Четвероякое лекарство

Ключ от дома Филипа лежал под искусственным камнем. Ниган вошел и уверенно поднялся по лестнице, будто бы здесь жил. Филип уже ждал.       — Рейс задержали? — поинтересовался он без особого интереса. Ниган молча двинулся к холодильнику через помпезную прихожую. Пиво, сугубо его пиво, стояло на полке рядом с немытыми овощами. И все-таки оно там стояло, холодное, предназначенное для Нигана и никого больше. В конце концов, кто еще в окружении Блейка снизойдет до Нетти Лайт — этим пойлом брезгуют даже некоторые старшеклассники, а уж им выбирать не приходится. Ниган сделал большой глоток. Ему было по-ребячески любопытно, с какой миной Филип вываливал в продуктовую тележку между японским виноградом и претенциозно дорогой клубникой несколько паков этой отравы. Забавно, насколько они притерлись друг к другу. Их отношения балансировали на грани конкуренции и дружбы. И это настолько утомляло, что они брали разные такси, направляясь в одну и ту же точку из забегаловки, где вместе пообедали.       — В последнее время постоянно опаздываешь. Я ждал тебя часа три.       — И успел нихерово накидаться, — Ниган зевнул. — Старые привычки — самые живучие? Филип поморщился:       — Жду тебя в кабинете. Филип Блейк родился в упадническом городке Северной Каролины и до сих пор не избавился от акцента. В своих воспоминаниях он рисовал это место адом: жерла заброшенных шахт, волонтеры Армии Спасения и ночные очереди в ежегодный полевой госпиталь, где беднейшее население Америки обслуживалось бесплатно. Там ему поставили первую в жизни пломбу и там же вправили вывихнутое колено — отец любил приговаривать, как удачно он выбрал время, чтобы свалиться с велосипеда, а иначе пришлось бы ждать целый год, и нога срослась бы неправильно, и он остался бы калекой. Как и любой в его городе, Филип с ранних лет был склонен к пьянству и к окружающему миру относился крайне отчужденно. Единственное, что отличало его от массы местных обывателей, так это убежденность в собственной исключительности. Он все ждал какого-то счастливого случая, копил силы ради призрачной возможности, которая станет отправной точкой дороги его жизни, настоящей жизни, а не этого рутинного морока, где он заточен по нелепой ошибке. Томление беспокойного духа достигло своего апогея лет в шестнадцать, когда Филип яростно сцепился с отцом, а после проигранной драки сбежал на своих двоих куда подальше. Его занесло в Уилмингтон, к океану. Спустя год он попытался связаться с родителем, но ему сообщили, что тот умер то ли из-за очередной драки, то ли из-за цирроза, то ли из-за всего сразу. Денег на его похороны у Филипа не было, и домой он решил не возвращаться. Он не располагал ни образованием, ни средствами, ни связями. Его внешность портила та самая первая пломба на центральном резце, со временем сильно потемневшая. Он выправил зуб с крупной зарплаты, а до нее пришлось ждать около десяти лет. До этого момента он недолго бродяжничал, пока ему не выпал шанс поступить в известный бесплатный колледж в Миссури, где он получил бакалавра по специальности «Уголовное право». Его «шансом» оказалась будущая миссис Блейк — блондинистая дочка пресвитерианского священника. Свой брак Филип расценивал сугубо как брак по расчету. Союзу потворствовал богобоязненный папаша, он сделал Филипа проектом своей жизни. К счастью, на последнем году колледжа Филип похоронил тестя, и его свободе ничего, кроме колледжа, не препятствовало. Это учебное заведение основали глубоко верующие христиане и патриоты, даже на гербе красовался крест. Девиз колледжа звучал как «Тяжело работай!», так что студенческая жизнь не походила на увеселительный аттракцион. Чтобы покрыть обучение, от студентов требовалось работать на колледж: по пятнадцать часов в неделю в кампусе и восемьдесят часов в период каникул. Здесь не стоило выделяться, иначе отправят на конверсионную терапию, зато владеть винтовкой научат на раз-два: в рамках патриотического воспитания, которое было вместо физкультуры. И все же Филип вспоминал это место с теплотой. Оно оказалось его пропуском в большой мир, а главное — научило, что терпеть лишения можно не просто так, по инерции, а ради четкой цели. Воспоминания вообще играли в жизни Филипа решающую роль: поддерживали связь с реальностью. Он развесил их фотографиями на стенах своего двухэтажного особняка в пригороде Вашингтона, расставил безделушками на столах и полках: его первый заработанный в качестве юриста доллар, флаг родного штата и флаг Вирджинии, трофейная двустволка из Миссури, вазочка с прахом почившей жены. Страсть к коллекционированию у него проснулась в колледже: он взял за привычку прогуливаться залами его внушительного музея.       — Я бы здесь чокнулся, — сказал Ниган, кружа по просторному кабинету. Из окон открывался вид на припорошенный снегом вечнозеленый скандинавский газон. Уже рассвело, и розовое солнце застыло над дымкой далекого города. — Слишком тихо. Не подумывал жениться?       — Еще не отошел от первого раза, — отозвался из своего кресла Филип. — Сам долго привыкал к тишине, хотел даже продать дом спустя неделю, чертовски тебе завидовал тогда.       — Завидовал? Чему? Уютным фабричным застенкам Салема?       — Ты всегда среди своих. Держишь руку на пульсе.       — Брось, — Ниган устало опустился на диванчик. — С каждым днем это все больше походит на кулак в моей жопе.       — Как дела с лесопилкой?       — В процессе.       — Не думал, что этот момент когда-нибудь настанет. В конце концов это я склонен носиться с непонятными идеями, лишь бы меня любили и обожали, а ты как раз тот, кто не церемонится… Ниган промолчал, открывая запотевшую бутылку пива, и Филип продолжил:       — Ты должен быть практичней. Лесопилка не приносит и половину заявленного дохода, отчеты никогда не сходятся. Еще немного, и заинтересуется налоговая. Мы ввязались в законный бизнес не для того, чтобы Салем потерял все бизнесы сразу.       — Ну, ты-то свой процент стабильно получаешь, — заметил Ниган.       — И долго ты сможешь отстегивать мне мой процент, когда лесопилка тянет деньги из всего Салема? Ниган нахмурился:       — Филип, в чем дело? Ты назначил встречу, чтобы поныть?       — Мне нужны деньги.       — Голодающим тебя не назовешь, кажется, ты даже набрал пару фунтов. Ну-ка, скинь халат.       — Я серьезно.       — Выкладывай. Я весь внимание, — и Ниган демонстративно подался вперед.       — Кое-что произошло как раз после запуска лесопилки. Помнишь, я купил себе новую машину?       — То итальянское уродство? Невозможно забыть, невозможно простить.       — Я сбил человека.       — Как? Этот гробовоз не разгоняется быстрей телеги.       — Моей вины нет, идиот выскочил на дорогу посреди леса. Идет суд и пока он идет, фирма отдает моих клиентов другим юристам.       — Ох, бедняжка. Обидели мышку — написяли в норку...       — Плюс, мне грозит выплатить моральную компенсацию этому семейству. Я предложил им разобраться до суда, но они думают, что там стрясут с меня больше. Им на пальцах объяснили, что дело может вылезти не в их пользу. Бесполезно! Это все затягивается на черт знает сколько, может, и на целый год. И мое партнерство в фирме из-за этого откладывается. Ниган отпил добрую треть бутылки и поставил ее на каминную полку рядом с погребальной урной.       — Не перепутать бы, — скривился он. — Кстати, всегда было интересно, как ты умудрился выскочить за монашку?       — Дочку священника, — машинально поправил Филип.        — Ну и?       — Ничего оригинального. Она забеременела, тайком сделала аборт. Я и сам не знал, что она отправила своего зародыша в объятия Христа. Об этом прознал ее чокнутый папаша, стал искать виновника торжества. Но я ему сразу понравился. Из-за роста он считал меня, дословно, породистым малым. Я думал, он бредит и ждет момента, чтобы сдать меня полиции или снести голову каким-нибудь подсвечником. Оказалось, он это всерьез. Дочку свою он терпеть не мог и постоянно порол ее за все подряд. Я так и не выяснил, откуда такое отношение, да и какая разница? Мы поженились, папаша переключился на меня, отправил учиться. Дочка стала ему неинтересна; он переселил ее в гостевой домик.       — Это там она…?       — Да. Вздернулась на кухонной занавеске.       — Тебе стоит написать мемуары.       — Если не исправить положение дел в Салеме, только мемуары меня от банкротства и спасут.       — Филип.       — Что? Ты наметил план для Салема, и все шло как по маслу. Скажи спасибо мне. Но что-то случилось, несколько месяцев назад или, нет, в начале осени… И с тех пор ты стал небрежен в делах, реже бываешь в Вашингтоне, поставил мальчишку во главе бизнеса. Мне кажется, ты начинаешь забывать, ради чего все строилось. В нашу первую встречу…       — Как же ты любишь цепляться к нашей первой встрече, когда переводишь стрелки!       — Нет, я люблю напоминать, что все начиналось на голом энтузиазме, а затеи подобного рода со временем требуют твердой почвы под ногами, иначе все развалится. Мы не молодеем, друг мой, рано или поздно запал иссякнет. Честно признаться, мне уже с меньшей охотой хочется бегать по всем инстанциям, чтобы выбить Салему еще несколько месяцев беззаботной жизни в уютной тени.       — Блядь, как будто ты сам по судам бегаешь. Твое партнерство в фирме — фарс курам на смех. Благослови бог Америку, еще есть лазейки, чтобы недоучка вроде тебя стал юристом. Ладно. Сколько денег ты хочешь?       — Я хочу не денег, а чтобы мы не кончили там, где начали.       — В тюрьме? — Ниган ухмыльнулся. — Кстати, тот твой нелепый костюм-тройка сохранился? Даже помню его цвет.       — А я помню твою речь. Ты тогда рекрутировал. Дело было в Грин Ривер, округ Муленберг. Знаешь, даже сейчас та твоя речь впечатляет. Ты бы мог сделать себе отличную карьеру на юридическом поприще.       — Чушь собачья, я просто парень с фантазией, который знает нужные слова.       — Да какая уже разница. Это было слишком давно. Их прервал звонок громоздкого телефона на письменном столе.       — Эта хуйня не декоративная?       — Представь себе, — Филип подошел к столу и поднял трубку. — Да? Он здесь. Хорошо. Я передам.       — Салем зовет?       — Как всегда. Стряслось что-то из ряда вон, судя по голосу, как ее там… Лауры. Что-то с твоим главным помощником.       — С каким из?       — Обоими. С большой неохотой Ниган выбрался из кресла.       — Не вздумай сбегать от меня, Филип, — бросил он, надевая пальто. — От меня так легко не отделаться.       — Даже ты умрешь когда-нибудь.       — Не беспокойся о смерти, помнишь?       — Не бойся богов, — огрызнулся Филип и отвернулся к окну.

***

Фигурка Карла, транслируемая на тусклый монитор, шевельнулась. Он достал из-за пояса пистолет. Вытащив обойму, аккуратно положил ее на стол. Затем поймал пулю из патронника и вместе с пистолетом выстроил в один ряд с обоймой. Показательное разоружение. «Как я и учил», — промелькнула в голове Рика неожиданная мысль. Входная дверь участка с грохотом ударилась о стену.       — И где же наш герой дня? — несмотря на извечную театральщину, в голосе Нигана не было веселья. — Карл! Рику захотелось закурить.       — В допросной, — с готовностью крикнул он, как будто действительно собирался выслуживаться. Не дожидаясь Лауру, Ниган достал собственную связку ключей и, отыскав нужный, отпер дверь допросной. Он посмотрел прямиком в камеру лишь раз. Очень быстро, пронзительно. Рик включил звук. Динамик захрипел, прожевывая фразы. Скомканное приветствие или что-то еще — Рик не разобрал слов. Какое-то время оба человечка на мониторе молчали. Ниган сидел напротив Карла, заслоняя собой дверь — иллюзию спасительного бегства. Затем Ниган наклонился вперед. Его рука миновала пистолет на столе и доверительно опустилась на плечо Карлу. К сожалению Рика, Карл даже не вздрогнул: наоборот, расслабленно обмяк.       — Как дела, пацан? Долго прождал? Карл недоверчиво съежился:       — Нет, все в порядке.       — Не голоден? Я бы перекусил чего-нибудь. Напряжем Лауру? Затем Ниган пустился в долгое рассуждение, с чем будут сэндвичи: с яйцом, ветчиной, тунцом или всем сразу, с горчицей или с кетчупом, а может, немного лука и лист салата сверху? Карла мутило от каждого слова. Он так крепко сжал зубы, что его рот превратился в ниточку. Вскорости Лаура проплыла по коридору с фирменной коробкой «Завтраки с Таней».       — Дорогая, еще сообрази нам кофе, — Ниган не унимался. — Пацан пьет с молоком и сахаром, мне как обычно. Между ними завязался разговор о погоде, как уже осточертели снег и дожди, что они тормозят работу, и Карлу наверняка нелегко. Ты все-таки поешь, пацан, сразу полегчает. Какие охренительные у Тани сэндвичи, правда? И кофе что надо, сахар Лаура всегда кладет в самый раз, ювелирно. Будничная болтовня. Рик знал, к чему она ведет. Сейчас Карл расслабится, почувствует себя слишком комфортно для своего плачевного положения. Станет всего лишь ребенком, которому только-только дали права, и он со всего маху вписался в соседский хэтчбек. Решит, что ничего ему не будет, какая-то ласковая взбучка, справедливая и которая быстро забудется. Все это ерунда, в Салеме подобная мелочь не имеет веса, тут ведь нет настоящего шефа. И признания подписывать не надо, да и тюрьмы не наблюдалось. Карл надкусил сэндвич и пригубил кофе.       — Давай пробежимся по событиям. Какого хрена стряслось на лесопилке? — Ниган придвинулся максимально близко. — Это произошло утром? Во сколько? «Ну да, куда сложнее солгать, когда приходится пялиться прямо в глаза», — отметил про себя Рик.       — Утром. Грейди вернулся с ночной смены, все уже позавтракали.       — И в этот момент приехал Саймон?       — Да. С ним был Сиддик, Саймон его держал.       — Держал как?       — За локоть. С силой, против его воли. Рабочие подтвердят.       — Вот именно, рабочие. Я уже поболтал с парочкой из них. Или ты думаешь, я от Филипа вернулся по колено в грязи? Не ври мне, Карл, даже не думай об этом. Стопроцентная, мать ее, правда. Иначе… Ну, ты понимаешь, чем все закончится. Ты отправишься в гребанную печь, потому что нельзя грохнуть мою правую руку посреди бела дня и уйти безнаказанным. Никаких исключений, даже для тебя.       — Да, сэр.       — Хорошо, отлично. Обожаю наше взаимопонимание. Давай дальше.       — Саймон вышел из машины с Сиддиком. Как я и сказал, он грубо держал его за локоть. Я увидел их из окна своего домика и пошел к нему, чтобы выяснить, в чем дело. Он заявил, что я с Сиддиком украл паспорта и собираюсь сбежать. Правда, кроме него никто этого не видел. Махал этими паспортами, там была целая охапка. Угрожал, шантажировал. Все уставились на нас.       — И тогда появляется пистолет? Карл перевел взгляд на оружие.       — Да.       — Ты всегда вооружен или сегодня какой-то праздник?       — Я никогда не ношу при себе пистолет без необходимости. Это тоже подтвердят рабочие.       — Ты в курсе, что многие считают, будто у тебя вообще нет ствола? Карл пожал плечами:       — Ну, наверное.       — Вернемся к теперь уже очень мертвому Саймону. С какого перепугу ты решил, что тебе понадобится пистолет?       — Из-за Сиддика. Саймон высокий, он сильнее. Пистолет был моим единственным вариантом, если что-то случится.       — То есть, ты был уверен, что что-то случится. Почему?       — Мы никогда не ладили.       — Или Саймон действительно поймал вас на горячем, — сказал Ниган все тем же будничным тоном.       — В таком случае нас бы здесь уже не было. Я бы взял паспорта, машину. Ты далеко, у нас была бы фора.       — Тогда зачем тебе понадобился пистолет, Карл?       — У Саймона давно была идея, как именно он хочет от меня избавиться. Посадить в клетку.       — Но ты не испугался. Ты постоял за себя! Твои огромные яйца выкатились и задавили Саймона нахуй. Карл выдавил нервный смешок.       — Что со мной будет?       — Для начала я пересчитаю паспорта. Посмотрим, вдруг парочка из них все-таки пропала. Скрипнув стулом, Ниган поднялся.       — Все на месте, — тихо ответил Карл.       — Тогда тебе не о чем переживать. И, Карл, дома тебя ждет все то же самое, что ты после себя оставил.       — Дело не в отце, я вообще не собирался сбегать.       — Если мечтаешь о новом месте, я даю тебе возможность его построить.       — Я не…       — Побереги слова. Я скоро вернусь. Ниган отдал честь и прикрыл за собой дверь. Карл снова остался в одиночестве. Вот и все. Поразительное пренебрежение к смерти, словно каждому в радиусе ста миль удалили кусочек гипоталамуса, отвечающий за сочувствие к кому бы то ни было. И Рику уже начало казаться, что это не он болен и даже не Салем, а больно само мироустройство, куда их засунули и где они теперь блуждают по таким вот комнатам-допросным, миллионам комнат Салема, абстрактным, вымышленным и лишенным хоть какого-то смысла комнатам. Его сын убил человека — в этом не было смысла, ни в самом поступке, ни в его причинах, вообще ни в чем. Рик резко выключил монитор, как будто это могло выключить происходящее.       — Ниган? — позвал он.       — Что? Собираешься впрячься за сынишку, как и положено самоотверженному папаше? Не прокатит.       — Может, я и не отец года, но со мной Карл был просто подростком.       — И никого не убивал. Знаешь, — Ниган устало привалился к дверному косяку, — каждый раз твое лицемерие ставит новые рекорды. Ты, блядь, не помнишь, каким он был. И это уже не важно. Он новый человек, вы не знакомы и в ближайшее время такой перспективы не представится. Если у тебя все, я пошел.       — С чего ты взял, что мне надо «впрягаться» за Карла?       — Он соврал.       — Паспортов не хватает?       — С паспортами все в порядке. Просто есть такое гаденькое чувство. Знакомо?       — Не особо. В этом деле на чувства особо не полагаешься.       — И то верно. Тогда, может, шеф Салема блеснет своими, хм, навыками? Рик сжал переносицу.       — Ладно, — согласился он. — Тогда мне нужен Сиддик и все свидетели.       — Занимайся, — Ниган отстегнул один из ключей из связки. — От участка. Свобода передвижения.       — С чего такая щедрость?       — А куда ты денешься? Рику пришлось наблюдать, как Ниган вывел Карла из участка. Они курили во дворе, и Карл стоял потупившись, неловко теребя сигарету, словно еще не привык курить в присутствии взрослого. И тогда Рик наконец-то понял, что Ниган не хотел никакого расследования, никаких допросов и доказательств вины. Он и так знал правду, но правда эта ничего не значила. «Самоотверженный папаша, да?», — горько усмехнулся Рик. Ключ от участка захотелось швырнуть в окно.