О свойствах страсти

                    Александр мог твёрдо ответить на вопрос: когда он полюбил княжну Репнину? Закрыв глаза, мог прямо сейчас вновь почувствовать этот трепет, лёгкий, словно дуновение ветерка — когда он взял в руку её письмо, прочитал признание в нежных чувствах, написанное лёгким почерком с изящным наклоном. Да, потом правда открылась, но именно от того, что стало горько, на самом деле горько, Александр понял, что его чувство не желает утихать, будто лёгкая влюблённость, а напротив, становится только сильнее. Он мог любоваться ею, но только издали. Мог обжигать взглядом, но знал, что она не замечает. Мог касаться её руки на правах доброго друга, но это звание, которым Натали наградила его, лишь сильнее сводило с ума, лишая рассудка. Александр страстно желал именно эту женщину, желал сделать её своей и только, и, когда Натали сообщила о том, что её жаждет видеть в своей спальне император, цесаревич понял, что ревнует. И это прозвучало очередным доказательством, укрепив его в своей любви, подтвердив, что она уже полыхает страстью.       И вот теперь, узнав об обмане отца, примчавшись, как ревнивый юнец, в Гатчинский дворец, чтобы застать там любовников, Александр томился от сомнений: раскрыть правду, или же попробовать. Попытать счастья, уговорив княжну Репнину разделить с ним ложе? Подняв глаза к потолку, он покачал головой — Натали не такая. Она не станет жертвовать своей честью, своим достоинством ради страсти. Но неужели она не чувствует и толики нежности к нему?       Цесаревич привык добиваться своего. Привык, что дамы падают к его ногам, стоит щёлкнуть пальцем. Быть может, от того холодность Репниной так будоражила сознание? И может, именно от того он так желал её заполучить в свою постель? Александра учили быть честным с самим собой, и он старался, в той мере, в коей это вообще было возможно. И теперь с определённой чёткостью он понимал, что хочет добиться внимания Натали, любыми способами, даже не совсем честными и правильными. Разве не было это желание доказательством неистовости его любви? Того, что он совершенно потерял голову и готов пойти на всё ради возможности держать её в своих объятиях?..       Нет, Александру не было стыдно. Он легко оправдывал свою страсть силой чувств, обуревавших его, закрывая глаза на то, что просто хочет скомпрометировать невинную девушку, чужую невесту, идя на поводу у своих желаний. Быть может, виной тому было благословение императора, произнесённое с таким цинизмом, что впору было возмутиться. А может, потому что совесть Александра живо откликнулась на это благословение, а вера в собственные силы только возросла?.. И вот сейчас он ждал её, облокотившись о каминную полку, изображая скорбь и смирение с судьбой, когда сердце замирало от предвкушения, а внутренности сжимались, замирая, словно он нёсся верхом с высокой горы, пустив коня рысью.       Она вошла, а он не мог заставить себя думать ни о чём другом, кроме блеска её глаз, того, как осветилась комната, стоило ей появиться.       — Натали. — Александр склонился над её руками, поочерёдно целуя их.       — Что-то случилось? — Она слегка нахмурилась. — Вы так взволнованы. Я получила странное письмо от вас… — Натали взмахнула бумагой в воздухе.       Александр небрежно забрал письмо, в голове мелькнула мысль солгать, не говорить о том, кто автор.       Натали было неловко находиться здесь. Наедине с Александром, зная, что сейчас совершенно точно никто не зайдёт и не сможет помешать, если он захочет её поцеловать… Но часть правды заключалась так же и в том, что Натали и сама не знала, стала бы она его останавливать. Их игра начала заходить слишком далеко, и в глазах цесаревича она находила отражение чувств более сильных, нежели простая дружеская привязанность. Он волновал её, смущал потаённые струны души, те, которые никогда не мог затронуть Андрей. Натали не раз в смятении отмечала, как останавливается её сердце, стоит Александру посмотреть на неё долгим, пронзительным взглядом. И глаза его были голубыми, как небо. Или нет, совсем другого оттенка, ближе к морской синеве, манящей, волнующей, той, что вбирает в себя неизведанную глубину, призывая утонуть в её пучине.       — Письмо написал император.       — И он ждал меня здесь, на этой постели? — приподняла бровь Натали, разглядывая спальню.       — Вообще-то, он уступил своё место. — Александр, чтобы скрыть смущение, потянулся к бутылке, наполняя бокалы рубиновым, густым вином. — Он предоставил нам целый дворец, Натали. Но если вы хотите, мы можем покинуть его и тотчас вернуться в Петербург.       Он не думал, что слова эти, простые и правильные, дадутся с таким трудом. Говоря их, Александр поступал по чести, но каждая клеточка его тела протестовала против этого. Против того, чтобы она сейчас развернулась и уехала. Поэтому следующая фраза, произнесённая небрежным тоном, заставила громогласно кричащую совесть смущённо прикрыть глаза:       — Но если мы сейчас уедем, наш заговор будет раскрыт окончательно.       — Может, так тому и быть? — растерянно произнесла Натали, принимая бокал из его рук. Она не имела права находиться здесь, само то, что они здесь вдвоём, расписывалось на её добром имени огромной чернильной кляксой.       — Вы так думаете? — тихо спросил Александр, пронзая её взглядом. Натали смутилась, обошла его, опускаясь в кресло.       — Наш обман, или, как вы говорите, заговор, зашёл слишком далеко. — Она начала говорить быстро, сбивчиво, словно уверяя в этом в первую очередь себя. Потому что ей очень хотелось верить в то, что чувства к Александру, зародившиеся за время их небольшого спектакля — лишь дружеская привязанность, быть может, лёгкое увлечение, которое не может не возникнуть рядом с красивым, галантным мужчиной, тем более, в поставленных условиях. — Играя в любовь, мы в первую очередь обманываем сами себя.       — Может быть вы и правы, — нарочито медленно произнёс Александр. Но разве мог он сдаться так просто? — Но всё же мне кажется, что отец будет очень зол, когда узнает, что мы дурачили его. И в первую очередь его немилость падёт на вас, и…       — В таком случае, мне тем более следует уехать. — Натали решительно поднялась, понимая, что с каждым словом, произнесённым цесаревичем, её решимость начинает таять, уступая натиску его аргументов. А может, ей просто очень хотелось остаться, и Натали лишь искала повод? В этом она боялась признаться даже самой себе.       — Я боюсь, что не смогу защитить вас, если император вздумает наказать вас, — взволнованно проговорил Александр. Она вот-вот должна была уйти, а там, во дворце, может очень быстро узнать о том, что император простил их обман. Что не держит на неё зла и прекрасно знает, что между ней и цесаревичем ничего не было. Она узнает и никогда не простит. Если не одно «но»: если вся эта ложь не перерастёт в правду. Если Натали не станет его по-настоящему. И тогда… Дальше мысли сбивались совершенно, потому что представить княжну в своих объятиях было крайне волнующе, что уж говорить о том, какие чувства захлестнули бы Александра, если бы это случилось на самом деле?..       — Значит, мы должны продолжать лгать? — уточнила Натали, не веря своим ушам. Она была готова принять любое наказание. Готова была прямо сейчас вернуться во дворец и упасть к ногам императора, моля простить. Но новая ложь во спасение казалась слишком заманчивой. К тому же, и принцессе, и Андрею известно, что всё это лишь ради спасения чести Натали. Только ради этого. Ведь цесаревич не сделает ничего, что могло бы её этой чести лишить. Не так ли?..       — Другого выхода я не вижу, — севшим голосом ответил цесаревич. Натали не спускала с него глаз, и лёгкая улыбка тронула её губы:       — Значит, так тому и быть, я остаюсь.       Она заметила, как вспыхнули глаза Александра, как он тщетно пытается сдержаться и не улыбнуться, и впервые странное чувство всколыхнулось в её душе: осознание власти над этим мужчиной. Власти в чём-то желанной, в чём-то пугающей. Флирт на самой грани, когда за недомолвками скрывается гораздо больше, чем простое желание сделать комплимент. Когда каждое слово, произнесённое вслух, находит отклик гораздо глубже, в душе, заставляя её трепетать от предвкушения чего-то невозможного, но от того ещё более прекрасного. Сердце Натали застучало быстрее, стоило ей встретиться с глазами Александра. Она не могла сдержать улыбку, но едва ли могла объяснить себе, отчего хочется улыбаться, глядя на него. Ощущение вседозволенности, чего-то, совершенно выходящего за рамки приличий, накрыло с головой, защекотало в носу, словно брызги шампанского.       — Но неужели, сохраняя нашу тайну, — улыбаясь, произнесла княжна и отставила бокал на стол, — мы должны на самом деле…       — Что?.. — Бровь Александра поднялась. Он медленно стащил с постели одну из многочисленных подушек. — На самом деле?..       — Ну, как это сказать, — пожала плечами Натали, казалось, совершенно не смутившись. Но, стоило Александру потянуться к кушаку, развязывая узел, как княжна склонила голову набок, с интересом ожидая продолжения.       — Заключить друг друга в объятия? — протянул Александр, и Натали послышались мурлыкающие нотки в его голосе, такие мягкие, словно по позвоночнику провели невесомым пером.       — Именно. — Натали кашлянула — в горле резко пересохло.       — Натали, — теперь в голосе Александра звучал мягкий укор, в то время как его пальцы медленно расстёгивали пуговицы мундира. — Как вы могли так дурно, — он стянул его с плеч, отбрасывая в сторону, — обо мне подумать!..       — Совсем наоборот, — протянула княжна, наблюдая, как цесаревич ложится на кровать, устраиваясь на подушках.       — Мы должны представить всё так, будто у нас на самом деле что-то было, — весело заявил Александр, сам дивясь про себя, откуда взялся этот лёгкий, непринуждённый тон, в то время, как воздух в спальне уже звенит от напряжения, и дышать с каждой минутой становится всё сложнее.       — Как это?       — Очень просто.       Подушка перелетела через кровать, и Натали едва успела поймать её. Перекинув подушку через плечо, княжна подбоченилась и спросила:       — Ваше высочество, а могу я вам ответить тем же?       — Уверен, — протянул цесаревич, — что это будет очень весело.       Да, это мог быть простой шутливый бой подушками. Один из тех, что заставляют звонко хохотать и наносить сопернику сокрушительные удары. Но слишком много между Александром и Натали успело появиться тяжёлого, тёмного, тянущего, чтобы нелепая возня могла оставаться таковой. Едва подушки на кровати закончились, Александр обессилено упал на спину, закатив глаза.       — Всё, вы меня измотали. — И от двусмысленности этой фразы почувствовал, как кончики ушей начинают алеть. Натали тут же легла рядом, а лицо её оказалось так близко, что Александр попросту не мог заставить себя отвести взгляд от полуоткрытых губ. — Мы в детстве с братом так же сражались, — задыхаясь, то ли от давешнего боя, то ли от переполнявших желаний, сказал он.       — Мы с Мишей тоже! — рассмеялась Натали, развеивая напряжение, повисшее меж ними. Вспоминая детство, весело хихикая, она уткнулась лбом в его плечо, но тут же подняла голову.       — Надеюсь, я не осрамился перед вами, — процедил Александр, чувствуя, что сдержать себя и не потянуться за поцелуем становится практически невозможно.       — Нет, вы были на высоте, — мягко ответила Натали, не сводя с него глаз.       — Как воин, или как мужчина? — всё так же тяжело дыша, поинтересовался цесаревич.       — Для меня это одно и то же.       Александр привстал на локте и вдруг обнял Натали свободной рукой, глядя на её губы.       — Не завидую горничным, — прерывисто выговорил он. Натали попыталась улыбнуться, но грудь сдавило почти болезненным спазмом, когда он потянулся к ней.       — Да, — выдохнула она, — особенно, что они о нас подумают…       Его дыхание опалило её губы, но Натали в последний момент увернулась, резко села, отворачиваясь к окну. Внутри бушевал ураган эмоций, и все они были сосредоточены на мужчине за её спиной. Вот он сел рядом, почти напротив, выдохнул тяжело и так волнующе, что захолонуло сердце. А после склонился к её шее, опаляя дыханием, и заговорил хрипло, будто через силу:       — Если бы не некоторые сковывающие меня обстоятельства, — его слова обдали жарким шёпотом её ухо, — неизвестно, чьей бы вы были невестой.       По шее Натали хлынули мурашки, устремляясь вниз, в то время как Александр невесомо коснулся мочки её уха и тут же отпрянул, останавливая свой взгляд на её губах.       — Вы мне дадите шанс?       Натали застыла, глядя на него, пытаясь найти достойный ответ. А был ли он? Одна часть её стремилась залепить пощёчину, а вторая — податься вперёд, почувствовать его вкус, мягкость его волос под своими пальцами. Она молчала, и его руки мягко и в то же время властно опустились на плечи, увлекая на спину. Александр навис над ней, опаляя дыханием, его глаза медленно закрылись, и в следующее мгновение его губы коснулись её. Натали выдохнула, невольно прикрыла глаза и тут же задохнулась от того, как много стало его: запаха, вкуса, тепла. Александр коротко вздохнул и поцеловал жарче, смелее, сминая губы, проводя по ним языком, вбирая в себя каждую по очереди. От затылка по спине Натали побежали тёплые ручейки, превращаясь в пожар, который уже вовсю полыхал под его кожей. Когда его язык впервые коснулся её, она замерла было, но тут же подалась вперёд, осторожно, неумело отвечая. Голова кружилась, внизу живота разливалось сладкое, неведомое доселе томление, и хотелось чувствовать что-то ещё. Что-то большее, чем просто поцелуи, что-то, что впервые шевельнулось в сознании.       Александр принялся покрывать поцелуями её лицо. Стремительные, они порхали по лицу, будто бабочки, задевая крылышками скулы, уголки губ, веки. Когда он коснулся губами кожи за ухом, Натали невольно ахнула — настолько чувствительным оказалось это место. Нечленораздельно что-то мурлыкнув, Александр начал спускаться по шее вниз, осторожно накрывая грудь ладонью, в то время, как вторая медленно заскользила по платью, задирая его вверх, обнажая ногу, покрытую шелковым, бледно-розовым чулком, до колена.       Никаких мыслей, одни чувства, эмоции, и оба они — как пламя бенгальской свечи, что искрит, касаясь друг друга. Натали откинула голову, подставляя шею, грудь под шквал горячих, влажных поцелуев, потянулась к его груди, освобождая от чёрной манишки, касаясь кончиками пальцев его ключиц, видневшихся в вороте рубашки. Стоило ей запустить ладони под ткань, провести по горячей спине, по лопаткам, и Александр вздрогнул, прижался к ней сильнее, дыша тяжело, шумно. Звуки, касания его губ, обжигающие движения рук — всё это лишало последних крупиц разума, заставляя тянуться к нему, отдавать всю себя без остатка.       Александр резким, изголодавшимся движением стянул с одного её плеча платье, спуская рукав к локтю, и, не прекращая целовать, не давая опомниться, потянул лиф вниз, обнажая грудь. Подушечка большого пальца скользнула по соску, заставив Натали дёрнуться, а через мгновение на смену пальцу пришли губы, и княжна впервые в жизни застонала, сама испугавшись острых, ярких чувств, что подарило его касание. Александр вжался в неё, повёл коленом, разводя её ноги, задирая юбку платья выше, сбивая на бёдрах. Толкнулся, коротко застонав сквозь зубы, и вновь обхватил съёжившийся, потемневший сосок губами.        Натали пылала. Хотелось ощутить его кожу своей, коснуться его. Хотелось, чтобы клубок, который сплетался всё туже внизу живота с каждым его касанием, распутался, даря наслаждение и освобождение от чего-то неведомого, но становившегося болезненным и сладким. Она потянула его рубашку наверх, и Александр отстранился, стягивая её через голову, тут же возвращаясь, чтобы прижаться обнажённой грудью к её груди. Они тихо, одновременно застонали, его ладонь скользнула в вырез панталон[1], коснулась пылающей плоти, и Натали резко распахнула глаза. Словно только что поняла, что происходит. Что вообще сейчас может произойти.       — Нет! — Она упёрлась в обнажённые плечи с невиданной для себя силой, с отчаянием понимая, что, если он станет упрашивать, она поддастся. — Прошу вас, — прошептала Натали, и Александр, до этого целовавший её грудь, поднял голову, глядя на неё безумным, полыхающим взглядом. Его глаза потемнели и стали почти чёрными, невероятно притягательными, а губы, припухшие, полуоткрытые, так и манили к ним припасть. Снова почувствовать их жадную мягкость.       Тяжело вздохнув, Натали приподнялась на локтях, и цесаревич тут же перекатился на спину, глядя в потолок. Спешно приводя в порядок одежду, Натали не могла даже взглянуть в его сторону: разве можно теперь вообще смотреть в его глаза? Что он думает о ней? А она? Разве она сама не виновата, что согласилась остаться?..       — Мне кажется, наша игра зашла слишком далеко, — хрипло выговорила Натали, поднимаясь и надевая туфли. — И теперь мне пора.       — Как пожелаете, — в тон ей ответил Александр, резко садясь и надевая рубашку. В голове шумело, сердце отбивало бешеный ритм, тело ныло от неудовлетворённого желания, от жажды выплеснуть его. У Натали же подкашивались ноги, голова кружилась так сильно, что она сомневалась в своей способности нормально дойти до кареты. Но она вздёрнула голову, хотя при данных обстоятельствах этот жест едва ли мог быть расценен по достоинству, и подошла к двери. Но Александр опередил её, кладя ладонь на створку и глядя на её губы.       — Натали, я хочу чтобы вы знали, — прошептал он. — Сегодня я был счастлив. Я никогда не забуду этот день.       — Я тоже, — выдохнула Натали, на короткий миг встречаясь с ним взглядом. Потом открыла дверь и выскользнула, мечтая и одновременно боясь, что он пойдёт за ней.