Weakness

– Бал. Какой же сволочью надо быть, чтобы так издеваться над трибутами, – закатила глаза рыжеволосая девушка, расстегивая маленькие серебряные пуговки в виде треугольников на темно-оливковой рубашке и стягивая ее со своих белоснежных плеч, принадлежащих, казалось, не живому существу, а фарфоровой кукле – жемчужине в коллекции каждого уважающего себя плангонолога. – Ты права, Лидия, – одобрительно кивнула женщина, встряхивая канареечно-желтыми завитушками своего парика, мечтательно улыбаясь и подкалывая декор бального платья, исключая возможность его падения во время заключительной примерки. Очевидно, стилист так была увлечена собственной работой, что не слушала причитаний трибута, лишь изредка поддакивала, когда девушка обрывала свой монолог, желая услышать чужое мнение. – В этом корсете так трудно дышать, неужели нельзя его немного ослабить, чтобы я не задохнулась в нем прямо на сцене? – заправив выбившуюся прядь за ухо, девушка случайно зацепила искусно выполненный из драгоценных камней рубиновый цветок, вплетенные в ее рыжие волосы. С приходом новых распорядителей Голодных Игр многое поменялось. Некогда выстужающая кровь в жилах «жатва» превратилась в самый настоящий театр абсурда, ток-шоу, главные герои которого – потенциальные смертники. И хотя, формально, количество выделенных на тренировки дней увеличилось, это выглядело как насмешка над приговоренными к смерти, ведь большая часть времени тратилась на бесполезные примерки, интервью, любовные интриги и другую чепуху. К фейри подошла ее стилист с платьем, обвитым множеством тончайших веток черного дерева, и начала помогать с примеркой, придерживая область талии, на которую приходилось основная тяжесть декоративных элементов. Удлиненный подол платья, свитой тянувшись позади модели, был дополнен угольно-черными цветами, посаженными на хрустальные переплетающиеся между собой стебли. Необычный цвет растений выделялся за счет серебряных блесток, зафиксированных глянцевой эмалью, которая передавала неописуемый эффект невиданного ранее материала. – Дорогая, понимаешь, это делается не просто так, – не обратив внимание на жалобы о туго затянутом корсете, женщина вернулась к их вечерней развлекательной программе, на которой трибуты – цирковые клоуны на манеже или дикие животные в клетках зоопарка. – Распорядители не могут позволить зрителям заскучать, а с недавних пор обычная резня больше никого не пугает, не трогает чужих сердец. Война выжгла все: страх, сострадание – ничего не осталось. Теперь игры должны быть действительно «Голодными». В очередной раз обойдя переодетую девушку, стилист опустилась на колени, чтобы предать форму обвисшим корням у подола, надежно фиксируя их на своем месте и поджимая губы от нахлынувших воспоминаний о погибшем сыне, единственном дорогом человеке в ее жизни. Весь мир запомнил ее ребенка, как ни с кем несравнимого дизайнера, создателя коллекции платьев Сойки-Пересмешницы и как человека, который способен расстаться с жизнью ради собственных идеалов. – Две недели вас пытаются сблизить и, заметь, делают успехи. Только представь: кровь, слезы и месть, вызванная искусственно созданной привязанностью, навязанной трибутам общей проблемой. Людям не нужны хладнокровные, ни к чему не обязывающие убийства. Им нужны эмоциональное напряжение, срывы, чужие сожаления и настоящая любовь. В конце концов, если бы достаточно было заурядных смертей, то власти хватило бы и уличной казни, все же затраты на Голодные Игры просто космические, – звук молнии на спине Лидии и легкая дрожь от едва ощутимых, порхающих касаний женщины ее плеч. – Ты прекрасна, милая. Королева бала.

***

Из гримерки за кулисы, из закулисья на сцену, со сцены в пустой бальный зал, впечатляющий своими размерами и внутренним убранством. Бархатные ковры, золотые люстры, стеклянные столики, украшенные в честь последнего дня подготовки к Шестым Голодным играм – все это для дорогих, уже знакомых с головы до пят и любимых участников турнира, чьими жизнями играют с завидной лёгкостью, какая свойственна крыльям бабочки, возносящим ее над землей. Но где же сами игроки? Думается, выжимают все до последней капли их красивой жизни? А может, пытаются утопить собственные страхи, пряча дрожащие руки за спинами? Точно. Они боятся. Но Смерти ли? Смерть неизбежна. Она константа. Итог. Не конец, но заключение. А чего стоит Жизнь? Как можно спокойно пить кофе по утрам с осознанием, что смерть не за горами, что жизнь неизбежно ведет к своему эпилогу? Одно дело – не знать, когда это случится, а другое – самовольно идти навстречу концу. И тогда зачем изображать из себя нормального человека, глотая этот чертов кофе, лишь прибавляющий горечи на языке? А Время? Время – спутник, бессердечно толкающий тебя в пропасть, позволяя себе потешаться над беспомощным людским барахтаньем в бездонном, давно опустевшем пространстве. Именно так. Время смеется над тобой, Жизнь – играет с тобой, приглашая за компанию и суку Судьбу, и лишь Смерть – плачет. И после этого Смерть – зло? Звучит пугающе. А если ты будешь чувствовать ту боль последнего мгновенья на арене постоянно? Ощущать каждую стрелу, впивающуюся в твое хрупкое человеческое тело, каждую, нанесенную с особой жестокостью, рану. Неизвестность страшит сильнее любой услышанной в детстве страшилки. Пробирает до костей и затмевает сознание. Но что это? Слеза, скользящая по твоей щеке. Не твоя. Ты открываешь глаза и видишь склонившуюся над своим телом Смерть. Почему? Потому что никто не говорил, что Смерть – зло. Потому что, когда о человеке забывает Бог, к нему приходит Дьявол. Зло таится под плащом-невидимкой. Скрывается в тени деревьев. Подкрадывается к тебе все ближе, пока ты отвлекаешься на бокал вина, вкуса которого даже не чувствуешь, вырядившись, будто на Хэллоуин и заглядываясь на чужие, такие же дорогие задницы. Что они с тобой делают? А ты... поддаешься? Жалеешь себя? А что завтра? Они выкинут тебя и твоих дружков, как крыс, драться даже не за кусок мяса, а за жизнь. Ту, что попытается подставить тебя еще раз и еще, захочет поиграть, убить. Вечно убегать не получится. Наступит время, когда придется скинуть с себя эти лохмотья, разбить бокал в руке и заставить себя сделать выбор, удовлетворивший твою скользкую душу. Не переживай. Если ты не готовился заранее, ничего не выйдет, можешь не надеяться. Ты не справишься, если считаешь, что сегодня можешь спокойно пить дорогое вино, а завтра размахивать заряженным пистолетом, целиться в людей и стрелять на поражение! Не переживай. Смерть – тоже выход. В один конец. Потому что праздник должен продолжаться.

***

В зале погас свет. Десятки роскошных канделябров, созданных руками настоящих мастеров из чистейшего горного хрусталя и вселяющие восторг в неискушенного зрителя своей игрой светотени, погасли в один миг, будто и не горели вовсе. Прожектора устремились на сцену – единственное оставшееся освещение, которое не позволяло окунуться зрителям в непроглядную темноту. Едва различимый силуэт мужчины, плавно скользящий по лакированному дереву, сиял золотом в свете софитов, лучи которого мелькали по всему свободному пространству, то сливаясь в один поток, то разбегаясь в противоположные стороны. Это была яркая игра. Пока не вышел он: – Всеми любимый – Лоренсо Рей! – объявил глубокий, чуть хрипловатый голос, звучащий из размещенных по всему залу динамиков, представляя ведущего сегодняшнего мероприятия. Неоновая подсветка сцены, съемочные камеры, толпа шумных зрителей и интригующий смех ведущего. – Здесь душновато, не находите? – игриво вступил Лоренсо, ухмыляясь, но уже в следующее мгновение переключаясь к теме этого вечера, играя тональностью голоса. – Единственный человек, сильный духом и телом, не поддающийся чувствам и эмоциям, вышедший на эту сцену сегодня, сумеет победить! Выжить! – мужчина резко падает на стул и наигранно продолжает, активно жестикулируя руками: – Конечно, он станет убийцей… – на мгновение ведущий замолк, отдавая дань уважения каждому участнику. – Но ведь мы все знаем, что в этом и заключается суть Голодных игр! – восторженно смеется мужчина, ожидая, пока толпа чуть затихнет. – Поэтому давайте поддержим нашими аплодисментами трибутов этого года и начнем столь долгожданный праздник! – широко улыбаясь, раззадоривал маг, чувствуя дрожь по телу от переполняющих его эмоций. Потом были имена. Все игроки поочередно выходили на сцену, где их встречал Лоренсо и проводил краткий экскурс, подводя итоги их пребывания в Капитолии. Они шутили, обсуждали душещипательные темы и отвечали на каверзные вопросы. – Что ты чувствуешь, сидя здесь, перед глазами всего Панема, на волоске от смерти, Гризз? – Знаешь то ощущение, когда стоишь на пороге дома, и знаешь, что что-то забыл, но не можешь вспомнить, что именно? – Скажу тебе по секрету: это чувство стало моим верным спутником, – подмигнул жителю летнего двора Рэй, – но если серьезно, то это «что-то» может быть вовсе не делом или вещью, а чем-то, что ты смог бы выразить словами. Может, своей девушке? Или, кхем, парню… – предположил Лоренсо, выуживая неудобную правду. – Может ты и прав. В последний наш разговор человек, который мне нравится, сказал, чтобы я, чего бы мне это ни стоило, сохранил свою жизнь, чтобы сражался за себя самого, не поддавался эмоциям и... – внезапно Виззер остановился, прерывая себя на половине фразы. Он поджал губы, будто бы сосредоточенно обдумывал все, что говорил, и едва заметно сморщил лоб, чувствуя внезапно охватившее его напряжение. Секунды тянулись вечностью, восторженно галдящий зал смолк вместе с трибутом, выказывая удивительное единодушие в поддержке, а ведущий растерянно оглядывался со сцены в закулисья, силясь понять, требуется ли вмешиваться или еще подождать. В момент, когда тишина стала не просто сценическим эффектом, а назревающей проблемой, Лоренсо посчитал необходимым свести все к неловкой шутке, как делал это обычно, но не успел и рта открыть, как оцепенение, охватившее участника и зал, спало само, стоило только Гриззу поддаться вперед и сменить положение с защитного, на доверительное, видимо, приняв какое-то решение и желая его немедленно воплотить в жизнь. – Мы оба знаем, что победителем мне не стать. Я хотел сказать тебе это в момент прощания, но так и не решился. Испугался, наверное, а может, не мог отпустить. Думал, будет легче, если я не буду видеть твоего лица, как сейчас, но я ошибался, – трибут снова ненадолго смолк, сцепив руки в замок и опустив взгляд в пол, чтобы в следующую секунду, едва различимо, одними губами сказать: – Прощай, Сэм Элиот. Светооператор, словно ожидал чего-то подобного, приглушил динамическое освещение, оставляя несколько направленных лучей лишь на говорящем. Проникшийся атмосферой переполненный зал, казалось, даже не дышал, а суетившиеся официанты одновременно, словно сговорившись, остановились, очерчивая возникшее в воздухе напряжение. — Воу, а вам тоже стало не по себе? – обратился ведущий к зрителям, поправляя воротник и отвоевывая внимание себе. – Твои слова, Гризз, не скрою, растрогали даже меня. Мне правда жаль, что арена может столь безжалостно прерывать не только чьи-то жизни, но и целые романтические эпопеи, не дошедшие до своего заключения, частью которых являетесь, собственно, вы. —Рэй, у тебя есть любимый человек? – выслушав ведущего, неожиданно поинтересовался шатен, вскинув голову. — Нет. — Когда он появится, он станет для тебя не звездой, падающей с неба, не планетой, описывающей круговые траектории вокруг Солнца, а самой Вселенной, прекраснее которой ты уже не сможешь найти. Думаю, в момент, когда ты сам это ощутишь – тогда и только тогда, ты действительно сможешь меня понять. — Что ж, осталось дождаться того самого, — посмеялся Лоренсо, — скажем спасибо нашему гостю — Гриззу Виззеру! Гризз спустился со сцены и неспешным шагом прошелся до гримерной, где собрались все трибуты. Это был последний рубеж между ними и публикой, когда стилисты, подобно колибри, порхали над своими «цветками», то и дело корректируя образ каждого. Здесь подтянуть шлейки, там довести карандашом и не забыть про чертовы блестки везде, даже там, где их по определению быть не должно. Не успел парень сделать и двух шагов, как на него налетел нефилим, сбив с ног и навалившись сверху. Мгновенье – он заносит кулак над головой и размашисто бьет по лицу Виззера, затем еще раз и еще. Опешив, фейри не успел вовремя среагировать и выставить блок, поэтому все три замаха попали точно в цель, разбивая нос, висок и нижнюю губу поочередно. – Вини Сэма в том, что сдохнешь на день раньше.