — спросил как-то Америка, смотря на голубые камушки на ушках жены. Аляска смущённо зачесала прядь волос за ухо, улыбнувшись:       — Нравится? Мне Николай подарил.       — Да, красиво, — как-то сухо кивнул Аме. С младшим братом жены отношения были, честно говоря, также не очень. Союз терпеть не мог Америку. А Союз вообще любил кого-то? Кто же знает! Холодная глыба никогда и никому не открывалась в своих чувствах. — Аль, тебе нехорошо? Девушка, медленно осев на стул, держалась за живот и тяжело дышала. Тихо взвыв, Аляска закашлялась. Вновь пошла кровь, но теперь она уже бежала по ногам.       — Миссис Пенкинс, Миссис Пенкинс! — крикнул американец, дрожащими руками подняв жену. — Зовите доктора, у неё кровотечение! Америка и Зерно дежурили под дверями комнаты девушки весь вечер. Иногда слышался придавленный стон боли или же страшный кашель, разрывающий нежные лёгкие. Америка сидел на полу, раскачиваясь из стороны в сторону, при этом повторяя «это моя вина». Зерно же, вытирая слезы, сидел рядом с папой и пытался хоть как-то успокоить его, поглаживая по спинке. С того дня Аляска слегла окончательно. Мальчик практически жил в комнате матери, читая каждый вечер ей книжки. «Ты уже такой взрослый, Максим…» Бледная кожа, впалые щёки и черные круги под глазами, неестественно худое тело… Девушка просто высохла за две недели, превратившись в бледную тень себя. Глаза цвета осени поблёкли, стали мутными. В комнате стоят стойкий запах смерти. Костлявая женщина уже давно дышала в затылок штата, но не спешила забирать девушку. Мучала, уничтожала медленно и мучительно. Америка начал попивать, понимая, что жена скоро покинет его. Запрётся, бывало, в своём кабинете, опрокинет стакан коньяка и закурит сигару. Коньяка в бутылке становится всё меньше и меньше…       — Рак желудка, — вынес вердикт врач, закрывая чемоданчик. — Вашу жену уже ничто не спасёт.       — Дорогой, — прошептала Аля одним вечером, держа мужа за руку. — Увези Максима куда-нибудь. Он не должен видеть мою смерть.       — Ты не умрёшь, — горячо возразил мужчина, поднося тонкие пальцы к губам. По щекам хлынули слёзы. — Ты не умрешь, нет-нет… Ты будешь жить, Золотце.       — Алекс, — настойчиво повторила американка, — увези. Хотя бы к моему отцу. Не травмируй психику ребёнка. Исполни мою последнюю волю. Я чувствую, что совсем скоро… Америка, сдержав обещание, увёз сына к Великобритании. Старый маразматик согласился присмотреть за внуком, пусть и не хотел. Но всё равно скинул досмотр за Максимом на плечи Канады. Второй же был совершенно не против.       — Мамочка, — накануне отъезда Зерно сидел у мамы, — папа хочет увезти меня к дедушке Артуру. Ты же поедешь со мной?       — Мамочка не сможет с тобой поехать, сыночек, — Максим заметно поник. — Но я обещаю, что обязательно заберу тебя, как только мне станет лучше. Честно-честно.       — Я привезу тебе маффинов, мамочка, — девушка кивнула, слабо улыбнувшись. — Знаешь, дядя Франциск и дядя Мэтью тоже там будут. Как думаешь, Франция и Канада хорошие?       — Несомненно, — Аляска сипло «забухала», заставив всполошиться Америку с Максимом. Но, прокашлявшись, повторила, — несомненно… Предай Канаде от меня «привет», хорошо?       — Конечно, мама… На улице шёл снег. Крупные хлопья валили на землю, на головы мужчин и шляпки женщин. Все стоили в чёрном. Священник читал молитву на русском. Империя настаивал, чтобы дочь похоронили на её родной земле, но Америка послал старика куда подальше, похоронив жену под православным знаком здесь. Молчали все, смотря на Аляску. Свадебное платье и белые лилии… Казалось, что девушка просто уснула. Такая прекрасная, нежная и хрупкая. Белый снег на её волосах и ресницах не таял.       — Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь, — закончил священник, и гости повторили эхом «аминь». Зерно не плакал. Он обещал себе, что больше никогда не заплачет. Он уже большой. Америка же, кусая губы, тоже держался, но, оставшись с братом и отцом наедине, разревелся. Единственным из русских родственников приехал лишь Союз. На его непроницаемом лице не удавалось что-либо прочитать. Лишь уже дома, подвыпивши, юноша пустил слезу.       — Папа, а почему мамочка не встаёт оттуда? — расстроенно просил Максим. Америка, мотнув головой, просипел тихое «она уже никогда не откроет глаза, дорогой». «Это ты виноват в её смерти!» *** В воздухе витал сладкий запах цветов. Щебетали птицы. Ветра в этом месте не было. Шелковистая трава трепетала сама по себе. Неба не видно из-за высоких яблонь. Поговаривали, что неба тут вовсе нет. Что в Чистилище никогда не бывает ни солнца, ни облаков. Пусть и странно, но, как говорил Архангел, «при рождении ни солнца, ни неба не было, лишь девственная земля». Вот высокая трава зашуршала и оттуда выглянула кудрявая голова юноши. Его голубые глаза искали что-то. И вот, зацепив на поляне два женских силуэта, юноша прищурился: нашёл пропажу. Тихим шагом кучерявый выбрался из зарослей, медленно подбираясь к сестрицам. Белокурая девушка же, мурлыча себе что-то под нос, плела венок на голову. Вторая, что потемнее шевелюрой, — связывала их тонкими лентами. Блондинка уже заканчивала второй, поэтому, услышав за спиной шуршание, отложила работу в сторону, но сделала вид, словно до сих пор плетёт и ничего не замечает. Шатенка вопросительно пострела на сестру, но первая сделала рукой знак «тихо». Голубые глаза хищным взглядом впились между лопаток юной девы с тёмными волосами. Юноша подбирался всё ближе и ближе… Только он хотел схватить старшую сестру за плечи, как она резко развернулась, крикнув «бу». Юноша немного вздрогнул, продолжая сохранят необычайное хладнокровие на лице. Блондинка насупилась.       — Опять ты не испугался, — Катя скрестила руки на груди и как-то по-детски фыркнула. — Ну чего смотришь? Садись рядом, коли пришёл.       — Не ворчи, — Николай сел между сестёр по-турецки, улыбнувшись уголками губ. — Я же говорил, что после осколочной, что разорвалась рядом со мной, я ничего не боюсь?       — Говорил, — тяжело вздохнула Республика, взяв готовый веночек и надев его на голову брата.       — Душенька, смотри! Коле очень идут васильки и ромашки.       — Ага, — хихикнула Аляска, привстав на коленях. Она поправила один цветок, что выбился из общей картины. Николай внимательно всматривался в грустное лицо девушки. — Так-то лучше.       — Что случилось? — грубовато спросил Союз, когда сестрица опустилась обратно, — Почему ты такая хмурая?       — Я? — непонимающе захлопала глазками американка. — Да со мной всё в порядке… Союз нахмурился, скрещивая руки на груди. Косоворотка на его теле даже как-то воинственно натянулась, а голубые глаза метали ледяные молнии. Екатерина, наклонившись, сама с удивлением посмотрела на младшего братца.       — Выкладывай, — прошипел Союз, прищуриваясь. Аляска ещё больше сжалась, приобняв себя за плечи. Отведя взгляд в сторону и сглатывая ком в горле, она прошептала: — Я волнуюсь за своего сына. Даже попрощаться не успела. На секунду Союз замер. Он понимал её как никто другой. Оставив своих детей, Николай чувствовал некое угрызение совести: справится ли новоиспечённый наследник со своими обязанностями? До Чистилища часто долетают слова родных. И Союз слышал голос своих детей. Слышал их споры и тихий плач старшего отпрыска. На душе становилось тоскливо. Аляска же никогда не слышала Зерна. Лишь один раз, когда подросток заболел, он звал её к себе. Американка выла и просилась назад, истерично стуча в двери Чистилища.       — Душечка, — было уже начала Республика, как Союз перебил её:       — Я понимаю тебя, но, поверь, если Максимка не просит помощи, значит, у него всё хорошо.       — Он недавно кричал от боли… леса горят, — съёжилась Аля. Николай тяжело вздохнул, обняв своих сестёр.       — Послушай, пока мы здесь, мы ничем не сможем им помочь. Я обещаю, ты увидишься со своим сыном. Поверь мне, — юноша аккуратно стёр слёзы сестры. — Пожалуйста… *** На улице уже вечереет. Америка так и не вернулся с места захоронения, поэтому Зерно начал немного волноваться, нервно поправив галстук. Им нужно уже быть на встрече, а отца всё нет и нет. Но вот вдали мелькнул силуэт и можно спокойно выдохнуть. Америка, сев за руль автомобиля, тяжело вздохнул, поворачивая ключи зажигания. Макс, сидящий рядом, лишь пристегнулся, головой наваливаясь на стекло. Совсем скоро пойдёт дождь: небо затянуло свинцовыми тучами, грозно рычащими на всё вокруг.       — Завтра нужно на встречу с Российской Федерацией, — мрачно изрёк Америка, давя по педали газа. — Полетишь со мной?       — Конечно, — отозвался Макс, тяжело вздыхая. Пусть у него и хорошие отношения с двоюродным братом, но вот у отца с Россией — просто отвратительные. — Всё же хочешь объявить ему войну?       — Да, — сухо выпалил Америка. Максим немного испуганно посмотрел на отца. — Не смотри на меня так. Давно уже пора показать место этим противным русским.       — Мама тоже была русской… Машина резко затормозила, визжа шиной и сцеплением. Америка пустым взглядом уставился на обручальное кольцо, которое он так и не снял. Внутри неприятно закололо: Макс прав. Макс чертовски прав. Тяжело вздохнув, Алекс откинулся на спинку кресла. Забравшись рукой в блондинистые волосы, американец тихо, словно собака, заскулил.       — Пап, я рядом, — и, прям как в детстве, Зерно обнял своего старика, грустно улыбнувшись. — Не нужно войны. Хотя бы ради мамы. Кто-то ушёл на дно, а кому-то всё равно. Погрустили, а завтра забыли, будто не были и не любили. Кто-то ушёл наверх, то есть ушёл на век, и следит улыбаясь над нами, сквозь глаза наших воспоминаний. Всё остаётся в этой Вселенной, всё вращается в этой Вселенной — возвращается к нам, запуская круги на воде. Ничего не проходит бесследно. Ничего не проходит бесследно… «Ты уже такой большой, Максим. Я люблю тебя, мой мальчик».